Текст книги "Ведьма"

– Кто его знает? Но дата его смерти – тысяча семьсот пятьдесят шестой год. В это время шли войны с индейцами и французами, так что, не исключено, что его кончина была насильственной, хотя ни в одном источнике не найти подтверждения этому.

– А твоя болезнь? Она на самом деле наследственная?

Норман сделал нетерпеливый жест.

– Я могу лишь повторить: кто знает? Мой отец не выносил кошек, но это довольно распространенное явление. Подобных болезней стыдились, предпочитая не сознаваться в собственной слабости.

Его рот страдальчески скривился, и Эллен решила, что лучше прекратить этот разговор.

Остаток вечера прошел весьма приятно, особенно учитывая его безрадостное начало. Они послушали некоторые из любимых пластинок Нормана, и когда он отвозил Эллен домой, все еще разговаривали о музыке. Привидения были полностью забыты – тем сильнее оказалось потрясение, которое Эллен испытала, вновь увидев тень в собственной спальне.

Тихонько напевая тему из фортепианного концерта Моцарта, она как раз готовилась ко сну, когда случайно повернув голову, наткнулась взглядом на четкие очертания...

Придя в себя через несколько мгновений, Эллен обнаружила, что скрючилась на полу, прижав к груди скомканную ночную рубашку, а Иштар, не скрывая благовоспитанного удивления, написанного у нее на мордочке, с любопытством разглядывала свою хозяйку.

На этот раз Эллен понадобилось гораздо больше времени, чтобы успокоить бешеный стук сердца. Тень исчезла. Уютная спальня по-прежнему излучала радушие. Легкий ветерок из раскрытого окна ласкал пылающий лоб. Иштар тихонько мурлыкала. И все же, надевая сорочку, Эллен отвернулась от стены, как будто кто-то мог за ней оттуда подсматривать.

– Мне точно пора к окулисту, – произнесла она вслух и выключила свет.

В темноте теней не видно.

Глава 5

К концу недели Эллен вновь успела позабыть о тени, которую совершенно искренне сочла оптической иллюзией. Да и чем еще это могло быть: ни одно привидение не является столь обыденным образом. Уж в этом вопросе Эллен числила себя почти специалисткой. Кроме чтения романов ужасов (а покажите человека, который бы не получал удовольствия от страшных историй о призраках?), она посетила несколько ясновидящих и даже поучаствовала в нескольких спиритических сеансах: кое-кто из ее знакомых внезапно увлекся оккультизмом. Правда, ее собственные попытки предсказывать будущее обычно вызывали веселье у всех членов семейства, ибо, как правило, пророчества не шли дальше предостережений типа:

– Уберите оттуда велосипед, не то его обязательно украдут!

Джек уверял, что у Эллен просто развито интуитивное здравомыслие, которым руководствуются все гадалки.

А если серьезно, то к ясновидению, хиромантии и спиритизму она относилась весьма скептически и не считала себя склонной к мистицизму. Будь иначе, дом Мэри Баумгартнер свел бы ее с ума, а вместо этого он с каждым днем делался все милее и уютнее. И когда Эллен вспоминала о злосчастной ведьме, то чаще всего с сожалением и любопытством – но никак не со страхом.

Погода стояла прекрасная, и Эллен с удовольствием приводила в порядок сад и двор. Однажды, выкапывая ядовитый плющ из-под корней огромного дуба, она вдруг поймала себя на том, что пристально всматривается в небольшую ямку между узловатыми корнями. «Плющ – цепкое растение, – подумала она, замерев на мгновение с садовой лопаткой в руке. – Копнешь чуть поглубже...»

Но страха эта мысль не вызвала. Легенда ничего не сообщала о точном месте захоронения Мэри. Двор велик, времени с тех пор прошло препорядочно. Если по какому-то дикому совпадению она наткнется на некие останки – то, пожалуй, даже не расстроится. Она стала копать чуть медленнее – вот и все. А потом и вовсе забыла об этом.

Второй раз она вспомнила о Мэри, когда разгребала залежи хлама в подвале. Утро было жарким, и перспектива заняться делом в прохладном помещении показалась Эллен довольно заманчивой, но ее решимости хватило ненадолго. В подвале оказалось слишком сыро. «В конце концов, и к лучшему, – подумала Эллен, вытирая испарину со лба. – Пожар мне, похоже, не грозит». Кучи отсыревших газет вряд ли могут вспыхнуть. Ей не хотелось их выбрасывать: мальчикам и Пенни будет любопытно взглянуть на заголовки минувших десятилетий. Но от истлевшей одежды все же пришлось избавиться. Положим, модели, которые Эллен встречала в витринах дорогих магазинов Джорджтауна немногим превосходили по изяществу прелестно-старомодные платья, обнаруженные ею в громоздких сундуках. Если бы только они не расползались в руках и не пахли так ужасно... Брезгливо зажав нос, она затолкала причудливые шляпки и заплесневелые юбки в мешок для мусора.

Отыскала она и «таинственную» дверь, о которой говорил Фил: в глубине подвала, в крохотной темной каморке, где воняло чем-то затхлым, под крутой каменной лестницей, построенной, судя по всему, самим Карлом Баумгартнером. Лестница-то и вызвала в памяти Эллен воспоминание о ведьме.

В каморке не было электричества – она все равно не годилась для хранения вещей или припасов. Грубая кладка стен позеленела от плесени и мха. Сама дверь была в несколько рядов заколочена досками, так что трудно было понять, из чего она изготовлена.

Иштар наотрез отказалась сопровождать свою хозяйку вниз, и теперь степенно расхаживала у входа, время от времени испуская истошные вопли. Суеверная натура могла бы счесть такое поведение кошки мрачным предзнаменованием, но Эллен отлично знала свою любимицу:

Иштар терпеть не могла сырости и никогда не скрывала своего мнения на этот счет. Не обращая внимания на ее крики, Эллен продолжала рассматривать заколоченную дверь, с любопытством выжидая, не явится ли ей какой-нибудь призрак.

Шестое чувство молчало, зато все остальные взывали о пощаде, особенно обоняние. С каждой минутой зловоние сгущалось. Пожав плечами, Эллен поднялась наверх, где ее встретило миролюбивое ворчание Иштар. Остаток дня она провела в саду.

Назавтра ей представился случай повидать Эда Сэллинга, и, советуясь с ним по поводу незначительных неполадок с водопроводом, она невзначай спросила его о той самой двери. Эда передернуло.

– Так вот что вас интересует? – издевательским тоном переспросил он. – Что ж, я отвечу. Это «ведьмин подземный ход». Именно по нему Мэри Баумгартнер спешила в лес на тайные свидания с Дьяволом. Вы довольны таким ответом, миссис Марч?

– Я просто хотела удостовериться, что никто не сможет проникнуть в дом через эту дверь, – кротко сказала Эллен.

– Если подземный ход и существовал, в чем, честно говоря, я очень сомневаюсь, то его наверняка уже давно завалило землей.

– Если он и существовал, то, вероятно, предназначался для бегства в случае непредвиденной опасности. Имей я репутацию, как у Мэри, я не отказалась бы от такого подземного хода.

Во взгляде Эда мелькнул интерес, но унизиться до обсуждения столь нерациональной гипотезы – этого мистер Сэллинг не мог себе позволить. Поговорив пару минут, он откланялся. В тот же день явился водопроводчик и устранил протечку. Эд имел множество недостатков, но необязательность не входила, в их число.

Если что-то и беспокоило Эллен всю эту неделю, то не призрак Мэри, а близость малолетнего преступника. Отправляясь на прогулку в лес, она поначалу испытывала тревогу и, появись из кустов высокая фигура Тима, была бы напугана до смерти. Еще больше она беспокоилась об Иштар, но, к ее облегчению, кошка предпочитала держаться поближе к дому. Неудачная стычка со скунсом, после которой Иштар три дня просидела в дровяном сарае, жалобно завывая, как посаженный на цепь средневековый сумасшедший, отбила у нее охоту соваться в лес, где, оказывается, скрывались опасные враги, с которыми даже сиамская кошка не могла справиться. Но добровольное заточение во дворе не мешало ей с успехом реализовывать охотничьи инстинкты: она не переставала складывать к ногам Эллен свои трофеи, состоящие из кротов и полевых мышей.

Тим так и не попался Эллен на глаза, и спустя какое-то время ее нервозность прошла, а прогулки стали доставлять огромное удовольствие. Густые заросли, раздиравшие одежду не хуже колючей проволоки, острые шипы жимолости, побеги ядовитого плюща, не говоря уже о шуршащих в траве змеях – все это вынуждало Эллен надевать ботинки на толстой подошве и прочные перчатки, каким бы жарким ни был день. В кармане ее куртки с длинными рукавами непременно лежал нож, и с некоторых юр она стала брать с собой компас: на склонах, изрезанных ручьями и оврагами, легко было заблудиться.

Но все усилия и неудобства с лихвой окупались. Сидя на поваленном стволе посреди крохотной полянки, пятнистой от солнечного света, льющегося сквозь густые кроны деревьев, она видела вышедшее на прогулку семейство черноголовых перепелов, семенящих друг за другом, как благовоспитанные школьники. Птицы, знакомые ей прежде только по картинкам, пели, свистели и щебетали вокруг, перелетая с ветки на ветку: древесные дрозды и волосатые дятлы, легкие ласточки и пестрые куропатки. Эллен натыкалась на едва заметные тропки, по которым никогда не ступала нога человека, и однажды на одной из них повстречала лисицу, спешившую домой с добычей для своих голодных детенышей. Ветер подвел рыжую охотницу: лиса не почуяла Эллен, пока не столкнулась с ней глаза в глаза. Солнечный луч, пробившийся сквозь листву, коснулся замерзшего животного, превратив его в пылающую медную статую. Несколько мгновений лисица со спокойным любопытством рассматривала Эллен, а потом повернулась и исчезла в кустах.

Пораженная, Эллен с трудом перевела дыхание. Многие из ее друзей принадлежали к охотничьим клубам: охота была традиционным видом спорта в Виргинии – но сама она никогда не одобряла забаву, за которую затравленные животные расплачивались ужасом и болью. И теперь, видя, как подрагивает листва там, где только что исчезла лисица, она впала в странное неистовство, смешанное с печалью и гневом. Она будто перевоплотилась в загнанную жертву, ощутив на мгновение, как болят обожженные воздухом легкие и ноют натруженные лапы после долгого мучительного бега... И в то же время в сознании ее жила вполне человеческая мысль о недопустимой жестокости убийства ради развлечения. Лисы охотятся, чтобы не умереть с голоду. Если они убивают, то убивают быстро.

По дороге домой Эллен решила, что расставит повсюду указатели, запрещающие охоту в пределах ее владений. «Вполне в духе Мэри Баумгартнер», – невольно пришло ей в голову. Странное чувство сопереживания, испытанное ею при виде лисицы, испарилось, и Эллен предалась сентиментальным размышлениям о Мэри, затравленной беспощадной толпой. Вполне понятно, почему ее переполняла жалость к диким обитателям леса: они, подобно ей, тоже были жертвами людской жестокости.

На следующий день Эллен отправилась в Смитвилл, чтобы купить указатели «Охота запрещена» и заехать в библиотеку: Чуз-Корнерз не мог похвастаться этой достопримечательностью. Остаток дня и все следующее утро ушли у нее на то, чтобы установить таблички.

Из заключительного похода она вернулась как раз вовремя, чтобы заметить отъезжающий почтовый фургончик, и поспешила к ящику. Ее близкие исправно выполняли обещание писать: Эллен уже получила коротенькие послания от племянников и Пенни, а нынче ее ждал настоящий подарок – тонкий конверт, на котором она узнала небрежный почерк Джека.

Небрежный, но на удивление разборчивый. «Это так похоже на него», – подумала Эллен. Оттягивая удовольствие, она сварила себе кофе и наконец, удобно расположившись на прохладной веранде, распечатала конверт.

"Хочешь, я скажу тебе что-то забавное? – начиналось письмо, по обыкновению, без вступлений. – Я ужасно скучаю по дому. Ей-богу, это даже нечестно. Предполагается, что страдают в первую очередь дети, выпорхнувшие из родительского гнезда. Но, насколько я могу судить, ни один из них не испытывает ничего подобного. И только я сижу здесь, глядя на семейные фотографии и проклиная тот день и час, когда я уехал из дому.

Вдобавок – и сознание этого лишь растравляет рану – я не могу тешить себя мыслью, что ты тоже скучаешь. Готов побиться об заклад, что ты абсолютно довольна своей новой жизнью. Так и вижу, как ты сидишь в гостиной своего Идеального Дома, попивая чаек, пока Иштар мурлычет у тебя на коленях. Или в поте лица сражаешься с сорняками, сдувая со лба непокорные пряди. Или общаешься с местными сорванцами, употребляя залихватские словечки, которых леди, по всеобщему мнению, знать не должна, – словечки, которым тебя выучили мои испорченные отпрыски. И ежедневно благодаришь Бога за то, что избавилась наконец от своего надоедливого семейства... Не знаю, говорил ли я тебе когда-нибудь, как высоко ценю то, что ты сделала для нас. По крайней мере, я пытался, но чаще безуспешно, потому что во многих случаях слова бессильны. Но если кто-то в этом мире и заслуживает спокойствия и счастья, то это ты, Эллен. Ты имеешь на них полное право".

Строчки расплылись у нее перед глазами. Отложив письмо, она погладила Иштар, которая дремала у нее на коленях. Джек слишком хорошо знал ее – его описание было точным до невероятности. Слеза капнула на безмятежную мордочку Иштар, и кошка раздраженно смахнула ее лапой, досадливо мяукнула и вновь свернулась клубком.

Лучше бы это письмо не приходило. Эллен считала, что ей почти удалось позабыть Джека, но торопливые строчки, написанные знакомой рукой, вернули ее в прошлое, и в эту минуту он отчетливо предстал перед ее внутренним взором. Длинные пальцы, забавные светло-коричневые точки в яркой зелени глаз, чересчур высокий лоб – единственное, по поводу чего он не любил подшучивания... Но, по крайней мере, он не маскировал намечающуюся лысину жалкими прядями, не желая идти на компромисс с самим собой. Он никогда не шел на компромиссы, даже ради более важных вещей.

Например, своих чувств к ней. Если бы его любовь была не только братской, он никогда не написал бы таких теплых, таких откровенных слов.

Носовой платок был в кармане, на котором возлежала спящая Иштар. Вытерев глаза тыльной стороной руки, Эллен вновь принялась читать.

Остаток письма был посвящен работе Джека. Остроумное описание дипломатического приема вызвало у Эллен искренний смех. Джек обладал редкой способностью подтрунивать не только над окружающими, но и над самим собой.

Письмо легло в маленькую коробочку на туалетном столике, но это было все, что Эллен могла себе позволить.

– Никаких голубых ленточек! – объявила она вслух, рассматривая собственное отражение в зеркале. Пожалуй, самое время выбраться «в свет», пока склонность к рефлексии не одолела ее окончательно.

Придя к неожиданному решению, она сбросила старенькие «прогулочные» джинсы и шагнула к платьевому шкафу. День обещает быть жарким – надо выбрать что-нибудь легкое. Она отправится в город, зайдет в магазин, чтобы купить шоколадные чипсы, сгущенное молоко и мякоть кокоса, и по возвращении домой испечет себе роскошный торт. После всех этих долгих прогулок она заслужила несколько лишних калорий. А потом сядет и напишет Джеку милое веселое письмецо об уютном очаровании Чуз-Корнерз.

По мере того, как она приближалась к городку, ее воодушевление росло. В Чуз-Корнерз трудно заблудиться, да и магазин миссис Грапоу – прекрасный ориентир. До сих пор Эллен пополняла запасы в супермаркете Уоррентона – оживленного городка в двадцати милях от ее дома, но с сегодняшнего дня она будет отдавать предпочтение местным лавочникам. Кстати, где-то в округе должен быть сад, где можно покупать свежие ягоды.

Чуз-Корнерз насчитывал всего несколько кварталов, но, неторопливо проезжая по улицам, Эллен заметила несколько любопытных старых домов.

Припарковавшись в тихом переулке, Эллен увидела, как дрогнула занавеска в ближайшем окне. Улыбнувшись, она вышла из машины и не стала ее запирать: это было бы невежливо по отношению к ее новым соседям – тем более, что кто-то наблюдал за ней из окна.

Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, ласково припекало ее обнаженные руки. Чтобы обойти весь городок, ей понадобилось меньше получаса. Честно говоря, осмотр разочаровал ее. Взгляд Эллен привлекло лишь полукруглое веерообразное окно и великолепный старинный бельведер, совершенно в духе классицизма, со стройными пилястрами, благородными линиями архитрава и дивным карнизом. Но общее впечатление было довольно гнетущим. Городок медленно умирал. Признаки запустения не бросались в глаза, но многие дома стояли заколоченными. Один из них – старинный особняк в георгианском стиле – печально взирал на прохожих пустыми глазницами выбитых окон.

Эллен ожидала большего от церкви, но тоже оказалась разочарована. Любителей архитектурных изысков вряд ли могла впечатлить простая коробка из побеленного дерева, с похожим на обрубок шпилем. Витражи, по-видимому, тоже считались недопустимой роскошью. Мельком глянув в окна, Эллен увидела ровные ряды деревянных скамеек и белые гладкие стены. Зябко содрогнувшись от ледяной суровости церкви, она ступила за кладбищенскую ограду.

Поначалу залитые солнцем серые надгробья на яркой зелени травы показались приветливыми и дружелюбными. Но постепенно Эллен поняла, что по-своему кладбище было столь же аскетичным, как и церковь. Напрасно она надеялась пополнить здесь свою коллекцию эпитафий, а может быть, хотя верила в это с трудом, и обнаружить камень с именем Мэри (упокоение в церковной земле должно было бы смирить самое неугомонное привидение). Но, как ни старалась, она не сумела отыскать старых надгробий. Может, поросшие травой холмики и скрывали под собой могилы вековой давности, но Эллен вполне отдавала себе отчет в том, что горожанам вряд ли понравится, если не в меру любопытные чужаки потревожат почтенные останки их предков.

Сравнительно свежие могилы украшали простые глыбы серого камня, на которых были выбиты лишь имена с двумя необходимыми датами. Время от времени, правда, попадались цитаты из Библии. Читая их, Эллен недоумевала, какая же вера могла подсказать выбор изречений, настолько лишенных надежды. Фразы типа: «Все произошло из праха и все возвратится в прах...» – были наиболее оптимистичными образчиками прощальных напутствий. И ни одного упоминания о воскресении!

В мир живых Эллен вернулась с заметным облегчением. Но все же к лавке миссис Грапоу подходила с некоторым трепетом, хотя и не без любопытства. Город не казался враждебным: какая-то женщина в домашнем ситцевом платье приветливо кивнула ей, и розовощекий малыш улыбнулся из-за ограды. Но перспектива пройти сквозь строй бездельников, просиживающих стулья на веранде магазина, страшила ее. Поднявшись по ступенькам, Эллен обнаружила, что худшие ее опасения оправдались: все мужчины, как по команде, повернули головы в ее сторону, а чтобы достичь двери, ей предстояло миновать по меньшей мере шестерых из них.

Все они были весьма почтенного возраста. Похоже, она попала на заседание местного клуба Заслуженных Пенсионеров, для которых веранда являлась своеобразной заменой площадки для гольфа. Худые лица, продубленные ветром и солнцем, показались ей до странности одинаковыми.

Нельзя сказать, чтобы ее приветствовали шумными рукоплесканиями, во прием был как минимум любезным: некоторые произнесли – «Доброе утро», а остальные кивнули. Несколько воодушевленная столь неожиданным дружелюбием, Эллен лучезарно улыбнулась.

После яркого солнца глаза ее не сразу привыкли к полумраку помещения, но, осмотревшись, Эллен испытала мгновенный приступ ностальгии: именно таким был магазинчик провинциального городка, где в детстве бабушка покупала ей леденцы.

На прилавке стояли большие стеклянные сосуды, наполненные разноцветными сладостями. Какие смешные были раньше названия у конфет: «Язык проглотишь» или «Лакричные завитушки».

В глубине сверкала лаком деревянная решетка с вывеской «Почта Соединенных Штатов»; справа на полках громоздились рулоны тканей и аккуратные стопки рубашек и рабочих комбинезонов. В уголочке скромно располагались коробки со сдержанной надписью «Женское нижнее белье».

По другую сторону от прилавка теснились разнообразные бутылки, жестяные коробки и красочные картонные упаковки с бакалейными товарами. На полу стояли разнокалиберные бочонки (по-видимому, это было единственное место во всей стране, где их еще можно встретить) – с зерном и всевозможным кормом для скота. Композицию достойно завершала небольшая морозильная камера.

А вообще в лавке миссис Грапоу торговали абсолютно всем. С низкой потолочной балки свисали вязанки веников, напоминавших модернистские цветочные композиции. У дверей имелась даже журнальная стойка.

Наконец взгляд Эллен упал на саму хозяйку магазина, высившуюся за прилавком.

Позже, мучительно подыскивая объяснения целому ряду довольно странных происшествий, Эллен ни минуты не сомневалась в причинах своей изначальной антипатии к миссис Грапоу.

Лавочница была огромна, как... Перебрав в уме многочисленные сравнения с представителями животного мира, Эллен так и не смогла остановиться ни на одном. Миссис Грапоу никто не назвал бы разжиревшей, и в выражении маленьких глаз, наблюдавших за посетительницей с откровенным любопытством, не было ничего коровьего, – просто очень крупная женщина, высокая и ширококостная. Ей бы не помешала строгая диета, но темное ситцевое платье с длинными рукавами и стянутые в строгий узел седые волосы красноречиво свидетельствовали, что диету миссис Грапоу должна была рассматривать, как вмешательство в волю Господню. «Если бы Он пожелал, чтобы я стала стройной, Он сделал бы меня стройной».

Изобразив на лице любезную улыбку, Эллен подошла к прилавку.

– Меня зовут Эллен Марч, – представилась она. – Совсем недавно я поселилась в старом...

– Ведьмином доме, – закончила за нее миссис Грапоу. Звук ее голоса стал еще одним потрясением для Эллен: вместо ожидаемого гулкого баса лавочница разговаривала визгливым фальцетом. – Я слышала, что Эд продал его женщине из города.

– Ведьмином! Вы все еще зовете его так?

– В некоторых местах люди не так-то просто забывают прошлое, – веско произнесла миссис Грапоу. – Чего выглядываете, миссис Марч?

Эллен не сразу поняла, что к ней обращаются на местном просторечии.

– Ну... – ответила она после минутного замешательства. – Шоколадные чипсы, сгущенное молоко и... у вас есть кокосы?

Молча повернувшись, миссис Грапоу одним широким движением сгребла с полок упомянутые продукты и водрузила их на прилавок.

– Еще что-нибудь?

– Пожалуй, мне надо осмотреться, – растерялась изумленная такой ловкостью Эллен. – Вообще-то мне нужно купить массу вещей.

На лице миссис Грапоу было ясно написано, что именно она думает о хозяйке, которая «должна осмотреться», вместо того, чтобы являться за покупками с тщательно составленным списком, – но она промолчала. В эту минуту в магазин вошла еще одна покупательница – крашеная блондинка, приблизительно того же возраста, что и Эллен, хотя бесформенное ситцевое платье и невыразительное лицо, явно нуждающееся в умелой косметике, делали ее старше. Кивнув лавочнице, она покосилась на Эллен и принялась перебирать чулки на полке у прилавка.

Эллен шагнула к журнальной стойке: кроме журналов, там были и дешевые книги в бумажных обложках, а мимо книг, какими бы они ни были, она никоща не могла пройти. Выбор оказался весьма невелик: по большей части – брошюры с кулинарными рецептами и любовные романы. Но никаких полуобнаженных красавиц или мускулистых искателей приключений на обложках. По-видимому, местные мужчины вообще не читали, а женщины отдавали предпочтение сентиментальной беллетристике.

Хлопнула дверь – в магазине появились еще две клиентки. Одна из них шумно пыхтела, и Эллен вдруг стало ясно, что именно она – причина столь бурного оживления торговли. Обернувшись, она увидела на лице миссис Грапоу улыбку – если только столь зловещее выражение заслуживало подобного названия.

– Вы как раз вовремя, леди, – приветствовала их лавочница. – Здесь миз Марч. Познакомьтесь заодно со своими соседками, миз Марч: это миз Мюллер, миз Рот и миз Дженссен.

Взгляды всех троих устремились на Эллен.

Миссис Рот оказалась той самой блондинкой, которая пришла чуть раньше. О том, что она замужем, Эллен догадалась по обручальному кольцу на пальце: произношение миссис Грапоу не позволяло установить разницу между замужней женщиной и старой девой.

Миссис Мюллер тоже носила кольцо. Маленькая и суетливая, она все время нервно заламывала руки, подобно леди Макбет. Ее бледные щеки, жидкие волосы и мешковатое платье имели один и тот же пепельный оттенок, делая ее похожей на испуганную серую мышку.

Мисс Дженссен явно до сих пор ходила в девицах. Энергичная толстуха в золотом пенсне, она была самой говорливой из всех, и вскоре Эллен, ошеломленная ее напористостью, выложила собеседницам основные факты своей биографии, включая сведения о возрасте, материальном и семейном положении и количестве потомков.

Неуклюжая хитрость, с которой задавались вопросы, скорее позабавила, чем рассердила ее. «Бедняжки, – подумала она сочувственно, – в этой глуши так мало тем для разговоров». Однако она отметила многозначительные взгляды, которыми женщины обменялись при упоминании о ее разводе.

Эллен не забыла совет Эда, но не имела возможность уклониться от ответа: Что прикажете говорить, когда с наигранным простодушием вас спрашивают: «Ваш супруг скончался?» Ответить: «Не ваше дело», – было бы слишком невежливо, хотя в какой-то момент Эллен испытывала сильное искушение поступить именно так.

Однако, как выяснилось, это была лишь легкая разведка боем. Атака началась чуть позже, когда мисс Дженссен, доверительно подавшись вперед, поправила пенсне и бабахнула из главного орудия:

– Мы так беспокоимся о вас, миссис Марч. Совсем одна, вдали от людей – ив этом ужасном доме! Я бы глаз не сомкнула, будь я на вашем месте. У вас, наверное, крепкие нервы?

– Наверное. Сплю я как убитая.

– О... – только и смогла произнести мисс Дженссен.

Настала очередь миссис Рот. Придвинувшись к Эллен вплотную, она спросила таинственным полушепотом:

– А вы слышали какие-нибудь странные звуки? Привидение вам являлось?

Их было только трое, три заурядные сплетницы – и миссис Грапоу, которую, наверняка, никто не назвал бы заурядной... Эллен внезапно ощутила себя в западне. Полуоткрытый рот миссис Мюллер, сквозь который вырывалось тяжелое дыхание. Алчно расширенные глаза миссис Рот. И мисс Дженссен, напоминающая раскормленную хищную птицу, готовую вцепиться когтями в свою добычу.

Бесенок, мирно дремавший в недрах сознания Эллен, встрепенулся и радостно захихикал, потирая ладоши.

– Что ж...

Дружно затаив дыхание, женщины придвинулись еще ближе.

Эллен пришла в себя, только когда садилась в машину с сумкой, набитой продуктами. Она почувствовала себя пристыженной: зачем было обманывать этих бедняжек? Конечно, она не сказала им ничего конкретного...

«Неправда! – вмешался непоседливый бесенок. – Ты не сказала ничего конкретного, но теперь эти кумушки совершенно уверены, что в твоем доме живет призрак Мэри Баумгартнер и ты еженощно с ним общаешься. Постыдилась бы! Они ведь только пытались проявить дружелюбие. Даже миссис Грапоу...»

Нет. В отношении миссис Грапоу бесенок заходил слишком далеко – в ее поведении не было и тени приветливости. Самолюбие не позволяло ей задавать крамольные вопросы, но не мешало внимательно прислушиваться к ответам. Да и остальные дамы – у Эллен не повернулся бы язык назвать их милыми. Их нездоровое любопытство, жадный блеск глаз и бесцеремонное желание выудить побольше подробностей... Никакие они не бедняжки! Безмозглые курицы!

Угрызения совести сменились возмущением, и Эллен не заметила, как добралась до дома. Подъехав к воротам, она увидела, что на столбе сидит белая кошка, и резко затормозила, чтобы не испугать животное. Впрочем, ее усилия оказались напрасными: белый комок метнулся вниз и исчез в кустах.

– Представляю, как бы отреагировали на это «образцовые леди», – пробормотала Эллен.

Ее рассказ в магазине умалчивал о кошках и тенях. Этот шедевр вдохновенного вранья состоял из намеков на стоны и приглушенные рыдания по ночам, стулья, без посторонней помощи разгуливающие по комнате, и прочие милые вещи, вычитанные в романах о привидениях. Теперь Эллен порадовалась, что ее отвратительные слушательницы ничего не знают о кошке. С них бы сталось снабдить столь же суеверных мужей серебряными пулями и отправить на истребление ни в чем не повинных животных.

В субботу Эллен опять пришлось выбраться в Чуз-Корнерз. Одной беседы с «достойными горожанками» вполне хватило, чтобы надолго отбить у нее охоту заезжать в лавку миссис Грапоу, но назавтра она ждала гостей к обеду, а после уборки у нее уже не оставалось времени и сил тащиться за двадцать миль в супермаркет.

Затормозив у входа в магазин, Эллен была приятно удивлена: по субботам веранда из Клуба Почетных Пенсионеров превращалась в место, где собиралась молодежь. Как и многие провинциальные городки, Чуз-Корнерз был населен, в основном, стариками, и подростков насчитывалось чуть больше десятка. И, похоже, все они собрались на ступеньках. С риском для жизни балансируя на резных перилах, толпясь вокруг большого красного автомата с кока-колой, они оживляли утро своими разноцветными одежками и веселыми звонкими голосами. Эллен нашла их неотразимыми.

Поспешно совершив необходимые покупки, она вышла из лавки и остановилась купить кока-колу, на самом деле совершенно ей не нужную, и вскоре уже сидела в окружении пестрой стайки ребят, столпившихся вокруг.

Они показались ей застенчивее своих городских сверстников, речь их изобиловала почтительными «да, мэм» или «нет, мэм». Здесь тоже носили потертые джинсы, но на девушках не было прозрачных блузок или обтягивающих футболок, а шорты были значительно менее откровенными, чем те, в которых обычно щеголяла Пенни.

Опытный глаз Эллен безошибочно выделил лидеров. Высокий блондин по имени Стив с пышными бакенбардами, почти сходящимися у него под подбородком, явно был местным Казановой. Картинно опершись на перила, он притворялся, что не замечает хихиканья и взглядов девочек. Зато его глаза частенько останавливались на одной из них, которую звали Джойс, – вовсе не самой хорошенькой, но очаровательной своей живостью. А буйные завитки пышных золотисто-рыжих волос делали ее почти красавицей.

Кое-кто в этой компании выделялся как раз своей непривлекательностью. Например, Боб Мюллер, невероятно стесняющийся багровых прыщей, густо усеивающих его физиономию. Попытка замаскировать их, отрастив бороду, ни к чему не привела, так как растительность на лице Боба – жесткая и черная, но слишком редкая – не скрывала недостатков, лишь подчеркивая безвольный подбородок и выступающую верхнюю губу. Его сестра, Пруденс, относилась к типу, хорошо знакомому Эллен. Смеялась она слишком часто и слишком пронзительно, и была трогательно некрасивой. Единственное ее украшение – большие голубые глаза – близоруко щурились, а свободная юбка делала ее широкие бедра еще более полными.