Текст книги "Когда мы верили в русалок"

– И ты ее любишь?

– Конечно. – Но я успела заметить, как взгляд ее вспыхнул, прежде чем она опустила глаза.

Ссориться я не хотела.

– Замечательно. Я тоже горжусь тобой.

– Не говори того, чего не думаешь.

Я быстро склонила голову, и потом уже до самого конца наша беседа носила исключительно учтивый характер. Джози буквально вылизала свою тарелку, съев даже листик салата, а потом вытерла рот. Облачный свет, падая в окно, бликами играл на ее ярких волосах и кончиках ресниц. Я на мгновение перенеслась в детство. Мне три года, я прижимаюсь к ней, слушая, как она читает вслух. Мне пять лет, в спальном мешке я лежу рядом с ней в палатке. Эти картины отозвались болью в душе. Как же мне ее не хватало, когда она меня покинула! До сих пор не хватает. Я отвожу взгляд, думаю о тесте по иммунологии. Факты и цифры, факты и цифры.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, как могло бы все быть, если б Дилан не появился в нашей жизни? – внезапно спросила Джози. – Или землетрясение не разрушило ресторан?

Ее слова буквально врезались в броню моего сердца.

– Я стараюсь смотреть вперед.

– Ну а все-таки? Что если бы папа по-прежнему был в «Эдеме», радовал всех своей стряпней, и мама, может быть, разобралась бы со своими проблемами, и мы приезжали бы домой на выходные и праздники, и папа рассказывал бы анекдоты, и…

– Прекрати. – Я закрыла глаза, мне больно дышать. – Пожалуйста. Это выше моих сил.

Безысходность в ее лице придавала выразительности линии скул и глубины – темным глазам.

– Что было бы с нами без него? – Качая головой, она обратила на меня затравленный взгляд. – Кит, наши родители были ужасны. Почему они так наплевательски относились к нам?

– Не знаю. – Суровым тоном я воздвигаю стену, отгораживающую меня от прошлого. – Я должна думать о настоящем.

– Почему мы не смогли спасти Дилана? – не унималась Джози, игнорируя мои намеки. Слезы застилают ее глаза, скапливаясь у кромки нижних век, но по лицу не текут. – Ты по нему не скучаешь?

Я стиснула зубы, не давая воли собственной скорби.

– Скучаю, конечно. Постоянно. – Я опустила голову и, помолчав, добавила: – Но его нельзя было спасти. Он уже был сломлен, когда пришел к нам.

– Может быть, – срывающимся сиплым голосом отозвалась она. – А вдруг его что-то толкнуло на этот последний шаг? То есть…

– Что могло его толкнуть, Джози? – с раздражением в усталом голосе перебиваю ее я. Подростками мы миллион раз обсуждали это. – Он был обречен умереть молодым. Ничто не толкало его через край, кроме собственных демонов.

Кивнув, она смахнула со щеки слезинку, которая все же рискнула выкатиться из глаза, и устремила взгляд в окно.

– Он ведь долго был счастлив, да?

Я беру ее за руку.

– Да, пожалуй.

Не поднимая головы, Джози стискивает мою ладонь. Свесившиеся волосы, словно занавес, укрывают ее лицо. Туман захлестывавших меня эмоций рассеялся, и я объективно взглянула на сестру, как на незнакомого пациента, явившегося в пункт первой помощи. Худая молодая женщина с сухой кожей и потрескавшимися губами. Организм обезвожен, отметила я. Возможно, наркоманка. И мною внезапно овладело горячее желание защитить ее.

– Мне ужасно не хватает всех, – невольно промолвила я. – Папы, Дилана, Уголька. – В моем голосе появляется хриплость. – По нашей собаке я тоскую так, будто мне руку отрезали. Богом клянусь.

– Он был самый лучший пес на свете.

– Это уж точно, – кивнула я, тряхнув головой, чтобы убрать волосы с лица. – Я скучаю по ресторану. По террасе, по навесу. По нашей комнате. – Я делаю глубокий вдох. – По ночевкам в палатке на берегу. Это было так здорово.

– Да.

Кончиком пальца она проводит по шраму на лбу.

– Землетрясение все разрушило.

– Да, наверно. – От раздражения у меня стало зудеть в спине. – Хотя Дилана и Уголька к тому времени в живых уже не было.

– Да знаю я. Ну что ты все портишь в такой момент? Вечно тебе надо подковырнуть.

– Я не порчу. Просто констатирую факт. Это реальность. – Факты и цифры.

– Ну да. Только реальность не всегда совпадает с представлениями о ней. Не все вписывается в рамки простого изложения фактов.

Как наши родители. Как наше детство. Как землетрясение.

– Тебя ведь даже там не было в тот день, – не выдержала я. Это был один из тех редких моментов, когда мне яростно хотелось высказать Джози все, что я о ней думаю. – Несколько часов я одна сидела на краю утеса, понимая, что отца, скорее всего, уже нет в живых. А ты помнишь только одно – что разбила голову.

– О, Кит! – Она схватила меня за обе руки. – Боже мой, прости. Ты права. Наверно, это было ужасно.

Я не отняла у сестры свои руки, но закрыла глаза, чтобы не смотреть на нее.

– Я знаю, что в Санта-Крузе тоже было страшно, но…

Джози быстренько встала со своего места и, пересев в кабинке на мою сторону, обняла меня.

– Прости. Я порой жуткая эгоистка.

Меня обволакивал запах Джози, ее аромат, не похожий ни на что на свете, и я забылась в своей любви к ней, в своем обожании, в своей ярости. Изголодавшиеся по ней клетки моего привыкшего к одиночеству тела блаженствовали несколько долгих минут. Потом я от нее отстранилась.

– Жизнь – сложная штука.

– Пожалуй.

– Но я не могу представить, какими мы были бы без Дилана. А ты?

Даже не хочу представлять.

– Это неважно. Как есть, так и есть.

Теперь пришла моя очередь отвести глаза, устремить взгляд в окно, на океан, сливающийся вдали с пустынным синим горизонтом.

– Может, теперь по берегу прогуляемся, – предложила я. – Глядишь, найдем русалочьи монеты.

– Это была бы большая удача, – заметила Джози.

Именно в тот день мы сделали себе татуировки, сидя бок о бок в салоне тату близ пляжа Оушен-Бич в сгущающихся сумерках. Это решение было принято спонтанно.

Я провожу пальцами по татуировке. Элегантная искусная работа. Я никогда не жалела, что решилась на это, хотя ни прежде, ни потом ничего столь опрометчивого не совершала. Возможно, мне просто хотелось снова сблизиться с сестрой.

Удача, думаю я теперь, сидя на кровати в Окленде и наблюдая, как светлеет горизонт. Не сказать, что ей очень уж везло, но в свое время, слишком уверенная в своей правоте, я этого не замечала.

Джози. Красавица. Умница. Но такая непутевая. Обреченная.

Какой стала та женщина, с которой я виделась в тот день в Сан-Франциско? Кого я найду: тусовщицу, которая все так же ездит по миру, гоняясь за хорошей волной? В принципе, для этого она уже немолода, но, вообще-то, с нее станется. Или, может быть, она нашла способ совместить свою страсть с работой, как те женщины, что открыли в Санта-Крузе женский магазин по продаже принадлежностей для серфинга? Или, возможно, она просто наркоманка, в хлам прокуривает свою жизнь.

Маленькими глоточками я потягиваю остывающий чай. Нет, вряд ли она наркоманка. В какой-то момент она должна была развернуться, иначе бы не выжила. В нашу последнюю с ней встречу ее зависимость достигла крайней точки, и только чудо могло бы ее спасти.

На экран ноутбука я вывожу кадр из программы новостей, в который она попала. На удивление четкий снимок. И в чертах ни намека на беспутство или утомление. Стрижка дорогая, стильная, или, может быть, она только-только из парикмахерской. Лицо не обрюзгшее, как у горьких пьяниц, да и вообще она выглядит так же, как пятнадцать лет назад, ни на йоту не старше. Классическая Джози. Все такая же прекрасная. Такая же стройная.

Такая, какой была всегда.

Где же ее искать?

Я подхожу к раковине, выливаю холодный чай, снова наполняю чайник и, пока вода кипятится, стою со сложенными на груди руками, прислонившись к столу.

Решая медицинские головоломки, я научилась всегда, всегда опираться на известные факты. Пациентка больна чем-то непонятным – начинай сначала. Боль в желудке и сыпь. Что она ела? Чем занималась последние двадцать четыре часа? Сколько ей лет? Живет одна? Питается с друзьями или с родными? Принимает душ?

Итак, что мне известно о Джози?

Нет, не то.

Начнем с факта: пять дней назад блондинка со шрамом, точь-в-точь как у моей сестры, попала в телекамеру возле объятого пожаром ночного клуба.

Чайник со щелчком отключается. Я заливаю кипятком чайный пакетик в маленькой чашке, жалея, что у меня нет с собой кружки, в которой чай дольше бы оставался горячим, пока я работаю за компьютером на кровати.

В котором часу снимали репортаж о пожаре? Я нахожу на кадре с блондинкой отметку времени: десять вечера. По новозеландскому времени. У меня тогда было два часа ночи. Все сходится. Должно быть, я ухватила один из первых репортажей.

Ладно. Какие заведения в этом районе могли быть открыты в пятницу в десять вечера? Да почти все, выясняю я. Все рестораны, все клубы и бары.

Вернемся к фактам. Судя по стрижке и дорогому свитеру, женщина она, видать, состоятельная. Может быть, встречалась с друзьями… Я листаю карту, высматривая возможные варианты. Мое внимание привлекает одно заведение – итальянский ресторан в Бритомарте, престижном торговом районе близ гавани. Его адрес я пересылаю на свой телефон. Пойду туда, покажу фото сестры. Может, ее там видели. Или даже лучше: может, ее там знают. Может, она там часто бывает.

Но сейчас все закрыто, ведь еще только начало восьмого. Меня снедает нетерпение. В отеле есть бассейн. Спущусь туда, поплаваю немного, потом вернусь в номер и приведу себя в порядок, чтобы не стыдно было показаться на люди.

Глава 8
Мари

Я жарю яичницу (яйца снесли куры, которых разводит Сара) и вдруг – землетрясение. Начинается оно тихо, и в первое мгновение я просто дезориентирована, как бывает, когда повернешься слишком быстро или оступишься. Потом – гул, звон стеклянной посуды в буфете. Я тотчас же выключаю газ, криком предупреждаю семью и бегу открывать дверь. Выпускаю во двор собак, выскакиваю сама. Птицы умолкли.

Какое-то время мне кажется, что на этот раз я не поддамся панике. Землетрясение не сильное, просто медленное легкое колебание, скорее отголосок основного толчка.

Дети все еще в доме. Я слышу, как что-то гремит и с глухим стуком валится в сарае. Думаю, что надо бы пойти проверить, но не в силах оторваться от ствола пальмы, который я крепко обхватила руками, прижимаясь щекой к коре.

Землетрясения для меня не в новинку, и я способна определить его магнитуду: по моим прикидкам – около пяти баллов, плюс-минус. Этого достаточно, чтобы с полок в магазине и сарае попадали товары и инвентарь с инструментами. Интересно, где эпицентр? Где трясет сильнее всего? Если где-то в океане, разрушения будут минимальными. За то время, что я здесь живу, в стране не раз случались масштабные землетрясения. Самое страшное произошло в Крайстчерче. Тогда в результате двух мощных подземных толчков, последовавших один за другим, город фактически превратился в руины. Еще одно катастрофическое землетрясение, с эпицентром близ небольшого туристического городка, случилось на Южном острове всего пару лет назад. Саймон очень горевал по Каикоуре, где он часто бывал в детстве. Сама я этот город никогда не посещала, но, по словам Саймона, разрушен он был сильно. Теперь Каикоура наконец-то восстанавливается, но процесс этот долгий.

Окленд тоже трясет; правда, очаг обычно всегда где-то в другом месте. Зато здесь регулярно предсказывают, что однажды один из вулканов испепелит город, но как раз в это вообще трудно поверить.

То ли дело землетрясения, постоянно напоминающие нам: они способны сотворить что угодно. Земля наконец-то успокаивается, но я по-прежнему льну к пальме, словно пятилетний ребенок.

– Мари! – кричит Саймон, и я слышу топот его бегущих ног. Широкая крепкая ладонь мужа накрывает мою спину, но я все еще не в силах отпустить дерево. Он отцепляет от ствола сначала одну мою руку, затем вторую, и кладет их себе на пояс.

– Все будет хорошо, – говорит Саймон. Типичная новозеландская фраза. – Не волнуйся.

Я вдыхаю свежесть чистого хлопка и запах его кожи. Грудь у него крепкая, как стена, тело – твердыня, спасающая меня, всегда. Сара и Лео тоже внезапно оказываются рядом, трогают меня за руки, гладят по волосам.

– Не бойся, мама. Все будет хорошо.

Окруженная любовью мужа и детей, я перевожу дух, но они меня не торопят.

– Простите, ребятки. Никак не могу привыкнуть. Так глупо.

– Мама, ты не переживай, – говорит Лео.

– Мы все чего-то боимся, – добавляет Сара.

Я фыркаю, глядя на нее поверх своей руки.

– Но не ты.

– Я – нет, но почти все.

От смеха я немного расслабляюсь и, заставив себя выпрямиться, перестаю цепляться за мужа. Целую в головы детей – одну, второго.

– Спасибо. Мне уже лучше.

Рука Саймона задерживается на моей спине.

– Налей себе чаю. А завтрак я сам доготовлю.

Прежде я обычно протестовала, но один психолог как-то объяснил мне, что мое состояние посттравматического стрессового расстройства будет лишь усугубляться, если я стану давить в себе эмоции, которые его спровоцировали. Чтобы побороть этот недуг, я должна их переживать. Поэтому я иду в дом и наливаю себе чашку свежего чая. На экране моей памяти мелькают картины землетрясения, оставившего шрам на моем лице: шум, крики, всюду кровь от раны на моей голове и от раны в животе. Я вспоминаю все.

Я смотрю в свою чашку с чаем и молоком. На поверхности отражается окно кухни – белый прямоугольник с чередой горшков по нижнему краю. Я заставляю себя дышать медленно и ровно. Раз, два три – вдох, раз, два, три – выдох. Дрожь постепенно прекращается. Оживленные голоса детей разглаживают гусиную кожу на руках. Я протяжно вздыхаю, освобождаясь от напряжения.

Саймон, в фартуке с нагрудником, жарит бекон.

– Лучше? – улыбается он мне.

– Да. Спасибо.

Мы спокойно завтракаем. После Саймон сажает детей в машину и, подойдя ко мне, убирает волосы с моего лица. Его серые глаза полнятся тревогой. Ему известно, что я пережила мощное землетрясение, хотя я солгала по поводу того, где оно произошло.

– Устрой себе день отдыха.

– Мы с Гвенет погуляем, а потом я встречаюсь с Роуз в Сапфировом Доме, нужно еще кое-что уточнить.

– Прогулка пойдет тебе на пользу. – Он прижимает ладонь к моей щеке. – Сходите в центр, загляните в кошачье кафе или еще куда.

– Может быть. – Я широко улыбаюсь. – Вообще-то, я уже вполне оправилась.

Саймон целует меня в лоб, прижимаясь губами чуть дольше, чем обычно, потом стискивает меня за плечо.

– Если ты не забыла, сегодня вечером у меня сбор средств в поддержку плавательной программы. Мы с детьми вернемся поздно.

У нас в семье существует своеобразное разделение труда. Я не принимаю участия в его благотворительных мероприятиях, которые, на мой взгляд, бессмысленны – бесконечно долгие часы, поездки туда-сюда, беседы с родителями. Я знаю, что женщины вяжут, читают и еще бог весть что делают, и на важных собраниях я все-таки появляюсь, но Саймону эта деятельность безумно нравится, а мне нет. Зато на мне лежат заботы по дому, стирка, магазины. Саймон все это терпеть не может.

Но о сегодняшнем мероприятии я забыла. Саймон с детьми садится в машину и уезжает, а я машу им вслед, чувствуя, как в горле образуется комок. Для меня они – три самых дорогих человека на свете. Все остальное неважно. Пожалуй, позвоню-ка я своей подруге Нэн, спрошу, не хочет ли она поужинать со мной где-нибудь в центре.

Хороший план.

* * *

С Гвенет я познакомилась на пароме. Я тогда была беременна Лео, жара выводила меня из себя, я устала отмечать Рождество летом, и теперь, ожидая собственного потомства, я вдруг затосковала по своей семье. Я скучала по отцу, что само по себе было странно, ведь столько лет прошло. Я невольно представляла своего ребенка с глазами матери и губами сестры. Напомнят ли мне моих родных его руки и смех? Я даже горевала, что мамы не будет рядом, когда родится мое дитя. Но возможно, так бывает со всеми женщинами. Беременность сделала меня излишне эмоциональной, и вообще-то меня это пугало. Я изводила себя всякими ужасами, опасаясь, что страшные напасти могут поразить моего ребенка, которого, хоть он еще и не родился, я безумно люблю.

Саймон мягко убедил меня съездить в город на выставку работ Блумсберийской группы[13]13
  Bloomsbury Group – сообщество творческой интеллигенции (писателей, художников, выпускников Кембриджа), жившей и работавшей в Блумсбери (Лондон). Существовала в первой половине XX в.


[Закрыть]. Как он и предполагал, эта выставка меня успокоила и вдохновила.

Гвенет, высокая стройная стильная женщина, сидела на пароме рядом со мной. Она предложила мне мороженое.

– Хоки-поки[14]14
  Хоки-поки – в Новой Зеландии сорт мороженого, представляющего собой обычное ванильное мороженое с ирисками в виде маленьких твердых шариков – хоки-поки (новозеландский ирис с воздушной твердой губчатой текстурой, напоминающей пчелиные соты).


[Закрыть]. С ним никогда не прогадаешь.

– По мне, так с любым мороженым не прогадаешь. – Я помолчала. – Больше люблю только кофе.

– Так вы американка!

– Вообще-то, канадка.

Она прищурилась.

– Все вы так говорите.

Я рассмеялась, но от своей легенды не отступила.

– Я выросла на западном побережье Британской Колумбии. Остров Ванкувер.

– Сразу видно, что вы с острова, – кивнула она. – Я видела вас на выставке. Кто вам больше всего нравится?

– Безусловно, Ванесса[15]15
  Ванесса Белл (1879–1961) – британский художник и дизайнер, сестра английской писательницы Вирджинии Вулф. Входила в элитарную группу Блумсбери.


[Закрыть]. Энергетика сумасшедшая. С удовольствием пожила бы в ее сельском доме. А вам?

– Дункан[16]16
  Дункан Грант (1885–1978) – шотландский художник, член группы Блумсбери.


[Закрыть]. Я от него без ума. И мне совершенно точно ясно, за что Ванесса его любила. – Гвенет лизнула мороженое. – Я была в том сельском доме. Ее присутствие ощущается в каждой комнате. А дом этот был темой моей диссертации. Как воплощение дизайнерской мысли.

Я была очарована Гвенет. Мы с ней поговорили об искусстве и художниках, потом о книгах и писателях. Болтали до самого дома. Она жила в четырех кварталах от меня. С тех пор мы с ней верные подруги.

Сегодня утром она ждет меня на нашем обычном месте встречи, на берегу. Свои длинные белокурые волосы она собрала на голове в высокий хвостик. На ней майка на бретельках и леггинсы фирмы «NorShore», подчеркивающие красоту ее высокой стройной фигуры.

– Сегодня утром трясло. Ты почувствовала? – спрашивает она.

Я быстро киваю. Кроме моей семьи, никто не знает, что я боюсь землетрясений.

– Слышала, где эпицентр?

– В океане. – Гвенет показывает на волны, которые неутомимо откатываются, разбиваясь о берег.

– Слава богу.

– М-м. – Бодрым шагом мы пускаемся в путь, размахивая руками. Иногда мы подолгу идем молча, но сегодня у меня слишком важные новости, которыми мне не терпится с ней поделиться.

– Мы купили новый дом.

– Уже! Последний проект был завершен всего лишь на прошлой неделе.

– Так и есть. Но до Саймона дошел слух, что сестра Вероники Паркер умерла.

Гвенет, разинув рот, останавливается как вкопанная.

– Не может быть.

Я приподнимаю брови.

– Может. Перед тобой новая хозяйка Сапфирового Дома.

– Шутишь. – В лице ее полнейшее замешательство, но глаза горят.

– Нет. Дом мой. Он сразу купил его.

– Вот это да! Он еще богаче, чем я представляла.

Я беру ее за руку и веду к тропинке, что спиралью обвивает гору на северном выступе этого мыса.

– Его отец – крупный землевладелец.

– Бог мой! – восклицает Гвенет. – Ты же знаешь, как я ее люблю. Ты непременно должна мне его показать.

– Конечно. Мне нужна твоя помощь.

– Когда поедем? Только не сегодня. У меня работы выше крыши. А в выходные?

– В самый раз. Обязательно. Я и детям обещала, что отвезу их туда. Давай вместе с нами.

– Будешь ремонтировать для перепродажи?

– Нет. – Мы уже поднимаемся вверх, но я на минуту останавливаюсь. Яркое солнце обжигает плечи. – Мы будем там жить.

– Нет! – Гвенет взмахивает руками. – Ты мне нужна здесь.

– Мы же не прямо сейчас переезжаем.

– Да, но потом ты переселишься на гору Иден, и мы перестанем видеться.

– Не перестанем. Мы назначим дату и раз в месяц будем встречаться в каком-нибудь из сказочных кафе Окленда.

Гвенет отпивает глоток воды из бутылки.

– Ладно. И ты в том своем доме будешь давать роскошные приемы.

– Непременно. Обещаю. – Мы возобновляем подъем, четко контролируя свое дыхание, пока приспосабливаемся к высоте.

– Эй, давай немного убавим прыть? – прошу я, тяжело отдуваясь.

– Прости. – Она замедляет шаг. – Надо бы отметить такое событие вечеринкой.

Я надолго приникаю к трубке, присоединенной к резервуару с водой в моем рюкзаке.

– Я только «за». Правда, пока не знаю, как найти для нее время, но что-нибудь придумаем.

– Ой, и не говори! – Она таращит на меня глаза. – Откуда у нас столько дел? Я никогда так не зашивалась, когда ходила на работу.

– У тебя тогда не было детей. На каждого уходит примерно сорок восемь часов в сутки.

– А-а, вон оно что. В первый раз слышу.

Какое-то время мы идем молча. Справа от нас лежит гавань и изрезанная береговая линия города. К северу находится Рангитото – необитаемый вулканический остров, очень популярный среди туристов. Вдалеке тянется череда гор, сливающихся с морем, – панорама в синих тонах: синяя вода, синие горы, синее небо. Никогда не думала, что на земле есть места прекраснее, чем побережье северной Калифорнии, но эта картина просто завораживает.

– Потрясающе. Никогда не устану любоваться этим видом.

– Потому я здесь и осталась. Девчонкой хотела уехать. В Париж, в Нью-Йорк, в другие знаменитые города. Но я там побывала и поняла, что ни один из них не сравнится с этим.

Я даже выразить не могу, как мне повезло, что меня вынесло сюда. Случайное стечение обстоятельств: слепая удача, я угадала со временем, приняла верное решение в самый критический момент. У меня сжимается горло при мысли о том, что я могла бы никогда не увидеть эту красоту.

И сразу же снова закрадывается беспокойство, от которого холодеет шея: направленный на мое лицо объектив телевизионной камеры в тот вечер, когда горел ночной клуб. Мы с Нэн были в центре и, возвращаясь на паром, я увидела команду телевизионщиков, снимавших репортаж. Целых три секунды я смотрела в камеру, пока сообразила, что происходит.

Проявила неосторожность. Впрочем, если честно, сколько ежедневно происходит событий заслуживающих упоминания в сводке новостей? Даже разрушительный пожар в ночном клубе недолго будет находиться в центре внимания.

На вершине мыса мы останавливаемся, прислонившись к бункеру, что был сооружен во время Второй мировой войны, и переводим дух. Отсюда открывается один из лучших видов на свете: острова и Рангитото, небоскребы центральной части города, причудливые виллы вдоль набережной Девонпорта.

– Нам жутко повезло, – произносит Гвенет.

– Да. – Я хлопаю ее по плечу. – Хорошо, что мы есть друг у друга.

– Сестры. Она обнимает меня одной рукой. – Навсегда.

Никто не заменит мне сестру Кит, но без женской дружбы жизнь для меня была бы невыносима.

– Сестры, – соглашаюсь я и, положив голову ей на плечо, устремляю взгляд через океан туда, где живет моя сестра. На мгновение у меня мелькает глупая мысль: может, она каким-то образом, почувствовала, что я жива, и сейчас тоже смотрит в мою сторону, взглядом преодолевая время и расстояние?