Текст книги "Время Мечтаний"

– Нам надо найти способ его разговорить, чтобы он рассказал, что с ним произошло. Но подводить его к этому надо не спеша. Всему свое время. Можно запросить власти о нем? Если бы нам сообщили, что именно случилось, тогда найти способ помочь ему было бы проще.

– Вот приедем в «Меринду», и я сразу отправлю такое письмо.

– С вашей стороны так благородно взять к себе Адама, мистер Уэстбрук. Может быть, ему больше, чем большинству детей, необходимо чувствовать, что он не одинок.

– Когда его отец умер, я написал Мэри и пригласил переехать с малышом ко мне и жить в «Меринде». Но она не согласилась, хотела и дальше заниматься фермой, потому что это дело было мечтой Джо. Я посылал ей деньги, но, наверное, мне следовало сделать больше.

– Вы помогаете ей сейчас. Берете на себя заботы о ее сыне. Я уверена, что она каким-то образом знает об этом.

– Может быть. Аборигены верят, что умершие всегда с нами. Они отправляются назад во Время Мечтаний, но все равно остаются с нами.

– А что такое «Время Мечтаний»?

Хью поворошил палкой угли в костре.

– Для белых и меня в том числе это понятие мало что говорит.

Джоанна смотрела на него и думала о своем, об одном из снов-воспоминаний из дневника матери: «Мне снилось ожидание у пещеры. Я маленькая, и кто-то держит меня на руках. Вижу, как выходят женщины из темного красного зева. Вход ли это в пещеру? Все они темнокожие, в руках они несут какие-то предметы и поют. Появляется белая женщина, и я понимаю, что вижу свою мать. Она обнажена; по сравнению с другими женщинами мать кажется особенно бледной. Я зову ее, но она меня не слышит. Выражение ее лица очень странное, и мне внезапно становится страшно». Был ли это сон или еще одно утраченное воспоминание, или то и другое вместе? Джоанна могла только гадать. И почему мать решила его записать? Чем таким особенным этот сон ее привлек?

– Насколько я могу судить, – говорил тем временем Хью, – Временем Мечтаний, или Мечтанием, аборигены называют далекое прошлое, когда первые люди ходили по земле и в песне давали всему названия. Их духовность очень земная. Из земли мы произошли, от земли кормимся и после смерти в землю вернемся. Нанести рану земле, значит, ранить самих себя. По этой причине аборигены никогда не обрабатывали землю, не рыли шахт и не делали ничего, что могло повредить окружающий их мир. Они не только являлись частью природы, но и были самой природой.

– Мистер Уэстбрук, обладают ли они силой проклинать? И могут ли таким способом погубить человека?

– Скажу вам вот что. Определенной силой они владеют и точно могут наложить проклятье. Но сомневаюсь, что это будет что-то значить, если человек не верит в его силу.

– Значит, самый верный способ защититься – не верить в это?

Неожиданно из костра с треском вырвалась искра и унеслась в ночное небо.

– Вы же на самом деле не верите, что на вас лежит проклятье? – тихо спросил Хью.

– Не могу сказать точно. Знаю, что со стороны это должно выглядеть ужасно странно. Но мне необходимо все выяснить, мистер Уэстбрук. В Мельбурне мы видели аборигенов, просивших подаяние. А остались ли места, где они живут, как раньше, привычной им жизнью? Как жили еще тридцать пять лет тому назад?

– Вам хочется узнать, владеют ли еще аборигены в Карра-Карра той силой, что пугает вас?

– Возможно ли, что они по-прежнему там?

Ее напряжение проявилось настолько явственно, что Хью был поражен.

– Думаю, мисс Друри, что аборигены в дальних районах континента сохранили свои обычаи и привычки. Но отсюда их отделяет много миль. Они живут в глубине огромной неприветливой пустыни. Об их жизни можно только догадываться. Пока неизвестны и не исследованы земли площадью более миллиона квадратных миль. Там может быть много всякой всячины, о чем мы и не знаем. – Он улыбнулся и продолжал. – Но думаю, что вас никто не проклинал, мисс Друри. Правда-правда.

Она подняла голову. Над ней простиралось небо, усыпанное незнакомыми звездами. Она пыталась представить, далеко или нет Карра-Карра, удастся ли ей отыскать это место и как и когда это может произойти. Джоанна снова вернулась мыслями к матери. Терзаемая постоянным страхом, она поверила в то ужасное, «нечто» неотступно преследующее. Она смирилась, и неумолимая смерть унесла ее в расцвете лет. У Джоанны перехватило дыхание, и внезапно ей стало страшно и одиноко.

Уэстбрук видел, как зарделось ее лицо в свете костра, как напряглась она от каких-то своих переживаний, и он подумал, какая она молодая и красивая. И так как слов у него подходящих не нашлось, он стал декламировать:

 
Вот бивачный костер дарит радость
Света сияньем и отблесков игрой.
А сколько вокруг собралось
Палаток, людей и упряжек.
Шуток знакомых идет вереница
И песен любимых звучит череда.
Духа крепость и легких сила
Гармонии рождают красоту.
 

– Какие хорошие стихи, – улыбнулась Джоанна. – Кто их написал?

– Я. Иногда за таким занятием я коротаю время, когда стригу овец.

Их взгляды встретились над затухающим костром. Джоанна отвела взгляд и потянулась за шалью.

– Здесь осенние вечера всегда такие прохладные? – пожаловалась она, набрасывая шаль на плечи.

– Сейчас не осень, а весна.

– Да, конечно. Совсем забыла. Но непривычно думать, что октябрь – весна…

– Не беспокойтесь, мисс Друри, мы найдем ответы, нужные вам, – пообещал Хью. – Мы же заключили сделку. Скоро мы приедем в «Меринду» и сможем заняться вашим делом. И хочу вам сказать, что в проклятия и Змею-Радугу я не верю, так что со мной вы в безопасности.

4

– Вот это все и есть «Меринда», – объявил Хью. Открывшийся вид очаровал Джоанну. Ей представилось, что перед ней раскинулось зеленое море тучных пастбищ, плавно колышущееся под безоблачным небом. Порывистый ветер трепал ее юбку и поля шляпы Хью. Высоко над их головами парил клинохвостый орел, а вдалеке виднелись окутанные дымкой горы. Их вершины, причудливо изогнутые, напоминали волны, и словно океан, когда-то стремившийся к берегу, внезапно застыл, обратившись в камень.

– Сейчас «Меринда» – это пять тысяч овец на семи тысячах акров земли, но со временем она станет больше.

– Мистер Уэстбрук, а почему ваша ферма называется «Меринда»? – полюбопытствовала Джоанна.

– Так называли это место аборигены. Слово означает «красивая женщина».

– Оно было названо в честь красивой женщины, вы не знаете?

Хью увидел, что янтарь ее глаз на солнце потемнел, и теперь они отливали медом. Мысль молнией пронеслась в его голове: «Красивая женщина, вот она, здесь». Но сказал он другое:

– Никто не знает точно. Ходят только легенды. Рассказывают, что в давние времена, может быть, то было Время Мечтаний, жила-была молодая женщина по имени Меринда. Была она хранительницей песен. Ей были известны все песни и песенные линии своего племени. А это значит, что она владела силой племени. Легенда гласит, что за рекой жило племя соперников, и как-то раз человек оттуда решил завладеть силой Меринды. Он решил согнать племя с земель, богатых зверем и рыбой, и стать их хозяином. Похитив Меринду, он пытался силой выведать у нее песни. Но она отказалась и умерла, не издав ни звука, и этим спасла свое племя.

– Это произошло здесь?

– Если верить преданию, она умерла где-то в этих краях.

– А что стало с теми аборигенами, что жили здесь раньше?

– Большинство их погибло. Когда прибыли первые поселенцы, местные жители решили, что они ищут свои родные края и скоро уйдут. Но белые уходить не собирались, а когда они стали сгонять аборигенов с земли предков, началась борьба, и очень, надо сказать, кровавая. Если на ферме у белого что-то пропадало, они с соседями садились на лошадей и отправлялись убивать первых попавшихся на пути темнокожих, неважно, были они виновны в краже или нет. Аборигены в долгу не оставались. В ответ они поджигали ферму, расправлялись с семьей обидчика и уничтожали его скот. Это походило на самую настоящую бойню: белые, заявлявшие, что защищают свою землю, убивали аборигенов целыми племенами. Выжившие туземцы начали вымирать от болезней, от которых их организм не имел защиты: оспы, кори, гриппа. Предполагают, что за первые несколько лет после прибытия ссыльных только от болезней умерли тысячи аборигенов.

– Очень скоро аборигены стали терять чувство единства и свою культуру, потому что распались их семейства и племена. Они пристрастились бродить у поселений, выпрашивая подаяние. Они узнали вкус спиртного, их дети нищенствовали, женщины стали проститутками.

В результате исчезает древнее знание. Роды распадаются, и молодежь не имеет возможности перенимать обычаи и законы предков. Если так будет продолжаться, то наступит день, когда их культура исчезнет бесследно.

Джоанна видела перед собой сочную зелень полей в оправе живых изгородей и заборов, тянувшихся до подножия гор. Статные старые деревья и высокие эвкалипты делали равнину живописной; огромные стада овец напоминали в своем движении прилив и отлив.

– Подумать только, что среди такой красоты могла произойти трагедия, – прошептала она и уже громко спросила:

– А где ваша ферма, мистер Уэстбрук?

– Вон там, – указал он, – в конце дороги. Видите постройки за деревьями?

– Да, вижу.

Совсем неожиданно, стоявший с ними Адам вдруг закричал:

– Ферма! Ферма!

Джоанна с изумлением уставилась на мальчика.

– Как, Адам, ты заговорил? Так ты все-таки можешь говорить! – произнесла она, обнимая мальчика за плечи.

– Ферма! – взволнованно показывал пальцем Адам. – Ферма!

– Так-так, пять дней молчал и вот, пожалуйста, нежданно-негаданно, заговорил, – рассмеялся Хью. – Теперь понятно. Оказывается, чтобы говорить, ему надо жить на ферме.

Подворье фермы «Меринда» обрамляли разномастные строения, без намека на план. Часть построек была из бревен и обшивочных досок, другая – из камня. Ферма жила шумной, суетной жизнью. Всадники с криками и свистом загоняли овец в загоны, по двору взад-вперед с визгом носились овчарки.

Как только Хью остановил повозку, к нему подскакал один из всадников.

– Слава богу, Хью, наконец-то ты вернулся. У тебя серьезная неприятность, – он запнулся, увидев Джоанну.

– Это мисс Друри, Билл, – пояснил Хью, спрыгивая с повозки. – Она поможет мне, присмотрит за мальчиком. А вот и Адам. Так что у нас за беда?

Билл еще несколько мгновений таращил глаза на Джоанну, а потом объяснил:

– Мы обнаружили, что в стадах баранов-валухув завелись вши.

– Но когда я уезжал, животные были чистые!

– Сомневаться не приходится, Хью. У баранов ясно видны болячки, и шерсть тоже попорчена.

– Когда вы это заметили?

– Дней пять назад. Шнурок Ларри думает, что вши могли занести мериносы, которых ты пригнал в прошлом месяце из Нового Южного Уэльса. Но я в этом не уверен. Этих животных я осматривал сам и могу поклясться, что паразитов на них не было. Ума не приложу, откуда взялась такая напасть.

Хью махнул парню, подковывавшему перед конюшней лошадь.

– Насколько распространилось заражение? – спросил он у Билла.

– Точно не могу сказать. Будем надеяться, что дело обойдется только валухами.

– Но и это не меньше четверти настрига. А что с суягными овцами?

– Сейчас их проверяет Шнурок Ларри со своими ребятами.

– А есть шанс спасти зараженную шерсть до приезда стригалей? – спросил Хью, садясь на лошадь, подведенную помощником конюха.

– Я бы не рискнул загадывать.

Хью повернулся к Джоанне, все еще сидевшей в повозке вместе с Адамом.

– Это мой управляющий Билл Ловелл. Извините, мисс Друри, но я должен ехать вместе с ним осматривать овец. Дом вон там, идите с Адамом и располагайтесь. Я распоряжусь, чтобы ваш сундук занесли в дом. Если проголодались, скажите Пинг-Ли, она в кухне.

Джоанна собиралась что-то сказать, но Хью развернул лошадь и галопом ускакал со двора.

– Ну, Адам, – снимая его с повозки, начала Джоанна. – Как видно, нам придется…

– Овцы! – перебил ее своим возгласом Адам. Он указывал на загон, где несколько человек пытались справиться с бараном.

– Верно, Адам, овцы, – обрадовалась Джоанна, что мальчик снова заговорил, и, стремясь вовлечь его в разговор, продолжала. – Но этим людям мешать не надо. Пойдем, посмотрим дом.

Они направилась через двор к скромному домику, на который указал Хью. Когда они поравнялись с конюшней, молодой парень, подковывавший лошадь, уставился на нее, оставив свое занятие. Другой мужчина шедший по двору, взглянул на Джоанну, отвел взгляд, потом вдруг снова посмотрел на нее, но уже пристальнее.

Дом представлял собой неотделанную постройку из бревен и коры. Адам неожиданно оживился.

– Река! Река! – взволнованно твердил он и тянул Джоанну за руку, указывая куда-то за дом. Она посмотрела на север, туда, где виднелись деревья и куда ускакал Хью вместе с управляющим. Ей показалось, что сквозь просветы между стволами блеснула вода.

– Ну, хорошо, Адам, посмотрим, что там за река, – согласилась она, глядя на повеселевшего мальчика.

Начинавшаяся за домом извилистая тропа привела их через зеленый луг в лес. Они прошли немного вглубь, и перед ними открылась поляна. Джоанна в восхищении огляделась. В этом месте ответвлявшийся от реки рукав делал изгиб, образуя большой спокойный пруд. Вокруг звучала многоголосая симфония, объединившая журчание реки, шелест прохладного ветра в ветвях акаций и эвкалиптов, писк и жужжание насекомых в весеннем воздухе. Джоанну окружала такая красота, что она чувствовала себя как в райском саду. Величественные старцы-эвкалипты смотрели в зеркало пруда на свои оранжево-белые отражения. Акации окутались пышным облаком из тысяч ярко-желтых цветов. Облюбовавший сухой сук черный медосос с яркими мазками перьев на голове настороженно приглядывался, вертя головой.

«Что за чудесное место», – думала Джоанна.

Ей вспомнилось, как однажды в Индии она с родителями побывала в гостях на чайной плантации. Хозяйский дом был построен в стороне от рабочего центра плантации. Он стоял на холме, окруженный деревьями и лужайками с сочной травой. Она пожалела, что в «Меринде» дом находился не у реки среди такой красоты, а на шумном и пыльном дворе. Послышался плеск, и в следующую секунду Адам, стоявший рядом с ней, бросился к пруду. Распластавшись по земле, он окунул руки в воду. Джоанна поспешила за ним.

– Осторожно, – предупредила она и с удивлением увидела смеющегося Адама.

– Утконос! – болтая руками в воде, объявил он.

Джоанна смотрела на него и не узнавала. Смех волшебным образом преобразил его: на щеках стал пробиваться румянец, а из глаз, казалось, ушли мрачные тени.

– Утконос! – повторил мальчик, когда, потревожив зеркало пруда, на берег выбрался зверек, похожий на помесь бобра с уткой.

Адам с радостным визгом хлопал в ладоши. А Джоанна назвала про себя это место волшебным.

– Мисс Друри! Что вы здесь делаете?

Джоанна обернулась и увидела рядом нахмурившегося Хью.

– Нам хотелось посмотреть реку, – сказала она.

– Мисс Друри, боюсь, что ходить сюда к биллабонгу не безопасно, особенно если вы не знаете дорогу в лесу.

– А что такое «биллабонг»? – оглядываясь, спросила Джоанна.

– Аборигены так называют пруд.

– Вот оно что. Это очень красивое место, – не удержалась от похвалы Джоанна.

– Уж это точно. Я собираюсь построить здесь дом. Мы стоим приблизительно там, где будет парадный вход. Строение протянется вон до тех развалин. Но пока к строительству мы не приступали.

– А каким будет дом? – полюбопытствовала она, не выпуская из виду Адама. Мальчик снял башмаки и носки и шлепал босиком по воде у берега.

– Мне казалось, он должен быть таким, как дома в Квинсленде. Но Полин, моя невеста, увидела в журнале один дом, и ей захотелось такой же. Она читала о переустройстве Юга Америки, которое там началось после окончания войны, и в журнале была фотография большого дома с белыми колоннами в штате Джорджия, а называется он «Плантация ив». Полин сразу загорелась. Мне повезло найти в Мельбурне архитектора, знакомого с таким стилем.

– Как интересно, – призналась Джоанна. – Вам, наверное, не терпится начать работы.

– Да, – ответил Хью, пристально глядя на Джоанну. Солнечный свет собирался вокруг нее как-то по-особому. Она выглядела очень аккуратной, словно и не было этих пяти дней пути, только несколько прядок каштановых волос освободились из плена шпилек. Он сознавал, что хочет ей что-то сказать, но не знает что.

Она подошла к развалинам каменных стен, превратившихся в бесформенную груду по пояс высотой.

– Что здесь было раньше? – спросила она.

– Здесь было поселение много лет назад.

– Вы говорили о священных местах. Это одно из них?

– Возможно. Мы не знаем точно. Только старшим – хранителям песен достаточно бросить взгляд на камень или дерево, чтобы сказать, было ли оно сотворено предком во Время Мечтаний.

– А если это было создано древними, тогда место это святое?

– Все зависит от того, что считать святым местом. Для аборигенов священные места больше чем святые, мисс Друри. Аборигены верят, что все, произошедшее в каком-то определенном месте, остается там и продолжает совершаться. Потревожить это место, значит, растревожить прошлое.

– А земля там, – она указала за реку, – тоже относится к «Меринде»?

– Это начало владений Колина Макгрегора, – ответил Хью. – Называется Килмарнок.

– Как здесь зелено и славно, – Джоанна неожиданно умолкла. Среди деревьев поодаль молча и неподвижно стоял и смотрел на нее какой-то человек.

– Мистер Уэстбрук, кто это там? Хью пригляделся.

– Это Иезекииль. Он тот самый старик-абориген, я вам о нем уже рассказывал. Иногда он у меня работает. Из его поколения мало кто остался. Он помнит, как все здесь было до прихода белых людей. Если захотите узнать что-либо о легенде «Меринды», с ним первым стоит поговорить.

Джоанна повнимательнее присмотрелась к старику. Он казался ожившим изваянием из красновато-коричневой глины: босой, в брюках и рубашке, с белыми, как лунь, волосами и бородой, почти доходившими ему до пояса. Он стоял слишком далеко, и она не могла видеть его глаза, но ясно чувствовала устремленный на нее взгляд.

– Почему он так пристально смотрит на меня? – спросила она, оборачиваясь к Хью.

– Он не привык видеть женщин в «Меринде». К тому же мы слишком близко подошли к руинам. А он старается оберегать старые места.

Неотрывный взгляд старого аборигена поразил Джоанну, и ей сразу стало тревожно. В этот момент к ним подбежал Адам.

– Смотрите! – он раскрыл сомкнутые ладони и показал пойманного кузнечика.

– Какой красавчик, – Джоанна повернулась спиной к старику, стараясь прогнать странное чувство, вызванное его взглядом. – Адам, а ты можешь сказать «кузнечик»?

Хью смотрел на Джоанну и думал о своей одинокой юности в глуши, где можно было бродить неделями, не встретив ни души. Купив в двадцать лет «Меринду», он все время и силы отдавал строительству фермы, ему некогда было расхаживать по вечеринкам. В те годы он знал близость только с женщинами, предлагавшими свои услуги в заведении в Сент-Кильде. Потом в его жизнь вошла Полин. Таких женщин он не встречал прежде, и ее страстный поцелуй однажды в дождливый день словно разбудил его. Любуясь Джоанной, он вспоминал пять дней дороги, ночные привалы на разных стоянках и вдруг почувствовал, что его не радует окончание их путешествия. А еще он сознавал, что после осмотра овец с Биллом Ловеллом подумал в первую очередь не о Полин и поездке в Лизмор, где она его дожидалась, а о том, куда ушла Джоанна и где ее искать.

– Уже поздно, – сказал Хью. – Я отведу вас с Адамом в дом.

– Отпусти кузнечика, Адам, – попросила Джоанна, и, когда они двинулись в обратный путь к ферме, она обернулась и посмотрела за реку. Иезекииль стоял на том же месте и провожал ее взглядом.

Жилище, как и предупреждал Хью, было более чем скромным: камин в одном конце комнаты, кровать – в другом, да стол между ними – вот и вся меблировка домика. Но для Джоанны это не имело значения. Она же не собиралась оставаться насовсем, а на время жилье вполне подходило.

Хью объяснил, что ему надо осмотреть другие отары, а после он собирается съездить в Лизмор. Адам помог Джоанне распаковать сундук, и после она усадила его у камина с набивной игрушкой, доставшейся по наследству от матери: забавным зверьком из меха кенгуру. Когда четырехлетняя леди Эмили приехала из Австралии, среди немногих ее вещей оказалась и эта игрушка. Работник фермы по прозвищу Ларри Шнурок принес воды помыться и дрова для камина. Со смехом он рассказал, что прозвали его так не за худобу и долговязость, а потому, что как-то раз он запнулся за веревку, натянутую между столбами изгороди, и свалился физиономией в самую грязь. Джоанна выкупала Адама, затем их ждал принесенный из кухни обильный обед: бараньи отбивные с горохом, свежеиспеченный хлеб и крем на десерт. За этим последовал кувшин молока и чайник с чаем для Джоанны.

Наконец Адам уснул. В эту ночь у них с Джоанной была одна кровать на двоих, но на следующий день им обещали еще одну. Он лежал, свернувшись калачиком на своей половине, обнимая во сне набивного зверька по имени Руперт – так назвала его мать Джоанны.

На ферму опустилась ночь, и по железной крыше принялся барабанить весенний дождик. Джоанна помылась, надела ночную рубашку и хорошенько расчесала длинные волосы. Приятно успокаивал своим теплом свет масляной лампы, освещавшей стол с разложенными на нем вещами. Джоанна как раз собиралась их просмотреть. Она развязала маленький узелок, врученный ей стюардом на причале, когда он передавал ей Адама. По его словам, узелок был с Адамом, когда его посадили на корабль в Аделаиде. Джоанна нашла внутри башмаки, пару игрушек и сверток, сначала принятый ею за кусок одеяла. Каково же было ее удивление, когда в свертке оказалась Библия в черном кожаном переплете, гребень из слоновой кости, сложенный носовой платок и, что самое странное – новое чайное полотенце из города Девон в Англии. Раскрыв Библию, Джоанна увидела четыре записи на странице «Семейный архив». Первая запись сообщала: «Джо и Мэри Уэстбрук сочетались браком в этот день, 10 сентября 1865 года». Следующая гласила: «Адам Натаниэль Уэстбрук рожден 30 января 1867 года». Третья запись свидетельствовала: «Джозеф Уэстбрук умер 12 июля 1867 года от гангрены, вызванной ранами». И последняя запись: «Мэри Уэстбрук умерла от воспаления легких в сентябре 1871 года». В Библию кем-то было вложено тонкое обручальное кольцо, завернутое в носовой платок.

Джоанна посмотрела на Адама. Веки его подрагивали в беспокойном сне. И она подумала: «Вот все, что осталось ему на память от матери: кольцо, несколько дат в Библии, чайное полотенце из Девона да гребень из слоновой кости».

Она взяла дневник своей матери, но помедлила, прежде чем открыть. Прикосновения к знакомому переплету из дорогой кожи успокаивали. Дневник казался ей почти живым, он был как бы отражением жизни матери со всеми течениями, приливами и отливами. На страницах дневника было описание и жизни Джоанны. Ей вспомнились счастливые годы детства, когда она жила в волшебном мире наивности и фантазий. Мать, леди Эмили, представлялась ей сказочной принцессой, такой же бледной и утонченной, как белые павлины, важно расхаживавшие по безукоризненным лужайкам усадьбы вице-короля Индии. Отец, полковник, в высоком шлеме, эффектной форме с медными пуговицами и вычищенных до блеска сапогах, должен был, как ей казалось, командовать всей Индией. Он был галантным и добродетельным, напоминая героя сказок, а что было особенно замечательным, так это его горячая любовь к своей жене.

Петроний Друри вырос среди людей того класса, которые верили в необходимость проявлять сдержанность в словах и делах и в существование обязательных для выполнения правил, соблюдение правил поведения настоятельно требовалось даже в отношениях супружеских пар. Его любовь к жене стала легендарной. Джоанне часто случалось слышать, когда она подросла, как дамы перешептывались: «Счастливая Эмили, Петроний так ей предан… Никогда и не взглянет на другую женщину… Если бы мой Эндрю был таким же». В этом Джоанна и видела причину, почему отец не смог жить после смерти леди Эмили.

Джоанна раскрыла дневник и принялась за чтение при уютном свете лампы.

От записей о первых годах совместной жизни веяло радостным волнением и восторгом. Сначала шли описания балов во дворцах, визиты индийских принцесс. Встречались рецепты лекарств на травах, а также записи с оттенком философии. В двадцать четыре года она записала: «Если должен, сможешь». В тридцать появилась запись: «Оптимизм вселяет силу». В дневнике можно было найти заметки о моде: «Английским дамам понравилось носить сари поверх юбок с кринолином». Писала она и об обычаях: «Мне было жаль бедняжку молоденькую невесту, которая говорила некстати с женой старшего офицера». Дневник она вела девять лет, но наступил день тринадцать лет назад, когда тон записей неожиданно изменился.

Тогда по случаю шестилетия Джоанны леди Эмили записала: «Сегодня Джоанне исполнилось шесть лет. К нам пришли в гости двенадцать детей с родителями. Все остались довольны. Праздник удался». После этого она начала писать о страшных снах – ночных кошмарах. На следующей странице леди Эмили жаловалась: «Кошмары вернулись. Мне не снились эти сны с детства. Я подумала, что освободилась от них навсегда, но ют я вижу их снова: за мной гонятся дикие собаки, громадная змея с радужной чешуей пытается меня проглотить. Петроний говорит, что я просыпаюсь с криком. Если бы я только могла вспомнить! У меня такое ощущение, что содержимое сумки отца может быть ключом к загадкам, но мне страшно ее открыть. Почему?»

В камине зашипел огонь. Вскрикнул во сне и затих Адам. Джоанна открыла запись девятимесячной давности: «Странно, но шок от встречи с бешеной собакой оживил мою память. Словно мелодия звучит у меня в голове название Карра-Карра. Вероятно, с ним связано что-то необыкновенно важное. Может быть, я там родилась? Или там находится принадлежавшая родителям земля? В памяти всплыло еще одно имя: Рина. Не знаю, может быть, так звали ту молодую аборигенку, державшую, как я помню, меня на руках? А еще Карра-Карра вызывает странное ощущение, что я должна была поехать туда много лет назад, но мой жизненный путь был изменен».

«Я чувствую, что в моем мозгу заперт какой-то секрет, – писала позднее леди Эмили, когда ее подкосила болезнь. – Меня не оставляет чувство, что я должна отыскать нечто спрятанное. Но что это такое, я вспомнить не могу! Доктор говорит, что не находит у меня никакой болезни, но это не так. Какая-то отрава или яд губит меня, и я перед этим бессильна. Мне также страшно за Джоанну».

В последующие дни, пока у нее оставались силы, леди Эмили снова и снова писала о каком-то «другом наследстве», дожидавшемся ее в Карра-Карра, и она обязательно должна его потребовать. Чем дальше, тем больше ею овладевал страх, что какая-то неведомая сила старается ее уничтожить, нечто, пришедшее из прошлого. В своей последней записи леди Эмили признавалась: «За себя я больше не тревожусь, меня мучает страх за Джоанну. Я верю, что неведомое нечто, добивающееся моей смерти, не удовлетворится этим. Оно не исчезнет с моей смертью. Боюсь, что оно перейдет к моей дочери».

За окном послышался какой-то звук. Джоанна подняла голову и замерла: в комнату заглядывало чье-то темнокожее лицо с большущими глазами. Джоанна присмотрелась и узнала девушку-аборигенку. Она подошла к двери, но стоило ей открыть ее, как девушка проворно сбежала по ступенькам веранды.

– Подожди! – крикнула Джоанна. – Не убегай, пожалуйста! Вернись!

Она бросилась за угол дома, куда скрылась девушка, и столкнулась с Хью.

– Что за… – Хью вовремя остановился, чтобы не выругаться, и подхватил ее, когда она налетела на него.

– Ах, мистер Уэстбрук, извините! Я вас не заметила.

– Мисс Друри, а между прочим, здесь дождь идет, – рассмеялся он в ответ. – Вы разве не знали?

Они поспешили укрыться на веранде.

– Извините, что едва не сбила вас с ног, – оправдывалась Джоанна. – Но я увидела лицо в окне. В комнату заглядывала девушка. Я хотела поговорить с ней, а она убежала.

– Это Сара, – ответил Хью. – Миссионерская служба, что возле Камерон, посылает девушек-аборигенок в большие дома учиться домашнему хозяйству. Саре четырнадцать лет, и вы, я думаю, очень ее заинтересовали. Сожалею, если она вас напугала. А я решил зайти узнать, не нужно ли вам чего-нибудь.

Только теперь он заметил, что она в ночной рубашке. Его словно что-то ударило, и вдруг с неожиданной силой в нем всколыхнулось желание.

– Адам и я прекрасно устроились, мистер Уэстбрук, – Джоанна вдруг сообразила, что на ней. – Может быть, зайдете, – смущенно пригласила она.

– Не могу, еду в Лизмор. Только сейчас закончил осматривать стадо.

– Ну, и как овцы?

Он отвел взгляд. Его ошеломило то, как быстро и внезапно проснулось в нем возбуждение.

– Боюсь, что дело плохо, – ответил он. – Доход фермы зависит от настрига шерсти, и, если заражение вшами окажется массовым, о прибыли можно забыть. Нам не удается установить, откуда это взялось. Все началось совершенно неожиданно. Но, похоже, что такая напасть досталась только «Меринде», и это странно и непонятно.

Об остальном он предпочел умолчать. О том, что Иезекииль подошел к нему в поле, когда он осматривал овец. Старик стоял и молчал, пока Хью сам не обратился к нему. Иезекииль предупредил его, что вокруг Джоанны он видел неудачу, но, в чем причина, объяснить не мог или не захотел. Хью подумал о том, как они столкнулись несколько мгновений назад и каким было ощущение от прикосновения ее тела.

– Я распоряжусь, чтобы завтра вас отвезли в Камерон. Вы купите там одежду Адаму, – сказал он. – Ну и другое, что вам нужно. У меня счета в нескольких магазинах. Я дам вам письмо моему знакомому адвокату. Он посмотрит ваш документ на собственность и скажет, чем сможет помочь. – Он снова посмотрел на Джоанну, на ее длинные каштановые волосы, спускавшиеся ей на спину. И где-то в глубине ощутил неизвестно откуда взявшуюся боль. Ему казалось, что в нем нарушилось равновесие. Он хотел уйти и одновременно не хотел этого.

– Я бы сам съездил с вами в город, но мне надо быть на ферме.

– Понимаю, спасибо, – ответила она.

– Как вы с Адамом устроились, ничего? Я знаю, что удобства маловато…

– Все хорошо, спасибо.

– Завтра вам принесут еще одну кровать. А я проведу вас по ферме. У нас есть несколько меленьких ягнят. Уверен, Адаму захочется на них посмотреть.

Он помолчал и, глядя в ее глаза, боролся с зародившимся в нем желанием, отвергая его и стараясь избавиться от него. Он думал о Полин и о том, с какой страстью она проявила свою любовь к нему.

– Доброй ночи, – попрощался он и заставил себя снова выйти в дождливую темноту.

Джоанна проводила его взглядом и тихо затворила дверь. Убедившись, что Адам спит, она вернулась к загадке, которую ей хотелось разгадать. Тридцать семь лет назад ее мать взяли у родителей и отправили к тетке в Англию. Меховая игрушка да кожаная сумка, – вот и все вещи, что были при ней. Поспешность бегства указывала на опасность. А если с ней отправили сумку, значит, кто-то считал ее содержимое достаточно важным. Джоанна расстегнула серебряные застежки и достала кипу листов.