Текст книги "Дорога в Рим"

Римляне не мешкали. По ту сторону реки легионеры, руководимые спокойными приказами командиров, сформировали строй и упорядоченным маршем двинулись к понтийскому лагерю. Над бегущим в панике понтийским войском, потерявшим последнюю надежду, повис вопль ужаса.

Ромул обернулся на трубачей, спускающихся от римского лагеря вместе с армией, – какой сигнал протрубят? По большому счету битва окончена… Однако букцины настороженно молчали: пощады не будет.

– Вперед! Вперед! – слышались крики центурионов. – На Понтийский холм! Захватить лагерь!

Ромул с Петронием, по-прежнему охваченные жаждой боя, устремились вслед врагам.

* * *

Битва длилась чуть больше четырех часов. Преследуемые до самых ворот лагеря, понтийцы не сумели перестроить войско, и после яростной, но короткой схватки оборонительный вал был взят – ворота лагеря распахнулись перед победителями. Тысячи легионеров устремились внутрь, одержимые жаждой убивать. Сам царь Фарнак с горсткой всадников еле успел унести ноги – и то лишь потому, что победившие римляне сначала занялись грабежом лагеря.

Ромул, стоя рядом с Петронием на холме, понимал, что бегство Фарнака ничего не решает: склоны обоих холмов завалены телами убитых и раненых понтийцев, уцелевшие вражеские солдаты захвачены в плен. А солнце, по-прежнему пылающее в небесной синеве, едва-едва добралось до зенита. Как стремительно меняются пристрастия богов! Только что они дарили милостями одних – а теперь весь пантеон осыпает улыбками Цезаря и его армию. Ромул склонил голову в молчаливой молитве. Благодарю тебя, Митра, Sol Invictus – Непобедимое Солнце! Хвала Юпитеру и Марсу!

– Ну и утречко выдалось, – бросил Петроний. Его меч, руки и лицо, заляпанные кровью, успели подсохнуть до корки. – Не чаяли и выжить, да?

Ромул только кивнул. Боевое возбуждение схлынуло, голова пылала от боли почти невыносимо, его шатало, как пьяного.

Петронию хватило одного взгляда.

– Обопрись на меня, – озабоченно велел он. – Спустимся к реке, промоем рану. А потом отыщем лазарет, надо показать тебя лекарю.

Ромул благодарно оперся на крепкую руку ветерана. Помощи было ждать неоткуда: в яростной погоне за врагом Цезарево войско смешалось, многие оторвались от своих товарищей и, как Ромул с Петронием, оказались в общей толпе. Сейчас, когда битва завершилась, это ни на что не влияло: вернувшись в лагерь, когорты вновь воссоединятся как положено.

Медленно спустившись с холма, друзья добрались до речушки, заваленной сотнями тел, и отыскали место выше по течению, где вода была чище. В потоке уже плескались такие же легионеры, с наслаждением смывающие с себя пот, пыль и засохшую кровь. Друзья разделись и забрались в реку – ослабевший Ромул остался на мелководье, и, пока Петроний промывал рану, холодная вода приглушила боль. Однако зрение туманилось, голос друга то пропадал, то вновь появлялся, словно Петроний и не стоял на месте рядом с ним.

– К хирургу бы тебя, да поскорее, – бормотал ветеран, помогая Ромулу выбраться на берег. – А потом уложить тебя выспаться.

– Для начала бы чашу-другую вина, – слабо улыбнулся юноша.

– Найдем какой-нибудь бурдюк, – ответил Петроний, не в силах скрыть обеспокоенный взгляд. – А ты молодец, держишься…

– Два-три дня – и буду как новый, – пообещал Ромул, наклоняясь за туникой.

– Вот это боевой дух! – раздался незнакомый голос. – Легионеры Цезаря не сдаются!

Услышав одобрительные крики, друзья обернулись – к реке подходила очередная группа солдат. Ромул никого не знал, однако побитые ржавчиной кольчуги, зазубренные мечи и небрежно-бесцеремонная манера держаться говорили сами за себя: перед ним стояли те, кто укрепил собой рассыпающийся правый фланг перед атакой каппадокийцев. Шестой легион.

Грозный черноволосый здоровяк с несколькими бронзовыми и серебряными фалерами на груди выступил вперед и придирчиво оглядел длинную зияющую рану Ромула:

– Ромфайя, не иначе. Застали врасплох?

Ромул неловко кивнул.

Здоровяк похлопал его по плечу:

– Зато ты выжил! И наверняка пришиб того ублюдка.

– Точно, – подтвердил Ромул.

– Второй раз так не попадешься, – уверил его здоровяк. – Хорошие легионеры быстро учатся. А ты из таких. Наша порода.

От одобрительных взглядов его товарищей сердце Ромула преисполнилось гордости – лучшие легионеры Цезарева войска считают его равным!

– А ты бывал в переплетах, как я смотрю, – продолжал черноволосый, указывая толстым пальцем на правое бедро юноши, где красовался пурпурный рубец. – Кто тебя так?

Голова по-прежнему кружилась, мысли путались, Ромул почти ничего не соображал.

– Гот, – ответил он и даже не заметил удивленного взгляда Петрония.

Здоровяк врос в землю:

– А из какого вы легиона, парни?

– Из Двадцать восьмого, – настороженно ответил Петроний, уже чуя опасность и пытаясь увести Ромула подальше.

– Подожди! – Властный окрик никак не походил на просьбу.

Стараясь не встречаться ни с кем глазами, Петроний остановился.

– Двадцать восьмой сроду не бывал ни в Галлии, ни в Германии! – рявкнул черноволосый.

– Верно.

Историю легиона Ромул знал, только не мог взять в толк, зачем черноволосый ее пересказывает.

– Тогда, прах тебя побери, где ты откопал этого своего гота?

Ромул воззрился на него, как на придурка:

– В лудусе.

– Что ты сказал? – В голосе здоровяка явно слышалось изумление, смешанное с яростью.

Взглянув на Петрония, такого же ошеломленного, Ромул наконец сообразил, что к чему, и потянулся было к поясу, нащупывая гладиус, – тщетно: тот лежал в стороне, на груде одежды.

– Не верю! – прорычал черноволосый, поднимая свой окровавленный меч. – Среди легионеров Двадцать восьмого – раб? Неужели мы такое допустим?

Приятели здоровяка, разразившись гневными криками, схватили Ромула за руки; Петрония, который попытался было вмешаться, оплеухами и пинками повалили наземь.

Ромул, по-прежнему одурманенный болью, наконец понял всю опасность случившегося.

Слова черноволосого не оставили никаких сомнений.

– Славный денек славно закончится! – взревел тот. – Хлебнуть вина и поглядеть, как распинают преступника, – это ли не удовольствие?

Его слова потонули в радостном кличе.

Глава VII
Интрига

Храм Орка, Рим

Сцевола выдернул меч из раны, и Секст с воплем рухнул на пол, все еще цепляясь за оружие. Фабиола закричала. Кровь, мгновенно пропитавшая тунику и плащ раба, теперь заливала мозаичные плиты, просачиваясь в мелкие трещины между разноцветными фрагментами. Даже если рана не смертельна, Сексту после такой потери крови все равно не выжить. Однако вместо заботы о чужой жизни Фабиоле приходилось думать о защите собственной. Выхватив из ножен кинжал, походивший скорее на детскую игрушку, девушка направила его против фугитивария.

– Не подходи! – Голос ее предательски задрожал.

– Ну и дела, красотка, – бросил Сцевола, переступая через обессиленного Секста, которому оставалось лишь следить за ним глазами. – Пришел вознести мольбы о твоей смерти, и мое желание тут же исполняется, даже из храма не успел выйти! Вот удача-то!

Фугитиварий ухмыльнулся, обнажив темный ряд острых зубов.

Фабиола не ответила. Против мощного противника, вроде Сцеволы, ей не выстоять, и бросить Секста тоже нельзя… Девушка в ужасе попятилась. Добраться бы до входа, в храме должен хоть кто-то быть – жрецы, жрицы, посетители, кто-нибудь да поможет…

Угадав ее мысли, Сцевола ринулся к ней, размахивая гладиусом.

– Что медлишь? Убегай! – издевательски крикнул он. – Я тебе даже фору дам!

От одного вида его хищного лица Фабиолу сотрясала дрожь. Куда ни повернись, что ни замысли – вечно он тут как тут…

Отступая шаг за шагом, девушка в ужасе бросила взгляд через плечо: до входа еще шагов двадцать. Слишком далеко! Да и на что надеяться, если сама сглупила – едва принеся жертву Орку, тут же сцепилась с его жрицей! Бог и не замедлил ответить! Сцевола, словно в ответ на эти мысли, нацелил на нее меч – и не отскочи она в сторону, удар пришелся бы прямо в живот.

Прогневала богов – гибни теперь в темном закоулке, мелькнуло в голове Фабиолы. Цезарь не поплатится за содеянное, я больше не увижу Ромула.

Последняя мысль обожгла ее, как огнем, ноги словно вросли в пол, и кинжал, выпав из обессилевших рук, со звоном упал на каменные плиты.

– Сначала выпущу тебе кишки, – пообещал Сцевола, подступая ближе, – а потом выволоку на улицу и буду трахать, пока ты будешь подыхать. Ты, сука продажная, какую позу предпочитаешь?

Ничего страшнее Фабиола и представить не могла. Темные глаза ее наполнились ужасом.

Фугитиварий занес клинок:

– Тогда начнем по порядку.

– Стой! – раздался резкий голос, полный ярости. – Что за святотатство?

Над распростертым телом Секста стояла Сабина.

– Это он. – Фабиола дрожащей рукой указала на Сцеволу. – Напал на нас в коридоре.

– Я поклялся убить эту стерву, – прорычал фугитиварий. – Пришел в храм вознести молитвы – и гляди-ка, мне ее посылает сам Орк!

Самодовольство сквозило в каждом его слове.

– Не тебе судить о воле бога! – возвысила голос Сабина. – Его решения дано знать только жрецам! Любому другому толковать его волю – кощунственно!

Сцевола нервно сглотнул.

Сабина простерла к нему обличающий перст:

– Ты преступил закон, пролив кровь в храме. Теперь искупить вину и вымолить милость Орка поможет лишь крупное приношение. А если он, – жрица кивнула на Секста, – умрет, ты будешь заклеймен злейшим из проклятий. Навечно.

Сцевола впился в Фабиолу взглядом, теперь уж точно обещающим неминуемое изнасилование и смерть. В животе у нее резко заныло, она сжалась, чтобы мочевой пузырь не опорожнился прямо здесь.

– Если убьешь девушку – будет то же, – угрожающе прошипела Сабина. – Так что подумай.

В проклятия верят даже убийцы – и Сцевола невольно отшатнулся.

Привлеченные криком Сабины, из соседних покоев в коридор уже выскакивали жрецы – и тут же замирали от ужаса при виде Сцеволы, держащего перед Фабиолой окровавленный меч.

– Приведите ликторов, пусть возьмут под стражу этого подонка! – громко велела Сабина. – Он тяжело ранил раба и угрожал посетительнице.

Кто-то побежал к дверям, на ходу испуганно озираясь через плечо, другие неуверенно столпились поодаль: жрецы не носят оружие и не умеют сражаться с такими, как Сцевола.

Фугитиварий все же опустил меч.

– Опять твоя взяла! – яростно крикнул он Фабиоле, лицо его побагровело. – Но клянусь – в последний раз! Впредь следи за каждым своим шагом! Мы славно позабавимся, прежде чем я перережу тебе глотку.

Поняв, что ее не будут убивать прямо здесь и сейчас, Фабиола слегка приободрилась.

– Пошел вон, – ответила она сухо. – Подонок.

Разъяренный Сцевола, отхаркнув побольше мокроты, плюнул ей прямо в лицо и, угрожающе подняв меч, протолкался к выходу сквозь толпу жрецов – ошеломленные такой самоуверенностью, те не посмели его остановить.

Утирая лицо рукавом, Фабиола подбежала к Сексту, тунику которого уже разрывала Сабина, чтобы осмотреть рану. Кровотечение так и не унялось, но было кое-что пострашнее вида крови, так что Фабиола закусила губу, чтобы не закричать. Острый меч фугитивария, пронзивший правый бок Секста чуть выше тазовой кости, вошел глубоко внутрь и порезал кишки в лоскуты. С такой раной Сексту не выжить, и он об этом знал. У Фабиолы перехватило горло от отчаяния, слова не шли с губ. Ее раб умирал по ее вине, надо было брать с собой легионеров…

– Прости, госпожа, – с трудом выговорил Секст. – Я не видел, как он подошел.

Легче Фабиоле не стало.

– Прекрати! Откуда нам было знать, что Сцевола сюда явится. Не шевелись. Я пошлю за лучшим в Риме хирургом.

Превозмогая боль, Секст улыбнулся.

– Не трать деньги, госпожа. Даже самому Эскулапу со мной пришлось бы нелегко. – Ему явно становилось хуже, тело сотрясала судорога. Помолчав, он вновь заговорил: – Исполни мою просьбу, госпожа.

Фабиола опустила голову, не в силах встретить его открытый проницательный взгляд.

– Какую? – выдохнула она, уже зная ответ: годы назад, после первого налета Сцеволы, Секст просил ее о том же.

– Я не требую дорогого погребения. Лишь не оставляй мое тело на Эсквилинском холме.

– Клянусь. – Фабиола, не в силах сдержать слезы, взяла Секста за руку. – Я поставлю памятник у твоей могилы. Самый верный раб во всем Риме этого заслуживает.

– Благодарю тебя, госпожа, – прошептал тот, закрывая глаза.

Фабиола прикрыла его своим плащом, стараясь овладеть собой. Ее преданный слуга умирает, Сцевола по-прежнему на свободе… Риск попасть в руки ликторам удержит его лишь на несколько дней, никак не навечно, а угроз он на ветер не бросает: простертое на полу тело Секста – красноречивое тому свидетельство. С усилием отогнав тревожные видения, от которых ее бросило в холодный пот, девушка взяла себя в руки. Здесь, в храме, ей только что грозила неминуемая гибель, однако Орк послал на помощь свою жрицу и отвел удар. Это ли не утешение?

Фабиола обернулась к Сабине:

– Ты спасла мне жизнь. Благодарю.

В ответ Сабина дернула уголком рта:

– Он преступил закон. Я сделала для тебя то, что сделала бы и для других.

На Фабиолу повеяло холодом, она почувствовала себя жалкой и ненужной. Интересно все же, откуда это в Сабине? Однако ледяное обхождение жрицы занимало ее куда меньше срочных забот.

– Нужно унести раба. Если ты пошлешь в мой дом за носилками, выйдет быстрее.

Сабина кивнула кому-то из жрецов, тот подбежал.

– Скажи ему, куда идти, – велела жрица. – Мне нужно совершить обряд проклятия над тем нечестивцем, что на тебя напал. Как его имя?

– Сцевола. – При мысли о каре, которую жрица может потребовать от Орка, у Фабиолы прошел мороз по коже. – Он фугитиварий, помимо прочего.

– Ясно. – Сабина не удивилась. Повернувшись было к выходу, она вдруг спросила: – А моя мать? Когда она придет?

– Завтра, – поспешила заверить Фабиола.

По губам Сабины неуловимо скользнула довольная улыбка.

* * *

Впрочем, прийти в храм Доцилозе назавтра не удалось.

Фабиола, сопровождаемая двадцатью легионерами, привезла бесчувственного Секста в дом Брута и оставила под присмотром слуг в комнате, примыкающей к ее спальне, после чего тут же отправилась к Доцилозе – и нашла ее в постели, с горящими от лихорадки щеками. Служанка едва узнала свою госпожу, и та решила, что известие о Сабине лучше отложить до другого времени, когда Доцилоза будет в силах навестить давно потерянную дочь.

Узнав о происшествии, Брут не на шутку взъярился, и Фабиола, как ни тянуло ее поделиться тревогой, не стала пока называть имя Сцеволы – разгневанный любовник, чего доброго, запретит ей покупать Лупанарий, и тогда все замыслы пойдут прахом. Фугитивария, конечно, позже придется упомянуть, слегка преуменьшив угрозу, а пока хватит рассказа о том, что на них напал какой-то вооруженный безумец, которого потом одолели храмовые прислужники. Брут, как всегда, поверил, зато новость о покупке Лупанария изумила его донельзя, и только умелый расслабляющий массаж, который Фабиола делала, как всегда, виртуозно, сумел его успокоить. Рассказ о том, что девицы смогут добывать у клиентов сведения и выявлять тайных сторонников республиканской политики, привел его в восхищение.

– Со времен Фарсала Цезарь пригревает слишком много льстецов, – фыркнул он. – Ни одного надежного человека.

«Как раз такие мне и нужны», – удовлетворенно подумала Фабиола. Ей уже удалось заронить нужные сомнения в душу Брута, и она надеялась, что со временем они принесут плоды.

Когда Фабиола наконец упомянула конкурирующий публичный дом и Сцеволу, Брут встревожился.

– Самое время послать за ним отряд-другой, – прорычал он. – Найти и казнить.

Однако при упоминании о том, что фугитиварий служит Марку Антонию, решимость его, как и ожидала Фабиола, резко остыла. Брут потер усталые глаза.

– Чтоб ему сгореть. Если Антоний, этот придурок, узнает, что его подручного убили мои легионеры, он на стенку полезет. Прости, любимая. Надо придумать другой способ.

Фабиола не удивилась – на другое она и не рассчитывала. Как ни злило бессилие, приходилось дожидаться, пока средство покончить со Сцеволой само подвернется под руку. Если ее не убьют раньше.

Как она и предвидела, Брут не захотел давать легионеров на охрану Лупанария, зато разрешил ей набрать охранников сколько пожелает.

– Только не пропадай в Лупанарии подолгу, дом надежнее, – озабоченно предостерег он. – Уличные громилы – не легионеры, защиты от них не много.

Фабиола одарила любовника долгим поцелуем и, не моргнув глазом, пообещала исполнить все, как он скажет. Брут, на минуту заглянув к Сексту, наконец ушел к себе, и девушка осталась одна у постели раба, освещенной неверными отблесками масляного светильника.

С тех пор как Фабиола напоила Секста маковой настойкой, он почти не приходил в себя. Лицо сделалось серо-восковым, как у всех умирающих, и когда ему случалось открыть глаза – мутный взгляд блуждал без цели. Фабиолу утешало одно: Секст хотя бы не чувствует боли. Впервые в жизни взяв его мозолистую руку в свою, она углубилась в думы. Жизнь становилась, как никогда, опасной.

Пускаться в отчаянное дело без поддержки Брута – затея почти бессмысленная. Он прав: наемные охранники выучкой уступают легионерам, да и положиться на них нельзя. Надежных людей у нее лишь двое: Бенигн и Веттий. Сцевола с его дюжиной (если не больше) головорезов опасен, как никогда, и защитить Лупанарий почти невозможно – значит, там ей постоянно будет грозить гибель. Девушка сжала зубы. Нет, отказываться от покупки Лупанария она не станет. Цезарь изнасиловал ее мать и пытался изнасиловать саму Фабиолу – где, как не в публичном доме, вербовать аристократов, способных его убить?

Секст умер ночью, пока она дремала рядом. Открыв глаза в холодном блеске зари, Фабиола виновато сжалась при виде неподвижного тела – как она могла спать, когда он умирал… Впрочем, даже в смерти Секст остался верен себе, уйдя незаметно, чтобы никого не потревожить.

С того черного дня, когда им пришлось бок о бок биться за свою жизнь, одноглазый раб был ей надежной опорой, и теперь, особенно в ближайшие недели, Фабиоле будет отчаянно не хватать его присутствия и его виртуозной манеры обращаться с мечом. Вспомнив лицо Сцеволы, напавшего на них в храме, она вновь содрогнулась от страха. Может, и вправду покупка Лупанария – не лучший путь?..

Фабиола взглянула на тело Секста.

Отказаться от сделки – значит остаться в живых. Но при этом отдать победу Сцеволе. И тогда смерть верного слуги будет бессмысленна.

– Я за тебя отомщу, Секст, – прошептала Фабиола. – Любой ценой.

* * *

Убедившись, что погребение Секста готовят должным образом, Фабиола занялась делами Лупанария. Вначале она, сопровождаемая отрядом легионеров, заглянула в базилику – крытый рынок на главном Форуме. В толпе ростовщиков, писцов и предсказателей она отыскала осанистого юриста, которого рекомендовал ей Брут, и с удовольствием услышала от него, что договор с Йовиной юридически безупречен. Получив от неопрятного писца две заверенные копии купчей – для себя и Йовины, – Фабиола отнесла оригинал в ближайший банк.

Там же, в роскошном помещении среди фонтанов, греческих статуй и урн, она предъявила выданный ей Брутом пергамент, по которому ей обеспечивался кредит на сто семьдесят пять тысяч денариев. При виде суммы глаза банковского служащего чуть не вылезли на лоб: такие деньги – и женщине? Вслух он, разумеется, ничего не сказал – лишь удостоверился у начальника, что печать Брута подлинна, и приступил к составлению документа, затребованного уверенной молодой красавицей.

Получив убористо написанный текст, Фабиола пробежала его глазами – по этому договору Йовина получала семьдесят пять тысяч денариев, половину обещанной платы. Даже в таком виде это было целое состояние, которого несколько лет назад Фабиола и вообразить бы не могла. А теперь Брут свободно позволял ей распоряжаться всей суммой и даже предложил было больше, однако Фабиола, старательно выказывая равнодушие к деньгам, отказалась: нынешних денег с лихвой хватит на то, чтобы нанять гладиаторов, уличных бойцов, членов коллегий – всех тех, кого Бенигн и Веттий будут набирать для защиты Лупанария.

– Мне нужны еще и наличные, – заявила она служащему.

– Сколько, госпожа?

– Двадцати тысяч денариев, думаю, хватит, – задумчиво ответила девушка. Чем реже придется ходить в банк, тем лучше: легионеры сопровождают ее не всегда, да и от Лупанария путь неблизкий, лишний раз не наведаешься. – Половину в сестерциях.

Служащий озадаченно захлопал глазами: в их солидном заведении клиенты чаще обходились кредитными письмами, подобными тому, которое он только что составил.

– Если госпожа подождет… – замялся он. – Приготовить такую крупную сумму…

– Я вернусь через час, – бросила Фабиола, не желая упускать случай зайти в храм Юпитера на Капитолийском холме, раз уж она оказалась так близко. Самый могущественный римский бог помогал ей и раньше – как и Митра, – а сейчас, когда обращение к Орку обернулось бедой и помощь нужна больше прежнего, самое время напомнить о себе и другим богам.

После происшествия в храме Фабиола не знала, остались ли в силе ее просьбы к богу подземного царства, а возвращаться в храм и выяснять она бы не посмела. Неужели она зря пошла за помощью к Орку?.. Впрочем, Фабиола тут же себя одернула: в храме она встретила Сабину – Доцилоза обрадуется, когда узнает.

И все же ее мучила совесть. Секст убит. По ее вине.

И ответить на это ей было нечем.

* * *

Ближайшие два дня потонули в хлопотах, лихорадка Доцилозы только усилилась, рассказать ей о дочери Фабиола так и не взялась. Опасаясь гнева Сабины, Фабиола послала в храм Орка записку в надежде, что жрица удовольствуется объяснениями. Секста, не считаясь с расходами, погребли на небольшом участке у Аппиевой дороги, установив в головах каменную табличку с простой надписью: «Секст, отважный воин и преданный раб». На похороны Фабиола не пошла: дел скопилось несчетно. Сцевола, из страха перед ликторами, пока исчез с глаз, однако мог возникнуть в любой миг; недолгое затишье грех было упускать. К тому же вина за гибель Секста не давала Фабиоле покоя, и она – почти безрезультатно – пыталась заглушить ее хлопотами.

Девушка быстро обнаружила, что дела Лупанария плохи не только из-за конкуренции: здание успело обветшать, по штукатурке пошли трещины, стены комнат разъедала сырость. Грязное и изношенное постельное белье давно не обновляли, полы покрылись пылью. При виде бани Фабиоле и вовсе чуть не сделалось дурно: некогда самая любимая ее комната выглядела запущенной, в щелях между плитками проглядывала плесень, зеленоватая вода явно стояла в ваннах не первый месяц. Девицы, еще остававшиеся в Лупанарии, не блистали ни красотой, ни здоровьем: далеко не молоденькие, потасканные, больные или совершенно наплевавшие на внешность, они даже не заметили появления Фабиолы, пока Бенигн не объявил, кто она такая. После короткой энергичной речи, в которой она обрисовала им ближайшие перспективы, Фабиола удалилась, оставив их переваривать услышанное. Половину продадут как кухонных рабынь. Остальные пусть ведут себя как подобает, иначе им грозит то же. Фабиола не испытывала особой жалости: другого выхода все равно нет. И оплакивать жалкий вид Лупанария тоже нет смысла: проще закрыть на неделю и отделать заново от пола до потолка. А потом нанять вышибал и набрать на невольничьих рынках девушек покрасивее.

Закончив обход, Фабиола поняла, почему Йовина так радовалась ее появлению с деньгами.

– Тут подновить, там подкрасить – всего ничего, – щебетала старая владелица, вводя Фабиолу в свой кабинет – довольно просторный, расположенный рядом с гостевым входом.

Здесь стояли стол, три-четыре видавших виды стула и усеянный свечными огарками алтарь, в углу виднелся окованный железом сундук с несколькими замками – сюда складывали выручку.

– Развалина, какую поискать, – холодно ответила Фабиола.

– Здоровье у меня слабое, – пробормотала Йовина, крепче сжимая в руках купчую. – За всем следить не успеваю.

– Я заметила. С уборкой, надеюсь, справишься?

– Конечно, – улыбнулась Йовина, обнажив редкие остатки зубов.

– Пока заведение закрыто – девочки не заняты, так что пусть присоединяются. Домашние рабы тоже. Чтоб к завтрашнему вечеру было готово – строители придут послезавтра на рассвете. – При мысли о том, что Лупанарий вновь обретет былое великолепие, Фабиола посветлела лицом. – Ясно?

Йовина не протестовала: в глубине души она даже радовалась тому, что с нее сняли заботы о Лупанарии.

– Ясно, – ответила старуха с невольным уважением.

Фабиола, впрочем, понимала, что уважать ее пока не за что – разве что удастся привлечь клиентов обратно, если к тому времени Сцевола не сожжет здание дотла вместе с ними. Однако посвящать Йовину в свои страхи она не планировала и потому удовлетворенно улыбнулась: наконец-то старая карга, годами распоряжавшаяся ее жизнью, оценила ее ум.

– Вот и замечательно. Бенигн!

Бенигн, по-прежнему сияя улыбкой, которая не сходила с лиц обоих стражников с самого появления Фабиолы, тут же сорвался со своего места у двери и подскочил к новой хозяйке. Уж она-то обходилась с ними по-царски, не то что Йовина.

– Слушаю, госпожа.

Взяв со стола небольшой кожаный кошель, Фабиола перекинула его стражнику, который, почувствовав вес, удивленно вздернул брови.

– Мне нужны хорошие бойцы, – отчеканила Фабиола. – Обойди гладиаторские школы, наведайся на невольничий рынок. Если не отыщешь – найми горожан покрепче.

Бенигн заулыбался еще шире:

– Сколько, госпожа?

– Дюжину. Если найдешь, то больше. Рослые, коротышки, старики, юнцы – мне все равно, лишь бы умели драться. Будут жить в Лупанарии и защищать его от этого подонка Сцеволы. Предложи им по пятнадцать денариев в месяц. – Фабиола стиснула зубы. – За такие деньги пусть будут готовы биться в любой миг. И погибнуть, если надо.

Подняв дубину в предвкушении драки, Бенигн радостно закивал.

– Вы с Веттием будете старшими, – продолжала Фабиола. – Как вам вразумлять новых охранников – не моя забота, делайте что хотите. Объявите им, что девочки неприкосновенны: кто первый тронет их пальцем, того убить.

Бенигн неудержимо расплывался в улыбке: именно о такой хозяйке они с Веттием и мечтали.

– Ступай, – велела Фабиола. – Время дорого.

Кивнув бритой головой, привратник выскочил из комнаты.

Фабиола, к которой теперь неотступной тенью липла Йовина, вышла вслед за ним – прикинуть, как обновить приемный зал, самую важную часть здания после спальных комнат, в которых девицы ублажают клиентов. По виду зала входящие судят о всем заведении, и привести его в порядок, сделать эффектным и элегантным – сейчас главная задача.

Все еще обдумывая детали отделки, Фабиола вдруг обратила внимание на голоса, долетающие от входа.

– Прошу прощения, господин, – почтительно говорил Веттий, – заведение закрыто на ремонт, откроется через неделю.

– Ты меня не знаешь, что ли? – рявкнул кто-то звучным басом.

– Как же, господин. – Привратник смущенно кашлянул. – Кто ж не знает начальника конницы?..

Фабиола прижала руку ко рту. Что здесь делает Марк Антоний?

– Именно! – провозгласили у входа. – Посторонись.

Сжав губы, девушка поспешила к двери, намеренная выпроводить нежеланного посетителя. От Антония, самого верного сторонника Цезаря, лучше держаться подальше, даже если он не знает пока о ее вражде с работающим на него Сцеволой.

Налетев на закутанного в плащ Антония, ворвавшегося в зал, она чуть не упала – тот успел схватить ее за плечо и удержать на ногах. Оказавшись лицом к лицу с самым могущественным человеком в Риме после Цезаря, она чуть не потеряла дар речи: его притягательность и звериная мощь дурманили разум.

– Марк Антоний… – запинаясь от волнения, выдавила она. – Что ты здесь делаешь?

Начальник конницы улыбнулся, смутив ее еще сильнее:

– Я вправе задать тот же вопрос. Не знал, что в Лупанарии теперь обитает сама Венера.

Фабиола залилась краской, сердце колотилось в груди как бешеное.

– Ты здесь работаешь? – спросил Антоний.

– Нет. Я владелица.

Он взглянул на Йовину, которая тут же приняла невинный вид, будто ничего не заметила.

– Давно?

– Несколько дней, – бросила Фабиола, раздосадованная, что ее застали врасплох. – Только приступаю.

– И у тебя есть опыт в этой области?

Йовина хмыкнула и тут же торопливо закашлялась, чтобы скрыть смешок.

Фабиола метнула в старуху гневный взгляд.

– Некоторым образом, – осторожно сказала она, не собираясь выкладывать все подробности.

– Жаль, я не видел тебя раньше, – понизил голос Антоний. – Ах как жаль!

Фабиола не ответила, едва в силах устоять перед его неотступным взглядом, который ощупывал все изгибы ее фигуры и чуть ли не проникал под одежду. Его мощное тело с бугристыми мускулами манило и притягивало, осанка восхищала. Юпитер, что за редкостная стать!

– Прошу прощения, господин, мы не работаем, – выговорила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Откроемся на следующей неделе.

– Ты не понимаешь! – Взгляд Антония стал еще настойчивее. – У меня не было женщины два дня!

– В таком случае придется помочь, – прошептала Фабиола, толком не понимая собственных слов, и резко обернулась к Йовине. – Ступай займись уборкой!

Йовина разочарованно удалилась в коридор: раз ты не хозяйка заведения, приходится подчиняться.

Фабиола тут же ввела Антония в кабинет:

– Присядь и выпей вина, господин. Я приведу девочек покрасивее.

Антоний движением плеч скинул плащ и остался в простой военной тунике с кожаным поясом, на котором висел разукрашенный кинжал.

– Мы раньше встречались?

– В Галлии. После Алезии, – ответила Фабиола, краснея, как девчонка. Как она умудрилась не заметить тогда его непринужденного изящества? Слишком рада была вновь увидеть Брута…

– Ах да, как же. Любовница Децима Брута. – Уголки Антониевых губ дрогнули. – Теперь я вспомнил – и твою красоту, и твою растерянность перед Цезарем.

Щеки Фабиолы запылали от одного воспоминания.

– Я была слишком пьяна…

Повисла долгая тишина, они не сводили друг с друга глаз.

Фабиола не находила слов. Всю жизнь против воли спать с мужчинами и ни к кому не испытывать страсти… А теперь каждая частичка ее тела желала Антония. Прямо сейчас.

– Я приведу девочек, – пробормотала она.

Антоний словно читал ее мысли. Мягко шагнув к ней, он шепнул:

– Зачем? Мне хватит и того, что есть.

– Я владелица, – слабо возразила Фабиола. – Я не обслуживаю клиентов.

Антоний словно не слышал. Притянув девушку к себе, он уже ласкал ее полные груди и покрывал шею поцелуями.

Фабиола, опьяненная прикосновениями Антония, едва нашла силы его оттолкнуть – и сама себе поразилась: она же никогда не теряет головы! Что происходит?..

– Иди ко мне, – прошептал Антоний. – Я ведь вижу, ты хочешь…

Звук, раздавшийся где-то за порогом, спас Фабиолу от нее самой. Сдавленный кашель – или ей показалось? Поднеся палец к губам, под ухмыляющимся взглядом Антония она метнулась к выходу и распахнула дверь. Никого – ни в коридоре, ни в приемном зале. Однако по спине бежал неприятный холодок, и она нетерпеливо махнула Антонию. Случись кому-нибудь – а конкретно Йовине – подслушать их разговор, Брут немедля обо всем узнает. Дальнейшее страшно даже помыслить.