Текст книги "Дорога в Рим"

Мечта Ромула вернуться в Рим меркла на глазах. Тревожно вглядываясь в плотные ряды врагов, он вновь, как всегда, молил Митру о помощи.

Молились любимым богам и остальные.

Выполнив положенное, пращники с лучниками отошли назад – настал черед колесниц. Ромул насчитал не меньше полусотни: вполне хватит, чтобы смять основную часть Двадцать восьмого легиона, пока понтийская тяжелая конница вместе с фракийцами будет обходить с тыла. Положение делалось серьезным, если не отчаянным, – однако ни солдаты из других легионов, ни Цезарь так и не появлялись.

Возницы, подобрав поводья, уже пустили коней рысью, стали видны доспехи – чешуйчатые панцири, пластинчатые наручи и шлемы с гребнем, похожие на римские. Плети с длинной рукоятью то и дело хлестали коней, которые после необременительного, намеренно медленного подъема теперь легко неслись галопом, увлекая колесницы на врага. При всей крутизне склон оказался довольно сглаженным, кони стремительно набирали скорость – бряцала колесничная упряжь, грозно сверкали вращающиеся клинки на колесах. Конница на флангах под боевые возгласы отделилась от колесниц, готовая взять римлян в тиски; сзади поспевали тысячи пельтастов и туреофоров с оружием наготове – их черед придет в конце, когда разметанное колесницами и конницей вражеское войско нужно будет держать врозь, не позволяя ему объединиться.

Легионеров объял ощутимый страх – Двадцать восьмой вновь дрогнул, несмотря на ободрения и угрозы командиров. Центурионы шагнули в первые ряды, знаменосцы взметнули древки выше – миг был удержан, строй остался стоять. Надолго ли… Солдаты обменивались тревожными взглядами, судорожно бормотали молитвы и оглядывали небо в поисках знака. Всем грозила неминуемая смерть – под серпами колесниц или от мечей всадников. Гадес его побери, где носит Цезаря?..

Когда наконец послышался приказ центурионов задним рядам обернуться и встретить врага, Ромул пожалел, что нынешнее войско не вооружили длинными копьями, какими бился Забытый легион, – против них не устояла бы никакая конница. Теперь же у каждого был лишь скутум, меч да пара дротиков. Сердце не отсчитает и двадцати ударов, как спереди на римлян налетят колесницы, в тыл ударят сотни тяжелых всадников, а уж пехота довершит начатое. Ромул в сердцах сплюнул. Оставалось надеяться, что, пока они будут гибнуть, Цезарь успеет собрать прочие легионы.

Между плотным строем колесниц и передними рядами римлян оставалось меньше сотни шагов. Отступать было некуда – либо гибни под копытами коней, закованных в броню и летящих в бешеной скачке, либо тебя перережет серповидными клинками, торчащими по сторонам. Возницы откровенно ухмылялись: они тоже знали, что римлянам не уйти, и лишь скорее гнали коней.

– Готовь пилумы! – взревели центурионы.

Охваченные страхом солдаты послушно откинули назад правую руку, готовые к удару.

Кони неслись навстречу, мотая головами вверх-вниз, ноздри раздувались от напряжения, копыта колотили по твердой земле, бряцала упряжь. Ромулу даже мерещилось жужжание серповидных клинков, вращающихся на колесах.

Полсотни шагов – и колесницы налетят на строй. Время растеклось, слившись в один долгий миг. Взвился в воздух камень, попавший под колесо, от удара возница упал, колесница опрокинулась, ее занесло на соседнюю – и когда обе остановили безумный бег, хриплый ликующий крик пронесся над римским строем. Остальные колесницы это, конечно, не остановило. За спиной у Ромула кто-то проклинал несчастливую судьбу, Цезаря и всех богов, кто-то подвывал от страха. Петроний, держа дротик в нетерпеливо занесенной руке, переступил с ноги на ногу.

Двадцать пять шагов, уже можно разглядеть щетину на лице первого возницы, – самое лучшее расстояние для пилумов, не упустить бы единственный шанс проделать дыру во вражьем войске… Ромул оглянулся на центуриона, уже открывающего рот, чтобы отдать команду, – как вдруг кусок свинца, пущенный напоследок кем-то из пращников, угодил центуриону прямо в лоб: более точного попадания Ромул в жизни не видел. Треск, с которым сгусток металла проделал дыру в черепе, не оставлял сомнений в том, что рана смертельна, – центурион и вправду мгновенно осел на землю без единого звука, так и не отдав приказа выпустить дротики.

Ромул бешено вращал головой, высматривая оптиона, но тот вместе с тессерарием, по обыкновению, стоял позади строя, следя, чтобы никто не пустился бежать.

Остальные центурии, сколько видел Ромул, уже бросали копья – длинные, в человеческий рост, древки венчал пирамидальной формы железный наконечник, который прошивал щиты и броню, доставая до тела. Взлетая в небо стройными стаями, они падали на колесницы, пронзая возниц смертоносными наконечниками, и кони, не чувствуя направляющей руки, неслись без дороги, сталкивая колесницы бортами. Впрочем, на трех колесницах, летящих на Ромула с товарищами, возничие благополучно уцелели, все трое теперь злорадно склабились.

За ними на римский строй неслись тысячи пельтастов и прочей пехоты.

Цезарь по-прежнему не появлялся.

Глава IV
Храм Орка

Лупанарий, Рим

Йовина не уловила слов Сцеволы, обращенных к Фабиоле, однако тут же, пользуясь заминкой, метнулась к ее плечу.

– Это новая хозяйка заведения, – мстительно провозгласила она, не скрывая злобы. – Сегодня оформляем сделку.

Значит, старая карга уже решила, пронеслось во взбудораженном мозгу девушки.

Сцевола вздернул бровь:

– Стало быть, с этой сучкой мне и разговаривать?

– Ты знаешь Фабиолу? – Голос хозяйки, миг назад такой победительный, смятенно дрогнул.

– Скажем, у нас есть некий… опыт общения, – ухмыльнулся фугитиварий. – Да, красотка?

Его подручные – гнилозубые, с перебитыми носами и заросшими щетиной физиономиями, откровенно пялились на Фабиолу. Йовина сочла за лучшее раствориться в тени.

Щеки девушки пылали от бессильного гнева. Жестом остановив разъяренных Секста и Веттия, она прикидывала исход: шестеро против двоих – или если она сама ввяжется в драку, то против троих. Шансы никак не безнадежные, но затевать ссору со Сцеволой не хотелось: у нее есть дела поважнее, чем выяснять отношения со злобным подонком. Правда, и уйти сейчас тоже нельзя.

Фугитиварий тем временем разглядывал Фабиолу – испугалась ли, сильно ли?

Не дождется. Надо выбить его из колеи, начать первой.

– Ты, грязный выродок, – прошипела она. – Здесь моя собственность, пошел прочь! Сейчас же!

Сцевола не шевельнулся.

– Когда сорок рабов за спиной, как в тот раз, – оно проще, да? – хохотнул он. – Значит, Йовина не соврала. Отлично. С такой хозяйкой иметь дело даже приятнее, чем со старухой.

– Это мы еще посмотрим, – бросила Фабиола, пытаясь унять бешено стучащее сердце и припоминая на ходу прежние пристрастия Сцеволы. – На сторонников Помпея сейчас большой спрос – казнят одного за другим.

Фугитиварий казался потрясенным до глубины души.

– Помпея? Я ему не сторонник! – Видя удивление Фабиолы, он с ухмылкой подмигнул. – Мы с ребятами оказываем кое-какие услуги начальнику конницы. Секретные, сама понимаешь.

Надежды Фабиолы пошли прахом: Сцевола, с его обширным опытом предательств, и в этот раз не замедлил переметнуться на другую сторону. Интересно, что за поручения дает ему Марк Антоний – кроме убийств невинных людей в темных закоулках, ничего в голову не приходило.

– А я тебя частенько вспоминал после той встречи. – Сцевола облизнул губы. – Молил богов о новом свидании – и гляди-ка, сбылось! Наконец-то наслушаюсь твоих криков.

Он почесал в паху, и его свита разразилась гоготом.

Фабиоле сделалось дурно, силы разом иссякли. Воспоминания о том, как Сцевола ее чуть не изнасиловал, преследовали ее издавна, как навязчивый кошмар.

Терпение Секста наконец иссякло, он потянул из ножен меч; Веттий тут же поднял дубину. Пятеро молодчиков Сцеволы, не мешкая, ответили тем же, и Йовина с неожиданной прытью метнулась за угол – лишь оказавшись в относительной безопасности, она выглянула из коридора, как испуганный ребенок.

– Стойте, – приказала своим стражам Фабиола. – Не время.

«Да поможет мне Митра, – мелькнула мысль. – Что делать?»

Противники испепеляли друг друга взглядами, зал вдруг показался слишком тесным для такого обилия оружия. Положение было тупиковым: Веттий с Секстом, стоя у дверей, перекрывали выход фугитиварию с подручными, однако любая схватка кончилась бы потерями для обеих сторон.

Сцевола ухмыльнулся:

– Мы можем и подождать. Хоть целый день. Или вам невтерпеж драться?

– Веттий, я здесь!

Никогда в жизни Фабиола так не радовалась голосу Бенигна.

Пригнувшись, страж протиснул мощное тело сквозь входную дверь, сощурил глаза – и уже через миг стоял рядом с Веттием и Секстом, сжимая в одной руке окованную дубину, как у Веттия, в другой – кинжал с широким клинком. Фабиола с облегчением вздохнула: стражи подавляли противника одним своим видом, да и Сексту, несмотря на увечье, воинской сноровки было не занимать.

– Если что, одолеем, – шепнула Фабиола. У Сцеволы с молодчиками явно поубавилось прыти: вступать в драку, в которой из них погибнет половина, а то и больше, им уже не хотелось. – Если освободить им проход, они уйдут. Отходим поближе к Йовине. Держаться вместе.

Стражи подчинились и, прикрывая девушку спинами, отступили вдоль стены к дальнему углу. Противники тут же потянулись к выходу – в зале висела напряженная тишина, накал вражды ощущался чуть ли не кожей.

Сцевола что-то буркнул, его подручные ретировались за дверь – он прикрывал их уход, словно показывая Фабиоле, что не боится ее защитников.

– Мы еще встретимся, – вкрадчиво произнес фугитиварий, отвешивая издевательский поклон, так давно ненавистный Фабиоле. Через миг его окрик, приказывающий отряду поспешить, уже разносился по улице.

Фабиола бессильно прислонилась к стене.

– Подонок хуже некуда, – заявила Йовина из коридора. – Страшно связываться.

– Демон тебя побери! Уж не ты будешь мне об этом рассказывать! – Фабиола не сдерживала гнева. – И как ты шустро доложила ему, что я теперь хозяйка! Сделку оформлять еще и не начинали!

Йовина предприняла жалкую попытку изобразить невинность.

– Бросить бы тебя и уйти! – продолжала бушевать Фабиола. – Сиди в своем дерьме, лучшего не заслуживаешь!

– Нет! – К покрасневшим глазам Йовины подкатили слезы, она умоляюще стиснула руки, голос сорвался в шепот. – Сжалься! Я совсем старуха, он меня так запугал…

Фабиола подавила ярость. Доверять старой карге нельзя, но незачем торопить события. Пока Фабиола будет вникать в дела Лупанария, Йовина еще пригодится – тридцатилетний опыт дорогого стоит. Просто надо ее держать на коротком поводке.

– Я тут подумала, – с улыбкой заявила девушка, – что сначала заплачу половину цены, а остальное через двенадцать месяцев. Смотря как дело пойдет.

Йовину перспектива явно не обрадовала, но под железным взглядом Фабиолы хозяйка бессильно сжалась – вряд ли ей кто-то предложит условия лучше.

– Хорошо, – притворно улыбнулась она. – Мне все равно.

– Вот и прекрасно. Пиши купчую.

Йовина послушно проковыляла к столу и отыскала полоску чистого пергамента. Окунув стилус в стеклянную чернильницу, она нацарапала несколько строк, подписалась внизу и терпеливо дождалась, пока Фабиола поставит на пергаменте свое имя.

– Теперь довольна? – вырвалось у старухи.

Взглянув еще раз на документ, Фабиола сунула его в мешочек – она не сомневалась, что условия передачи Лупанария записаны верно, но в терминах права ничего не смыслила, а сделка обязана быть безупречной в глазах закона.

– Я отдам купчую на проверку, – отрезала девушка. – Если мой юрист ее одобрит, деньги получишь завтра.

Йовина, ничего другого не ожидавшая, покорно кивнула.

– В права вступаю немедленно, – объявила Фабиола. – Ты остаешься работать?

Хозяйка раскрыла было рот, однако ее сотряс очередной приступ кашля.

– Здоровье тебе позволит?

– Все в воле богов, – утерев губы, ответила Йовина и выпрямилась. – Если позволишь, я останусь. На время.

Фабиола понимала, что старуха просто пытается сохранить остатки достоинства. Что ж, пусть.

– Хорошо, – деловито бросила она и, жестом отправив Секста на улицу проверить выход, направилась к двери. – Если на то будет воля богов, я зайду через два дня.

Йовина благодарно кивнула.

– Все спокойно, госпожа, – донесся с улицы голос Секста.

Фабиола, за плечом которой неотступно маячил Веттий, окинула взглядом шумную улицу – ни Сцеволы, ни его подручных, хвала богам. Тут же, впрочем, нахлынула обреченность: зачем этому подонку преследовать ее в многолюдной толпе, если он знает, что теперь она будет появляться в заведении чуть ли не ежедневно? Фабиолу вновь охватил давний страх – превратить Лупанарий в прибыльное дело она задумывала еще до появления Сцеволы, а сейчас даже одна защита заведения обойдется ей недешево. К стыду Фабиолы, она чуть было не поклялась себе, что больше не вернется: у Йовины нет власти ее остановить, а фугитиварий в дом Брута точно не нагрянет – и все затруднения разрешатся в мгновение ока.

При этой мысли Фабиола пала духом. А ведь перспектива казалась такой удачной, чуть ли не посланной богами… Девушка взглянула на небо в поисках знака – тщетно. Неужели затея с Лупанарием была обречена с самого начала? Отступление казалось трусостью, но при одной мысли о Сцеволе Фабиолу трясло от страха. Что же делать?..

В этот самый миг девушка оступилась на неровной дороге и чуть не упала.

Секст, как всегда начеку, подхватил ее и удержал на ногах. Пока она бормотала благодарность, они встретились взглядами.

– Не тревожься, госпожа, – шепнул раб, заметив страх в ее глазах. – Коль мы пережили былые козни, какие строил нам этот подонок, то боги не оставят нас и сейчас.

Фабиола через силу улыбнулась: Секст прав, их жизни под надежной защитой. Ободренная его словами, она прибавила шагу. Дома еще предстоит разговор с любовником – даже если он и одобрит покупку Лупанария, то уж точно не станет отряжать легионеров в охрану: Бруту по должности положено восстанавливать, а не рушить популярность Цезаря. И все же ей нужна защита от Сцеволы… На миг вспомнился Секунд – ветеран, не раз спасавший ее жизнь, – однако использовать его против Цезаря нельзя: пенсии и земельные угодья, розданные ветеранам, лишь укрепили их верность вождю.

Кроме Секста и привратников, положиться можно лишь на себя. И на любую помощь, которую можно испросить, – помощь не только Юпитера и Митры, ее любимых богов. В Риме есть божества и погрознее. Надо совершить жертвоприношение Орку, решила Фабиола, и от одной мысли ее объял страх: в любых прежних тяготах она старалась держаться подальше от бога подземного царства.

Теперь пришло время просить его милости.

* * *

Вернувшись домой, Фабиола не застала Брута и очень этому обрадовалась. Она еще толком не пришла в себя, и притворяться было бы выше ее сил: слишком многое еще предстояло обдумать. Прислуга и охраняющие дом легионеры ничего не заметили, ее лицо оставалось непроницаемым. Зато от Доцилозы спрятаться не удастся: их дружба завязалась еще в Лупанарии и с тех пор выдержала не одно испытание. Маленького роста, невзрачная, по возрасту годящаяся Фабиоле в матери, бывшая домашняя рабыня стала для девушки ближайшей доверенной подругой – неудивительно, что смятение Фабиолы не осталось незамеченным.

– Что стряслось? – воскликнула Доцилоза и тут же обрушилась на Веттия, даже не подумав его поприветствовать: – А он-то здесь зачем? Опять старая карга что-нибудь вытворила? – Доцилоза единственная из всех знала, куда ходили Фабиола с Секстом.

– Нет-нет, ничего, – поспешила ее уверить Фабиола. – Йовина больна, одной ногой чуть ли не в Гадесе.

Веттий жизнерадостно кивнул, подтверждая сказанное.

– Плакать не станем, – пожала плечами Доцилоза, ненавидевшая бывшую хозяйку не меньше, чем Фабиола.

– Старая стерва ни на что не годна. – Девушке не терпелось поделиться успехом. – Я вынудила ее продать мне Лупанарий. На моих условиях.

Доцилоза вздернула брови:

– Не нашла ничего лучше? Когда ты оттуда сбегала – возвращаться не собиралась!

– Я и не возвращаюсь, – как можно убедительнее сказала Фабиола. – Теперь я хозяйка! Клиенты на меня не позарятся!

– Как сказать, – ядовито ввернула Доцилоза. – Красивее тебя там никого нет!

Фабиола улыбнулась:

– Для таких случаев есть Веттий с Бенигном. И Секст.

Вспомнив о фугитиварии, она вновь нахмурилась: похотливые купцы и политики – не худшее из того, с чем придется столкнуться.

– Тогда в чем дело? – допытывалась Доцилоза. – На тебе лица нет от страха!

Подбородок Фабиолы задрожал.

– Пока я была в Лупанарии, туда наведался…

– Кто? Мемор?

Веттий издал то ли рык, то ли стон, Фабиолу передернуло. Холодный, покрытый шрамами ланиста частенько захаживал к ней под конец ее пребывания в Лупанарии. Ответных чувств она к нему, разумеется, не испытывала: Мемор был ценен ей как источник сведений – именно он рассказал кое-что о жизни Ромула после того, как близнецов разлучили. Однако перспектива встречи с ланистой, даже самая неприятная, бледнела по сравнению с угрозой, исходящей от Сцеволы.

– Нет. Еще хуже.

Доцилоза сдвинула брови: кому еще под силу внушить такой ужас всегда бесстрашной Фабиоле? Служанка помедлила, не сводя глаз с мрачного лица девушки.

– Сцевола? – наконец поняла она.

Веттий, не знающий о прежних встречах со Сцеволой, метнул на нее озадаченный взгляд.

Не в силах дольше сдерживать слезы, Фабиола кивнула:

– Теперь он знает, что я новая владелица Лупанария.

Доцилоза нахмурилась:

– Купчая одна или есть копии?

– Я не идиотка. Одна. При мне.

– Юрист ее видел?

– Нет, конечно.

– Порви. Сожги или брось в сточную канаву. Без доказательств Йовине не на что опереться: сделки не было! Останешься тут. – Служанка повела рукой в сторону легионеров, слоняющихся по двору. – За этими стенами тебя Сцеволе не достать.

Фабиола, перехватив страдальческий взгляд Веттия, застыла без слов. Неизвестно, что будет с привратниками, если она раздумает приобретать Лупанарий. Когда Брут ее выкупил, Веттий с Бенигном остались в заведении: Йовина отказалась их продать, и, хотя вины Фабиолы тут не было, она тогда ощущала себя чуть ли не изменницей. Оставить их второй раз в том же положении – значит предать. И еще это значит отказаться от главного желания в жизни. И все из-за Сцеволы.

Фабиола сжала зубы.

Служанка, понявшая все по ее лицу, разом рассвирепела:

– Хочешь добиться своего, чего бы ни стоило? Зачем?

– Тебе не понять, – ровным голосом ответила Фабиола. О ее планах убить Цезаря не должен догадываться никто, даже Доцилоза. – Лупанарий – часть моего будущего.

Глядя на Веттия, просиявшего от радости, служанка нахмурилась. Слезы Фабиолы успели схлынуть, лицо теперь выражало лишь холодную решимость – Доцилоза по опыту знала, что пререкаться с хозяйкой сейчас не стоит.

– Если ты считаешь, что так лучше… – пробормотала она.

– Считаю. – Фабиола расправила плечи. – Завтра я сделаю приношение Орку. А в ответ попрошу смерти Сцеволы.

Служанка побледнела – такие жертвы легко не даются. Просунув большой палец между средним и указательным, она сделала охранительный жест.

– Я не прошу тебя в этом участвовать. – Фабиола не спускала глаз с Доцилозы. – Если ты хочешь оставить службу, я отпущу тебя без разговоров.

– Нет, – твердо ответила служанка. – Если ты так решила, значит на то воля богов. Я с тобой.

– Тогда добудь мне три куска свинца. – Молитвы и проклятия часто писались на маленьких свинцовых квадратиках; тысячи таких пластинок, сложенных текстом внутрь, горожане бросали в римские фонтаны вместе с монетами и прочими приношениями богам. – Ты знаешь, куда идти.

Доцилоза без лишних слов повиновалась.

Отпустив Веттия и пообещав ему скорую встречу в Лупанарии, Фабиола погрузилась в задумчивость. Проклятие Сцеволе нужно сформулировать тщательнее: злобные боги, вроде Орка, часто оборачивают клятвы и обещания в свою пользу – и хотя смерти фугитивария она желала всей душой, добиться ее ценой какой-нибудь изощренной кары Фабиоле вовсе не хотелось.

* * *

Тяжелые тучи, накрывшие город на рассвете следующего дня, грозили затяжным дождем. Боги не замедлили с ответом. К тому времени, как Фабиола собралась выходить, вода лилась с небес сплошным потоком, норовя вымочить до нитки любого, кто осмеливался высунуть нос на улицу; открытый внутренний двор в центре дома походил на бассейн для плавания. Несмотря на ранний утренний час, тусклый свет казался закатным, над головой рокотал гром, зигзаги молний то и дело освещали вспышками темные улицы. Летнего дня как не бывало.

– Промокнешь и замерзнешь до смерти, – бурчала Доцилоза, помогая Фабиоле завернуться в военный плащ, позаимствованный у кого-то из легионеров Брута. – Или утонешь в Тибре.

– Замолчи, – остановила ее Фабиола, тронутая заботливостью служанки.

Секст, тоже закутанный в плащ, уже ждал наготове, вооруженный мечом и двумя кинжалами. У самой Фабиолы на левом плече под плащом висел кожаный ремень с надежным кинжалом в ножнах. Кинжалом Фабиола владела уверенно – по ее приказу Секст когда-то научил госпожу с ним обращаться, и сегодня воинственно настроенная Фабиола была готова встретить ударом каждого, кто посмеет на нее напасть. Однако ни вера в правильность избранной судьбы, ни решимость завладеть Лупанарием, который должен стать вехой на пути к цели, не спасали Фабиолу от предательского холодка под ложечкой, которым отзывалось каждое воспоминание о Сцеволе.

Оптион, командующий легионерами Брута, предложил сопровождать госпожу, однако Фабиола, как и вчера, отказалась от охраны: в храме Орка у нее сугубо личное дело, незачем давать другим поводы сплетничать о том, что за нужда ее ведет в такое зловещее место. В отсутствие Брута оптиону оставалось лишь принять волю госпожи, и солдаты вздохнули с явным облегчением: соваться под такой ливень никому не хотелось.

– Я с тобой, – заявила Доцилоза, подхватывая плащ с железного крюка на стене.

– Нет, – отрезала Фабиола. – Останешься здесь. Дело касается одной меня. Никого другого. – Заметив обиду, мелькнувшую в глазах служанки, она добавила мягче: – Все обойдется, Нептун нас защитит.

– Да уж, над Римом бушует не иначе как целый океан, – нехотя улыбнулась Доцилоза. Порывисто обняв девушку, она подтолкнула ее к дверям. – Ступай. Раньше уйдешь – скорее вернешься.

Проглотив комок в горле, Фабиола вслед за Секстом шагнула к порогу. Легионер, охраняющий выход, бдительно вгляделся в пронизанный ливнем сумрак и доложил, что все спокойно. Лишь только Фабиола с Секстом перешагнули порог, калитка тут же с шумом захлопнулась – девушке показалось, будто лязгнули ворота Гадеса. Сжав кулаки, она попыталась отогнать суеверный страх.

Легионерские плащи почти не спасали от ливня: не пройдя и сотни шагов, Фабиола с Секстом уже промокли насквозь. Незамощенная улица превратилась в сплошное топкое месиво, в котором ноги вязли по щиколотку, сандалии немедленно залило вонючей коричневой жижей – Фабиола старалась не дышать и не смотреть на дорогу: груды нечистот, скопившихся по краям улицы, смывало дождем в общий поток, от которого не было спасения. Оставалось лишь идти вперед и твердить себе, что отмыться можно и после.

Ливень, впрочем, спасал Фабиолу от лишних прохожих: в лавках, занимающих нижние этажи домов, маячили лишь редкие фигуры, а уличные торговцы, обыкновенно толпящиеся по обеим сторонам узких улиц, не появлялись вовсе: промокший товар никому не продашь. Нищие, воры и калеки тоже отсиживались в арочных проемах или под крышей храмовых портиков. Одни только рабы, несмотря на дождь посланные с поручениями, сновали взад-вперед, как мокрые крысы, да плотными отрядами маршировали тут и там Антониевы дозорные, защищаясь от дождя прижатыми к телу скутумами.

Как и дом Брута, храм находился на Палатинском холме, так что мокнуть пришлось недолго. Настороженно вглядываясь в полутьму, Фабиола с Секстом вскоре уже подходили к незаметной улочке неподалеку от главного Форума. От громады храма, возвышающегося над дорогой, веяло холодом и опасностью, давно пустые соседние дома хмуро жались один к другому, двери хлопали от ветра, с полусгнивших крыш лилась вода. Торговцы, разносчики еды, акробаты, фокусники и прорицатели, вечно толпящиеся здесь ради посетителей храма, сегодня не показывались – их зрители и покупатели не рисковали выходить из дому. Фабиолу безлюдье более чем устраивало, да и Секст глядел уверенно: в пустынном месте распознать опасность куда легче, чем в толпе.

На площадке перед святилищем возвышался простой алтарь из внушительного куска гранита, покрытый подозрительными красно-коричневыми пятнами, которые не под силу смыть даже ливню. Стараясь не смотреть на камень, Фабиола двинулась к невысоким – ниже, чем в других храмах, – резным колоннам под узорчатым треугольным портиком, лестницу к которому, судя по виду, никогда не чистили. Полустертая роспись на фронтоне пестрила демонами и прочими злыми духами – острые рога, высунутые языки, зубастые пасти и груды оружия диковинного вида. Фабиола узнала Харона – синекожего этрусского демона смерти, крылатого, с массивным молотом в руках. На гладиаторских играх, куда ее водил Брут, она однажды видела, как Харона изображал живой человек, выходивший на арену под крики зрителей, – там его роль была ощутимой и страшной: у Фабиолы до сих пор подкатывал к горлу мерзкий комок при одном воспоминании о молоте, дробящем черепа поверженных бойцов.

Нарисованный над головой Харон вполне мог угрожать тем же, однако его фигура отступала на задний план перед изображением самого Орка в центре треугольного фронтона – суровое бородатое лицо было огромным, размером с телегу для воловьей упряжки. Пронзительные черные глаза сверкали гневом, на заменяющую волосы копну змей было страшно взглянуть: с тех пор как одна из девиц в Лупанарии подложила в постель Фабиоле гадюку, девушка боялась змей до ужаса.

Когда Секст коснулся ее локтя, она чуть не подпрыгнула.

– Входи, госпожа, – поторопил он. – Не ровен час, простудишься под дождем.

Отступать было поздно. Молясь, чтобы ее план не обернулся во вред, Фабиола поднялась по ступеням к входу, Секст неотступно держался у ее плеча. Вдоль рядов желобчатых колонн они дошли до двух высоких дверей, укрепленных железными полосами. У закрытых створок Фабиола в страхе замерла – а что, если вход сторожит сам Цербер, готовый сожрать ее на месте?.. И тут же разозлилась сама на себя: она ведь принадлежит к миру живых, а не мертвых! Собравшись с духом, девушка шагнула к порогу и стукнула кулаком в деревянную дверь.

Никаких отзвуков, кроме шума дождя позади.

Она забарабанила сильнее:

– Откройте! Я пришла принести жертву!

Вновь тишина. Фабиола сдвинула брови – должен же внутри кто-то быть! Храм не отличается от прочих: жрецы и прислужники здесь не только исполняют обряды, но и живут, едят, спят! И сегодня не праздник – значит, храм открыт! Она вновь занесла кулак – но дверь открылась раньше, чем она успела постучать. Фабиола от неожиданности отступила.

В квадрате двери перед ней предстала жрица – молодая, примерно ровесница, в серых одеждах и с заколотыми на затылке длинными каштановыми волосами. Широкое лицо и короткий нос кого-то напомнили, однако испытующий взгляд проницательных зеленых глаз мешал сосредоточиться.

– Входи, – посторонилась жрица.

Откинув капюшон, Фабиола переступила порог, мысленно моля Митру о заступничестве, – непочтения к Орку в этом не было: обращаться сразу к нескольким богам не считалось странным.

Во внутреннем коридоре, отходящем от дверей в обе стороны, царил сумрак темнее уличного, редкие масляные светильники бросали на голый, замощенный камнем пол длинные тени. В неверных отсветах боги и демоны, нарисованные на стенах, казались живыми – Фабиола поняла, что тщательно продуманная обстановка должна нагонять на посетителей страх прямо с порога. И все же здесь, в святилище Орка – владыки подземного царства, страха было не избежать: несмотря на решимость, девушку чуть ли не трясло, и она поспешила отогнать подступающий ужас.

– Я хочу обратиться к богу с просьбой. Без лишних свидетелей.

Фабиола разомкнула стиснутые пальцы и показала служительнице три аккуратно сложенных кусочка свинца. Над проклятиями, написанными на них, она просидела несколько часов, тщательно подбирая слова. С появлением Сцеволы Цезарь отступил на второй план – все проклятия касались только фугитивария и требовали для него самой жестокой и беспощадной смерти.

Жрица не удивилась. С чем только сюда не приходили: одних снедала ненависть, другие жаждали расплаты за страдания, кто-то мечтал отомстить врагу, возлюбленной или начальнику, – непогода не охлаждала в просителях ни упорства в достижении цели, ни желания избежать чужих глаз.

– Ступай за мной, – велела служительница.

Фабиола с Секстом последовали за ней. В тишине, нарушаемой лишь звуком шагов босоногой жрицы, они прошли мимо череды закрытых дверей – взбудораженная Фабиола попыталась было представить, что происходит в комнатах. Донесшийся из-за очередной двери мужской хор в несколько голосов, произносящих что-то нараспев, никак не успокаивал: слов было не разобрать, зато тягучее пение слишком явно напоминало похоронный плач.

Жрица наконец остановилась. Вытащив из складок одежды ключ, она отперла ближайшую дверь – та отворилась беззвучно, отчего нервы Фабиолы еще более взвинтились. Просторную комнату без окон, выкрашенную в зловещий темно-красный цвет, освещали, как и коридоре, несколько масляных ламп на стенах, голое пространство разнообразила простая печь на квадратной кирпичной подставке в дальнем конце помещения. Щек Фабиолы, замершей на пороге, коснулся теплый ток воздуха, пахнуло благовониями, взгляду открылось раскаленное жерло с лежащей рядом охапкой дров. По другую сторону от печи стоял небольшой алтарь со статуей Орка.

– Можешь совершить приношение здесь, – промолвила жрица. – Тебе не помешают.

Свинцовые таблички, нервно зажатые в руке, уже чуть не начали сворачиваться по краям – и Фабиола попыталась успокоиться: мало ли как посмотрит бог на ее просьбы, если текст будет смят. Все должно идти как положено – от этого зависит ее жизнь.

Решительно кивнув сама себе, Фабиола переступила порог. Секст вошел следом.

Жрица затворила дверь и, шагнув к алтарю, склонила голову в молитве; Фабиола, толком не зная, что делать, последовала ее примеру. После прохладного коридора и залитых дождем улиц комната напомнила ей калдарий – самое жаркое помещение в банях. Даже ей, привычной к душным толпам в храме Митры, воздух казался слишком густым и тяжелым от курящихся благовоний, а гудящая печь, совсем не похожая на мелкие жаровни в других храмах, и вовсе напоминала о самом Гадесе. Фабиола с усилием подавила страх, – в конце концов, Орк не простой бог: приношения должны полностью сгореть в огне, а для этого печь должна быть мощной.