Текст книги "О размышлении"

Глава 7

Возвращаясь к вопросу, поставленному в начале, святой Бернард более подробно исследует, что такое верховный Понтифик

14. Быть может, меня упрекнут в том, что я хочу перейти к своему второму пункту, не исследовав в достаточной мере первого; ибо мое перо, не дерзая предать всеобщему взору человека, находящегося в высшем звании, во всей его наготе, решилось изложить Вам самому, чем Вы должны быть, и поспешило облечь Вас в самое прекрасное убранство, еще не закончив полностью изображение того, что Вы есть; в противном случае Ваши несовершенства были бы тем заметнее, чем выше Вы поставлены. Ведь, в самом деле, трудно не заметить разрушения города, находящегося на вершине горы, или угасания свечи, оставленной стоять на подсвечнике уже после того, как ее потушили! Человек неразумный на престоле – нечто вроде обезьяны на крыше. Так послушайте еще раз то, что я вновь повторю. Признаюсь, это для Вас не лестно, но от этого не менее полезно. По-моему, нет ничего более ужасного, чем душа, лишенная величия, в высоком чине и звании, или гнусная жизнь на видном посту, или язык, способный изрекать великие вещи, в сочетании с рукой, ленящейся их исполнять; или бесчисленные слова при бесплодных действиях, или серьезное выражение лица при беспечном поведении, или верховная власть при расслабленной воле. Вот зеркало, и пусть всякое безобразное лицо узнает в нем себя; но дай Бог, чтобы Вы порадовались, не увидев в нем никакого сходства с собою. И все же смотрите хорошо, опасаясь, как бы, обладая некоторыми чертами, способными по справедливости доставлять Вам удовлетворение, Вы не оказались обладателем некоторых других, восхищающих Вас гораздо меньше. Я очень желал бы, чтобы Вы могли похвалиться свидетельством своей доброй совести, но вместе с тем воспользовались случаем смирить себя, ибо очень редко кто может сказать: «Я ничего не знаю за собою» (1 Кор 4, 4). Мы гораздо более благоразумно ходим в добре, когда зло от нас не скрыто. Потому, как я уже сказал, познавайте сами себя, дабы в испытаниях, в которых у Вас нет недостатка, Вы не только сохранили свидетельство доброй совести, но и знали, чего Вам еще недостает. Есть ли человек, у которого ни в чем нет недостатка? Если же кто-то хвалится, что имеет все, это значит, что ему всего и недостает. Что нужды в том, что Вы верховный Понтифик? Разве поэтому Вы первый из людей? Если Вы так думаете, то знайте, что с этих пор Вы – последний из всех. Человек может быть первым лишь тогда, когда никто его не опережает, а Вы тяжко заблуждаетесь, если полагаете, что это так. Но нет, Вы не из числа тех, которые принимают звания за добродетели, ибо Вы познали вторые прежде первых; оставьте это заблуждение императорам и всем тем, кто не побоялся требовать для себя Божественных почестей; например, Навуходоносору, Александру, Антиоху или Ироду. Вы же помните, что если Вас и именуют верховным, поскольку Вы Понтифик, то не в абсолютном смысле, а только в сравнительном, причем имея в виду Ваше служение, а не заслуги. Для любого человека Вы, несомненно, первый из служителей Иисуса Христа, независимо от личной святости; в остальном же я желаю, чтобы Вы старались стать первым из людей, а не считать себя и не казаться таковым. Впрочем, как могли бы Вы преуспевать и идти дальше, если бы были довольны собой? Итак, не пренебрегайте приобретением того, чего Вам недостает, равно как не отказывайтесь признать последнее. Скажите вместе с одним из своих предшественников: «Не говорю, что я уже достиг или усовершился» (Флп 3, 12); или: «Я не почитаю себя достигшим» (Флп 3, 13). Таково знание святых, оно не имеет ничего общего с тем [знанием], которое надмевает. Тот, кто собирается его приобрести, готовит себя ко многим скорбям, это правда; однако к таким, перед которыми человек мудрый никогда не отступает, ибо они производят спасительную боль, рассеивающую тяжкий сон нераскаянной и очерствевшей души. Потому мудр был сказавший: «Скорбь моя всегда предо мною» (Пс 38 (37), 18). Но пора вернуться к тому, о чем я говорил прежде.

Глава 8

О превосходном достоинстве и власти Понтифика

15. Итак, теперь рассмотрим тщательнее, кто Вы есть, то есть какова здесь, на земле Ваша роль в Церкви Божией. Кто же Вы? Первосвященник, верховный Понтифик. Первый из епископов, наследник апостолов. Вы подобны Авелю первенством; Ною – управлением; Аврааму – патриаршеством, Мелхиседеку – чином, Аарону – достоинством, Моисею – авторитетом, Самуилу – правосудием, Петру – властью и Иисусу Христу – помазанием. Вам вручены ключи и Вам вверены овцы. Конечно, есть и другие, которые тоже могут отверзать небо и заботиться о стаде Господнем; но эта власть тем более славна в Ваших руках, что Вы получили ее совсем особым образом, не так, как другие. На их попечении – лишь то малое стадо, которое им определено, у каждого свое; тогда как для Вас все эти стада составляют единое, а Вы его пастырь, которому должно пасти не только овец, но и всех других пастырей. Вы спросите меня, где доказательство того, что я говорю; оно – ни в чем ином как в слове Господа.

Кто тот, не скажу епископ, но апостол, которому были вверены все без различия овцы столь непреложными словами: «Если любишь Меня, Петр, паси овец Моих» (см. Ин 21, 15)? Каких овец? Разве здесь говорится о жителях того или иного города, того или иного края, того или иного царства? «Моих овец», – говорит Господь. Так не очевидно ли для всех, что Он говорит не об определенных овцах, а обо всех? Станем ли мы делать различия, если Он их не делал? Быть может, и другие ученики были при том, как Иисус Христос, доверяя всех Своих овец одному пастырю, советовал всем апостолам держаться единства стада и единого пастыря, по слову Песни Песней: «Единственная она – голубица моя, чистая моя» (Песн 6, 8). Где единое, там и совершенное. Все остальные числа не делаются совершеннее, удаляясь от единого, а делаются лишь еще более подверженными разделению. Вот почему другие апостолы, уразумевшие тайный смысл слов Учителя, не взяли на себя каждый свое стадо. Даже святой Иаков, почитавшийся столпом Церкви, довольствовался управлением иерусалимской Церковью и оставил Петру попечение обо всей Церкви в целом. Впрочем, для него было весьма любезно такое предназначение: рождать чад для своего брата, умершего на том же месте, где умер Тот, Чьим братом именовался он сам (Гал 1, 19). А если даже брат Спасителя уступает Петру, то кто дерзнет требовать себе его прерогатив?

16. Итак, согласно Вашим собственным уставам, другие получили в удел для попечения лишь часть [стада], тогда как Вы призваны к полноте власти. Их власть ограничена определенными пределами, а Ваша распространяется даже на тех, кто получил право повелевать другими. Разве Вам не дано право, если требуют обстоятельства, затворить небо для какого-либо епископа, сместить его с престола и даже предать сатане? Итак, Вы обладаете бесспорной властью и над ключами от неба, которые Вам вручены, и над овцами, которые Вам вверены.

Но послушайте, вот что еще доказывает Вашу прерогативу. Ученики плыли по Тивериадскому морю (см. Ин 21), когда Господь явился им на берегу, притом, к вящей их радости, в Своем воскресшем теле. Петр, узнав Господа, бросился в море и поплыл к Нему, тогда как другие приближались в своих лодках. Что это значит? Это образ особого служения Петра, которому дано править не какой-то одной лодкой, как прочим, но всем миром, ибо море означает мир, а лодки – различные Церкви. Потому же в другом случае Петр пошел по водам, подражая Учителю, и это показывает, что он единственный наместник Иисуса Христа, призванный управлять не одним народом, а всеми народами мира; ведь известно, что большие воды олицетворяют все народы (см. Откр 17, 15). Итак, если епископы должны управлять каждый своей лодкой, то и Вы также, вот только Ваша лодка огромна и составлена из всех прочих. Это вселенская Церковь, распространенная по всему миру.

Глава 9

О том, что нам следует размышлять над тем, что мы есть относительно своего естества

17. Итак, вот кто Вы есть. Однако не забывайте и о том, что́ Вы есть. Я вовсе не забыл о своем обещании вернуться к этому предмету при первом благоприятном случае. Так вот, нет ничего лучше для Вас, как рассмотреть, чем Вы были прежде, и вместе с тем – чем являетесь теперь. Но что я говорю: чем Вы были прежде? Вы есть то же и ныне; так что Вам негоже перестать размышлять о том, чем Вы не перестали быть. Исследовать, чем Вы были и чем являетесь теперь – одно дело, а другое – исследовать, чем Вы стали. Но эти два размышления не должны мешать друг другу, ибо, как я сказал, Вы все еще есть то, что были и вначале, и в не меньшей мере, чем то, что стали впоследствии, а может быть, и более. Тем, что Вы есть, Вы являетесь в силу одного только рождения, а тем, чем стали, Вы обязаны заимствованию, а не изменению. Так что, не перестав быть тем, чем Вы были, Вы стали тем, чем являетесь теперь. Попробуем рассмотреть эти две вещи одновременно; ибо, как я уже говорил, сближенные одна с другой, они открывают смысл друг друга.

Я говорил, что, исследуя, что Вы есть, Вы прежде всего заметили, что Вы человек, и единственно в силу своего рождения. Но если Вы спросите себя, кто Вы, ответом будет самое Ваше звание: епископ, и не потому что родились им, а потому что стали. Что из двух – быть епископом или быть человеком – для Вас более свое? Не то ли, чем Вы являетесь от рождения? Потому советую Вам прежде всего помнить, чем Вы являетесь изначально, то есть размышлять о человеке в себе.

18. Но если не желаете потерять плоды своего размышления, не довольствуйтесь исследованием того, что Вы есть, но [поразмыслите], каковы Вы есть от рождения. Начните с того, что скиньте с себя рубище, унаследованное от своих отцов и проклятое от начала мира; разорвите это препоясание из листьев, прикрывающее Ваши чресла и неспособное исцелить Ваши раны; наконец, отвергните чары эфемерной славы, этот блеск, ложный и не принадлежащий Вам, и рассмотрите свою наготу, памятуя, что нагим Вы вышли из чрева матери своей (см. Иов 1, 21). Разве Вы родились уже с тиарой? Или были покрыты драгоценными камнями, переливчатыми цветными шелками, увенчаны перьями, отягчены драгоценными металлами? Если же все это, подобно утреннему туману, скоро проходящему и тающему в воздухе, рассеется от Вашего размышления, у Вас перед глазами останется лишь нагой человек, стыдящийся своей наготы, скорбящий, что родился на свет и проклинающий жизнь; человек, рожденный для страдания (Иов 5, 7), а не для славы; рожденный женою и уже потому – во грехе; человек «краткодневный» (Иов 14, 1) и проводящий свои дни в страхе и слезах, ибо он пресыщен печалями и многими скорбями – как телесными, так и душевными. Разве избавлен от них кто-либо, рожденный во грехе, с тленным телом и духом, бесплодным на доброе? Напротив, он, так сказать, переполнен ими, ибо к немощи тела и слепоте духа прибавьте еще воспринятую по наследству порчу и смертность.

Для Вас это было бы весьма полезным упражнением – помышлять о том, что Вы Папа и вместе с тем не только были, но и остаетесь презренным прахом. Подражайте природе, или, вернее, Создателю природы, держа в своих мыслях одновременно величайшее и малейшее. Тогда Вы увидите, что природа сочетала в человеке дыхание жизни с ничтожным прахом и что Творец природы Сам соединил этот прах со Словом Божиим. Вдохновляйтесь мыслью о нашем двояком происхождении и о тайне нашего искупления, дабы не возгордиться в своем высоком звании, но обрести смиренные чувства в отношении себя и возлюбить тех, кто, как и Вы, стремится жить в смирении.

Глава 10

О том, что третий предмет размышления – это исследование того, каковы мы есть

19. Если Вы размышляете о своем величии, то помыслите в особенности, каковы Вы есть, ибо такое размышление удерживает Вас внутри себя, не позволяя ни удалиться от себя, ни заблудиться среди представлений о славе и величии, которые Вас превосходят (см. Пс 131 (130), 1–2). Да, ограничьтесь самим собой, остерегайтесь и опуститься ниже самого себя, и превознестись выше, и затеряться вдалеке; держитесь золотой середины, если не хотите преступить меру; только это место надежно и безопасно, ибо только там – правильная мера, и лишь в ней – добродетель. Вспомните, что всякое место, которое не заключено в золотой середине, мудрый считает изгнанием. Он не идет вдаль, ибо это значило бы потерять всякую меру; не идет вширь, дабы не выйти из ее пределов; не идет ни ввысь, дабы не превзойти ее, ни вниз, дабы не оказаться не достигшим ее. Ибо обыкновенно мы удаляемся, лишь только выходя за пределы, расширяем что-либо с риском разорвать, возносим, подвергая опасности падения, или опускаем вниз, подвергая угрозе потопления. Я так настаиваю на этих объяснениях, опасаясь, как бы Вы не решили, что я собираюсь говорить о долготе, широте, высоте и глубине, постичь которые нас призывает Апостол со всеми святыми (Еф 3, 18). Я вернусь к этому в другом месте и в другое время (см. кн. V, гл. 13 и 14). Но здесь я под долготой разумею притязание на долгую жизнь; под широтой – рассеивание в ненужных заботах; под высотой – слишком высокое самомнение, а под глубиной – чрезмерное самоуничижение. Ведь притязание на долгую жизнь ведет к тому, что человек уносится за всякие пределы и размахом своих замыслов преступает границы жизни. Именно так поступают люди, забывая о моменте, в котором живут, и уходя от настоящего, дабы посредством тщетных замыслов устремиться в будущее, которого никогда не будет и от которого нет никакого проку. То же происходит с духом, желающим объять слишком многое: он непременно будет разорван бесчисленными заботами, ибо, когда материю натягивают слишком сильно, она постепенно истончается, а потом рвется. Что касается гордых помыслов, которыми мы превозносимся, то что это, как не предвестники глубокого падения? Ведь сказано: «Перед падением возносится сердце человека» (Притч 18, 12). С другой стороны, чрезмерная подавленность малодушного слишком напоминает безнадежность. Сильный никогда не позволит себе впасть в нее; благоразумный воздержится и не станет полагаться на ненадежные упования долгой жизни; умеренный не только не будет чрезмерно погружаться в заботы, но воздержится от всего лишнего, не пренебрегая необходимым; наконец, праведный не будет слишком полагаться на свою праведность и, вторя праведнику из Писания, скажет: «Если я и прав, то не осмелюсь поднять головы моей» (Иов 10, 15).

Глава 11

Святой Бернард особенно настоятельно советует верховному Понтифику тщательно исследовать себя

20. Итак, размышляя о себе, Вы должны быть осмотрительны, дабы не присваивать себе более того, что имеешь, и не отрекаться от себя более, чем должно. А ведь мы присваиваем себе больше, чем нужно, если узурпируем не только достоинства, которых у нас нет, но даже и те, которыми обладаем. Потому Вам надлежит тщательно разобраться, чем Вы являетесь сами по себе, а чем – по благодати Божией, притом сделать это без всякого самообмана и недобросовестности. Несомненно, Вы преуспеете в этом, если честно признаете Божиим все, что от Бога, и своим все, что от Вас. Уверен, что Вы не усомнитесь: все доброе у Вас от Бога, а все дурное – от Вас. Размышляя, каковы Вы, не забывайте напоминать себе, каким Вы были прежде, ибо именно при сравнении настоящего с прошлым Вы увидите, удалось ли Вам преуспеть в добродетели, стяжать мудрость, разумение и милосердие; или же, не дай Бог, Вы даже в какой-то мере утратили эти добродетели. Стали ли Вы терпеливее, чем прежде, стали ли более кротким или более вспыльчивым, более гордым или более смиренным, более приветливым или более черствым, более непреклонным или более сговорчивым, более малодушным или более великодушным, более серьезным или более рассеянным, более осмотрительным или более легковерным по отношению к себе? Какое обширное поле открывается перед Вами для подобного размышления! Я ведь касаюсь лишь одного места, словно предлагая Вам семя, которое человек, сам не сеявший, мог бы принести сеятелю. Вам же подобает тщательно исследовать и свое усердие, и свое милосердие; затем то, насколько благоразумно Вы используете обе эти добродетели; иными словами, как, карая виновных или прощая их, Вы умеете принять в соображение обстоятельства, время, место и способ, а в этом невозможна чрезмерная бдительность, если мы не хотим, чтобы по нашему небрежению усердие и милосердие перестали быть добродетелями. Ведь они являются таковыми не по природе, а только при правильном применении, а сами по себе не хороши и не дурны. От Вас зависит, сделаете ли Вы их пороками – посредством беспорядочного и чрезмерного употребления, или же добродетелями – посредством мудрого и благоразумного использования. Если же око размышления помрачается, они, как правило, вытесняют и исключают друг друга. А око размышления помрачают две вещи: гнев и привязанность. Одно делает нас скорыми на осуждение, второе расслабляет. Да и как они могут не вредить кротости, присущей милосердию, и праведному суду, присущему благой ревности? Око, помраченное гневом, неспособно больше видеть со снисходительностью, а если оно страдает чувствительностью, приличной одним лишь женщинам, оно неспособно видеть справедливо. Итак, Вы виновны и тогда, когда наказываете того, кто имеет право на снисходительность, и тогда, когда милуете того, кто заслуживает наказания.

Глава 12

О том, что не следует ни утрачивать бдительность в благополучии, ни приходить в отчаяние в несчастии

21. Есть еще нечто, чего Вам нельзя скрывать от себя: это то, каковы Вы в скорбях. Если Вы оказались постоянны и способны проявлять сочувствие к ближнему, радуйтесь: это признак правого сердца. И напротив, неспособность сносить свои собственные скорби вместе с нечувствительностью к скорбям ближних – признак скверной души. Но что сказать о благополучии? Разве оно не заслуживает также Вашего внимания и размышления? Разумеется, заслуживает, особенно если иметь в виду, как редки люди, которые, пребывая в нем, хотя бы отчасти не утратили бдительность и твердость своих принципов. На нравы тех, кого заставало врасплох, оно всегда действовало как огонь на воск или лучи солнца на снег и лед. Давид был весьма мудр, Соломон еще мудрее, однако одного милости судьбы заставили отчасти утратить мудрость, а другого – и вовсе лишили ее. Велик тот, кто может пережить напасти так, что мудрость его от этого не пострадает; но, по-моему, еще более велик тот, кто лицезрел улыбку фортуны и не стал ее игрушкой. Ведь, по правде говоря, гораздо легче найти людей, сохранивших мудрость в напастях, чем сохранивших ее в благополучии. Думаю, мы вправе считать поистине великими тех, кто в процветании умел удержаться от беспечного смеха, дерзкого языка и всякого чрезмерного стремления к утверждению себя.

Глава 13

О том, что верховный Понтифик должен избегать праздности, пустых дел и бесполезных разговоров

22. Хотя мудрец справедливо советует возделывать мудрость на досуге, следует остерегаться праздности в свободное время и всячески избегать ее, ибо она – мать суетности и мачеха добродетелям. В устах мирских людей пустые речи – это просто пустые речи; в устах священника – богохульство. Если же они возникают, быть может, благоразумно стерпеть их, однако никоим образом не вовлекаться в них. Лучше постараться осторожно изменить ход беседы и перевести ее на серьезные предметы, о которых можно не только слушать с интересом и отрадой, но и предпочитать всяким безделицам. С тех пор как Вы отдали свои уста служению Евангелия, Вы не можете, не согрешая, открывать их ради всякого вздора; а уж сделать это своим обыкновением было бы святотатством, ибо, по словам Пророка, «уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его» (Мал 2, 7): [закона], а не вздора и разного рода басен. Более того: эти легкомысленные и пустые речи, которые мир объявляет приятными и духовными, не только не должны исходить из Ваших уст; нужно, чтобы и слух Ваш был для них затворен. Вам не пристал безудержный смех, а еще менее пристало вызывать его у других. Что касается клеветы и сплетен, то не знаю, кто больше достоин осуждения: тот ли, кто их разносит, или тот, кто слушает.

Глава 14

О том, что в своих суждениях следует тщательно избегать пристрастности к людям

23. Не хочу утомлять Вас изображением алчности, ибо Вы считаетесь человеком, придающим деньгам не больше значения, чем грязной соломе. Потому нечего опасаться, что они повлияют на Ваши решения и суждения. Однако для судии существует другая опасность, не менее распространенная и не менее пагубная, и по этому поводу я не хотел бы оставить Вас в неведении относительно того, что может произойти в Вашем сердце. «Что же это?» – спросите Вы. Пристрастность. Не думайте, будто для Вас незначительный грех – смотреть на лицо обвиняемого, а не на его поступки.

Есть и еще один недостаток, о котором я хочу сказать; и если Ваша совесть скажет Вам, что Вы от него свободны, то могу заверить: Вы будете единственным из всех известных мне людей, поставленных судить себе подобных, кого совесть в этом не упрекнет, и, значит, Вы поистине чудесным образом превзошли сами себя, говоря словами Пророка. Этот недостаток – легковерие. Я никогда не видал, чтобы власть имущие могли совершенно оградить себя от уловок этой хитрой лисицы. Она порождает эти беспричинные вспышки гнева, суровость в осуждении невинных и необдуманные приговоры, выносимые против тех, кто отсутствует. Что касается Вас, то, напротив, могу Вас поздравить, не боясь показаться Вам льстецом; так вот, я Вас поздравляю, ибо в этом Вы до сих пор не навлекли на себя ни малейшего упрека, с тех пор как вершите правосудие; но оставляю Вам решать, действительно ли Вы его ничем не заслужили.

Теперь я хотел бы перейти к размышлению о том, что ниже Вас, но это будет предметом следующей книги, тем более что для Вас, как для человека весьма занятого, краткая беседа лучше длинной.