Текст книги "Память любви"

Они остановились, только когда солнце скрылось на западе. Развели костер, разбили лагерь и поджарили кроликов, пойманных днем. Лошадей напоили из ручья и, стреножив, пустили пастись. Потом путники поужинали сами и улеглись у огня. Ронуин впервые спала под открытым небом и поэтому была немного взволнована и испугана. Ночные шорохи казались ей куда более громкими и таинственными. Все же ей удалось немного вздремнуть, прежде чем принц разбудил своих людей. Было еще совсем темно, когда они оседлали коней. Ронуин поежилась от промозглой сырости.

Позавтракать они не успели, но ап-Граффид на скаку вручил дочери овсяную лепешку, жесткую и безвкусную. Девушка сжевала ее, и урчание пустого желудка унялось. Ей так не хватало горячей овсянки Гвилима!

Они ехали до полудня, снова передохнули, напоили лошадей и отправились в дорогу. Вокруг расстилались прекрасные пустынные места. Ни ферм, ни замков.

Уже на закате они перевалили через гору и оказались в зеленой лощине, на краю которой раскинулись каменные строения, казавшиеся мрачноватыми и суровыми в неярком сумеречном свете. Услышав странные звуки, Ронуин обернулась к отцу:

– Что это такое, господин мой?

– Звон церковного колокола. Неужели не знаешь? – удивился ее невежеству отец.

– Я даже не понимаю, что такое церковь, господин мой.

Ап-Граффид невольно усмехнулся. Да, Гуинллиан придется нелегко. В детстве старшая сестра всегда стремилась командовать братом. Ничего, теперь дочь достойно отомстит за отца. Он готов поспорить, что такой подопечной сестрица сроду не видывала. Жаль, он не сможет стать свидетелем бесчисленных стычек в этом поединке характеров. Только сейчас ему пришло в голову, насколько похожи Ронуин и Гуинллиан. Смех да и только!

– Что вас так развеселило, господин мой? – осведомилась Ронуин.

– Да так, ничего особенного, – отмахнулся он. – Смотри, это и есть Аббатство милосердия.

– Интересно, что меня там ждет? – вздохнула Ронуин.

– Возможно, ничего хорошего, – честно ответил ей отец. – Тебе многому нужно научиться, причем за очень короткое время. Крайне важно, чтобы ты усвоила как можно больше, иначе в глазах посторонних я покажусь лжецом. Знаешь, у меня и так немало врагов.

– Меня почему-то это не удивляет, – сухо заметила она.

Ллуэлин снова рассмеялся. Ему, как ни странно, была по душе прямота дочери.

– Придется исполнить свой дочерний долг, Ронуин. Тебя ждет немало трудностей, но я знаю: тебе все по плечу. Мне сказали, ты не из тех, кто презирает долг и верность.

– Мой родич Морган ап-Оуэн чересчур добр, – улыбнулась Ронуин, – но он не лжет. Я сделаю все возможное, чтобы не подвести тебя, господин мой, и сдержу клятву.

Глава 3

Гуинллиан, госпожа аббатиса Аббатства милосердия, высокомерно задрав тонкий длинный нос, уставилась на брата, настолько похожего на нее, что всякий принимал их за близнецов.

– Что, о принц Уэльский, привело тебя в мою скромную обитель? – вопросила высокая тощая особа, казавшаяся еще выше и стройнее в своем черном одеянии и белоснежном апостольнике. На плоской груди покоился крест черного дерева, оправленный в серебро, с серебряной лилией в центре.

– Неужели я не могу навестить свою единственную сестру без особого повода? – жизнерадостно воскликнул Ллуэлин. Иисусе! Как же ему ненавистна роль просителя!

– В последний раз я видела тебя шесть или семь лет назад, Ллуэлин, когда ты искал деньги на бесконечные войны с англичанами или своими соотечественниками. Так что переходи прямо к делу, братец, и объясни, что тебе понадобилось на этот раз, – строго объявила она. – Хватит с меня любезностей и недомолвок!

Ап-Граффид обернулся и вытащил вперед прятавшуюся за его спиной Ронуин:

– Это моя дочь.

Аббатиса моргнула. Из горла вырвался странный звук – нечто вроде хрипа. Но мужественная женщина сумела взять себя в руки и покачала головой:

– Ничего не скажешь, Ллуэлин, впервые в жизни ты меня поразил. Надеюсь, ты уверен в своем отцовстве?

Аббатиса немедленно пожалела о неосторожных словах. Достаточно было присмотреться к девушке, чтобы понять правду.

– Ее мать была моей любовницей, – начал принц, – и подарила мне двоих детей, дочь и сына. Она умерла, рожая моего третьего ребенка. Я случайно оказался у ее дома на следующий день после трагедии и успел спасти детей. Пришлось привезти их в Ситрол. Мальчик, Глинн, все еще там.

Гуинллиан снова посмотрела на стоявшую рядом с братом девушку. Что-то не похожа она на беззащитную сиротку. Скорее напоминает человека, закаленного невзгодами и вполне способного позаботиться о себе.

– И как давно ты оставил своих отпрысков в Ситроле? – осведомилась она, боясь услышать правду.

Ллуэлин виновато покраснел.

– Десять лет назад, – признался он.

– Десять лет и семь лунных циклов, – неожиданно поправила девушка, наградив отца уничтожающим взглядом.

– Почему вдруг решил привезти ее сюда? – допытывалась аббатиса.

– Я провел лето в Шрусбери, добиваясь заключения договора с английским королем Генрихом. Мой союзник де Монфор мертв, а Эдуард, старший сын Генриха, – человек жестокий и неуступчивый. Соглашение было подписано в Монтгомери в конце октября. Ты знаешь обычаи, Гуин. Я предложил англичанину обвенчать свою дочь с одним из его лордов.

– Но, приехав за ней, ты обнаружил то, чего совсем не ожидал, верно, Ллуэлин? – усмехнулась аббатиса и шагнула к племяннице: – Как тебя зовут, дитя, и что ты сделала со своими волосами? Кстати, сколько тебе лет?

– Я Ронуин, дочь Ллуэлина, и мне нравится, когда волосы коротко острижены.

– Первого апреля ей исполнилось пятнадцать, – добавил ап-Граффид.

– Кто ее воспитывал?

– Морган ап-Оуэн, начальник гарнизона в Ситроле, – пробормотал принц.

– Неужели в крепости не было ни одной женщины?! – ахнула потрясенная аббатиса.

– Женщинам там не место, – покачал головой Ллуэлин.

– Верно, но ты бросил там дочь! Клянусь, никогда не видела человека, более безмозглого и беспечного, чем ты! Не пойму, как тебе удалось стать принцем при таких способностях! – гневно воскликнула Гуинллиан. – Неужели не мог сразу привезти девочку ко мне? И чего теперь ожидаешь? Каких чудес?

– Ситрол ближе всего находился от дома их матери, а оттуда до аббатства почти три дня пути. У меня не было времени.

– А приказать Моргану, чтобы доставил детей сюда, ума не хватило?

– Она не годится в жены ни одному мужчине, – с отчаянием признался Ллуэлин.

– Значит, успела стать шлюхой? – взорвалась аббатиса.

– Никогда не была ею и не буду, – отрезала Ронуин.

– Нет, сестра, вовсе нет! Беда в том, что она совершенно невоспитанна. И донельзя невежественна. Морган и его люди по-своему любили и оберегали детей, но смогли научить только тому, что сами знали. Моя дочь стала настоящим воином и готова в любую минуту отправиться в битву. Целыми днями она возится с лошадьми и оружием. Словом, мой достойный преемник. В отличие от нее мой сын предпочитает сочинять песни и баллады и годится либо в священники, либо в барды. Воин из него никудышный. Но ты должна наставить Ронуин в женских добродетелях, превратить из парнишки в девушку. Как я могу отдать ее мужчине, если она даже не знает, что такое брак, и говорит только на нашем языке, не зная ни слова по-норманнски? Ронуин не умеет носить женские наряды, много лет не надевала юбку. Она считается христианкой, сестра, но понятия не имеет о религии и вере. Говорит «лунные циклы», а не «месяцы», и я даже не знаю, начались ли у нее женские недомогания. Помоги, Гуинллиан, хоть немного приручить ее… облагородить, чтобы через месяц я со спокойной душой увез ее к Эдварду де Боло в Хейвн-Касл.

Аббатиса громко расхохоталась:

– Всего месяц? Ты спятил, Ллуэлин! Что можно сделать за месяц с этой оборванной, лохматой, злобной кошкой? Постараюсь, разумеется, но если она откажется повиноваться, значит, тебе не повезло, братец. Как мог ты обещать кому-то дочь, которую не видел десять лет? О чем ты только думал?

– Но как же теперь быть, Гуин? – промямлил Ллуэлин, растерянно ероша темные волосы.

– Ты поняла, о чем идет речь, дитя мое? – обратилась аббатиса к Ронуин.

– Да, господин объяснил, что брак – это нерушимый и крепкий союз между мужчиной и женщиной. Это дело чести, и мой долг по отношению к принцу – выполнить все принятые им обязательства. Я сделаю все, чтобы не опозорить наш род, – сказала девушка.

– Что ж, – заметила аббатиса, – пусть она не слишком образованна, зато умна. Ронуин, ты хочешь выйти замуж за Эдварда де Боло?

– Разве у меня есть выбор?

– Боюсь, нет, – покачала головой почтенная дама.

– Тогда я согласна, – холодно заверила Ронуин.

– Тебе многому придется учиться.

– В таком случае возьмите на себя труд научить меня, – бросила девушка.

Аббатиса обернулась к брату:

– Передай Эдварду де Боло, что твоя дочь воспитывается в Аббатстве милосердия и покинет эти стены в начале апреля. В Хейвн-Касл будет отправлен гонец с извещением о ее приезде, но она прибудет туда в середине месяца. И не забудь упомянуть, что сам привезешь дочь. Вряд ли твой будущий зять станет противиться такому порядку дел. Ему и самому наверняка нужно многое уладить до появления невесты, – предположила аббатиса и с мрачной улыбкой добавила: – Но помни, братец, тебе это дорого обойдется.

– Знаю, – буркнул тот.

– Я составлю список всех требований, и ты беспрекословно выполнишь каждое.

– Все что пожелаешь, Гуин, – пообещал он.

Аббатиса вновь повернулась к племяннице:

– Вот твой первый урок, дитя. Ты должна обращаться ко мне «госпожа аббатиса» и никак иначе. Тебе ясно, Ронуин?

– Да, госпожа аббатиса.

– Превосходно, – улыбнулась монахиня.

Ронуин решила, что тетка ей нравится хотя бы потому, что понимает племянницу, как никто до этого.

Аббатиса взяла со столика колокольчик и позвонила. Почти немедленно в комнате возникла еще одна женщина в темном одеянии.

– Что угодно, госпожа аббатиса?

– Сестра Кэтрин, это моя племянница. Поживет с нами несколько месяцев, готовясь к браку с лордом Торли. Невинная душа, она росла в уединении и воспитывалась шайкой язычников. Отведите ей келью в странноприимном доме. Ронуин, ты останешься там, пока я не пошлю за тобой. Попрощайся с отцом, дитя мое.

– Господин мой, – учтиво поклонилась Ронуин.

– Я вернусь за тобой весной, – пообещал Ллуэлин.

– Неужели? – лукаво засмеялась девушка. – Мне только остается на это надеяться.

Увидев, как побагровело лицо брата, аббатиса едва сдержала улыбку.

– Это совсем другое дело, – процедил он. – Вопрос чести!

Ронуин слегка наклонила голову, прежде чем последовать за сестрой Кэтрин.

– У нее твой нрав, – весело констатировала Гуинллиан.

– Посмотрим, будешь ли ты так же веселиться, когда познакомишься с ней поближе, – парировал он. – А теперь пиши свой проклятый список, сестрица.

– По здравом размышлении я поняла, что в этом нет необходимости. Сейчас перечислю, что именно мне требуется, – и никаких возражений. Оплатишь расходы на обучение дочери. Наш монастырь небогат, поэтому немедленно отправишься в Херефорд и накупишь дорогих тканей, чтобы сшить твоей дочери подобающую одежду. Отвезешь туда же мерку с ее ноги и закажешь красивые башмачки. Выберешь накидки, вуали, перчатки, драгоценный пояс и украшения. Она твое дитя, Ллуэлин, а если ты принц, значит, Ронуин – знатнейшая леди Уэльса. Когда будешь в Херефорде, зайди в монастырь Святой Марии, на восточной окраине города. Мне сказали, он совсем маленький и нищий, но владеет мощами, которые я хотела бы видеть у себя в аббатстве. Обрезок ногтя самого Святого Катберта, в золотом, усыпанном драгоценными камнями реликварии, стоит на алтаре в их часовне. Заплати, сколько попросят, но привези мне это, Ллуэлин!

– Хочешь, чтобы я отправился в Англию и торговался с монахинями за мощи?! До или после того, как я приобрету ткани, безделушки и другие тряпки для дочери?! – рявкнул Ллуэлин. – Назови цену, Гуинллиан, и я не стану возражать, но сам никуда не поеду. У меня полно других дел! Кто будет сохранять мир в этой стране?

– Никакого мира тебе не видать, братец, если не выдашь дочь за англичанина, а в таком виде ее нельзя показывать людям. От нее попросту откажутся и заявят, что ты оскорбил и обманул короля. Не настолько мы здесь удалены от мира, чтобы не знать, каким опасным врагом может стать принц Эдуард. Я предупреждала, что не потерплю пререканий. Ронуин может остаться здесь, пока ты не привезешь требуемое, о принц Уэльса! Когда вернешься, мы начнем ее обучение, но ни минутой раньше. – Гордо выпрямившись во весь свой рост, она строго воззрилась на брата. – Чем дольше ты будешь тянуть, тем меньше времени останется мне для превращения упрямого барана в нежную овечку.

– Ну и кремень же ты, – посетовал он. – Всегда была невыносимой и своевольной! Похоже, Ронуин пошла не столько в меня, сколько в тебя. Так и быть, добуду я твой ноготь, а если понадобится, украду. Ты получишь его, сестра, и тогда тебе придется выполнить свое обещание.

– Никаких краж, – мрачно предупредила аббатиса, – иначе я не смогу выставить мощи на всеобщее обозрение. Имя Святого Катберта привлечет сюда многочисленных паломников, так что подобная реликвия принесет нам много благ.

– Монастырю Святой Марии она не слишком помогла, – напомнил Ллуэлин.

– Потому что за все это время они ни разу не объявили о чуде, – усмехнулась аббатиса. – Но я уверена, что у нас все обернется по-другому и, к вящей славе Господней и его святых, Аббатство милосердия станет средоточием паломничества в Уэльсе. Я сердцем это чувствую.

– Ну и хитра ты, Гуинллиан! – хрипло засмеялся Ллуэлин. – Я благодарю Бога, что ты не родилась мужчиной. С нашими братьями, Оуэном, Даффидом и Родри, справиться было легче легкого, но ты, сестрица, сильнее их троих, вместе взятых. Неудивительно, что ты стала аббатисой.

– Всегда помни, Ллуэлин, что я в отличие от наших братьев ровня тебе, – заявила монахиня.

– И это все твои требования? – сменил тему Ллуэлин.

– Нет, разумеется. Мне нужен молодой баран, двадцать овец и кошель с десятью полновесными золотыми монетами. Смотри, чтобы ни одна не была обрезанной. Вот и все, – закончила она, весело блеснув глазами.

– Ты разоришь меня, сестра! Овцы – еще куда ни шло, но где я раздобуду столько золота?

– Никаких пререканий, Ллуэлин! – категорично отрезала Гуинллиан.

Ллуэлин выругался, чрезвычайно грязно и затейливо, но аббатиса лишь рассмеялась:

– Давно я не слышала таких слов, братец!

– Тебе лучше позаботиться о том, чтобы моя дочь сумела потягаться с любой принцессой, после того как выйдет отсюда, – напомнил он.

– Сумеет, – заверила аббатиса и, чуть смягчившись, добавила: – Уже стемнело, братец. Могу я предложить тебе и твоим людям убежище на ночь?

– Нет! – прорычал он. – Если останусь тут еще хоть на минуту, боюсь, руки потянутся к твоей шее. Луна светит ярко. Мы отправляемся в путь. Я попрощался с Ронуин и теперь желаю всего хорошего тебе.

Небрежно кивнув, он с громким топотом удалился.

Аббатиса мягко улыбнулась, чуть поморщившись при стуке захлопнувшейся двери. Короткий визит брата обернулся для аббатства большой выгодой. Ллуэлин выполнит любую просьбу сестры, потому что для него очень важен договор с англичанами.

Но тут Гуинллиан задумалась. Ей предстоит выполнить тяжелейшую миссию, и она обязана добиться успеха.

Аббатиса вспомнила, что брат не захватил мерку с ноги Ронуин, и, позвав монахиню, велела бежать за принцем и просить его немного обождать. Та мигом исполнила приказание.

Гуинллиан вышла во двор и направилась в странноприимный дом. Там уже сидели сестра Кэтрин и Ронуин. Аббатиса отпустила монахиню и присела рядом с девушкой у жаровни.

– Что ж, он уехал. Я запросила с него высокую цену за свою помощь, дитя мое, но ты должна трудиться день и ночь. Я всегда могу взять верх над твоим отцом и его братьями, – усмехнулась она. – Ты ведь никого из них не знаешь, верно?

– Нет, госпожа аббатиса. Морган, правда, говорил, что принц сверг и заточил в темницу старшего и среднего братьев. Самый младший, Родри, – человек мягкий и нечестолюбивый. Наверное, похож на моего брата Глинна.

– Для объединения Уэльса нужен один правитель, – ответила аббатиса. – Твой отец не любит преклонять колени ни перед кем. Даже перед Создателем. Покорился только англичанам, и то лишь потому, что надеется с их помощью получить желаемое.

– Тут нет ничего постыдного, – решила Ронуин.

– Вижу, ты практичная девушка, – одобрительно кивнула аббатиса. – Это неплохо. Я сказала твоему отцу, что не примусь за твое обучение, пока он не выполнит данного мне обещания, но это неправда, хотя, поверь, он ни разу еще не поймал меня на лжи. Тебе столько всего нужно узнать, что придется начать завтра же, иначе даже через полгода ни за что не сойдешь за знатную даму. Ллуэлин из кожи вон вылезет, чтобы угодить мне. А теперь ответь, дитя, рядом с тобой никогда не было женщин?

– Нет, с тех пор, как умерла мама, – отозвалась Ронуин и, осмотрев маленькую комнату, спросила: – Я буду здесь жить одна, госпожа аббатиса? Никогда не жила в одиночестве.

Гуинллиан покачала головой:

– Здесь обитают две молодые послушницы, как раз твоего возраста. Они будут ночевать с тобой, так что не беспокойся. Днем, конечно, им придется выполнять свои обязанности, но и у тебя дел будет немало. Девушки разделят с тобой комнату, вы станете вместе есть в трапезной, ты сможешь гулять в саду. К сожалению, здесь нет монастырской школы, и ты будешь единственной ученицей, дитя мое.

– А что с моей лошадью? – вдруг встревожилась Ронуин.

– Она в конюшне. Будешь делать успехи в обучении – и я разрешу тебе ездить верхом.

– Но Харду необходимо разминаться каждый день, – возразила Ронуин.

– Можешь водить его в поводу перед занятиями, дитя мое, но пока никаких прогулок верхом. И одно из твоих первых заданий – полное послушание, а это означает, что ты во всем должна повиноваться старшим, как в свое время Моргану ап-Оуэну. Покорность и хорошие манеры способны затушевать множество грехов и недостатков, дитя мое. Ты росла среди грубых мужчин. Знаю, сердца у них добрые, ибо вижу, что ты тоскуешь по ним, но воины – не лучший пример для молодой девушки. Пойдем со мной, я отведу тебя в трапезную. Сегодня я разрешаю тебе и выбранным мной компаньонкам пропустить вечернее богослужение, но с завтрашнего дня ты должна ежедневно посещать мессу. Ты ведь ничего не знаешь о Господе нашем и Спасителе Иисусе Христе, не так ли? Какой позор! Но не стыдись своего невежества, Ронуин. Уверена, ты быстро всему обучишься. Я вижу, ты умна и сообразительна не по годам.

Ронуин едва ли не впервые в жизни растерялась и нерешительно последовала за теткой в трапезную. Оказывается, женщины, живущие в аббатстве, назывались монахинями или сестрами. Все, кроме Гуинллиан, к которой было положено обращаться «преподобная матушка» или «госпожа аббатиса». Здесь, как и в крепости, существовало несколько рангов, согласно положению монахинь в аббатстве. Ее компаньонки Элен и Арлейс считались послушницами, то есть стояли на самой низкой ступеньке в этой крохотной общине. Всего послушниц было пять. Они провели здесь много лет и готовились принять обеты бедности, целомудрия и покорности. Ронуин многое знала о бедности и покорности, а теперь ей объяснили, что целомудрие – это готовность всегда оставаться чистой, не бегать в кусты с мужчиной или делать то, что вытворяли отец с ее матерью.

Монахини посвящали жизнь Богу, верховному существу, о котором в Ситроле почти не говорили. Элен и Арлейс каждый вечер занимались с Ронуин. Они находили ее весьма необычной, поскольку никогда не встречали подобной девушки, но относились с почтением – ведь она была племянницей аббатисы и дочерью принца. Обе послушницы родились в семьях свободных крестьян, имевших собственную землю. Несмотря на разницу в происхождении и воспитании, все трое прекрасно ладили и вместе ходили к заутрене в шесть и высокой мессе в девять часов. Ронуин, кроме того, посещала вечерню, незадолго до полуночи, но аббатиса освободила ее от остальных пяти служб. После заутрени Ронуин завтракала овсянкой, обычно налитой в небольшую хлебную корку, и яблочным сидром, а потом до самой высокой мессы сидела вместе с сестрой Мейр, обучаясь выводить буквы и цифры. Сестра Мейр переписывала и украшала цветными рисунками рукописи, которые аббатство продавало в богатые дома. После высокой мессы тетка наставляла Ронуин в латыни и языке норманнов. К восторгу аббатисы, оказалось, что у ее племянницы большие способности к языкам. Она все схватывала на лету и куда быстрее, чем ожидалось. Уже через месяц Ронуин читала по-латыни молитвы на всех службах, да так уверенно, словно ей с рождения вдалбливали слово Божье. То же относилось и к норманнскому языку – Ронуин вскоре свободно болтала с теткой на самые различные темы. Гуинллиан ежечасно благодарила Создателя за успехи племянницы. Господь поистине свершил чудо!

После обеда Ронуин присоединялась к поварихе, сестре Уне, чтобы наблюдать, как готовится еда. Тут ее способности были куда скромнее, и сестра Уна часто жаловалась, что Ронуин способна сжечь даже воду. Лекарка, сестра Дикра, оказалась куда добрее, тем более что Ронуин с величайшей ловкостью составляла целебные мази, настои, сиропы и отвары, способные излечить кашель, простуду и раны.

– У девочки просто дар, преподобная матушка, – хвалила сестра Дикра.

– По крайней мере будет сама лечить людей, если у них случится недомогание от ее стряпни, – язвительно заметила сестра Уна.

– Ей ни к чему готовить самой, – заметила аббатиса. – Достаточно присматривать за кухарками. В замке наверняка есть стряпуха. Ты обучила ее варить мыло для стирки и мытья?

– Завтра начнем, – пообещала сестра Уна. – Надеюсь, что у нее получится, иначе ходить им в грязи до скончания века.

– Сестра Брейт, – продолжала допрашивать матушка, – как идут дела с вышиванием, шитьем и ткачеством?

– Еле-еле, – вздохнула монахиня. – У Ронуин терпения не хватает. Считает шитье и вышивание глупыми занятиями. Правда, она любит ткать. Говорит, будто это ее успокаивает. Я показала ей, как прясть, и похоже, она это усвоит.

И все же они продвигались вперед – временами медленно, в чем-то быстро, но продвигались.

– Из Херефорда прибыли ткани, – как-то объявила аббатиса. – Придется самим заполнить сундук с приданым.

– А мощи? – поинтересовалась сестра Уинифрид.

– Брат прислал весточку, что заплатил за них огромные деньги и привезет сам.

Через несколько дней появился принц в сопровождении двух воинов и вручил сестре драгоценный реликварий.

– Мне он обошелся в двадцать золотых флоринов! – бушевал Ллуэлин. – Матери-настоятельнице монастыря Святой Марии во Вратах следовало бы родиться менялой! Она торговалась со мной до седьмого пота! Надеюсь, мои усилия того стоили!

– Хочешь взглянуть на дочь? – спросила аббатиса, гладя золотой ящичек.

– Значит, вы все-таки начали! – обрадовался он.

– Разумеется. Ничего не поделаешь – иначе мы не успеем к весне.

Позвонив в колокольчик, она велела монахине позвать Ронуин. Увидев дочь, принц изумился. Одетая в изящное голубое платье с длинными узкими рукавами, подпоясанное крученой золотой тесьмой, она казалась неземным видением. Золотистые волосы немного отросли, и доходили почти до плеч. На голове красовался венок из живых цветов. Девушка поклонилась сначала тетке, потом отцу.

– Посылали за мной, госпожа аббатиса?

– Твой отец хотел увидеть тебя перед отъездом, – объяснила Гуинллиан.

– Она говорит по-норманнски! – возбужденно воскликнул ап-Граффид.

– Я учусь, господин мой. Мне сказали, что англичане часто говорят на нем, хотя у них есть и другой язык.

– Но ты учишь тот, на котором объясняется знать. Поразительное превращение! Сестра, ты уверена, что она не готова к отъезду?

– Нет, Ллуэлин, конечно, пока рано. Не стоит так спешить. Нам еще многое предстоит сделать, не говоря уж о недошитых платьях. До весны и речи быть не может о ее отъезде. Приезжай ко дню рождения дочери, если, разумеется, она вдруг не решит стать одной из нас, – пошутила аббатиса.

– Не дай бог! – воскликнул принц.

Ронуин рассмеялась:

– Не бойтесь, господин мой, та жизнь, которую ведет моя тетя, – не для меня. Когда вернетесь в апреле, исполню вашу волю.

– Попрощайся, Ронуин, и можешь идти, – велела аббатиса.

– Прощайте, господин, – промолвила девушка и с поклоном удалилась.

– Она ни разу не назвала тебя отцом, – заметила Гуинллиан.

– В отличие от парнишки Ронуин считает меня виновным в смерти матери. Она никогда не любила меня, сестра, и, как все дети, хотела, чтобы мать уделяла внимание только ей. Каждый раз, когда я навещал мою прекрасную Валу, девочка смотрела на меня волчонком. С годами ничего не изменилось, но это не важно. Главное, чтобы она почитала и слушалась меня.

– Не знаю как насчет почтения, но она верна слову. Ронуин не подведет тебя, и если нарожает своему лорду много детей, тот со временем полюбит ее. Поддержка мужа будет необходима ей, когда Англия и Уэльс вновь станут врагами, что, несомненно, произойдет рано или поздно.

– Такова ее судьба. Мне же предназначено иное, более важное, – задумчиво сказал Ллуэлин. – А теперь, сестра, мне пора. Вот, возьми это. – Он положил ей на колени два кожаных мешочка. – Здесь плата за обучение моей дочери.

Я доволен успехами Ронуин, но, когда вернусь, ожидаю увидеть настоящее чудо.

– И ты его увидишь, – пообещала Гуинллиан.

– Знаю. Ты всегда выполняла обещания, сестрица, и я благодарю тебя за это, невзирая на то что полностью разорен.

– Не жалуйся, Ллуэлин, – рассмеялась она. – Дешево, да гнило – слышал такую поговорку? Доброго тебе пути.

Наступила зима, устлавшая снегом холмы. С дальних пастбищ привели овец и по ночам держали в загонах, чтобы уберечь от волков. Ронуин с удивлением узнала, что зима – время празднеств. В конце ноября отметили день святой Екатерины, потом других святых, и так шло до самого Рождества – дня, когда, как объяснили Ронуин, родился Иисус, сын Божий, сошедший на землю во искупление грехов людских. Ронуин находила утешение в христианстве, считая подвиг сына Божьего, принявшего смерть за людей, благородным и великодушным. Аббатиса улыбнулась, когда Ронуин сказала ей об этом.

Аббатиса отдала распоряжение окрестить племянницу в день Рождества.

Двенадцатая ночь возвестила об окончании праздников. Ронуин снова с усердием принялась за работу и постепенно начала понимать, что острый ум может быть таким же беспощадным и грозным оружием, как меч. Теперь она перешла под крылышко сестры Рэн, под внешностью пухленького херувимчика которой скрывались незаурядные способности широко образованной для своего времени женщины. Если верить сплетням Элен и Арлейс, когда-то она была любовницей могущественного лорда, одевалась мужчиной и посещала университет.

– Ты сообразительна, Ронуин, – похвалила дочку принца после первого же занятия сестра Рэн. – Твои разум и рассудительность прослужат тебе куда дольше, чем красивое тело. Именно так я и удерживала своего повелителя до самой его смерти.

– Значит, слухи правдивы? – удивилась Ронуин, пораженная тем, что монахиня признается в греховной жизни.

– Разумеется, – рассмеялась сестра Рэн. – Да я никогда и не делала из этого тайны, дитя мое. Когда-то я любила и была любима. И всегда оставалась верна ему, как и он мне.

– Но он имел жену, – напомнила Ронуин.

– Да. Леди Арлетт была женщиной доброй и хорошей, принесла в приданое плодородные земли, родила здоровых детей, воспитала их в послушании и уважении к отцу. Лорд относился к ней с огромным уважением, был предан супруге, хотя содержал при этом меня. Когда он умер, мы вместе обмыли его тело и зашили саван. Теперь она – одна из благодетельниц Аббатства милосердия.

– Значит, мужчина способен любить не одну женщину, – задумчиво вздохнула Ронуин. – Этого я не знала. Думала, что после произнесения обетов мужчина и женщина навеки связаны и не имеют права смотреть ни на кого другого.

– Так бывает, но не всегда, – пояснила сестра Рэн. – Но мы здесь, дитя мое, не для того, чтобы обсуждать мои прошлые грехи. Ты усвоила норманнский и латынь. Научилась писать и читать, хотя иногда теряешь терпение, выводя буквы. Представляешь, как вести хозяйство, хотя отнюдь не блистаешь в этой области. Но аббатиса считает, что ты способна на большее, поэтому и прислала тебя ко мне. Мы станем изучать риторику, логику, музыку, арифметику и астрономию. Я помогу тебе стать опорой мужу. Даже когда ему надоест твое юное тело, он будет помнить, что твой ум для него неоценим. Ты обретешь удовлетворение, помогая мужу улучшить жизнь – как вашу, так и ваших детей, Ронуин.

– Значит, супружеская любовь не длится долго, – заметила девушка.

– Если она есть вообще. И не ошибись, не прими за любовь обычную похоть, – предостерегла монахиня.

– А в чем разница? Как отличить одно от другого? – удивилась девушка.

– Превосходно! – одобрила сестра Рэн. – Ты мыслишь! Аббатиса правильно сделала, послав тебя ко мне. Похоть – это когда люди жаждут телесного слияния, и только. Любовь же – страстное желание не только завладеть телом предмета твоих чувств, но и душой, мыслями – cловом, всем. Стать единым целым с возлюбленным. Без него ты грустишь, страдаешь, а при одном звуке его голоса сердце колотится как сумасшедшее. Ты ставишь его интересы выше своих, потому что желаешь ему счастья. Ах, дитя мое, очень сложно объяснить, что такое любовь. Но ты узнаешь, когда она поразит тебя, и поймешь, оказавшись рядом с возлюбленным, чем отличается любовь от вожделения.

– Я ничего не знаю ни о том, ни о другом, – вздохнула Ронуин. – Нас с братом воспитывали воины Ситрола. Но когда я стала старше, молодые люди часто пытались прикоснуться к моей груди и поцеловать. Я отбивалась как могла, а потом их пороли за дерзость. Это и была похоть?

– Верно, – кивнула монахиня. – Но ты ничего к ним не чувствовала?

– Нет, – прошипела Ронуин. – Подумаешь, рябые от оспы, вонючие недоростки, не умеющие даже с мечом как следует управиться! По-моему, я должна уважать человека, которому отдаст меня отец.

– Мудрое решение, детка. А теперь займемся арифметикой. Ты должна знать сложение и вычитание. Если твой муж отправится на войну, ты не позволишь управляющему плутовать. Мне сказали, что цифры ты знаешь, – так перейдем к делу. – Она показала два пальца: – Сколько?

– Два.

Монахиня подняла два пальца на другой руке:

– А здесь?

– Тоже два.

– Сколько всего?

Ронуин быстро сосчитала про себя.

– Четыре.

– Верно, дитя мое. Это называется сложением, – кивнула сестра Рэн, вынимая из принесенной с собой корзины странное сооружение с несколькими рядами деревянных бус на проволоке, которое и поставила на стол. – Это абака, счеты, Ронуин. Теперь смотри.