Текст книги "Мой полицейский"

– Они работают? – спросила я.

– Что?

– Копытца.

– Всегда работают. К тому времени, как я добираюсь до класса, все уже молчат как рыбы.

– Я могла бы обзавестись парой таких.

– Тебя достают, не так ли?

– Не совсем. – Я сделала паузу. – Элис Рамбольд, маленькая…

– Засранка?

Глаза Джулии заблестели и сузились. Она снова вынуждала меня засмеяться. Так я и сделала.

– Тебе определенно нужны копытца для Элис, – заключила она. Когда мы дошли до угла моей улицы, Джулия сжала мою руку и сказала: – Давай как-нибудь повторим.

С приближением весны я начала терять терпение. Том поцеловал меня в щеку и держал меня за руку, и каждую неделю мы виделись хотя бы раз, обычно в твоем присутствии. Но этого было недостаточно. Мама напомнила, что для меня еще не очень поздно. Пока нет.

Я не знала, когда именно должен наступить этот ужасный момент, момент, когда женщину начинают считать «старой девой». Каждый раз, когда я думала об этом, вспоминала о древних часах, отсчитывающих дни жизни. Многие девушки, с которыми я училась в школе, уже были замужем. Я знала, что у меня еще есть несколько лет в запасе, но если не буду осторожна, другие учителя будут смотреть на меня так, как они смотрели на Джулию – женщину, которой приходится работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, читающую слишком много книг и которую в субботу можно встретить с тележкой в магазине вместо детской коляски или с ребенком на руках, в брюках и, очевидно, не спешащую домой. Собственно, никуда не спешащую.

Конечно, сейчас это кажется невероятным, наверняка я и тогда слышала что-то о существовании этого фантастического зверя – деловой женщины (бога ради, это был почти 1960 год), но я также уверена, что меньше всего хотела бы быть одной из этих женщин. Так что я все больше паниковала, стоя перед классом и рассказывая им о приключениях Персефоны в подземном мире. Я попросила их нарисовать Деметру, несущую вместе со своей дочерью весну, посмотрела на голые деревья на детской площадке, их ветви, похожие на жилки, черные на фоне серого неба, и подумала: хватит ждать.

А потом все изменилось.

Был субботний вечер, и Том шел по направлению к дому, чтобы забрать меня. Это было первое изменение. Обычно мы встречались в галерее или в театре, но в эту субботу он обещал, что зайдет за мной. Я не сказала об этом маме и папе, потому что знала, что случится, если я это произнесу: мама будет весь день заниматься уборкой, готовить бутерброды, решать, какое из своих лучших платьев надеть, а папа – постоянно молчать, размышляя, какие вопросы задать Тому.

Весь день я делала вид, что читаю в своей комнате. Я повесила бледно-голубое платье из искусственного шелка на заднюю часть двери, готовая быстренько его надеть, и выглядело оно многообещающе. К нему очень подходил маленький синий кардиган из ангоры; это была самая мягкая вещь, к которой я когда-либо прикасалась. У меня не было кучи нижнего белья: никаких сатиновых бюстгальтеров, трусиков с рюшами или кружевных кофточек – поэтому я не могла выбрать ничего особенно заманчивого, хотя мне хотелось. Я сказала себе, что, если Том поцелует меня еще раз, сразу же пойду к Питеру Робинсону и куплю себе что-нибудь черное, говорящее само за себя и позволяющее мне стать любовницей Тома.

Несколько раз я была на грани того, чтобы спуститься вниз и объявить о том, что придет Том. Но не могла решить, что мне нравилось больше: поделиться столь важной информацией с родными или сохранить это в секрете.

Я все же дождалась семи, прежде чем встать у окна в родительской спальне, чтобы понаблюдать за происходящим на улице. Долго ждать не пришлось. Том появился через несколько минут, глядя на часы. Обычно он шел большим пружинистым шагом, но сегодня медлил, посматривал в окна, когда проходил мимо. Тем не менее, когда он двигался, было в нем что-то плавное, и я прижала занавеску к лицу и втянула в себя ее плесневый запах, чтобы успокоиться.

Я снова выглянула в окно в надежде, что Том поднимет глаза и поймает меня за шпионажем, но вместо этого он поправил куртку и потянулся к нашему молотку. Внезапно мне захотелось, чтобы на нем была его форма, чтобы родители могли открыть дверь полицейскому.

Посмотрев на себя в зеркало матери, я увидела, что мои щеки покраснели. Голубое платье поймало свет и вернуло его мне, и я улыбнулась самой себе. Я была готова. Он пришел.

С лестницы я услышала, как папа открыл дверь, и до меня донесся следующий разговор.

Папа (покашливая):

– Привет. Чем могу помочь?

Том (голос легкий, вежливый, каждый слог тщательно продуман):

– Марион здесь?

Папа (пауза, слишком громко):

– А ты кто такой?

Том:

– Извините. Я должен был представиться. Я Том Берджесс, друг Марион. Вы, должно быть, мистер Тейлор?

Папа (после долгой паузы, кричит):

– Филлис! Марион! Том здесь! Это Том! Тогда входи, мальчик, входи.

Снова кричит на лестницу:

– Это Том!

Я медленно прошла по лестнице, зная, что Том и папа стоят внизу и смотрят, как я спускаюсь.

Мы все молча посмотрели друг на друга, потом папа провел нас в гостиную, где мы обычно собирались только на Рождество и когда из Суррея приехала шикарная сестра отца Марджори. Здесь пахло лаком и углем и было очень холодно.

– Филлис! – крикнул папа. Мы с Томом на мгновение посмотрели друг на друга, и я увидела тревогу в его глазах. Несмотря на прохладу в комнате, его лоб блестел от пота.

– Ты брат Сильви, – заявил папа.

– Верно.

– Марион говорила нам, что ты работаешь в полиции.

– Боюсь, что так, – сказал Том.

– Не за что извиняться, только не в этом доме, – сказал папа, включая торшер, и взглянул на Тома: – Тогда садись, мальчик. Ты заставляешь меня нервничать.

Том балансировал на краю диванной подушки.

– Мы все время говорили Марион: «Пригласи Тома на чай», – но она никогда не слушала. И вот ты пришел.

– Мы должны идти, папа. Мы опоздаем в галерею.

– Филлис! – Папа встал у двери, загораживая нам выход. – Пусть твоя мама сначала познакомится с Томом. Мы ждали этого, Том. Марион заставила нас ждать целую вечность.

Том кивнул и улыбнулся, а затем вошла мама с накрашенными губами и пахнущая лаком для волос.

Том встал и протянул руку, которую мама взяла и держала, глядя ему в лицо.

– Что ж, – сказала она, – вот и ты.

– Вот и он, – повторил папа, и мы все посмотрели на Тома, который внезапно громко рассмеялся. В этот момент никто не подхватил его смех, и я увидела, как на лбу папы начали собираться морщины, но потом мама захихикала. Это был высокий звенящий звук, который мы слышали нечасто.

– Вот и я, – сказал Том, и мама еще раз хихикнула.

– Разве он не красивый и высокий, Билл? – сказала она. – Ты, должно быть, хороший полицейский.

– Я еще на испытательном, миссис Тейлор.

– Они от тебя не избавятся, не так ли? К тому же ты пловец. – Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. – Марион слишком долго прятала тебя от нас.

Я подумала, что она собирается игриво ударить его по груди, но вместо этого она похлопала меня по руке и застенчиво посмотрела на Тома, который снова засмеялся.

– Мы должны идти, – повторила я.

Когда мы шли по улице, я заметила, что мама и папа смотрят нам вслед, как будто не могут поверить, что такой человек, как Том Берджесс, был рядом с их дочерью.

Том сделал паузу, и мы закурили.

– Они были впечатлены, не так ли? – сказал он, встряхивая спичку.

Я торжествующе затянулась и резко выдохнула.

– Ты так думаешь? – невинно поинтересовалась я.

Мы засмеялись. Начинался Гранд-парад, и к центру города направлялись толпы поющих людей. Я взяла Тома за руку и не отпускала ее весь путь до «Астории». Я держала ее крепко, даже когда мы подошли к месту, где должны были встретиться с тобой. Но, как только оказались там, нигде тебя не увидели, и Том просто пошел дальше.

– Разве мы не встречаемся с Патриком? – спросила я, сдерживаясь.

– Нет.

– Мы встретимся с ним в другом месте?

Мимо нас протиснулся мужчина, задев плечо Тома.

– Смотри куда идешь! – крикнул он, и парень – на самом деле даже мальчик, моложе Тома, со смазанным чубом – повернулся и нахмурился. Том стоял твердо, глядя в ответ, пока тот не швырнул окурок на дорогу и не пошел дальше, пожав плечами.

– Патрик в эти выходные в Лондоне, – сказал Том.

Мы почти дошли до павильона. Его башни горели кремовым светом на фоне сине-черного неба. Я знала, что у тебя есть квартира в городе, Патрик, но мне не было известно, что ты останешься там на выходные. Ты все выходные проводил с нами.

Я не могла удержаться от улыбки, когда до меня дошел смысл сказанного Томом. Мы были одни. Без тебя.

– Пойдем выпьем, – сказала я, подводя Тома к «Королю и Королеве»[29]29
  Паб в Брайтоне.


[Закрыть].

Я была полна решимости делать то, что делают все нормальные молодые пары субботними вечерами, и притворилась, будто не слышу, как Том говорит, что он предполагал нечто другое. В любом случае там было ужасно громко; музыкальный автомат трещал, пока мы стояли возле бара и смотрели в свои напитки. Толпа прижимала нас друг к другу, и я хотела провести там всю ночь, чувствуя тепло Тома, стоявшего рядом, и наблюдая, как движутся мускулы его руки, когда он подносит к губам пинту бледного мягкого напитка.

Только я глотнула джин с тоником, как Том наклонился ко мне и сказал:

– Пойдем куда-нибудь еще? Я подумал, возможно…

– Я еще не допила, – возразила я. – Как Сильви?

Я хотела, чтобы разговор не касался тебя, Патрик. Я не хотела знать, почему ты был в Лондоне и что ты там делал.

Том допил пинту и поставил стакан на стойку.

– Пойдем, – сказал он. – Здесь не получится поговорить.

Я смотрела, как он уходит. Он не оглядывался и не ждал меня на пороге. Он просто сказал о своих желаниях и ушел. Я проглотила остаток джина с тоником. Холодная волна алкоголя пронеслась по моим внутренностям.

Я не понимала, в какой ярости была, пока не вышла на улицу и не увидела Тома. Но через секунду все внутри сжалось, и мое дыхание участилось. Я почувствовала, как рука напряглась, дернулась, и я знала, что если я сейчас не закричу, то, скорее всего, ударю его. Я остановилась и крикнула:

– Что, черт возьми, с тобой не так?

Том удивленно уставился на меня блестящими глазами.

– Разве мы не можем выпить как нормальная пара?

Он посмотрел вверх и вниз по улице. Я знала, что прохожие смотрят на меня и думают: «Рыжая. Они все одинаковые». Но было уже слишком поздно.

– Марион…

– Все, что я хочу, – это побыть с тобой наедине! Неужели я так много прошу? Все это делают!

Последовала долгая пауза. Мои плечи все еще были неподвижны, но рука расслабилась. Я понимала, что должна извиниться, но боялась, что если открою рот, то разревусь.

Том сделал шаг вперед, схватил меня за голову руками и поцеловал в губы.

Теперь, оглядываясь назад, я думаю: неужели он сделал это только для того, чтобы заставить меня замолчать? Чтобы предотвратить дальнейшее публичное унижение? В конце концов, он был полицейским, хоть и находился на испытательном сроке, и, вероятно, не воспринимался всерьез местным криминалом. Но тогда эта мысль не приходила мне в голову. Я была так удивлена, когда почувствовала губы Тома на своих – так внезапно, так настойчиво, – что ни о чем не думала. И это было такое облегчение, Патрик, просто почувствовать перемену. Позволить себе раствориться, как в таких случаях говорят, в поцелуе. И это было похоже на таяние. Освобождение. Это скольжение по ощущениям чужой плоти.

После этого мы мало говорили. Просто, обнявшись, гуляли по набережной под порывами морского ветра. В темноте я могла разглядеть белые вершины волн: поднимающиеся, перекатывающиеся, распадающиеся. Мальчики на мотоциклах мчались по Марин Драйв[30]30
  Название набережной Брайтона.


[Закрыть], давая мне повод крепче прижиматься к Тому каждый раз, когда кто-то проезжал мимо. Я понятия не имела, куда мы идем, даже не думала о нашем направлении. Достаточно было прогуляться вечером с Томом, мимо перевернутых рыбацких лодок на берегу, подальше от яркого шума пирса, в сторону Кемптауна[31]31
  Район в Брайтоне.


[Закрыть]. Том больше не целовал меня, но я иногда позволяла своей голове опереться на его плечо, пока мы шли. Тогда я была очень благодарна тебе, Патрик. Я даже подумала, что, может быть, ты уехал намеренно, чтобы дать нам немного побыть вдвоем. Должно быть, ты сказал ему: «Отведи Марион куда-нибудь. И, бога ради, поцелуй ее наконец!».

Я почти не замечала, куда мы идем, пока мы не добрались до Чичестер-Террас[32]32
  Фешенебельная улица в Брайтоне с видом на море.


[Закрыть]. На широких тротуарах было тихо и пусто. Это место не изменилось с тех пор, как ты уехал: тихая солидная улица, где глянцевые двери отделены от тротуара. У каждой из них имеются пара крепких дорических колонн и лестница из черно-белой плитки. Медные молотки на этой улице сияющие и единообразные. Каждый фасад чисто белый, покрыт блестящей штукатуркой, а перила ровные и без сколов. В высоких окнах отражаются уличные фонари и редкие пробки на дорогах. Чичестер-Террас величественна, но сдержанна, без надменности Сассекс-сквер или Льюис-Крисент.

Том остановился и полез в карман.

– Разве это не?..

Он кивнул.

– Дом Патрика.

Он помахал связкой ключей перед моим лицом, быстро рассмеялся и вскочил по ступенькам к твоей входной двери.

Я последовала за ним, мои туфли издали приятный легкий звук, когда я прошла по плитке. Том открыл огромную дверь, и она заскользила по толстому ковру, показав коридор, оклеенный темно-желтыми обоями с узором из золотых трилистников, и красную ковровую дорожку, ведущую прямо вверх по лестнице.

– Том, что происходит?

Том приложил палец к губам и поманил меня наверх. На лестничной площадке второго этажа он остановился и долго возился с ключами. Перед нами была белая дверь, сбоку которой висела небольшая табличка с именами в золотой рамке: П. Ф. Хэзлвуд. Твоя дверь. Мы были возле твоей двери, и ключи были у Тома.

К тому моменту во рту пересохло, а сердце колотилось в груди.

– Том, – начала я снова, но он уже открыл дверь, и мы оказались в твоей квартире.

Он позволил двери закрыться, не зажигая свет, и в какой-то момент я подумала, что ты все-таки там, и Том сейчас закричит: «Сюрприз!», а ты, моргая, выйдешь в коридор. Ты, конечно, будешь шокирован, но быстро возьмешь себя в руки и станешь тем обычным добрым человеком, предлагающим напитки и приветствующим нас. Мы будем разговаривать до рассвета, сидя на стульях, и слушать благодарности. Но, кроме дыхания Тома, ничего не было слышно. Я стояла в темноте, и моя кожа покрылась мурашками, когда я почувствовала, что Том приближается ко мне.

– Его здесь нет? – прошептала я.

– Нет, – сказал Том. – Здесь только мы.

В первый раз, когда Том поцеловал меня, он так сильно прижался губами к моим, что я почувствовала его зубы; на этот раз его губы были мягче. Я просто протянула руку, чтобы обнять его за шею, когда он отстранился и включил свет.

Его глаза были очень голубыми и серьезными. Он смотрел на меня так долго в твоем коридоре, и я купалась в напряжении этого взгляда. Я хотела лечь и заснуть в нем, Патрик.

Затем он усмехнулся.

– Ты должна взглянуть на это, – сказал он. – Ну давай же. Я тебе покажу.

Я в изумлении последовала за ним. Мое тело все еще было одурманено этими взглядом, этими поцелуями. Помню, что в твоей квартире было очень тепло. Уже тогда у тебя было центральное отопление, и мне пришлось снять пальто и кардиган из ангоры. Радиаторы гудели и тикали, горячие настолько, что могли обжечь.

Первой остановкой была огромная гостиная, разумеется. Эта комната казалась больше, чем весь мой класс, с окнами от пола до потолка. Том носился, щелкая огромными настольными лампами, и все это происходило в каком-то мягком свете: пианино в углу; диван «Честерфилд» с горой подушек; кремовые стены с множеством картин, некоторые из них с подсветкой; камин из серого мрамора; люстра со стеклянными лепестками цветов, а не хрустальными каплями. И (Том представил его широким жестом) телевизор.

– Том, – сказала я, пытаясь сделать голос строгим, – тебе придется мне это объяснить.

– Разве это не невероятно? – Он снял спортивную куртку и бросил ее на кресло. – У него есть все.

Он был по-детски удивлен и взволнован.

– Все! – повторил он, снова указывая на телевизор.

– Я удивлена, что у него есть телевизор, – сказала я. – Я бы подумала, что он против такого рода вещей.

– Он считает важным не отставать от новых веяний.

– Держу пари: он не смотрит телевизор.

Выглядел он впечатляюще: шпон ореха, с вырезанными завитками сверху и снизу экрана.

– Откуда у тебя ключи от его квартиры? – спросила я.

– Может, выпьем?

И Том открыл твой коктейльный шкафчик с длинными рядами бокалов и бутылок.

– Джин? – предложил он. – Виски? Бренди? Коньяк?

– Том, что мы здесь делаем?

– Может, «Мартини»?

Я нахмурилась.

– Давай, Марион. Не веди себя как школьный учитель и выпей хотя бы бренди. – Он протянул мне стакан. – Здесь здорово, не правда ли? Ты же не скажешь, что тебе здесь не нравится.

И он улыбнулся так широко, что мне пришлось присоединиться к нему. Мы сидели вместе на диване, смеялись и терялись в твоих подушках. Добравшись до края сиденья, я пристально посмотрела на Тома.

– Итак, – сказала я, – в чем дело?

Он вздохнул.

– Все хорошо. Правда. Патрик в Лондоне, и он всегда говорил, что я могу использовать это место, пока его нет…

– Ты часто сюда приходишь?

– Конечно, – сказал он, делая большой глоток из своего стакана. – Ну ладно. Иногда.

Наступила пауза. Я отставила бренди на твой журнальный столик рядом со стопкой художественных журналов.

– Эти ключи – твои?

Том кивнул.

– Как часто ты…

– Марион, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать мои волосы, – я так рад, что ты здесь. Все нормально, поверь. Патрик хотел бы, чтобы мы пришли сюда.

Было что-то странное, что-то нетомовское в его голосе, некая театральность, которую я в то время списывала на нервы. Я взглянула на наше отражение в высоком окне: мы выглядели почти как интеллигентная молодая пара, окруженная со вкусом подобранными артефактами и качественной мебелью, которая наслаждалась напитками субботним вечером. Пытаясь отогнать ощущение, что все это происходит в неправильном месте, с неправильным человеком, я быстро допила и сказала Тому:

– Покажи мне другие комнаты.

Он отвел меня на кухню. У тебя были полка для специй – помню, я впервые видела такую – и двойная раковина с сушилкой, а стены выложены светло-зеленой плиткой. Том не мог перестать указывать мне на вещи. Он открыл верхнюю дверцу большого холодильника.

– Морозильная камера, – сказал он. – Разве ты не хотела бы такую?

Я сказала, что хочу.

– Знаешь, он отличный повар.

Я удивилась, а Том открывал все твои шкафы и показывал мне их содержимое в качестве доказательства. Там были медные сковороды, глиняные миски, набор стальных разделочных ножей, один с изогнутым лезвием, который Том назвал mezzaluna[33]33
  Полумесяц (ит.)


[Закрыть], бутылки с оливковым маслом и винным уксусом, книга Элизабет Дэвид[34]34
  Elizabeth David – британская писательница-кулинар.


[Закрыть] на полке.

– Но ты тоже готовишь, – сказала я. – Ты же служил.

– Не так, как Патрик. Пирог и пюре – это все, что я умею.

– Мне нравится такая еда.

– Простые вкусы, – сказал Том, улыбаясь, – для школьного учителя.

– Верно, – сказала я, открывая холодильник. – «Фиш энд чипс»[35]35
  Fish and chips – неофициальное национальное блюдо Британии. Рыба, обжаренная во фритюре, и картофель фри.


[Закрыть] меня устраивают. Что у него здесь?

– Он сказал, что-нибудь оставит. Ты голодна?

Том потянулся через меня за тарелкой с холодным цыпленком в панировке.

– Хочешь? – Он взял крыло и обглодал косточку. – Это вкусно, – сказал он, протягивая мне тарелку, его губы блестели.

– Должны ли мы?.. – спросила я. Но моя рука уже была на ножке.

Том был прав: было вкусно; крылышки легкие и хрустящие, мясо невероятно жирное.

– Вот и все! – Глаза Тома все еще были дикими. Он брал кусочек за кусочком и постоянно восхищался элегантностью твоей кухни, вкусом твоей курицы, нежностью твоего бренди.

– Давай посмотрим, что есть еще, – сказал он. И мы стояли там, на твоей кухне, глотали твою еду, пили твой алкоголь, облизывая наши маслянистые пальцы, и хихикали.

После этого Том взял меня за руку и повел в другую комнату. К тому времени я выпила уже прилично и, двигаясь, испытала странное ощущение, оттого что окружающее пространство не успевает за мной. Мы не пошли в твою спальню, Патрик (хотя я хотела бы сказать тебе, что именно туда мы и пошли). Мы оправились в гостевую спальню. Она была маленькой и белой, с односпальной кроватью, первоцветами на покрывале, простым зеркалом над узким камином и шкафом, вешалки которого позвякивали в пустом пространстве, когда мы шли по полу. Простая практичная комната.

Все еще держась за руки, мы стояли возле кровати, ни один из нас не осмеливался смотреть прямо на нее. Лицо Тома стало очень бледным и серьезным; его глаза больше не были дикими. Я вспомнила о том, каким большим, здоровым и веселым он был на пляже и в воде. Вспомнила свое видение о нем как о Нептуне и почти рассказала ему об этом, но что-то в его глазах заставило меня замолчать.

– Ладно, – сказал он.

– Ладно.

– Хочешь еще выпить?

– Нет. Спасибо.

Я задрожала.

– Холодно? – спросил Том, обнимая меня. – Уже поздно, – сказал он. – Если хочешь уйти…

– Я не хочу уходить.

Он поцеловал мои волосы, и, когда его пальцы коснулись моей щеки, они задрожали. Я повернулась к нему лицом, и кончики наших носов соприкоснулись.

– Марион, – прошептал он, – я не делал этого раньше.

Меня шокировали эти слова, и я даже подумала, что он, возможно, разыграл невинного ради меня, чтобы я чувствовала себя лучше из-за собственной неопытности. Не может быть, чтобы никого не было за все то время, пока он был в армии.

Пишу это сейчас, представляя, как он признается мне в своей слабости, и снова наполняюсь любовью к нему. Что бы он ни говорил еще, осмелиться признать это было большим достижением.

Конечно, я понятия не имела, как реагировать на его признание, и поэтому мы стояли вот так, нос к носу, очень долго, как будто примерзли друг к другу.

В конце концов я села на кровать, скрестила ноги и сказала:

– Все в порядке. Нам не нужно ничего делать, не так ли?

Конечно, я, скорее, надеялась, что это подтолкнет его к действию.

Вместо этого Том подошел к окну, сунул руки в карманы и уставился в темноту.

– Мы могли бы еще выпить, – рискнула я.

Тишина.

– Я прекрасно провела время, – сказала я.

Тишина.

– Еще немного бренди?

Тишина.

Я вздохнула.

– Полагаю, уже поздно. Может, мне лучше уйти?

Затем Том повернулся ко мне лицом, закусил губу и выглядел так, словно собирался расплакаться.

– В чем дело? – спросила я.

В ответ он встал рядом со мной на колени и, обхватив меня за живот, положил голову мне на грудь. Он так сильно прижался ко мне, что я подумала, что вот-вот упаду на кровать, но мне удалось удержаться в вертикальном положении.

– Том, – сказала я, – что происходит?

Но он ничего не ответил. Я прижала его голову к своей груди и погладила по волосам, мои пальцы скользили по его красивым локонам, проводя по коже головы.

Я говорю тебе, Патрик: какая-то часть меня хотела дернуть его, швырнуть на кровать, сорвать с него рубашку и повалить свое тело на его. Но я осталась на месте.

Он сел на корточки, щеки его покраснели, а глаза сияли.

– Я хотел, чтобы тебе было хорошо, – сказал он.

– Мне хорошо. Действительно хорошо.

Наступила еще одна долгая пауза.

– И я хотел, чтобы ты знала… что я чувствую.

– Что, Том?

– Я хочу, чтобы ты была моей женой, – сказал он.