Текст книги "Выход из мрака"

Глава 5

– Он остановился в «Перекрестке», – сказал начальник полиции Бадди Лоулер. – Судя по описанию, которое дал мне портье, возможно, это Джонни Мак.

– Значит, он зарегистрировался под именем Джонни Мака Кэхилла? – Джеймс Уэйр хотел просто подтверждения того, что услышал от старого друга. – И заплатил за неделю вперед?

– Какова вероятность, что это в самом деле Джонни Мак? – Бадди расхаживал по натертому дубовому паркету в обшитом панелями кабинете в особняке Грэхемов. – Мы оба знаем, что пятнадцать лет назад он отправился на корм рыбам. Как он мог выжить после той трепки, тем более найти силы доплыть до берега? Он был живучим, как кошка. – Джеймс налил себе шотландского виски из бутылки, которую держал на письменном столе.

Указав на нее подбородком, спросил:

– Тебе плеснуть?

– Нет. Мне нужна ясная голова, пока я окончательно не выясню, кто такой этот наш гость.

– А что делать, если он окажется Джонни Маком? – Джеймс поднес стакан к губам и отпил глоток.

– Допустим, это он, – предположил Бадди. – Он не казал сюда носа пятнадцать лет. Какой смысл ему теперь возвращаться?

– Уэс Стивене сказал, что этот человек – кто бы он там ни был – звонил ему, расспрашивал об убийстве Кента, о Лейн и Уилле. Возможно, он узнал правду о мальчике.

– Откуда он мог узнать, черт возьми? – Бадди распустил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Разве что поддерживал отношения скем-то из Ноблз-Кроссинга все эти годы.

– С тем самым кем-то, кто, возможно, помог ему пятнадцать лет назад, – сказал Джеймс. – С тем, кто знает, как мы обошлись с ним.

– Не спеши с выводами. Мы ничего не знаем наверняка. Не знаем даже, действительно ли этот человек Джонни Мак Кэхилл.

– Знаем. – Джеймс допил виски, поставил стакан и утер пот со лба тыльной стороной ладони. – Он был из тех, кого так просто не убьешь. Надо было понять, что он остался жив. Если он доплыл до берега, почти любая женщина в городе помогла бы ему. – Я знаю одну, которая не стала бы ему помогать, —послышался женский голос.

Оба мужчины повернулись к открывшейся двери. Эдит Уэйр с кривой улыбкой на плотно сжатых губах вошла в кабинет. Худощавая, невысокая, со спадающими до подбородка каштановыми волосами, шестидесятилетней она не выглядела.

– Много подслушала? – спросил Джеймс.

– О, дорогой, не расстраивайся, я давно уже знаю твои мелкие грязные секретики. Вы слишком уж тщательно скрывали, что Джонни Мак мертв. И, в конце концов, я обратилась со своими подозрениями к Кенту однажды вечером, когда он выпил чуточку лишнего.

– Что же не сказала… – Джеймс злобно взглянул на жену.

– Мисс Эдит, обещаю, кто бы ни был этот человек – Джонни Мак Кэхилл или кто-то, назвавшийся его именем, – он не создаст проблем вашей семье, пока я начальник полиции.

Эдит сжала плечо Бадди, ее изящные красные ногти впились в ткань мундира.

– Знаю, что на тебя можно положиться. Но если этот человек в самом деле воскресший из мертвых Джонни Мак, я предлагаю повременить, выяснить толком, что у него на уме. Возможно, он вернулся для мести.

Когда Джеймс тяжело вздохнул, а Бадди ударил кулаком правой руки по левой ладони, Эдит обратила взгляд к портрету, висящему над изукрашенным антикварным столом. Джон Грэхем позировал, обняв за плечи сына. Их сына. Джона Кента Грэхема.

– А может, Джонни Мак приехал за Уиллом, – задумчиво произнесла она.

– Или чтобы помочь Лейн, – сказал Бадди. – Если он знает об Уилле, то может знать, что она сделала для этого мальчика.

Эдит опустила руку и провела кончиками пальцев по выпуклости на мундире от наплечной кобуры, с которой он никогда не расставался.

– Кто-то в этом городе все время знал, где находится Джонни Мак, и теперь вызвал его в Ноблз-Кроссинг. Мы должны принять меры, чтобы Джонни Мак не задержался надолго, не успел создать осложнений. Тебе будет нетрудно найти способ заставить его исчезнуть. Предупреди откровенно, что в Ноблз-Кроссинге он также не нужен, как и пятнадцать лет назад.

– А если он и слышать ничего не захочет? – возразил Бадди.

– Давай не будем опережать события, – ответила Эдит. – Выясним сначала, что это за человек, и будем из этого исходить.

* * *

– Дождь пойдет. – Лилли Мэй убирала посуду с кухонного стола. – Костями чувствую.

– Хорошо бы, – ответила Лейн. – А то так жарко и душно, что на улице я просто задыхаюсь.

– Не представляю, как вы можете говорить о погоде, будто у нас все в порядке!

Уилл отодвинулся от стола вместе со стулом, подскочил и, громко топая, выбежал.

– Присмотри за ним. – Лилли Мэй указала подбородком на дверь комнаты мальчика. – И зачем только Шарон написала то письмо Кенту? Хоть бы представила, что ее признание принесет Уиллу, вам и…

Лейн обняла за плечи домработницу. Уже много лет у них с Лилли Мэй были особые отношения, более близкие, чем у многих матерей с дочерьми. Уже пятнадцать лет их связывают две тайны, одна из которых раскрылась несколько месяцев назад, когда скончалась Шарон, дочь Лилли Мэй.

– Может, она и поступила дурно, но, думаю, сделала это из лучших побуждений.

Лейн прижала Лилли Мэй к себе, потом направилась к комнате сына.

Уилл стоял перед окнами, выходящими на Магнолия-авеню. Лейн подошла к нему, но не коснулась его. Она хорошо знала вспыльчивость мальчика и дала ему достаточно времени, чтобы остыть.

Улица лежала в ранних вечерних тенях. Жаркий ветерок колыхал листву на деревьях, окаймляющих широкую кирпичную дорожку возле дома. Построенного ее предками еще до Гражданской войны. Доставшегося ей в наследство от родителей.

Единственный способ остаться в своем уме, когда весь мир помешался, – сохранить порядок вокруг, занимаясь повседневными делами.

Лейн посмотрела на сына, которому посвятила жизнь. Уже не мальчик, еще не мужчина. Четырнадцатилетний, настолько хрупкий и уязвимый, насколько могут быть только очень юные, невинные. Ее бедный милый ребенок. Уже не невинный. Кент отнял у него невинность, когда бессердечно лишил его корней и безжалостно поколебал его самосознание.

– Чей я сын? – спросил он, лежа в ее объятиях и плача в день гибели Кента.

– Ты мой, – ответила она. – Мой.

– Наша жизнь никогда уже не будет больше нормальной, так ведь? – Голос Уилла дрожал от волнения. Уже низкий, хрипловатый, как у его отца.

Когда Уилл сплетал длинные, тонкие пальцы и принимался сгибать их и разгибать, Лейн наблюдала за этой нервозной манерой и вспоминала другого молодого человека, который совершал те же движения пальцами, испытывая волнение или неловкость.

– Ты прав. Наша жизнь больше не будет прежней, —ответила она. – Но мы когда-нибудь забудем о случившемся и…

– Почему не позволяешь мне сказать правду о том, что произошло в тот день? – Уилл взглянул в глаза матери.

– Ты не знаешь, что тогда произошло. Полицейские понимают, что потрясение от смерти Кента вызвало у тебя частичную потерю памяти.

– Я знаю, что ты не убивала па… Кента. Мы оба знаем, что тебя даже не было там, когда я обнаружил его мертвым. – Черные глаза Уилла увлажнились. – Разреши мне сказать шефу Лоулеру то, что я помню.

– Нет! – Лейн взяла его большую руку в свою маленькую и ободряюще сжала. – Уилл, мы уже не раз говорили об этом. Если скажешь Лоулеру то, что помнишь, создастся впечатление, что Кента мог убить ты. А мы знаем, что это невозможно, правда?

– Так ли, мама? Знаем ли? Если я ничего не могу вспомнить после того, как нанес ему удар, то как…

– Ты один раз ударил Кента, – напомнила Лейн Уиллу. – Один-единственный. Ты помнишь, как отбросил после этого биту. А вскрытие ясно показало, что Кента били и били. Кто-то подобрал твою бейсбольную биту и убил его. – Взяв Уилла за плечи, она с силой затрясла мальчика. – Слышишь? Ты не убивал его?

– А кто же тогда?

Встав на цыпочки, чтобы дотянуться до подростка, Лейн обняла его.

– Не знаю. Но уверена, что не ты.

– А я уверен, что не ты. – Он пылко, крепко обнял мать.

Лейн погладила его темные прямые волосы, касавшиеся воротничка рубашки. Они напоминали шелк. Блестящие, мягкие, почти иссиня-черные в льющемся из окон вечернем свете.

Она мягко оттолкнула его.

– Почему не поможешь Лилли Мэй наводить порядок в кухне? Она была бы рада твоему обществу.

– Я извинюсь перед ней. Она в последнее время много вынесла из-за меня и не заслуживает моего гнева.

Губы Уилла изогнулись в улыбке. Лейн погладила его по щеке, потом слегка подтолкнула к двери.

– Не заслуживает, – согласилась она. – Лилли Мэй страдала не меньше нас с тобой. И она никого на свете не любит так, как тебя.

– Да, знаю. Я… я…

– Иди помоги ей. Можешь ничего не говорить. Она поймет.

Когда Уилл ушел на кухню, Лейн опустилась в громадное кожаное кресло, где любил сидеть ее отец. Она все еще тосковала по родителям и, видимо, всегда будет тосковать. Смерть отца из-за нелепого несчастного случая по вине пьяного водителя напоминала ей, что человеческая жизнь очень коротка и очень, очень драгоценна. Выйдя из вызванного горем отупения после смерти Билла Нобла, она осознала две вещи. Во-первых, что ее мать, после полученных в автокатастрофе травм ведущая чуть ли не растительный образ жизни, нуждается в постоянной заботе. Полтора года она, Лилли Мэй и несколько персональных медсестер заботились о всех потребностях Селесты Нобл. Она тихо скончалась во сне, когда дочь сидела рядом. Во-вторых, что нельзя продолжать жизнь в браке с Кентом. Они оба были несчастны, и Кент с каждым годом становился все более несносным. Он не бил ее, но донимал словесно, превращая их жизнь в ад. И где-то в душе ее таился страх перед ним, потому что она не могла забыть, как однажды Кент обошелся с ней.

Хотя Кент был не лучшим отцом, он любил Уилла, а мальчик обожал Кента, подобно многим мальчикам, боготворящим отцов. Обожание Уилла кончилось, едва он услышал, как Кент бранит ее.

А любовь Кента к Уиллу – в тот день, когда он получил письмо Шарон Хикмен.

Почему Шарон не унесла свой секрет в могилу? Почему, умирая, ощутила угрызения совести? Может, она и облегчила собственное бремя вины, но тем самым обрекла на адскую жизнь всех остальных. Уилла. Кента. Лилли Мэй. Ее. И даже родных Кента.

Лейн с детства учили, что лгать грешно. А грехи требуют наказания и искупления. Она не представляла, каким тяжелым будет наказание за их ложь. И каким дорогим искупление. Уилл был невинным ребенком, который не должен страдать за грехи взрослых. Но он страдал больше всех. Терял все. Он уже лишился единственного отца, которого знал. А теперь, если ее арестуют, будут судить за убийство Кента и признают виновной, лишится и матери.

В тихом доме отчетливо раздался мелодичный звонок в дверь. Лейн поднялась и пошла к прихожей.

– Я посмотрю, кто там! – крикнул Уилл, выбежав из кухни.

Лейн кивнула и повернулась, направляясь обратно в комнату. Но что-то остановило ее. Какое-то сжатие в животе, какое-то предчувствие – что-то неладно. Она оглянулась, когда Уилл открыл парадную дверь.

– Добрый вечер, – послышался низкий, хрипловатый мужской голос. – Лейн Нобл по-прежнему живет здесь?

– Да, но теперь она Лейн Грэхем, – ответил мальчик. – Кто вы?

– Уилл! – пронзительно крикнула Лейн. Когда сын обернулся, явно испуганный, то отступил чуть вправо, открыв ей вид на переднее крыльцо. Дверной проем заполнял собой рослый, плечистый мужчина в желто-коричневой ковбойской шляпе. Он переменился. Стал старше. Крохотные морщинки окружали его глаза и губы.

– Что такое, мама? – спросил Уилл.

– Ничего, – ответила она. – Этот человек приехал повидаться со мной. Иди на кухню, скажи Лилли Мэй, пусть сварит еще кофе.

Уилл неуверенно повиновался, оставив ее наедине с призраком из прошлого.

– Привет, Лейн, – сказал мужчина.

– Привет, Джонни Мак.

Глава 6

– Кто там у парадной двери? – спросила Лилли Мэй.

– Не знаю. Какой-то рослый человек в ковбойской шляпе, – ответил Уилл. – Мама сказала, он приехал повидаться с ней, и отправила меня передать вам, чтобы вы сварили еще кофе. Интересно, кто он?

– Рослый? В ковбойской шляпе? – Сердце Лилли Мэй учащенно забилось. Значит, ее молитвы услышаны? – Черноволосый, смуглый? Лет тридцати шести?

– Да; пожалуй, это описание к нему подходит. Я не успел его толком рассмотреть.

Передав поручение, Уилл повернулся, собираясь уйти из кухни. Едва он взялся за дверную ручку, Лилли Мэй бросилась к нему и схватила за руку. Мальчик удивленно раскрыл рот, глаза его округлились.

– В чем дело? – спросил он.

– Не ходи туда, не мешай маме. У нее с этим человеком личное дело.

– Вы знаете, кто он, да?

Лилли Мэй еще крепче сжала руку мальчика, который был ей дороже жизни. В этом древнем мире он был для нее всем. Сын Лейн… Она знала, что мисс Лейн не вынашивала его, не рожала, но все равно он был ее ребенком. Как если б она произвела его на свет. И она, и Лейн любили Уилла, жертвовали ради него, оберегали, как только могли. Но, в конце концов, не смогли оберечь его от правды. Или от мстительной ярости Кента!

– Кажется, знаю, – призналась Лилли Мэй, выпуская руку Уилла из цепкой хватки. – Я вызвала его, чтобы он помог твоей матери.

– Он адвокат? Думаете, сумеет защитить маму лучше, чем Джеймс?

– Давай подождем, пусть ответит на твой вопрос мама.

Уилл сощурился, и выражение его лица стало совершенно таким, какое она сотни раз видела у Джонни Мака, когда он был мальчиком и юношей. Гневного, озлобленного молодого человека. Но он имел право быть таким. Жизнь сдала ему скверные карты, и он играл ими в меру своих способностей.

– Терпеть этого не могу! – процедил сквозь зубы Уилл. – Опять секреты! Вся моя жизнь – противные, грязные секреты.

– А ну перестань. – Лилли Мэй погрозила мальчику костлявым пальцем. – В твоей жизни нет ничего ни противного, ни грязного. Слышишь? Как говорила твоя мама, ты один невинный в этой беде.

Лицо мальчика густо покраснело.

– Может, не такой уж и невинный. Может, это я тот, кто… кто…

Лилли Мэй схватила его за плечи и встряхнула:

– Чтоб я не слышала больше от тебя такой ерунды. Предоставь мне, маме и… и тому человеку, – она указала в сторону передней, – управляться со всем. Мы не допустим, чтобы с тобой что-то стряслось. Больше уже ничего не случится.

– Тот человек… – Уилл повторил ее движение головой, – какое он имеет к нам отношение? С какой стати он будет помогать маме и вам управляться с делами?

– Потому что обязан твоей маме жизнью. – Лилли Мэй выпустила Уилла, потом вздернула подбородок и расправила плечи. – Он вернулся в Ноблз-Кроссинг уплатить давний долг.

– А как мама спасла ему жизнь?

Лилли Мэй увидела любопытство в глазах мальчика. Что будет плохого, если она расскажет ему о Джонни Маке, о том, что случилось в тот давний сентябрьский вечер, не раскрывая кровного родства этого человека с Уиллом? Рано или поздно Уиллу придется это узнать, но пусть Лейн решает, когда сказать мальчику, кто этот незнакомец, и представить друг другу отца и сына.

– Сядь сюда, посиди, пока я буду варить кофе. – Лилли Мэй жестом велела ему сесть за кухонный стол. – Побудь со мной, и я расскажу тебе, как твоя мама привела в дом едва не утонувшего человека, которого сильно избили и бросили в реку Чикасо.

Сосредоточив все внимание на предстоящем рассказе, Уилл выдвинул дубовый стул и сел.

– Когда это случилось? Сколько лет было маме? Лилли Мэй улыбнулась. Она могла убить двух зайцев одним выстрелом – задержать Уилла на кухне, чтобы Лейн могла поговорить с Джонни Маком, и вместе с тем дать ему какое-то представление о прошлых отношениях Лейн с его родным отцом.

Возясь с кофеваркой, Лилли Мэй перенеслась мыслями к тому вечеру почти пятнадцать лет назад, когда Лейн втащила Джонни Мака в заднюю дверь. Она никогда не видела более удручающего зрелища. Лицо Джонни Мака было так покрыто синяками и кровью, что она не сразу узнала его. Джонни Мака хотели убить. Только нападавшие не учли силы парня, его решимости и живучести. Он вырос сильным, крепким, необузданным. Убить такого человека нелегко.

– Этот человек… в общем, он был тогда еще мальчишкой, но крепким… и делал вещи, которые разозлили кое-кого из мужчин в Ноблз-Кроссинге.

– А что он делал?

– Не перебивай. К тому же часть этой истории только для взрослых, тебе придется подождать совершеннолетия, чтобы слушать ее.

Своим комментарием Лилли Мэй заслужила прелестную улыбку мальчика. Эти улыбки с четырнадцать лет согревали ее сердце и будут согревать, пока она не умрет, Для этого мальчика она была готова на что угодно.

– Рассказывайте, – сказал Уилл. – Только не пропускайте то, что только для взрослых, делайте это благопристойным, ладно?

– Делать благопристойным? – Лилли Мэй улыбнулась. – Ну так вот, этот молодой человек ухаживал за женщинами, принадлежавшими другим мужчинам. Он был сущим сердцеедом, и твоя мама любила его с четырнадцати лет. С твоего возраста.

– Тогда почему вышла замуж не за него, а за Кента? Улыбка Уилла исчезла при воспоминании о человеке, который так жестоко отверг его.

– Это особая история, но главным образом потому, что этот человек давно уехал из города, – до того, как мама вышла за Кента. – Лилли Мэй сделала паузу, глубоко вздохнула и продолжила рассказ: – Твоя мама тогда проводила много времени у реки. Думала. Мечтала. – Лилли Мэй указала большим пальцем в заднюю часть дома. – Любимым ее местом был старый лодочный сарай. В общем, в тот вечер она пошла туда, и догадайся, кого обнаружила на берегу едва не утонувшим и так избитым, что не мог стоять?

– Этого человека, в которого была влюблена с четырнадцати лет?

– Вот-вот. Она помогла ему подняться на ноги и едва ли не волоком дотащила его до задней двери этого дома. Потом позвала меня. Мы отвели его в мою комнату, то была единственная спальня в цокольном этаже. Мисс Лейн хотела вызвать врача, но он сказал: «Нет, не вызывайте никого». И сообщил нам, что его пытались убить.

– Кто пытался? – спросил Уилл, сидя на краешке стула, глаза его округлились от любопытства.

– Мне он не говорил, но, думаю, сказал твоей маме. А у меня были свои подозрения.

– Как же он поправился без врача? – спросил мальчик. – И как дедушка и бабушка Нобл отнеслись к тому, что он находится в их доме?

– Твоего дедушки не было в городе, он так и не узнал, что мисс Лейн спасла этого молодого человека. Твоя мама и я ухаживали за ним, как только могли. Он был очень крепким и полным решимости не умирать. Думаю, ему сохранили жизнь планы мести… и твоя мама.

– Как его зовут? – Уилл посмотрел прямо в глаза Лилли Мэй.

– Лучше пусть мама тебе скажет.

Мальчик резко повернулся и злобно взглянул на закрытую кухонную дверь.

– Это Джонни Мак Кэхилл, так ведь? Тот подонок, сучий ублюдок, про которого Кент сказал, что он мой настоящий отец!

* * *

Лейн много лет мечтала об этой минуте. Джонни Мак Кэхилл возвращается – возвращается к ней. Но время шло, от него не приходило ни весточки, и она перестала мечтать. Прежняя любовь к Джонни Маку постепенно стала переходить в ненависть. Было ясно, что, куда бы ни уехал, какую бы жизнь ни вел, он забыл о ней. И с каждым годом становилось все легче и легче винить его в своем несчастье. Но теперь неожиданно, через пятнадцать лет, он вернулся собственной персоной. Что когда-то было бы сбывшейся мечтой, теперь оказалось кошмаром наяву. Перед ней стоял воплощенный дьявол. Олицетворенное искушение. Мечта каждой женщины. И гибель каждой женщины. «Почему теперь. Господи? Почему теперь?»

– Давно не виделись, – произнес Джонни Мак низким, соблазнительным, протяжным южным голосом, сняв ковбойскую шляпу. – Ты даже красивее, чем мне помнилось.

Лейн стало жарко, лицо у нее вспыхнуло. Комплимент Джонни Мака всегда вызывал у нее трепет внутри. Если все остальное в их отношениях изменилось, то это осталось прежним; «Не верь ни единому его слову, – предостерег какой-то внутренний голос. – Он соблазнитель. Искуситель. Сердцеед».

– Не хочу показаться грубой, – сказала Лейн, в полной мере та вежливая, учтивая южная красавица, какой ее воспитала мать, – но почему ты здесь? Что делаешь в Ноблз-Кроссинге?

«Ты клялся, что никогда не вернешься – скорее рак на горе свистнет. Почему передумал?»

Она старалась не пялиться на него, не оценивать его физических достоинств. Но с таким потрясающим мужчиной, как Джонни Мак Кэхилл, оказалось невозможным не любоваться его большим, поджарым телом и грубовато-красивым лицом. Небрежно одетый в джинсы и темную хлопчатобумажную рубашку, он походил на рабочего, принарядившегося, чтобы провести вечер в городе.

Где же он был столько времени, чем занимался? И почему пятнадцать лет спустя появился этим вечером на ее пороге?

– Даже не предложишь присесть? – Он смотрел из прихожей в сторону гостиной.

– Это светский визит? – спросила Лейн, внутри у нее все трепетало, нервы были на пределе.

– Не знаю какой, – признался он. – Может быть поиск истины.

Лейн едва удержалась, чтобы не ахнуть. Он знает? Как-то разузнал об Уилле? Но как, спустя столько лет?

Возможно ли, чтобы весть об убийстве Кента дошла до него там, где он теперь живет? Может, он приехал не из-за Уилла? Может, не знает, что у него есть сын? Может, вернулся в Ноблз-Кроссинг, чтобы помочь ей? Если да, то поздновато. Если б она что-то значила для него, он давно бы вернулся за ней.

– Какую же истину ты ищешь? – Лейн вздернула подбородок – пусть только посмеет заикнуться об Уилле. При мысли о сыне она посмотрела на закрытую кухонную дверь и взмолилась, чтобы Лилли Мэй задержала мальчика, пока она не сможет избавиться от незваного гостя.

– Боишься, что мальчик подслушивает наш разговор? – Губы Джонни Мака изогнулись в соблазнительной улыбке, которую Лейн прекрасно помнила. Стало быть, он знает, что у нее есть ребенок, но что, собственно, ему известно об Уилле?

– Да, – призналась она. – Пока не узнаю, зачем ты вернулся сюда через пятнадцать лет, я не хочу, чтобы мой сын встречался с тобой.

– Разумно.

Не сказав больше ни слова, Джонни Мак полез в задний карман и достал бумажник. Вынул оттуда сложенный листок бумаги, развернул его, внутри оказались газетная вырезка и маленькая фотография. Протянул все ей. Взгляды их встретились. Под ложечкой у нее засосало от дурного предчувствия. Она взяла дрожащими пальцами протянутое. Фотография Уилла. Прошлогодний школьный снимок. Под ложечкой засосало еще сильнее. Он был точь-в-точь похож на Джонни Мака, вплоть до потрясающей улыбки. Разве мог Джонни Мак, увидев фотографию, не понять, что это его сын?

Лейн торопливо взглянула на газетную вырезку и узнала в ней материал с первой полосы об убийстве Кента, опубликованный в местной газете. «Геральд» она владела вместе с мисс Эдит. Лейн обратила внимание на последнюю вещь в руке. Листок линованной бумаги из тетради, на котором написаны две короткие фразы: «Приезжай домой. Ты нужен своему сыну».

К горлу ее подступила желчь. Колени ослабли. Она закрыла глаза, защищаясь опущенными веками от правды. Джонни Мак знает, что Уилл его сын!

– Разговаривать здесь нельзя, – сказала она, аккуратно сложила бумаги и вернула ему. – Нам нужно поговорить с глазу на глаз там, где наверняка никто не сможет подслушать.

Джонни Мак глянул мимо нее в коридор, ведущий к кухне:

– Хорошо. Где и когда? Чем раньше, тем лучше. В голове у Лейн теснилась тысяча разных мыслей. Даже не подумав, она выпалила:

– Завтра. Встретимся там, где скажешь.

– Я остановился в «Перекрестке», – сказал Джонни Мак. – В какое время?

В «Перекрестке» останавливались только те, кому лучшая гостиница была не по карману. Этот мотель был немногим лучше крысиной норы. Лейн решила, что Джонни Мак не особенно разбогател за последние годы.

– В десять.

Он кивнул, но взгляд его оставался прикованным к ее лицу. Лейн чувствовала, что он хочет сказать еще что-то, коснуться ее. Пожать ей руку. Стиснуть плечи. Или еще как-то. Установить личный контакт. Она не могла этого допустить. Не смела.

Лейн неуверенно шагнула назад, подальше от него. Джонни Мак был самым опасным молодым человеком, какого она знала, и теперь стал гораздо опаснее. В нем появилась какая-то уверенность, какой пятнадцать лет не было. Что придавало ему ауру самоуверенности, пришедшую на смену маске дерзкой бравады, которую он носил в юности?

– Завтра в десять в «Перекрестке», – сказал он. – И не бойся меня, Лейн. Уж кому-кому, а тебе я не причиню никакого зла.

Прежде чем она успела ответить, Джонни Мак повернулся. Она бросилась за ним, когда он уже открыл дверь и вышел на крыльцо. Задержалась, не решаясь подходить слишком близко. И, встав в дверном проеме, окликнула его:

– Джонни Мак?

Тело его напряглось. Но когда он оглянулся, его соблазнительная улыбка была на месте.

– Да?

– Я не посылала этого письма. – Она с трудом сглотнула. – Я понятия не имела, где… – И внезапно умолкла, услышав за спиной шаги. Отступила назад и захлопнула дверь перед лицом Джонни Мака.

Еще не оборачиваясь, она поняла, что Уилл вышел из кухни. Он встал перед ней, взгляд его был вопрошающим.

– Ушел он?

– Да, ушел, – ответила Лейн.

– Это Джонни Мак Кэхилл, так ведь?

– Да. – «Помоги нам всем, Господи, да, Джонни Мак Кэхилл. Твой отец. И мой погубитель».

– Хорошо, что ты его выставила. Я больше не хочу видеть этого человека!

Уилл пронесся мимо нее, длинные ноги быстро возносили его по винтовой лестнице на второй этаж. Лейн поспешила за ним, но остановилась на середине лестницы.

– Уилл!

Стук хлопнувшей двери раскатился у нее в ушах. Она села на ступеньку, ее охватило чувство безнадежности. Сколько еще может вынести ее сын? Не предел ли это? Она должна беречь его от всех и всего, способного причинить ему вред. В том числе и от Джонни Мака.

– Джонни Мак ушел? – Лилли Мэй стояла у подножия лестницы.

Лейн посмотрела на тощую старушку, единственную ее наперсницу в течение пятнадцати лет:

– Ты отправила это письмо Джонни Маку? Вытянувшись, как гордый собой солдат, Лилли Мэй ответила:

– Да, я. Уилл, даже если пока не понимает этого, нуждается в отце – в родном отце. И вы, признаете это или нет, тоже нуждаетесь в Джонни Маке. Вам нужна поддержка сильного мужчины, если хотите сражаться и выиграть эту битву. А Джонни Маку уже давно пора оплатить долг.

* * *

Эдит Уэйр распахнула дверь в комнату Мэри Марты. Джеки Камминге подскочила из кресла перед телевизором и приветствовала хозяйку дома сердечной улыбкой:

– Входите, мисс Эдит.

Джеки чуть ли не раскланивалась перед ней. Эдит любила подобострастие в обслуге. Собственно говоря, ценила его во всех взаимоотношениях, даже в браке. Подчинить своей воле она не смогла только двух людей. Первого мужа Джона Грэхема. И его незаконного отпрыска Джонни Мака Кэхилла.

Эдит жестом велела Бадди Лоулеру следовать за ней, когда зашла в обитель дочери, комнату, почти не изменившуюся с тех пор, когда Мэри Марте было двенадцать лет. Пастельные тона, кружева, девчоночьи безделушки, Французская мебель в провинциальном стиле и ниша в стене, заполненная куклами.

– Как мисс Мэри Марта? – спросила Эдит.

– Слегка поужинала, – ответила Джеки. – И вот уже час спокойно сидит в кресле-качалке.

Эдит повернулась к своему ребенку. Тридцатитрехлетнему. Единственному после смерти Кента. Мэри Марта обладала невинной, обманчивой красотой. Безупречно белая кожа. Рыжевато-белокурые волосы до талии. И светло-карие глаза, словно бы неспособные видеть реальный мир.

– Что у нее в руках?

– Кукла, – ответила Джеки. – Мисс Мэри Марта весь день носила ее на руках. А вечером укачивала ее и пела ей. Думаю, это ничего. Не вижу ничего плохого, что она играет с куклой.

– Да, конечно. – Эдит закусила губу. Ничего плохого в том, что ее психически неуравновешенная дочь в тридцать три года играет с куклой, будто шестилетняя. Но, взглянув на персональную медсестру, Эдит сказала: – Можете устроить перерыв, мисс Каммингс. Бадди и я немного посидим с Мэри Мартой.

– Хорошо, мэм. Спасибо. Я не прочь покурить.

– Только не в доме, – сказала Эдит. – После смерти мистера Грэхема здесь не курят. Когда он скончался, я в тот же день сожгла все его коробки сигар.

– Пойду на заднее крыльцо.

Джеки кивнула начальнику полиции в знак приветствия и вышла.

Эдит медленно подошла к дочери и остановилась позади кресла-качалки.

– Она такая со дня похорон Кента. Я надеялась, к этому времени ее состояние улучшится.

Мэри Марта раскачивалась в деревянном кресле-качалке. Держа куклу величиной с младенца на руках, она напевала над ней вполголоса, словно мать над ребенком.

Эдит погладила дочь по голове.

– Боюсь показывать ее психиатру. Бог весть что она может сказать.

– Тогда будем заботиться о ней, пока она не станет прежней. – Бадди опустился на колени перед Мэри Мартой и мягко, ласково заговорил: – Как себя чувствуешь, милая? Говорят, ты слегка поужинала. Это хорошо. Тебе нужно есть побольше. Набираться сил. Как только поправишься, поедем вместе к Мексиканскому заливу, будем собирать на пляже раковины, как в прошлый раз, когда мы были там.

Мэри Марта, не обращая на него внимания, продолжала напевать и укачивать куклу. Она явно не замечала ничего вокруг. Бадди протянул руку и погладил щеку куклы. Мэри Марта прижала куклу к груди, словно подумала, что Бадди хочет ее отнять.

– Не забирай моего ребенка! Не забирай моего ребенка!

Трогательный крик Мэри Марты кольнул сердце матери. Эта трагедия была ее виной. Все было ее виной. Но поздно было пытаться помочь Мэри Марте. И поздно каяться. Самое большее, что она могла делать теперь, – оберегать свою дочку.

– Нет-нет, милая, – сказал Бадди. – Все хорошо. Я не хочу забирать ребенка у тебя.

Он встал и отвернулся, но Эдит успела разглядеть слезы на его глазах. Если кто на свете и любил Мэри Марту, то это Бадди. Он был влюблен в нее с детства, привязанность его к ней была трогательной. Для Мэри Марты Бадди был готов на все. В этом смысле она завидовала дочери.

Эдит стиснула верх спинки кресла-качалки с такой яростью, что костяшки пальцев побелели. Сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, кивнула на кушетку возле камина и сказала:

– Присядь, Бадди. Побудем здесь еще несколько минут. Одно наше присутствие слегка успокоит ее, тебе не кажется?

Бадди кивнул и сел на кушетку. Взгляд его был печально обращен на Мэри Марту.

– Думаете, можно говорить при ней? То есть она не поймет, о чем речь?

– А что ты хотел мне сказать? – спросила Эдит.

– Видите ли, у нас не было возможности обсудить создавшееся положение из-за похорон Кента и состояния Мэри Марты.

– И какое положение создалось?

Эдит подошла к туалетному столику, взяла серебряную щетку для волос, вернулась и снова встала за спиной кресла дочери.

– Прежде всего Лейн – главная подозреваемая в убийстве Кента. Как вам хочется, чтобы мы повели это дело? Арестовывать ее или нет?

– Ах ты вот о чем. – Эдит провела щеткой по волосам Мэри Марты и пожалела, что не находила для этого времени, когда дочь была ребенком. – Лейн обманывала Кента. Отравляла ему жизнь, и ради чего? Ради ребенка, которого, как она знала, зачал Джонни Мак Кэхилл. Даже если она и не наносила ударов, приведших к гибели, ее роль в этом обмане помогала убить Кента задолго до того, как он скончался.