Текст книги "Автобиография духовно неправильного мистика. Философия мага"

Представьте себе мою жизнь – много лет я скитался по всей Индии, а в меня бросали камни, старые ботинки, ножи. Вы еще не знаете, что такое индийские железные дороги и залы ожидания. Страшно подумать, как живут в Индии. Повсюду грязь, уродство, убожество, но люди к этому привыкли. Все эти годы я страдал не меньше, чем Иисус на кресте. А может даже больше, потому что он провисел всего несколько часов. А если в тебя стреляют, то все кончается очень быстро. Но быть бродячим философом в Индии очень тяжело.

* * *

Мир изменился очень сильно. Каких-то триста лет назад мир был просто огромным. Если бы Гаутама Будда пожелал обратиться ко всему человечеству, у него бы ничего не вышло, потому что тогда не было современных средств связи. Люди жили в разных мирах, практически изолированных друг от друга. И все было просто.

Иисус был евреем и потому обращался к своим сородичам, а не ко всему миру. Верхом на осле он просто не смог бы объехать весь мир. Даже маленькую Иудею обойти – это уже был подвиг. Люди мало что знали. Многие даже не подозревали о существовании каких-то других стран и уж тем более континентов.

Гаутама Будда в Индии, Лао-цзы в Китае, Сократ в Афинах – все они жили примерно в одно и то же время, но никогда не слышали друг о друге.

До технической революции, до появления транспорта и средств связи на земле было огромное количество отдельных миров. Их жители практически никогда не задумывались о существовании своих соседей. Но когда люди начали все больше и больше узнавать друг друга, мир стал постепенно уменьшаться. Однако с нынешним миром не справился бы ни Будда, ни Иисус, ни Моисей, ни Конфуций. Их взгляды были слишком привязаны к местности, их культура была слишком узкой.

Нам повезло: наш мир стал настолько крошечным, что все уголки планеты теперь тесно связаны. Как ни старайся, ты уже не можешь жить исключительно интересами той местности, откуда ты родом. Поневоле приходится учитывать весь мир. Изучая конфуцианство, ты не можешь не знать и о Кришне, и о Сократе, и о Бертране Расселе. Если не воспринимаешь мир как единое целое, если не учитываешь вклад всех гениев человечества, ты уже не можешь понять современного человека. Пропасть между тобой и им будет слишком велика – двадцать пять веков, двадцать веков… ее невозможно преодолеть.

Есть только один способ хоть как-то сократить разрыв – тебе нужно понять, что ты уже не можешь довольствоваться лишь тем, что знаешь, и простым выражением своих знаний. Тебе нужно преодолеть себя и научиться говорить на всех языках мира.

Изучение человеческого гения с разных сторон требует огромных усилий, но вместе с тем это невероятно интересно. Если внутри тебя горит огонь понимания, ты легко можешь свести все к единому знаменателю. И такой синтез должен охватить не только религиозных мистиков – это лишь полдела. Все художники, музыканты, танцоры и поэты, а также и все их творения должны сосуществовать вместе. Нужно учитывать всех, кто внес в нашу жизнь что-то новое, чем-то обогатил человечество. Однако никто никогда не считал людей искусства и то, что они делают, чем-то духовным.

И все же важнее всего – развитие науки. В прошлом наука стояла особняком от религии и искусства. Да и науки-то как таковой не было. Но теперь благодаря научному прогрессу наша жизнь изменилась в корне, и наш мир уже никогда не станет прежним.

На мой взгляд, наука, религия и искусство неразрывно связаны и образуют единый треугольник. И хотя эти области совершенно разные, и люди религии, искусства и науки говорят на разных языках и порой противоречат друг другу, тем не менее, их разрозненность поверхностна. Когда проникаешь в самую суть, то понимаешь, что они – всего лишь грани единого целого.

Вот я всю жизнь и пытаюсь делать то, что почти невозможно.

Когда я учился в университете, многих удивлял мой выбор предметов. Я был студентом философского факультета, но одновременно посещал семинары и по физике, и по химии, и по биологии.

– Зачем тебе химия, если ты собираешься стать философом? – удивленно спрашивали преподаватели.

– Я не собираюсь становиться химиком, – отвечал я. – Я просто хочу знать, какой вклад в научный прогресс внесли химики, чего достигли физики, о чем говорит биология. Мне не нужны подробности, мне лишь нужно знать главное.

Впрочем, на лекции я ходил редко, большую часть времени я проводил в библиотеке. Преподаватели спрашивали:

– Чем ты занимаешься там целыми днями?

Дело в том, что сотрудники библиотеки часто на меня жаловались. По утрам я появлялся в читальном зале первым, а вечерами меня приходилось выпихивать оттуда чуть ли не силой. Я просиживал там все дни напролет и читал книги не только по философии. Я рылся на всех полках, во всех отделах, читал книги на самые неожиданные темы.

И я отвечал:

– Трудно объяснить, но в будущем я намерен свести все, в чем есть хоть малая толика истины, в единое целое. Я хочу, чтобы жизнь людей стала всеохватной, чтобы она была основана не на противоречиях и спорах, а на умении человека смотреть вглубь и видеть суть вещей, чтобы люди учились на лучших достижениях всех сфер человеческого знания и мудрости.

Меня считали сумасшедшим, потому что такая непосильная задача, которую я выбрал, кого хочешь сведет с ума. Но эти люди не знали, что безумие мне не грозит, потому что я уже давно жил в состоянии вне ума и был простым наблюдателем.

Ум – это тонкий и сложный механизм, подобный компьютеру. Но какие бы великолепные вычислительные машины ни создавали люди, ни одна из них не сравнится с человеческим умом. Мозг человека способен вместить в себя знания из книг, собранных во всех библиотеках мира. А представьте себе, что лишь в одной библиотеке Британского музея хранится столько книг, что если выложить их одну за другой, то получившийся ряд трижды обойдет вокруг земного шара! И это только одна библиотека! В Москве и Гарварде есть библиотеки не меньше, а то и больше. Но любой человек может запомнить все, что говорится в этих книгах. В мозге миллиарды клеток, и каждая из них способна сберегать миллионы единиц информации. Разумеется, от такого обилия сведений любой свихнется. Любой, кроме того, кто уже отстранился от собственного ума. Если не умеешь медитировать, безумие тебе гарантировано. В этом мои преподаватели были правы. Но они не знали, сколько усилий я трачу на медитацию.

Вот я и читал самые неожиданные книги, самые странные священные писания со всех уголков нашей планеты. И при этом я был наблюдателем, потому что я уже обрел свой дом, мне нечего было искать в этих книгах, нечему учиться. Я читал с совершенно другой целью. Я хотел, чтобы мое послание миру было универсальным, свободным от узости местечкового сознания. И я рад, что мне это удалось.

Люди любят меня, они называют меня «Мастером всех Мастеров». И делают они это с большой любовью. Что до меня, то я считаю себя обычным человеком, которому хватило силы и мужества остаться независимым, противостоять условностям, не принадлежать ни к одной религии, ни к одной политической партии, ни к одной организации, ни к какой нации и расе. Я делаю все возможное, чтобы оставаться собой и ни от кого не зависеть. Это дало мне невероятную целостность, уникальность и подлинность, а заодно и неземное блаженство.

Однако чтобы быть таким, мне нужно было много чему научиться. Любому, кому захочется стать Мастером после меня, все равно придется пройти огромный путь, иначе он не сможет называться Мастером. Он так и останется исключительно в рамках своей культуры, станет индийским гуру, или христианским миссионером, или мусульманским муфтием, но не Учителем всего человечества. Да, после меня трудно будет стать Мастером!

* * *

Просветленный человек очень глубоко понимает людей. Он постиг себя и потому знает, в каком ужасном состоянии пребывает все человечество. Ему жаль людей, он полон сострадания. И он не расплачивается злом за зло – прежде всего потому, что никогда не обижается. Кроме того, он сопереживает другим и потому не испытывает к обидчикам никакой враждебности.

Однажды в Бароде со мной произошел такой случай. Я выступал перед большим собранием народа. Одного мужчину, сидевшего в первом ряду, мои слова так задели, что он вышел из себя, полностью потерял контроль над собой и швырнул в меня туфлей. В тот миг я вспомнил, как студентом играл в волейбол. Я поймал туфлю и попросил бросить мне вторую. Мужчина растерялся. Я сказал:

– Бросайте вторую. Что мне делать с одной? Если уж вам так хочется мне что-то подарить…

Но он чего-то ждал, и тогда я добавил:

– Чего вы ждете? Бросайте мне вторую туфлю, я же не смогу ходить в одной, правда? Да и вам одной не обойтись. А эту я вам не отдам, потому что не собираюсь платить злом за зло! Так что бросайте мне и вторую туфлю.

Мужчина был в шоке. Он не мог поверить. Во-первых, он сам от себя не ожидал такого поступка, потому как был человеком приличным, известным ученым, исследователем санскрита, пандитом. Ему не пристало так себя вести. И все же это произошло. Вот она – власть подсознания. Если бы я поступил в соответствии с тем, на что рассчитывало его подсознание, все было бы в порядке. Но я попросил его бросить мне вторую туфлю, и он был сражен наповал. Он был потрясен. Я обратился к его соседу:

– Помогите ему снять вторую туфлю. Я так просто не отстану. Мне нужны обе. Представляете, я как раз думал о том, чтобы купить себе новую пару, но раз этот парень такой щедрый!..

А туфли действительно были совсем новые.

Вечером тот мужчина пришел ко мне, встал на колени и попросил прощения.

– Я уже давно обо всем забыл, – сказал я. – Я нисколько не обижен, за что мне вас прощать? Чтобы простить, сперва нужно рассердиться. А я нисколько не злился, наоборот, мне понравилось. Здорово получилось! Вам удалось разбудить тех, кто заснул на лекции. Вообще, я подумал, что это отличная идея: в следующий раз я специально посажу в зале своих людей, чтобы они время от времени швыряли в меня обувью и будили спящих! Во всяком случае, это поможет слушателям быть хоть немного внимательнее. Так что я вам очень благодарен.

Потом он долгие годы писал мне письма: «Прошу вас, простите меня! Я буду писать, пока не получу прощения».

Но я отвечал ему: «Прежде всего меня нужно разозлить. Простить вас означает, что я обиделся. Как я могу вас простить? Это вы меня простите, что я не могу на вас обижаться и поэтому мне вас не за что прощать, – простите меня!» Не знаю, простил он меня или нет, но, очевидно, он меня позабыл, потому что больше не пишет.

* * *

Я бы очень не хотел, чтобы мое имя хоть как-то связывали с понятием «религия». Взять хотя бы ее историю. Она отвратительна и демонстрирует лишь деградацию человечества, а это ужасно. И речь идет не о какой-то конкретной религии. Одно и то же повторяется по всему миру: человека эксплуатируют во имя бога. Поэтому когда меня причисляют к той или иной религии, я чувствую себя неуютно. Впрочем, есть и другая проблема: в жизни человеку все же иногда приходится решать, что именно он ненавидит.

В молодости, когда я учился в университете, и потом, когда я преподавал, меня называли атеистом, нерелигиозным человеком, противником любой морали. Такова была моя позиция, и такой же она остается и сейчас. Я нисколько не изменил своих взглядов. Однако репутация человека неверующего и аморального создавала немало трудностей. Мне было сложно, практически невозможно общаться с людьми. Аморальность, безверие и многое другое в том же духе – все это создавало практически непроницаемую стену между мной и окружающими. Честно говоря, я бы таким и остался, для меня это вовсе не было проблемой, но мешало рассказывать о своих переживаниях, делиться с другими своим опытом.

Если только люди слышали, что я атеист и не признаю никакой морали, они тут же начинали относиться ко мне с большой настороженностью. Я не верю в бога, не верю в существование ада и рая – этого было достаточно, чтобы обходить меня стороной. Даже людям образованным. Я работал в университете, и вокруг меня было много преподавателей, ученых, исследователей, разумных и толковых людей. Но и они избегали меня – им не хватало смелости отстаивать собственные убеждения, им было нечего мне противопоставить.

А я спорил везде и всюду: на улицах, в университете, в магазинах – везде, где можно было с кем-то поговорить. Я безжалостно критиковал религию и пытался освободить людей от чуши, которую она навязывала. Но в результате я оказался в одиночестве, словно остров среди людей. Никто не хотел со мной говорить. Даже здороваться со мной считалось опасным – никто не знал, к чему это приведет. В конце концов, я решил действовать иначе.

Я обнаружил, что каким-то странным образом люди, которых занимает поиск истины, рано или поздно обращаются к религии. Но, поскольку я имел репутацию атеиста, они думали, что нам не о чем разговаривать. И ведь это были люди, действительно заинтересованные в познании истины. Именно они могли бы отправиться вместе со мной в путешествие по неизведанным мирам. Но у них уже была своя религия, своя секта или философия, а меня они считали неверующим. И между нами стоял непреодолимый барьер. Но именно таких людей я искал.

Конечно, вокруг меня были люди, не относящие себя ни к какой религии, но они и не были искателями. Их занимала обыденность: как заработать больше денег, как стать великим политиком, например, премьер-министром или президентом. Их волновали лишь материальные блага и престиж. Такие люди мне были не нужны, а им было не нужно то, что я мог им предложить. Человеку, жаждущему стать премьер-министром, не нужна истина. Если бы ему предложили на выбор истину и пост премьера, он без колебаний выбрал бы министерскую должность. А про истину сказал бы так: «К чему торопиться? Впереди целая вечность. А вот заполучить портфель премьера когда еще удастся? Не каждому выпадает такое счастье. Истина – она же доступна всегда и для всех. Так что когда-нибудь я обязательно займусь ее поисками. Но сначала давайте позаботимся о мимолетном, преходящем. Это похоже на прекрасный сон! Настоящая действительность никуда не денется, а чудесный сон так короток».

Их занимали лишь сны, мечты и воображение. То были «не мои» люди. С ними я тоже не мог общаться, потому что наши интересы были диаметрально противоположными. Я как-то пытался увлечь их за собой, но им было глубоко наплевать и на религию, и на поиски истины, и вообще на все по-настоящему важное.

Люди же, которых все это действительно интересовало, уже были либо христианами, либо индуистами, мусульманами или буддистами. Они придерживались той или иной идеологии, той или иной религии. И я понял, что мне нужно сыграть с ними в эту игру: притвориться человеком религиозным. Иного выхода не было. Только так я мог встретиться с настоящими искателями.

Ненавижу религию и всегда ненавидел, но мне пришлось о ней говорить. Однако то, о чем я говорил под вывеской «религия», было совсем не то, что люди обычно вкладывают в это понятие. Это была просто моя стратегия. Я говорил о боге, о религии, о спасении, о мокше, но вкладывал в эти слова свое собственное видение. И мне удалось привлечь людей. Ко мне начали приходить.

И только через несколько лет я смог освободиться от репутации атеиста-негодяя. Но люди слушают исключительно слова, совершенно не вникая в их суть. Они понимают лишь буквальное значение, глубинного содержания они не замечают. И я обратил их собственное оружие против них! Я комментировал религиозные писания, одновременно придавая им особый смысл.

Все то же самое я мог сказать и без всяких священных текстов, и было бы куда проще, потому что тогда я говорил бы с людьми напрямую. Нет смысла брать себе в помощники Кришну, Махавиру или Христа и приписывать им слова, которых они никогда не говорили. Но такова уж человеческая глупость! Ведь то же самое я говорил и раньше, только тогда никто не хотел меня слушать. Теперь же вокруг меня собираются тысячи людей, пришедших поучаствовать в беседе о Кришне.

Какое мне дело до Кришны? Что он такого для меня сделал? Какая связь между мной и Христом? Если бы я встретил его в те времена, то непременно сказал бы ему: «Ты – фанатик, ты не в себе! Мне кажется, что распявшие тебя не были так уж неправы. У них просто не было другого выхода».

И у меня тоже не было иного выхода. Как только я начал говорить про Христа, меня стали приглашать в разные христианские семинарии и богословские академии. Но в глубине души я смеялся над ними, потому что эти глупцы искренне верили в то, что я опираюсь на слова Христа. Да, я действительно говорил его словами. Но вы ведь понимаете, что словами можно играть и придавать им любое значение? А они слушали и были убеждены в том, что именно это Иисус имел в виду. «Ты сделал для Иисуса больше, чем наши собственные миссионеры и священники», – говорили они.

Я их не разубеждал, зная, что ничего такого я для него не сделал, и что Христос сам, возможно, даже не понял бы, о чем я говорю. На самом деле, прикрываясь именем Иисуса, я говорил то же самое, что и раньше, но прежде ни одна христианская община, ни одна семинария или академия не пригласила бы меня к себе. Да что там говорить! Даже если бы я просто захотел войти к ним, они заперлись бы на замок и выставили бы охрану. Между прочим, так и было: мне не разрешали входить в центральный городской храм. Они заручились поддержкой местной полиции, и когда в храме шла служба, когда какой-нибудь индуистский монах читал проповедь, в дверях стоял охранник – на тот случай, если мне вздумается войти.

Я подошел как-то и сказал:

– Мне хочется послушать!

– Неужели? Всем известно, что, где бы ты ни появился, ты хочешь, чтобы слушали только тебя, – ответил полицейский. – Нас специально здесь ставят, чтобы тебя не пускать. Всех пускаем, а тебя нет. Сделай милость, не появляйся тут больше, чтобы нам не торчать здесь зря по три-четыре часа в день. И учти: пока идет служба, я буду охранять вход исключительно от тебя, от одного-единственного!

Но потом меня пригласили в тот самый храм. И вновь вход пришлось охранять с полицией, только теперь уже, чтобы избежать столпотворения! И тот же самый офицер сказал мне: «Ты странный человек! Раньше мы охраняли вход от тебя, а теперь от толпы, которая жаждет тебя слушать. Здание-то старое. Слишком много народу – может не выдержать!»

Внутри могло поместиться около пяти тысяч человек. Но на мое выступление народу набилось в три раза больше. Люди занимали балконы, и это было действительно опасно, потому что здание было древним, и балконы могли обрушиться – они не были рассчитаны на такое количество прихожан. Естественно, в следующие дни власти пропускали в храм строго ограниченное число желающих.

Это вызвало очередное недовольство. Офицер сказал: «Опять у нас из-за тебя проблемы! Твое выступление длится два часа, но люди приходят за два, за три часа до начала, чтобы успеть занять место. Странно все это! Я-то думал, что ты не веришь в бога».

Я наклонился и тихо сказал ему на ухо: «Так и есть. Только никому не рассказывай, тебе все равно не поверят. Я всегда буду против религии. И пока я жив, я буду делать все, чтобы люди поняли, насколько все религии лживы. Но не стоит об этом рассказывать, никто не станет тебя слушать. А уж если меня спросят, то я скажу, что ничего подобного не говорил».

Да, мне приходилось подстраиваться под людей, чтобы иметь возможность делиться с ними своими идеями. Я говорил о боге и в то же время утверждал, что слово «божественность» гораздо лучше, что оно вернее отражает действительность. Так я избавлялся от понятия «бог». Но благодаря тому, что мои беседы были посвящены богу, люди – настоящие искатели, которые отчаялись найти правду в той или иной религии и уже не верили в то, что им говорили их священники, – все больше и больше интересовались моими выступлениями. В итоге я собрал вокруг себя лучших людей – самые сливки всех религий!

Другого пути не было, иначе я не смог бы войти в их церкви, мечети и храмы, а они не пришли бы ко мне. Пары слов обо мне было достаточно, чтобы они закрывали передо мной двери. И я не мог их в этом винить. Я понимал, что мне нужно изменить тактику. И тогда я стал искать обходные пути. И я нашел. Все оказалось очень просто. Я подумал: «Говори на их языке, используй их слова, их писания. Ведь если ты стреляешь из чужого ружья, это не значит, что и патроны в нем должны быть чужие. Не важно, чье ружье, главное, патроны – мои! Ведь основную работу выполняет пуля, а не пистолет».

И все действительно было просто. Я использовал понятия индуизма, слова ислама, цитировал Библию и при этом вел свою игру.

Кроме простых людей, ко мне приходили и священнослужители самых разных религий: монахи-джайны, индуисты и буддисты, христианские миссионеры и пастыри – самая разношерстная публика. Вы не поверите, но… никто не видел, как я смеялся, потому что я хохотал внутри и мой смех был таким громким и заливистым, что даже можно было и не улыбаться. Я до сих пор рассказываю разные анекдоты и смешные истории, но сам не смеюсь только потому, что я всю свою жизнь превратил в шутку! Что может быть смешнее? Оказывается, так легко дурачить всех этих монахов и великих ученых! Они стали приходить ко мне и задавать вопросы, а мне оставалось лишь быть внимательным и переходить на их язык. Но между слов, между строк я вставлял то настоящее, чему хотел научить.

Этому искусству я научился у одного рыбака.

В детстве много времени я проводил на берегу реки. Там было чудесно. Я любовался удивительными восходами и закатами. Под густой сенью деревьев, ветви которых склонялись к самой воде, я укрывался от летнего зноя… А иногда просто залезал в прохладную речную воду и тут же забывал о жаре.

Однажды я сидел на берегу и смотрел, как утреннее солнце отражается в воде. Рядом со мной какой-то парень удил рыбу. Время от времени он доставал из банки насекомое и насаживал его на крючок… Вот как это происходит: рыба видит наживку и заглатывает ее, а вместе с ней и крючок. Рыба-то клюет на наживку, но тут же повисает на крючке, и ее можно вытаскивать из воды.

Глядя на этого парня, я подумал: «Вот как я могу привлечь народ на свою сторону. Сейчас они все по разным лагерям. Рядом со мной никого нет». Я действительно был один. Люди боялись одного лишь упоминания моего имени рядом со своим. Видя меня, они переходили на другую сторону улицы, чтобы никто не подумал, что они со мной заодно. Я считался человеком пропащим.

Но я нашел наживку. Я использовал их же слова. Поначалу все очень удивлялись. Те, кто знали меня давно и помнили, что раньше я был атеистом, не могли ничего понять. Они были в шоке. Я часто это замечал.

Однажды я выступал в исламском институте Джабалпура. Директором института был один из моих прежних учителей. Но он не знал, что именно я, его бывший ученик, должен был выступать у них в тот вечер. Просто кто-то сказал ему, что слышал мою речь о суфиях и остался в восторге: «Мы никогда не думали о суфиях с этой точки зрения. Вы должны пригласить этого удивительного человека. Это сделает честь нашему институту».

Если мусульманин начнет говорить о Библии, христиане будут польщены, их эго раздуется до небес. То же самое случится, если индуист или буддист упомянет Христа и начнет его восхвалять. А в Индии, где мусульмане и индуисты постоянно убивают друг друга, если немусульманин вдруг заговорит о суфиях, то мусульмане будут просто счастливы. И директор с удовольствием пригласил этого парня, то есть меня, выступить перед студентами. Я же принимал любые приглашения, потому что стремился найти «своих» людей, которые могли принадлежать к самым разным религиям.

Когда мой учитель понял, что выступать буду именно я, он очень удивился.

– Я, конечно, слышал о чудесах, – признался он, – но это действительно чудо из чудес! Ты говоришь о суфиях, об исламе, об основах исламской религии?!

– Вам я не стану врать, ведь вы были моим преподавателем, – ответил я. – На самом деле, я буду говорить о своей личной философии. Знаете, я просто научился время от времени вставлять кое-где слово «ислам» и все.

– Господи! – воскликнул он. – Что же делать? Там уже полно народу. А ты как был безобразником, так им и остался. Скажи, что ты пошутил. Знаешь, один из наших глубокоуважаемых преподавателей слышал твою речь о суфизме и очень тебя хвалил. Вот я тебя и пригласил.

– Он говорил искренне, – улыбнулся я. – Вам мое выступление тоже понравится. Но запомните: я всегда говорю только то, что хочу сказать, неважно, где я выступаю. Все ведь так просто: если меня приглашают буддисты, я лишь меняю несколько слов. Вместо суфизма говорю о дзен. Но суть моего выступления от этого не меняется. Главное – не забыть, с кем я говорю в данный момент.

И я выступил. Конечно, директор сел на свое место с самым несчастным видом, но как только он услышал мои слова, его лицо просветлело. После беседы он подошел ко мне, обнял и спросил:

– Ты, наверное, пошутил тогда в моем кабинете?

– А я всегда шучу, – ответил я. – Не принимайте это близко к сердцу.

– Ты – настоящий суфий! – воскликнул он.

– Да, люди считают меня суфием, – согласился я.

Как-то я выступал в Амристаре, Золотом Храме сикхов. Вообще, где бы я ни появлялся, люди постоянно спрашивали меня: «Почему вы носите бороду?» Я уже привык к этому вопросу, но мне нравилось каждый раз отвечать на него по-разному. В Золотом Храме, где я говорил о Нанаке и его послании миру, ко мне подошел один дряхлый сардар. Он коснулся моих ног и спросил:

– Сардар-джи, почему ты остригаешь волосы? – Это был неожиданный вопрос. Такого я еще не слышал. – У тебя чудесная борода, но зачем ты стрижешь волосы? Ты ведь такой набожный!

Чтобы стать сикхом, достаточно выполнить всего пять условий. Они очень просты. Любой может с ними справиться. Это так называемые «пять К», поскольку все слова начинаются с буквы «к». Кеш – что значит «волосы», катар означает «нож», карччха – «белье»… Кстати, я так и не смог понять этого требования. Что имеется в виду? Наверняка должно быть какое-то объяснение. Я спрашивал у сикхов и даже у самого главного их монаха: «Ну, с волосами и ножом все понятно: расти волосы и носи меч или нож. Но карччаха – какое философское значение имеет это понятие?»

«Никто никогда не задавал нам подобного вопроса, – удивленно разводили они руками. – Мы просто следуем этим правилам, и все».

И вот этот старый-престарый сардар думал, что я тоже сардар, потому что никогда прежде представители других религий не выступали в Золотом Храме. Такого еще не бывало. Естественно, он был удивлен тем, что я, такой духовный человек, стригу волосы. А на тот момент мне было всего лишь около тридцати.

И я ему ответил:

– У меня есть на это свои причины. Я пока не считаю себя умудренным сардаром и не хочу изображать из себя того, кем еще не стал. Поэтому я выполняю всего лишь четыре условия, а от пятого пока отказываюсь. Я обязательно отращу волосы, когда почувствую себя настоящим сардаром.

– Да, да, конечно, ты прав, – воскликнул старик. – Очень важно, чтобы люди не изображали из себя тех, кем они не являются. Ты – лучший сардар из нас всех! Мы-то думаем, что уже совершенны лишь потому, что соблюдаем пять условий.

Именно среди таких людей я и находил «своих». Это было совсем не трудно, скорее даже очень легко. Я говорил на их языке, использовал их понятия, цитировал их писания и при этом делился своими идеями. Разумные люди все тут же понимали и начинали собираться вокруг меня.

Я создал такие группы по всей Индии. После этого мне уже не нужно было говорить ни о сикхизме, ни об индуизме или джайнизме. Я и так говорил о них целых десять лет. Когда у меня появились свои люди, я постепенно прекратил говорить о религиях. Перестал я и путешествовать, в этом больше не было необходимости. Теперь у меня были свои люди. Когда им хотелось, они могли сами прийти ко мне.

Да, разговоры о религии были абсолютной необходимостью. Иначе я не смог бы увлечь людей своими идеями. Все они уже были распределены по отдельным миркам, двери которых закрыты для посторонних. Одни были христианами, другие – индуистами, третьи – мусульманами. Трудно найти человека, ищущего истину и не принадлежащего ни к одной религии. Среди закрытых «каст» я и искал «своих» людей. Но чтобы попасть в эти «касты», я должен был притвориться «их» человеком. Постепенно, шаг за шагом, я перестал изображать из себя религиозного деятеля и начал говорить на своем собственном языке. И по мере того, как я отказывался от их языка, мое послание становилось все четче и яснее.

В те же дни я был вынужден говорить от лица религии и рассуждать о боге. Это было неизбежно, другого варианта у меня не было. Не то чтобы я не пытался его найти – я пытался, но люди попросту избегали меня и запирали передо мною двери на все замки.

Даже мой отец поражался, и, возможно, больше, чем все остальные. Ведь он знал меня с самого детства и помнил, что я всегда был против религии и духовенства. Когда я начал выступать на религиозных собраниях, он спросил меня:

– Что происходит? Ты что, изменил свои взгляды?

– Нет, совсем нет, – ответил я. – Я изменил не взгляды, а стратегию. Иначе я бы не смог выступить на Международной индуистской конференции. Они не выпустили бы атеиста на сцену, а уж безбожника и противника морали – тем более. Но – видишь, они пригласили меня. И, прикрываясь религией, я высказался против нее.

На той конференции присутствовал Шанкарачарья, глава индуистской веры. Церемонию открывал король Непала, единственного на свете индуистского государства. Шанкарачарье пришлось туго: в своем выступлении я, по существу, саботировал саму идею конференции. Но я так все представил, что произвел большое впечатление на участников. Шанкарачарья ужасно злился. Он даже встал и попытался вырвать у меня микрофон. Но я сказал:

– Одну минуту, я уже заканчиваю.

Он дал мне ровно минуту – но я успел сказать, все хотел!

Я спросил у аудитории… В зале собралось не меньше ста тысяч человек. Я спросил их:

– На чьей вы стороне? Председатель может прервать мое выступление, и он это сделает, если захочет, но вы пришли сюда, чтобы выслушать разных людей, и если хотите слушать меня, то поднимите руку, а еще лучше – сразу обе руки, чтобы было хорошо видно.

Двести тысяч рук… Я посмотрел на старика Шанкарачарью и сочувственно покачал головой:

– Возвращайтесь, пожалуйста, на свое место. Вы больше не председатель. Двести тысяч рук только что отстранили вас от должности. Теперь я буду говорить столько, сколько захочу.