Текст книги "Ошо. Ключи к новой жизни. 9 книг"

Сейчас физики говорят, что в маленьком атоме содержится столько энергии – Хиросима и Нагасаки были уничтожены атомной энергией. А атом так мал – никто его еще не видел! Это вывод, заключение, но никто не видел атома. Со всеми изощренными инструментами, которыми сегодня располагает наука, никто не видел атома – такой маленький, и такая безграничная энергия.

Если у атома столько энергии, что сказать о человеке? Что сказать о небольшом пламени сознания в человеке? Если однажды это небольшое пламя разгорится, то обязательно станет бесконечным источником энергии и света. Именно так это случилось с Буддой, с Иисусом.

Каждый безмерно силен, потому что каждый безмерно божествен. Каждый силен, потому что каждый укоренен в Боге, в самом источнике существования. Помни это.

Человеческий ум склонен это забывать. Забывая это, ты становишься слабым. Становясь слабым, ты пытаешься найти какие-то искусственные пути стать сильным. Именно это делают миллионы людей. Что ты на самом деле ищешь в поисках денег? Что ты на самом деле ищешь в поисках власти, престижа, политического авторитета? Ты ищешь энергии, силы – в то время как сила на самом деле доступна прямо перед носом. Ты ищешь в неправильных местах.

Борец О-Нами, «Великие Волны»…

Все мы великие волны океана. Может быть, мы об этом забыли, но океан не забыл нас. Может быть, мы забыли это и понятия не имеем о том, что такое океан, – и все же остаемся в океане. Даже если волна забывает и становится слепой к океану, все же она остается океаном – потому что волна не может существовать без океана. Океан может существовать без волны – может быть, он может существовать без волны – но волна не может существовать без океана. Волна есть не что иное как взмах океана; это процесс, это не сущность. Это просто океан, наслаждающийся своим существом. Бог в своей радости населяет Землю; Бог в своей радости населяет существование. Это океан, ищущий океан, просто играющий. В нем безмерная энергия – что с ней делать?

Борец по имени О-Нами, «Великие Волны», был очень силен… Но эта сила возможна, лишь когда волна знает, что она волна великого, бесконечного океана. Если волна забывает это, она становится очень слабой. И наша «забывчивость» безмерна; наша память очень мала, очень крошечна – забывчивость безмерна. Мы продолжаем забывать. А то, что очень очевидно, забыть легче всего. То, что ближе всего, мы забываем легче всего. То, что всегда доступно, мы забываем очень легко.

Помнишь ли ты свое дыхание? Ты помнишь его, только если оно чем-то затруднено – у тебя простуда, трудно дышать или что-то еще; иначе кто помнит о дыхании? Именно поэтому люди помнят Бога, только когда они в беде. Иначе кому он нужен? А Бог ближе, чем твое дыхание, ближе к тебе, чем ты сам. Человек имеет тенденцию забывать.

Ты не замечал? Если у тебя чего-то нет, ты об этом помнишь. Когда что-то у тебя есть, ты забываешь, ты принимаешь это как должное. Лишь изредка люди становятся способны помнить Бога. Помнить то, от чего мы никогда не были далеки, очень трудно.

Рыба в океане забывает океан. Выбрось рыбу на берег, на песок, горячий песок, и тогда рыба узнает, тогда рыба вспомнит. Но нет способа выбросить тебя из Бога; у него нет берега, Бог – это безбрежный океан. И ты скорее подобен волне, чем рыбе. Ты в точности как Бог; твоя природа и природа Бога есть одно и то же.

В этом символическое значение выбора имени в этой истории.

Он был очень искусен в искусстве борьбы. С глазу на глаз он побеждал даже своего учителя… Но с глазу на глаз – потому что если больше не было людей, наверное, он был способен забывать себя.

Помните эту сутру. Когда ты вспоминаешь себя, ты забываешь Бога; когда ты забываешь себя, ты помнишь Бога – и нельзя помнить то и другое вместе. Когда волна думает о себе как о волне, она забывает, что является океаном. Когда волна знает себя как океан, как она может помнить, что она волна? Возможно лишь одно из двух. Волна считает себя либо волной, либо океаном. Это гештальт. Нельзя помнить то и другое вместе, это невозможно.

С глазу на глаз он побеждал даже своего учителя, но на людях его могли положить на лопатки даже его собственные ученики.

Без людей, наверное, он совершенно забывал себя, свое эго. Тогда он был очень силен. На людях, наверное, он слишком сознавал себя. Тогда он был слаб. Само-сознательность есть слабость. Само-забывчивость есть сила.

В своем затруднении он пришел к дзэнскому мастеру, который остановился в близлежащем храме у берега моря, и попросил его совета.

– Великими Волнами тебя называют, – сказал мастер, – так останься сегодня на ночь в этом храме и послушай волны моря.

Мастер – это тот, кто для каждого может создать средство. Мастер – это тот, у кого нет фиксированного средства. Он смотрит на человека, видит О-Нами – «Великие Волны», – просто это имя, и вокруг него создано средство. Просто узнав, что его зовут О-Нами, Великие Волны, мастер сказал: «Великими Волнами тебя называют, так останься сегодня на ночь в этом храме и послушай волны моря».

Слушание – это один из основных секретов вхождения в храм Бога. Слушание означает, что ты забываешь себя совершенно – лишь тогда ты можешь слушать. Когда ты слушаешь кого-то внимательно, ты забываешь себя. Если ты не можешь забыть себя, ты никогда не слушаешь. Если ты слишком сознаешь себя, ты просто притворяешься, что слушаешь, – ты не слушаешь. Может быть, ты киваешь головой; может быть, иногда ты говоришь «да» и «нет», – но не слушаешь.

Когда ты слушаешь, ты становишься просто проводником – пассивностью, восприимчивостью, утробой. Ты становишься женственным. А чтобы достичь, ты должен быть женственным. Ты не можешь достичь Бога агрессивным вторжением, как завоеватель. Ты можешь достичь Бога только… или, лучше сказать, Бог может тебя достичь, лишь когда ты восприимчив, по-женски восприимчив. Когда ты становишься инь, восприимчивостью, дверь открывается. И ты ждешь.

Слушание – это искусство становиться пассивным. Будда так настаивал на слушании, Махавира так настаивал на слушании, Кришнамурти так настаивает на правильном слушании. Уши символичны. Ты не замечал? Твои уши не более чем проход, просто дыры – ничего больше. Твои уши более женственны, чем глаза; глаза более мужественны. Твои уши – это иньская часть тебя; глаза – янская. Когда ты на кого-то смотришь, ты агрессивен. Когда ты кого-то слушаешь, ты восприимчив.

Именно поэтому, если кто-то на кого-то долго смотрит, это становится вульгарным, невежливым, невоспитанным. Есть определенный предел; психологи говорят, что это три секунды. Если ты смотришь на человека три секунды, все в порядке; это можно стерпеть. Если ты смотришь дольше – ты пялишься; ты оскорбляешь человека; ты вторгаешься на его территорию.

Но слушанию предела нет, потому что уши не могут вторгаться. Они просто остаются там, где они есть. Глазам нужен отдых. Не замечал ли ты?.. Ночью глазам нужен отдых, ушам – нет. Они открыты двадцать четыре часа в сутки, год за годом. Глаза не могут оставаться открытыми даже несколько минут – постоянно моргают, постоянно устают. Агрессия устает, потому что агрессия выводит энергию наружу; поэтому глаза должны постоянно моргать, чтобы отдохнуть. Уши всегда остаются в отдыхе.

Именно поэтому многие религии использовали музыку как приближение к молитве – потому что музыка делает твои уши более живыми, более чувствительными. Человек должен стать более ушами и менее глазами.

– Просто стань ушами, – сказал мастер. – Просто слушай. Больше делать нечего – просто продолжай слушать без всякой идеи о том, зачем он это делает, без всякого понятия о том, что происходит. Просто продолжай слушать без всякой интерпретации, без всякой деятельности со своей стороны. И тогда: «Вообрази себя этими волнами».

«Сначала слушай, сонастройся с волнами, затем почувствуй, что ты совершенно молчалив и восприимчив, затем вообрази эти волны. Это второй шаг. Первое, не будь агрессивным; стань восприимчивым. Затем, когда ты стал восприимчивым, слейся с этими волнами, начни воображать, что ты есть эти волны».

Мастер дает ему средство, чтобы он мог забыть себя, эго. Первый шаг – восприимчивость, потому что в восприимчивости эго не может существовать – оно может существовать только в конфликте. А когда ты восприимчив, внезапно твоя способность к воображению становится очень мощной.

Восприимчивые люди, чувствительные люди обладают очень сильным воображением. Те, кто может видеть зелень деревьев, просто без всякой агрессии со своей стороны, даже тонкой агрессии – те, кто может видеть зелень деревьев, кто может впитывать ее так, словно они губки, – они становятся очень творческими, дают волю воображению. Это поэты, художники, танцоры, музыканты – они впитывают вселенную в глубокой восприимчивости и затем вливают все, что они впитали, в воображение.

Воображение – это одна из твоих способностей, в которой ты подходишь ближе всего к Богу. Наверное, у Бога великое воображение, мм? – просто посмотри на мир! Только подумай! – такой воображаемый мир, столько цветов, столько бабочек, столько деревьев и столько рек, – и столько людей. Просто подумай о его воображении! Столько звезд, столько миров – миров за пределами миров, без конца… Он должен быть великим мечтателем.

На Востоке индуисты говорят, что мир – это мечта Бога, его воображение. Мир – это его волшебство, его воображение. Он ему снится, мы – это часть его сна.

Когда мастер сказал О-Нами: «Воображай себя волнами», он говорил: «Стань творческим. Сначала стань восприимчивым, затем стань творческим. И как только ты отбросишь эго, стань таким гибким, чтобы все, что бы ты ни вообразил, случалось. Тогда твое воображение станет твоей реальностью».

– …Забудь, что ты борец, и стань этими гигантскими волнами, сметающими все на своем пути.

О-Нами остался. Он пытался думать только о волнах…

Конечно, поначалу это было трудно, он думал о многих вещах. Это естественно – но он остался. Наверное, он был очень терпелив. Затем постепенно он стал думать только о волнах. Затем пришло мгновение… Если ты продолжаешь, если ты настойчив, обязательно приходит одно мгновение, когда случается то, чего ты желал много жизней, – но нужно терпение.

Затем постепенно он стал думать только о волнах. Они накатывались больше и больше по мере того, как истекала ночь.

Это не настоящие волны океана накатываются больше и больше. Теперь нет различия между волнами воображения и настоящими волнами. Различие потеряно. Теперь он не знает, что есть что; что есть его сон, а что реально, он не знает. Он снова стал маленьким ребенком. Только у детей есть такая способность.

Утром ты можешь найти ребенка плачущим об игрушке, которая приснилась ему ночью, и он хочет ее обратно, и он говорит: «Где моя игрушка?» И ты настаиваешь, что это был сон, но он говорит: «И все же где она?» Он не делает никакого различия между сном и бодрствованием. Он не знает никаких различий. Он знает реальность как одно целое.

Когда ты становишься очень восприимчивым, ты становишься подобным ребенку.

Теперь эти волны.

Они накатывались больше и больше по мере того, как истекала ночь. Они смыли цветы в вазах перед статуей Будды, они смыли статуи. И мало того, – даже бронзовый Будда был смыт волнами.

Это красиво! Буддисту очень трудно вообразить, что Будду смывает волнами. Если бы он был слишком привязан к своей религии, в этой точке он совершенно отрезал бы себя от воображения. Он сказал бы: «С меня достаточно! Будду смыло – что я делаю? Нет, я больше не волна». Он остановился бы у ног Будды, он коснулся бы ног Будды, не более. Но помни: однажды даже эти ноги, которые безмерно помогли тебе на пути, даже они должны уйти. Будды тоже должны быть смыты, потому что дверь может стать препятствием, если ты за нее цепляешься.

Больше и больше – они смыли цветы в вазах перед статуей Будды, они смыли вазы. Даже бронзовый Будда был смыт волнами. К рассвету храм был только бурлящей водой…

Не то что бы это действительно случилось – это случилось с О-Нами. Помни это: если бы ты был в храме в то время, то не увидел бы там бурлящей воды – это происходило только с О-Нами. Это происходило в совершенно другом измерении его существа. Это измерение поэзии, воображения, мечты – интуитивное, женственное, детское, невинное. Он открыл двери своей способности к воображению. Слушая волны, становясь восприимчивым, он вошел в воображение. Его воображение расцвело тысячелепестковым лотосом.

К рассвету храм был только бурлящей водой, и О-Нами сидел с легкой улыбкой на лице. Он стал буддой! Та самая легкая улыбка, что однажды пришла к Будде под деревом бодхи, теперь, наверное, пришла к О-Нами. Внезапно его больше не было! – и эта улыбка, улыбка возвращения домой. Улыбка тому, что он достиг, улыбка тому, что больше некуда идти. Улыбка того, кто достиг источника, улыбка того, кто умер и воскрес.

О-Нами сидел с легкой улыбкой на лице.

В тот день он вышел на публичное состязание и выиграл все раунды, и с того дня никто в Японии не мог уложить его на лопатки.

Потому что теперь это не его энергия. Он больше не О-Нами – он больше не волны, теперь он океан. Как можно победить океан? Победить можно только волны.

Как только ты отбросил эго, ты отбросил все поражение, всю неудачу, все разочарование. Носи эго, и ты обречен на поражение. Носи эго, и ты останешься слабым. Отбрось эго, и бесконечная сила потечет по тебе. Отбрасывая эго, ты становишься рекой, ты начинаешь течь, начинаешь таять, становишься потоком – ты становишься живым.

Вся жизнь принадлежит целому. Если ты пытаешься жить один, ты просто глуп. Это все равно что лист дерева, пытающийся жить сам по себе, – и мало того, бороться с деревом; бороться с другими листьями, бороться с корнями, думая, что все они ему враждебны. Мы просто листья на дереве, великом дереве – назови его Богом, или целым, или другим именем, но все мы маленькие листья на бесконечном дереве жизни. Нет необходимости бороться. Единственный путь прийти домой – это сдаться.

Я слышал одну прекрасную историю. Жил однажды великий скульптор, живописец, великий художник. Его искусство было так совершенно, что когда он делал статую человека, трудно было сказать, где человек, а где статуя. Она была такая живая, такая похожая.

Астролог сказал ему, что приближается его смерть, что он скоро умрет. Конечно, он очень испугался и встревожился, и как каждый человек, он захотел избежать смерти. Он подумал об этом, медитировал и нашел решение. Он сделал статуи самого себя, всего одиннадцать, и когда Смерть постучалась в дверь, и вошел Ангел Смерти, он спрятался среди одиннадцати своих статуй. Он перестал дышать.

Ангел Смерти был озадачен, он не мог поверить своим глазам. Этого никогда не случалось – это выходило из ряда вон! Неслыханно было, чтобы Бог создал двоих похожих людей; он всегда создает уникальное. Он никогда не верил ни в какую рутину, он не похож на конвейер. Он абсолютно против копирки, он создает только оригиналы. Что случилось? Двенадцать человек, абсолютно одинаковых? Кого из них забирать? Взять нужно только одного…

И Ангел Смерти не мог решить. Озадаченный, встревоженный, нервный, он вернулся. Он спросил Бога:

– Что ты сделал? Там двенадцать абсолютно одинаковых людей, а я должен забрать только одного. Кого мне выбрать?

Бог рассмеялся. Он подозвал Ангела Смерти поближе и прошептал ему на ухо формулу, ключ к тому, как отличить реальное от нереального. Он дал ему секретный код и сказал:

– Теперь иди и скажи это в той комнате, где художник прячется среди своих статуй.

И Ангел Смерти спросил:

– Как это поможет?

– Не волнуйся, – сказал он. – Просто пойди и попытайся.

И Ангел Смерти пришел снова, не веря, что это сработает… но если так сказал Бог, так и нужно сделать. Он вошел в комнату, огляделся и сказал, ни к кому в частности не обращаясь:

– Господин, все в полном порядке, кроме одного. Ты сделал очень хорошо, но кое-что упустил. Есть одна ошибка.

Человек совершенно забыл, что прячется. Он выскочил и сказал:

– Какая ошибка?

Смерть рассмеялась.

– Ты попался! – сказала она. – Вот единственная ошибка: ты не можешь забыть самого себя. Пойдем.

Как правило, художник – это самый эгоистичный человек на свете. Но он не истинный художник. Он использовал искусство как средство для опьянения эго. Художники очень эгоистичны, постоянно хвастаются собой, постоянно борются друг с другом. Каждый считает себя первым и последним. Но это не истинное искусство.

Истинное искусство совершенно исчезает. Эти люди только техники; я назову их не художниками, но техниками. Я не назову их творцами, я назову их сочинителями. Да, сочинить стихотворение – это одно, а создать стихотворение – совершенно другое. Чтобы сочинять стихи, человек должен знать язык, грамматику, правила поэтики. Это игра словами. И если ты знаешь всю игру, ты можешь создавать поэзию. Она будет не слишком поэтичной, но выглядеть будет как поэзия. Технически она будет совершенной, но у нее будет только тело – души будет не хватать. Душа случается, только если художник исчезает в своем искусстве – он больше не отделен. Когда художник пишет с таким изобилием, что его больше нет, настолько, что он даже испытывает чувство вины, подписывая свою картину, потому что знает, что не он это сделал… Какая-то неизвестная сила сделала это через него, он знает, что был одержим ею. Это было опытом всех действительно великих художников всех веков: чувство одержимости. Чем более велик художник, тем яснее это чувство.

И те, кто были величайшими Моцарт, Бетховен, Калидас, Рабиндранат Тагор – те, кто были величайшими, абсолютно уверены, что были не более чем полым бамбуком, и через них пело существование. Они были флейтами, но песня была не их. Она протекала по ним, но исходила из какого-то неизвестного источника. Они не препятствовали – вот и все, что они сделали, – но они не создали этого.

Это парадокс. Настоящий творец ничего не создает, существование работает через него. Оно овладевает им, его руками, его существом и создает нечто через него. Он становится инструментом. Это настоящее искусство, в котором исчезает художник, – нет речи об эго. И тогда искусство становится религиозностью. Тогда художник становится мистиком – не только технически правильным, но экзистенциально подлинным.

Чем меньше художника в его работе, тем он совершеннее. Когда художник абсолютно отсутствует, творчество абсолютно совершенно – в этой пропорции, вы должны помнить. Чем более присутствует художник, тем менее совершенным будет его продукт. Если художника слишком много, продукт будет тошнотворным, невротичным. Это будет просто эго – что это еще может быть?

Эго есть невроз. И еще одно нужно помнить: эго всегда хочет быть совершенным. Эго большой перфекционист. Эго всегда хочет быть выше и лучше других; отсюда перфекционизм. Но в эго совершенство никогда не возможно, поэтому само усилие абсурдно. Совершенство возможно, лишь если эго нет – но тогда человек и не думает о совершенстве.

Поэтому настоящий художник никогда не думает о совершенстве. У него нет ни малейшего понятия о совершенстве, он просто позволяет себе сдаться, войти в позволение, и происходит все, что бы ни происходило. Настоящий художник, конечно, думает о тотальности, но никогда не о совершенстве. Он хочет быть в этом тотально, вот и все. Когда он танцует, он хочет исчезнуть в танце. Он не хочет быть в нем, потому что присутствие танцора будет беспокойством для танца. Грация будет побеспокоена, на пути потока встанет преграда. Когда танцора нет, все камни исчезли, и поток очень тих, гладок.

Настоящий художник, конечно, думает о тотальности – как быть тотальным? – но никогда не о совершенстве. И красота в том, что те, кто тотален, совершенны. Те, кто думает о совершенстве, никогда не совершенны, никогда не тотальны. Напротив, чем больше они думают о совершенстве, тем более становятся невротичными. У них есть идеалы. Они всегда сравнивают и никогда не дотягивают до стандарта!

Если у тебя есть идеал, пока этот идеал не осуществится, ты не будешь считать себя совершенным; как ты можешь быть тотальным в своем действии? Если ты думаешь, например, что должен быть таким танцором, как Нижинский, как ты можешь быть тотальным в танце? Ты постоянно смотришь, наблюдаешь за собой, стараешься улучшить, боишься совершить ошибку… ты разделен. Часть тебя танцует, другая часть судит, стоит рядом и осуждает, критикует. Ты разделен, расщеплен.

Нижинский был совершенным, потому что он был тотальным. Когда он танцевал, случалось так, что он совершал в танце такие прыжки… люди не могли поверить своим глазам, даже ученые не могли поверить своим глазам. Он прыгал так, что это противоречило законам гравитации, – этого не могло быть! И, возвращаясь на землю, он падал медленно, как перо… вопреки всем законам гравитации.

Снова и снова его об этом спрашивали. Чем больше его спрашивали, чем более он это осознавал, тем более это исчезало. Прошел момент в его жизни, когда это совершенно прекратилось, и причина была в том, что он стал это осознавать – и потерял тотальность. Тогда он это понял, понял, почему это исчезло. Это происходило, но происходило лишь тогда, когда Нижинский совершенно терялся в танце. В этой полной потере себя, в этом совершенном расслаблении человек действует в совершенно другом мире, согласно другим законам.

Позвольте мне рассказать вам об одном законе, который рано или поздно обязательно обнаружит наука. Я называю его законом грации. Точно как есть закон гравитации… триста лет назад его не знали. Он действовал до того, как его открыли; чтобы действовать, закону не нужно, чтобы о нем знали. Этот закон всегда работал. Он не имел ничего общего с Ньютоном и падающим яблоком. Яблоки падали и до Ньютона! Не было так, что Ньютон открыл закон, и яблоки стали падать. Закон уже был; Ньютон открыл его.

Точно так же есть и другой закон – закон грации, который поднимает вверх. Закон гравитации тянет вещи вниз; закон грации – поднимает вверх. В йоге это называют левитацией. В состоянии абсолютного забвения, абсолютного опьянения – опьянения божественным – в состоянии полной самоотдачи, отсутствия эго начинает действовать этот закон. Человек поднимается вверх. Он становится невесомым.

Именно это произошло в случае Нижинского. Но ты не можешь заставить это случиться, потому что если ты есть, этого не случится.

Эго подобно камню у тебя на шее. Не чувствовал ли ты это когда-нибудь в жизни? Есть мгновения, когда ты в некотором роде лишен веса. Ты ходишь по земле, но твои ноги не касаются земли – ты паришь над ней. Мгновения радости, мгновения молитвы, мгновения медитации, мгновения празднования, мгновения любви… и ты невесом, ты поднят.

И я говорю, что рано или поздно науке придется это обнаружить, потому что наука верит в определенный принцип: принцип полярных противоположностей. Никакой закон не может быть один, у него должна быть противоположность. Электричество не может действовать только с одним полюсом, положительным или отрицательным; нужны оба. Они взаимодополняют друг друга.

Наука это знает: каждый закон комплементарен другому. У гравитации должен быть противоположный закон, комплементарный. Этот закон, соответственно, я называю законом грации – возможно любое другое название, потому что ученые, если они его обнаружат, не назовут его грацией. Но кажется, это для него самое совершенное имя.