Текст книги "Главное заблуждение человечества"

Глава 2
Просто смотри!

Первый вопрос:

Ошо,

Я чувствую, что мы должны спешить, что осталось мало времени. Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что у меня никогда ничего не выйдет.

Ты говоришь, что гусь уже снаружи. Почему же это кажется таким непостижимым?

Это трудно постичь, потому что гусь уже снаружи; если бы он был внутри, постичь было бы нетрудно. Бутылка мертва – ты можешь ее постичь. Бутылка подобна философии, теологии, догме, убеждениям, культу, доктрине – это всего лишь труп. Гусь жив, он сама жизнь; его нельзя постичь. Он не концептуален, он экзистенциален. Кто кого должен понимать?

Гусь – это ты! Ум – твоя бутылка, а ум – это не то, что можно разбить. Ум нематериален; он только мысль, воображение; он состоит из того же вещества, из которого сотканы сны. Нельзя разбить сон, нельзя убить сон, нельзя пронзить сон мечом, нельзя сжечь его в огне. Нужно только проснуться, и сон исчезнет. На самом деле неправильно было бы сказать, что сон исчез; прежде всего, его не существовало; он был лишь видимостью.

В этом значение восточного слова «майя» – «иллюзия», мираж; то, что кажется существующим, но не существует. Вы видите горизонт вдалеке – он кажется существующим, он кажется реальным. Кажется, там земля встречается с небом; всего лишь небольшое усилие, и вы достигнете его. Кажется, в ваших силах достигнуть его, но вы никогда его не достигнете, и по той простой причине, что он только видимость, он не реальность. Земля и небо нигде не встречаются, такого места нет. Чем ближе вы подходите к так называемому горизонту, тем дальше и дальше он отступает, исчезая перед вами. Расстояние между вами и горизонтом всегда остается постоянным.

Альберт Эйнштейн говорит, что единственная постоянная вещь в существовании – это скорость света. Я не физик, я не знаю, прав он или нет, но я знаю одну вещь, которая всегда постоянна, и это – расстояние между вами и горизонтом. Оно абсолютно постоянно; оно не может ни уменьшиться, ни увеличиться ни на дюйм. Разница, расстояние между реальным и нереальным не может быть сокращено.

Ум нереален, а следовательно, настоящая задача не в том, чтобы из него выйти, задача в том, чтобы это увидеть.

Поэтому сумасшедший Мастер Нансен говорит: «Смотри – гусь снаружи!» Он не делает логического вывода, он не говорит: «Смотри, отсюда следует, что гусь снаружи». Он даже не говорит того, что ему приписывает Кристмас Хамфрис. По словам Кристмаса Хамфриса: «Вот: он снаружи!» Это не могло быть сказано Нансеном. Нансен не обращается к «там» и «здесь», «вот» и «вон»; он даже не упоминает о «тогда» и «сейчас», он просто говорит: «Смотри – гусь снаружи! Он никогда не был внутри, он не мог быть внутри».

Твое сознание всегда свободно; это сама свобода. Но проблема возникает потому, что ты хочешь постичь. Хочет постичь ум – и постичь нечто такое, что стоит за пределами его возможностей. Иллюзорное не может понять реальное, и реальное не может понять иллюзорное, помни. Иллюзорное не может ничего понимать, потому что его нет; реальное же не может понять иллюзорное, потому что – можно ли понять иллюзию? Ее не существует.

Поэтому Гаутама Будда говорит: «В тот миг, когда ты абсолютно пуст и осознан, найдено все». Для этого нужно лишь встряхнуть вас. Вам снится кошмарный сон: гусь в бутылке – это кошмарный сон, – и иногда пробуждение может быть вызвано очень странной ситуацией. В прошлом оно случалось в самых странных ситуациях.

В мемуарах Джозефа Гримальди, в редакции Чарльза Диккенса, есть такой рассказ:

«В июле этого года в Сэдлерс Уэллс произошел необычайный случай, надолго привлекший внимание и вызвавший толки. Случилось следующее.

Капитан королевского военно-морского флота Джордж Харрис вернулся в Англию после долгого плаванья. Получив расчет, большая часть команды последовала за своим капитаном в Лондон, чтобы по обыкновению моряков развлечься и отдохнуть. В то время Сэдлерс Уэллс был известным прибежищем матросов, и часто галерка была сплошь занята моряками и их подругами. Однажды вечером туда отправилась большая компания матросов из команды капитана Харриса, и среди них человек, который в течение многих лет был глухонемым.

Сотоварищи усадили его в первый ряд галерки. Этим вечером Гримальди был в ударе, и, хотя вся публика надрывалась от хохота, казалось, никто в зале не наслаждался весельем и шутками больше глухонемого бедняги. Его друзья обратили на это внимание, и один из них, который хорошо объяснялся на пальцах, поинтересовался, как ему нравится это развлечение. Глухонемой таким же образом ответил, сопровождая это прочими выразительными жестами, что он никогда не видел ничего более смешного.

По мере того, как представление близилось к концу, выходки и остроты Гримальди становились все более неотразимыми; наконец, после неистового взрыва смеха и аплодисментов, от которых театр едва не рассыпался на части и к которым глухонемой присоединился от всего сердца, он вдруг повернулся к своему другу, который сидел рядом, и крикнул во все горло:

– Что за дьявол этот малый!

– Как же это, Джек! – обернулся потрясенный друг. – Ты можешь говорить?

– Говорить! – ответил тот. – Представь себе, могу! И слышать тоже.

Тут вся компания, само собой разумеется, трижды прокричала „ура“, а по окончании представления исцеленного подняли на руки и понесли, и следом выступало целое триумфальное шествие. У дверей вскоре собралась толпа, и по мере того, как из уст в уста передавались слухи о том, как глухонемой начал говорить и слышать благодаря искусству Джо Гримальди, росли всеобщее волнение и любопытство. Хозяйка таверны подумала, что Гримальди захочет увидеть своего пациента, и сказала матросу, что если он придет на следующее утро, то увидится с актером, который так рассмешил его. Гримальди, уже введенный в курс дела, отправился в дом в назначенное время и нашел исцеленного в обществе нескольких друзей, которые все еще выражали живейший интерес к неожиданной перемене, произошедшей с их другом, и продолжали веселиться, пить и угощать весь дом в доказательство своего удовольствия.

Матрос, производивший впечатление человека неглупого и благовоспитанного, сказал, что в ранней молодости он прекрасно слышал и говорил; он связывал потерю слуха и речи с солнечным ударом, полученным им в далеком путешествии, из которого он недавно вернулся. Он добавил, что прошедшим вечером на протяжении долгого времени испытывал сильнейшее желание выразить свое восхищение тем, что происходило на сцене; после одной особенно забавной выходки Гримальди он собрал все силы, чтобы выразить себя, в чем и преуспел к своему огромному удивлению и еще большему удивлению своих товарищей.

После того, как мистер Чарльз Дибдин задал этому человеку несколько вопросов, каждому из присутствующих стало ясно, что тот говорит правду. Впрочем, его рассказ был в некоторой мере подтвержден самим капитаном Харрисом; однажды вечером, примерно шесть месяцев спустя, когда Гримальди рассказывал о случившемся в „зеленой комнате“ Ковент Гарден, этот джентльмен, случайно оказавшийся там, немедленно заметил, что провел с этим матросом долгое время на корабле, и у него нет оснований подозревать в нем симулянта; он добавил, что в тот примечательный день он лично видел его в полном здравии».

Что же случилось? Всего лишь смех, который потряс его до самых корней. На какой-то момент он забыл, что он в бутылке; на какой-то момент он оказался вне бутылки; на какой-то момент все сорок лет глухоты и немоты исчезли. Простая забывчивость.

Именно это случается в присутствии Мастера. Иногда бывает и без Мастера – Гримальди не был Нансеном. Гримальди сам изумился; он не мог поверить своим глазам – он не пытался пробудить этого человека.

То же многократно случалось в прошлом, в самых странных ситуациях, неожиданно. Вообще это чаще бывает неожиданно, чем намеренно, потому что ожидания принадлежат уму, а когда вы ничего не ждете, вы более расслаблены, вы более спокойны, непринужденны. Гусю намного легче освободиться из несуществующей бутылки, если он расслаблен. Если он напряжен и пытается выбраться, то само это напряжение будет удерживать его внутри.

Именно это и происходит с тобой. Ты говоришь:

Почему же это кажется таким непостижимым?

Потому что это непостижимо. Если ты пытаешься постичь, постичь невозможно; если ты отбрасываешь эти попытки, постичь возможно немедленно, возможно тотчас же – не теряя ни единого мгновения.

Говорят, в прошлом веке какой-то пожилой человек пришел на прием к выдающемуся европейскому врачу. Произведя тщательный осмотр и выслушав множество туманных жалоб, врач не смог найти никаких физиологических отклонений, которые объяснили бы симптомы пациента. Стоит ли удивляться, что доктор предположил, как, вероятно, сделал бы на его месте и его современный коллега, что жалобы пациента на физическое состояние могут лишь маскировать глубокий эмоциональный кризис и депрессию.

Вдруг ему в голову пришла великолепная идея. Он сказал пациенту, что Джозеф Гримальди, величайший клоун всех времен, в этот самый вечер дает в городке представление, и присовокупил к этому ту историю, которую я только что вам рассказывал. Пожав плечами, он добавил, что не смог установить диагноз, и посоветовал пациенту: «Почему бы вам вечером не сходить на представление Гримальди?»

Выражение стресса и разочарования вдруг исказило лицо этого пожилого господина, и он воскликнул: «Господи, вы не понимаете… Я и есть Гримальди!»

Случалось, что человек становился просветленным в обществе ложного мастера; иногда человек становится просветленным в ситуации, где нет мастера, а есть только естественная случайность.

Лао-цзы стал просветленным, когда увидел, как с дерева падает мертвый лист. Много лет он сидел под деревом в медитации, и ничего не случалось – хотя он ходил к великим Мастерам. Чего-то недоставало. Он слишком усердно пытался постичь истину; именно это усердие и было препятствием. Тем ранним весенним утром пели птицы, деревья танцевали под ветром, сияло солнце, цвели цветы… он забыл о просветлении.

Очень хорошо иногда забывать о просветлении, иначе оно сведет вас с ума – скорее, чем что-либо другое! Ни деньги, ни политика не сведут вас с ума до такой степени, потому что они доступны пониманию. Если хорошо постараться, можно получить сколько угодно денег: нужно лишь некоторое усилие, немного хитрости, немного расчетливости… какие-то еврейские гены – и вы добьетесь своего. Имея в себе некоторую долю безумия, вы можете стать политиком.

Когда Адольф Гитлер начинал, никто не мог подумать, что он станет одной из величайших исторических фигур этого века. Двое друзей, великий психолог и великий богослов, услышав его речи в первый раз, в один голос сказали, что этот сумасшедший никогда не сможет создать себе имя. Оба сошлись на этом мнении; один был экспертом в вопросах психологии, другой был экспертом в вопросах богословия. Психология и духовенство пришли к полному согласию.

Человек, который был теологом, в конце концов стал Папой Римским. К тому времени Адольф Гитлер стал самым могущественным человеком в мире. Однажды у Папы был в гостях его старый друг, психолог, и он напомнил ему: «Что ты скажешь теперь? Оба мы согласились, что этот человек никогда не сделает себе имени в мире политики; он был просто ненормальный. На кого он мог произвести впечатление в такой стране, как Германия, которая гордится своим умом и культурой, и гордится по праву? Это одна из самых высокоразвитых культур в мире. Кого мог одурачить этот маньяк? Вот к какому выводу мы пришли, но что ты скажешь теперь? Он стал знаменитым; его имя навсегда войдет в историю».

Папа посмотрел на психолога и сказал: «Да, я с этим согласился, но в то время я еще не был непогрешим!»

Неврастеники, идиоты, психопаты – они могут сделать себе имя, они могут стать большими политиками, могут быть самыми процветающими на свете людьми, могут быть знаменитыми. Требуется единственно немного сойти с ума в стремлении наверх – но ничего непостижимого тут нет.

Просветление непостижимо, и чем более ты пытаешься постичь его, тем более это невозможно. Нельзя схватить просветление и зажать в кулаке – чем крепче сжат кулак, тем хуже. Но можно держать его на открытой ладони; и это единственный способ касаться просветления. На открытой ладони поместится все небо, все звезды, все существование, но в сжатом кулаке ничего нет. Чем крепче кулак сжат, чем более он закрыт, тем менее возможно, чтобы в нем что-нибудь поместилось. Чтобы достичь просветления, ладонь должна быть открыта; и достигаешь ты его в расслаблении, в тишине, покоясь в глубине своего существа.

Так произошло с Лао-цзы. В течение многих лет он пытался понять и постичь, и ничего не случалось. В то утро он просто забыл об этом. Было так красиво, так солнечно, и все вокруг радовалось; что ему было до просветления? На какой-то момент он оставил эту амбицию. И по чистой случайности мертвый лист, который, должно быть, едва держался на ветви дерева, начал падать.

Лао-цзы наблюдал, как лист медленно кружится в воздухе. Он смотрел на него, он стал лишь наблюдателем; ничего не надо было делать. Он наблюдал за ним; он сознавал, как лист описывает круги, носимый нежным утренним ветерком. Как только лист приземлился на траву, что-то приземлилось и в Лао-цзы. Неожиданное ощущение: «Эврика!» Неожиданно – великий взрыв радости: «Ага!» Он стал танцевать… гусь был снаружи!

Когда гусь снаружи, что вам остается делать, кроме как танцевать, петь, смеяться?.. – смеяться над всей этой нелепостью: вы никогда не были в бутылке, вам только казалось, что вы в бутылке. И это верование было вашей единственной тюрьмой.

Ты говоришь:

…я чувствую, что мы должны спешить…

Куда же нам спешить? В твоем распоряжении целая вечность! Ты была всегда, ты есть, ты будешь всегда. Ничто никогда не теряется. Теперь это подтвержденный наукой факт: ничто никогда не разрушается. А если не разрушается материя, почему должно разрушаться сознание? Материя принадлежит самому грубому порядку существования. Если существование так высоко ценит грубую материю, неужели ты думаешь, что существование ценит ниже более высокое проявление? Высшее ценится выше! Если материя вечна и ее невозможно разрушить, не может быть разрушено и сознание. Это высшее выражение жизни; нет ничего выше него. Это самый Эверест жизни, вершина, выше которой нет ничего. Все существование стремится к этой вершине. Спешить некуда.

Сама идея спешки создается умом. Если угодно, я скажу другими словами: ум и время – синонимы; в тот момент, когда останавливается твой ум, останавливается и время. Чем более ты погружена в ум, тем более ты погружена во время; чем менее ты погружена в ум, тем более ты вне времени.

Существует знаменитое изречение Иисуса Христа – конечно, не записанное в Библии. В Библии пропущено множество прекрасных высказываний Иисуса, но истина находит себе дорогу. Это изречение передавалось из века в век суфийскими мистиками.

Изречение следующее. Кто-то спросил Иисуса: «Ты все время говоришь о божественном царстве. Что самое главное в твоем божественном царстве? Что уникально в божественном царстве, о котором ты говоришь?»

Иисус сказал – очень просто, но очень емко – он сказал: «Там больше не будет времени». Странно, неожиданно. От Иисуса ждали другого: там будет Бог-Отец, там будет Святой Дух, там будут все святые и ангелы со своими арфами: «Аллилуйя!» – что-нибудь в таком роде. Но он сказал нечто совершенно другое. Он сказал: «Там не будет больше времени», – и он прав.

Вечность означает отсутствие времени, но традиция иудаизма, из которого родились три религии: иудейская религия, христианская религия и мусульманская религия – все они содержат идею одной жизни. Идея одной жизни создает спешку, беспокойство, постоянное стремление к достижению, и вы даже не вполне осознаете, куда хотите попасть, и чего именно хотите достичь, и что вы будете делать, даже если этого достигнете. Возникает своего рода безумие – из-за того, что времени мало, и оно ускользает у вас из рук, и вскоре смерть постучит в двери, а вы все еще не совершенны – ничего особенного не случилось.

Поэтому с каждым днем ваша боль становится все глубже и глубже, ваша тревога становится все глубже и глубже, ваша жизнь превращается в тяжелый груз, и вы начинаете себя подгонять. Вы всегда дрожите – от страха, что у вас так ничего и не выйдет.

Вот о чем спрашивает Бхагавати. Она говорит:

Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что у меня никогда ничего не выйдет.

И не надо, чтобы выходило! Все, что нужно, уже вышло; все, что нужно, есть с самого начала. Тебе нужно только радоваться, а не добиваться. Тебе нужно наслаждаться, а не добиваться. Но идея недолгой, короткой жизни – всего лишь семьдесят лет, – неизбежно рождает страх, потому что одну треть ее вы тратите на сон, другую – на образование, школы, колледжи, университеты и всевозможный вздор. Оставшаяся часть уходит на добывание хлеба с маслом, ссоры с женой, заботу о детях, пререкания с мужем, войну с соседями.

Собственно говоря, если однажды вы спокойно сядете и напишете, на что до сих пор уходила ваша жизнь, вы будете потрясены! Чем вы все это время занимались? Совершенные мелочи отнимают столько времени – каждый день вы бреете бороду и усы… Посмотрите на женщин, часами стоящих у зеркала, – даже зеркало устанет! Сколько времени каждый день вы тратите на чтение всегда одинаковых, идиотических газет? Всегда одна и та же история; ничего нового не происходит. Никаких «новостей» нет; все старо – одно и то же насилие происходит тысячи лет…

Позавчера Шила принесла вырезку из английской газеты. Епископ – кто же еще? – был приговорен к двенадцати годам заключения за изнасилования, от него пострадало много женщин. Это была его единственная работа – которую он выполнял с религиозной тщательностью. Но он не исключение, единственная вина этого епископа была в том, что его поймали; вообще от епископа нельзя ожидать ничего другого. Епископы для этого предназначены рукоположением; это предрешено! Сама структура их жизни такова, что они должны быть фальшивыми, лживыми, двойственными. Он жил двойной жизнью, и все свои изнасилования он совершил после своих прекрасных духовных проповедей. Сначала он проповедовал значительные идеи – и воздержание, должно быть, было одной из этих значительных идей – а потом, благодаря своим прекрасным проповедям, ученой образованности и маске религиозного человека, получал доступ к множеству женщин. А они были невинные девушки четырнадцати, шестнадцати, восемнадцати лет. Это продолжалось многие годы, – но если действовать под прикрытием религии, все становится легче.

Длинный репортаж, статья на всю страницу… Я сказал Шиле: «Сохрани его, потому что это старая история, так было всегда. Это всегда делали риши, муни, епископы, святые. Этому человеку просто не повезло».

Один из моих старых учителей, замечательный человек, перед каждым экзаменом в школе говорил… Он председательствовал на экзаменах. Мне нравился этот человек, его честность, его правдивость. Он приходил и говорил всем ученикам: «Я не против того, чтобы вы списывали у других или приносили с собой книги или шпаргалки, – меня это не касается. Меня заботит только то, чтобы вы не попались. Если вы будете пойманы с поличным, вам это с рук не сойдет, и разбирайтесь как знаете… Если вы уверены в своих силах, я мешать не стану, но если я вас застукаю, тогда – ничем не могу помочь».