Текст книги "Осознанность. Ключ к жизни в равновесии"

Когда ты здесь со мной, будь здесь со мной – тотально здесь со мной, чтобы ты мог научиться новому виду движения, чтобы ты мог начать двигаться в вечность, не во время. Время – это мир, вечность – это Бог; горизонтальное – это мир, вертикальное – это Бог. Оба они встречаются в одной точке – там, где распят Иисус. Они встречаются, – горизонтальное и вертикальное, – в одной точке, и эта точка здесь и сейчас. И здесь и сейчас ты можешь совершить два путешествия: одно путешествие – в мир, в будущее; другое путешествие – в Бога, в глубину.

Стань более и более осознанным, стань более и более бдительным и чувствительным к настоящему.

Что ты будешь делать? Как это может стать возможным? – потому что вы так крепко спите, что можете сделать сном и это. Вы можете сделать само это объектом мышления, мыслительного процесса. Вы можете прийти по этому поводу в такое напряжение, что само оно не даст вам быть в настоящем. Если вы думаете слишком много о том, как быть в настоящем, это думание не поможет. Если вы чувствуете слишком много вины… если иногда вы движетесь в прошлое – так и будет; это было такой долгой привычкой, а иногда вы начнете думать и о будущем – немедленно вы испытаете чувство вины, почувствуете, что снова совершили грех.

Не чувствуйте себя виноватыми. Поймите грех, но не чувствуйте себя виноватыми, – и это очень, очень тонко. Если ты чувствуешь себя виноватым, ты упустил всю суть. Теперь старый образец начинается в новой форме. Теперь ты чувствуешь себя виноватым, потому что упустил настоящее. Теперь ты думаешь о прошлом, потому что то настоящее – больше не настоящее; оно стало прошлым, и ты чувствуешь себя виноватым из-за него. Ты по-прежнему упускаешь.

Таким образом, помни одно: когда бы ты ни осознал, что ушел в прошлое или в будущее, не создавай из этого проблемы. Просто приди в настоящее, не создавая никакой проблемы. Все в порядке! Просто верни осознанность. Ты упустишь миллионы раз; этого не случится прямо сейчас, немедленно. Это может случиться, но из-за тебя не случается. Эта модель поведения так укоренилась, что ты не можешь прямо сейчас ее изменить. Но не беспокойся, существование не торопится. Вечность может ждать вечно. Не делай из этого напряжения.

Каждый раз, когда ты чувствуешь, что упустил, вернись обратно, вот и все. Не чувствуй себя виноватым; это трюк ума, теперь он снова играет в игру. Не раскаивайся: «Я снова забыл». Когда ты это понимаешь, тотчас же вернись к тому, что ты делаешь. Принимая ванну, вернись; принимая пищу, вернись; совершая прогулку, вернись в это. В то мгновение, когда ты чувствуешь, что ты не здесь и сейчас, вернись – просто, невинно. Не создавай чувства вины. Если ты испытываешь чувство вины, ты упустил суть.

Есть грех, но нет никакой вины – но это для вас трудно. Если ты чувствуешь, что что-то неправильно, тотчас же ты чувствуешь себя виноватым. Ум очень, очень коварен. Если ты начинаешь чувствовать себя виноватым, игра началась снова – на новой почве, но игра остается старой. Ко мне приходят люди; они говорят: «Мы продолжаем забывать». Они так печальны, когда говорят: «Мы продолжаем забывать. Мы пытаемся, но помним лишь несколько секунд. Мы остаемся бдительными, помнящими себя, но потом снова теряем это – что делать?» Ничего не нужно делать! Суть вообще не в том, чтобы что-то делать. Что ты можешь сделать? Единственное, что ты можешь сделать, – это не создавать чувства вины. Просто вернись.

Чем более ты возвращаешься… просто вспомни. Не с очень серьезным лицом, не с большим усилием – просто, невинно, не создавая из этого проблемы. Потому что у вечности нет проблем – все проблемы существуют на горизонтальном плане; эта проблема тоже существует на горизонтальном плане. Вертикальный план не знает никаких проблем. Это сущая радость, без всякой тревоги, без всякой тоски, без всякого беспокойства, без всякой вины, без ничего подобного. Будь простым и вернись.

Много раз ты упустишь, это нужно принять как должное. Не беспокойся об этом; так и должно быть. Ты упустишь много раз, но суть не в этом. Не уделяй слишком много внимания тому факту, что ты много раз упускаешь, удели внимание тому факту, что ты много раз обретаешь заново. Помни это – ударение должно быть не на том, что ты много раз упустил, но на том, что ты много раз заново обрел вспоминание. Пусть это сделает тебя счастливым. То, что ты упускаешь, конечно, – так и должно быть. Ты человек, ты жил на горизонтальном плане много, много жизней, и это так естественно. Красота в том, что много раз ты снова возвращался. Ты сделал невозможное; пусть это сделает тебя счастливым!

За двадцать четыре часа двадцать четыре тысячи раз ты упустишь, но двадцать четыре тысячи раз обретешь вновь. Начнет действовать новый режим. Столько раз ты снова возвращаешься домой; мало-помалу взрывается новое измерение. Более и более ты становишься способным оставаться в осознанности, менее и менее ты будешь выпадать из нее и снова возвращаться. Отрезки выпадения из осознанности будут становиться меньше и меньше. Меньше и меньше ты будешь забывать, больше и больше помнить – ты входишь в вертикальное. Однажды горизонтальное внезапно исчезает. Интенсивность приходит в осознанность, и горизонтальное исчезает.

Когда Шанкара, Веданта и индуисты называют этот мир иллюзорным, за этим стоит именно это. Потому что, когда осознанность становится совершенной, этот мир – мир, который ты создал из своего ума, – просто исчезает; перед тобой открывается другой мир. Майа исчезает, иллюзия исчезает – иллюзия сохранялась из-за твоего сна, из-за твоей бессознательности.

Это точно как сон. Ночью ты движешься в сны, и когда сон происходит, он реален. Ты когда-нибудь думал во сне: «Это невозможно»? Невозможное происходит во сне, но ты не можешь в нем усомниться. Во сне ты пребываешь в состоянии полной веры; во сне никто не бывает скептичным, даже Бертран Расселл. Нет, во сне каждый, как ребенок, доверяет всему, что бы ни происходило. Ты видишь во сне, что приходит твоя жена – внезапно она превращается в лошадь. Ни на мгновение ты не говоришь: «Разве это бывает?»

Сон – это доверие, сон – это вера. Во сне ты не можешь сомневаться. Как только ты начинаешь сомневаться во сне, правила нарушены. Как только ты начинаешь сомневаться, сон начинает исчезать. Если даже ты сможешь вспомнить, что сон – это сон, это внезапное потрясение разобьет сон, и ты проснешься.

Этот мир, который ты видишь вокруг себя, – не реальный мир. Не потому, что он не существует – он существует, но ты видишь его сквозь ширму сна. Между вами стоит бессознательное; ты смотришь на него, ты истолковываешь его по-своему; ты точно как пьяный.

Это случилось.

Прибежал Мулла Насреддин. Он был совершенно пьян, и человек, который управлял лифтом, хотел уже закрыть дверь, но каким-то образом он пролез вовнутрь. Лифт был переполнен. Все поняли, что он очень пьян: от него пахло алкоголем. Он попытался притвориться; он повернулся к двери, но ничего не смог увидеть – его глаза были тоже пьяны и сонны. Кое-как он пытался стоять прямо, но и это было невозможно. Тогда он очень смутился, потому что все на него смотрели и думали, что он совершенно пьян; он это чувствовал. Не зная, что еще сделать, внезапно он сказал:

– Наверное, вам интересно, зачем я созвал это собрание.

К утру он придет в норму. Он будет смеяться, как смеетесь вы…

Все будды смеялись, став пробужденными. Их смех подобен львиному рыку. Они смеются не над вами – они смеются над всей этой космической шуткой. Они жили в сновидении, во сне, совершенно опьяненные желанием, и из желания они смотрели на существование. Тогда оно не было реальным существованием; они проецировали на него свой собственный сон.

Ты принимаешь все существование как экран, на который проецируешь свой собственный ум. Ты видишь вещи, которых нет, и не видишь вещей, которые есть. И у ума на все есть объяснение. Если появляется сомнение, ум все объясняет. Он создает теории, философии, системы, просто чтобы успокоить себя тем, что все в порядке. Все философии существует лишь для того, чтобы сделать жизнь удобной, чтобы казалось, что все в порядке, что все правильно, – но ничто не в порядке и не правильно, пока ты спишь.

Ко мне пришел один человек. Он был встревожен; он отец прекрасной дочери. Он был очень обеспокоен; он сказал:

– Каждое утро она плохо себя чувствует, и я был у всех врачей, но они говорят, что ничего не нашли. Что мне делать?

И я ему сказал:

– Пойди к Мулле Насреддину – он здесь самый мудрый парень, и он знает все, потому что я никогда не слышал, чтобы он сказал: «Я не знаю». Иди.

Он пошел. Я тоже последовал за ним, чтобы узнать, что скажет Мулла Насреддин. Насреддин закрыл глаза, обдумал проблему, потом открыл глаза и сказал:

– Ты даешь ей молоко, прежде чем уложить спать?

– Да! – сказал этот человек.

Насреддин сказал:

– Я понял, в чем проблема: если ты даешь ребенку молоко перед сном, ребенок во сне ворочается, и из-за этого молоко скисает и превращается в простоквашу. Затем простокваша становится сыром, сыр становится маслом, масло становится сахаром, сахар становится алкоголем – и конечно, утром у нее похмелье.

Именно в этом и состоят все философии: те или другие объяснения; какие-то объяснения вещам, которые нельзя объяснить, попытка притвориться, что ты знаешь что-то, чего не знаешь. Но это делает жизнь удобной. Ты можешь лучше спать; это похоже на транквилизатор.

Помните, вот разница между религиозностью и философией: философия – это транквилизатор, религиозность – это шок; философия помогает тебе хорошо спать, религиозность – выводит из сна. Религиозность – это не философия, это техника, чтобы вывести тебя из твоей бессознательности. А все философии – это техники, чтобы помочь тебе хорошо спать; они дают тебе сны, утопии.

Религиозность отнимает у тебя все сны и утопии. Религиозность приводит тебя к истине – а истина возможна, лишь если ты не видишь снов. Видящий сны ум не может видеть истину. Видящий сны ум и истину превратит в очередной сон.

Вы не замечали? Ты ставишь будильник; утром ты хочешь встать в четыре часа, чтобы успеть на поезд. Когда утром будильник начинает звонить, твой ум создает сон: ты сидишь в храме, и звонят колокола – вот все и объяснено. Будильник больше не создает проблем, он не может тебя разбудить. Ты все объяснил – тотчас же!

Ум тонок. Сейчас психоаналитики очень озадачены тем, как это происходит, как уму удается создавать объяснение тотчас же, мгновенно. Это так трудно! – наверное, ум проецирует это заранее. Как внезапно ты можешь обнаружить, что находишься в храме или в церкви, где звонят колокола? Будильник звонит, и тотчас же во сне готово объяснение. Ты пытаешься избежать будильника; ты не хочешь вставать, не хочешь вставать в такую холодную зимнюю ночь. Ум говорит: «Это не будильник; ты просто пришел в храм». Все объяснено, ты засыпаешь.

Именно это делали философии, и именно поэтому философий так много – потому что каждому нужно свое собственное объяснение. Объяснение, которое помогает заснуть кому-то другому, не поможет тебе. И именно это говорит Гераклит в этом отрывке.

Попытайтесь его понять. Он говорит:

В мгновения бодрствования

Люди так же забывчивы и небрежны

К тому, что вокруг них происходит,

Как и когда спят.

Во сне ты не осознаешь, что происходит вокруг тебя, но осознаешь ли ты, что происходит, в часы бодрствования?

Были проведены большие исследования. Девяносто восемь процентов приходящих к тебе сообщений ум не допускает вовнутрь – девяносто восемь процентов. Лишь двум процентам позволяется войти, и эти два процента ум интерпретирует. Я что-то говорю; ты слышишь что-то другое. Я говорю что-то еще, ты интерпретируешь это таким образом, чтобы это не беспокоило твой сон. Твой ум немедленно дает тебе объяснение. Ты находишь для этого место в уме, и ум это поглощает; это становится частью ума. Именно поэтому вы продолжаете упускать Будд, Христов, Гераклитов и других. Они продолжают говорить с вами; они продолжают говорить, что что-то нашли, что что-то пережили, но когда они это говорят вам, вы немедленно это интерпретируете. У вас есть собственные трюки.

Аристотеля очень беспокоил Гераклит. Он решил, что у этого человека, наверное, есть какой-то дефект в характере. Все кончено! – ты отнес его к определенной категории, потому что он тебе не подходит, беспокоит тебя. Наверное, Гераклит был очень тяжелым камнем в уме Аристотеля – потому что Аристотель движется в горизонтальном, он в этом специалист, а Гераклит пытается столкнуть тебя в бездну. Аристотель движется по равнине логики, а Гераклит пытается столкнуть тебя в тайну. Нужно какое-то объяснение. Аристотель говорит: «В этом человеке есть какой-то дефект – биологический, физиологический, дефект „характера“, но есть какой-то дефект. Почему иначе он настаивает на парадоксе? Почему иначе он настаивает на тайне? Почему он настаивает, что есть гармония между противоположностями? Противоположности противоположны; гармонии нет. Жизнь есть жизнь, смерть есть смерть – будь в этом ясным, не смешивай эти вещи. Кажется, этот человек все перепутал».

Лао-цзы был таким же человеком. Лао-цзы говорил: «Кажется, так мудры все, кроме меня. Кажется, все так умны, кроме меня, – я дурак!»

Лао-цзы – один из величайших, один из мудрейших людей, которые только когда-либо родились, но среди вас он чувствует себя дураком. Лао-цзы говорит:

– Кажется, каждый мыслит так ясно; путаюсь только я.

То, что Аристотель говорит о Гераклите, Лао-цзы говорит о себе.

Лао-цзы говорит:

– Когда кто-то слушает мое учение без ума, он становится просветленным. Если кто-то слушает мое учение из ума, тогда он находит собственные объяснения, которые не имеют ничего общего со мной. А когда кто-то слушает, вообще не слушая, – есть люди, которые слушают, не слушая, – когда кто-то слушает так, словно вообще не слушает, он смеется над моей глупостью.

И этот третий тип ума составляет большинство. Лао-цзы говорит:

– Если большинство не смеется над тобой, осознавай, что, должно быть, ты говоришь что-то неправильное. Если большинство смеется, лишь тогда ты говоришь что-то истинное. Когда большинство думает, что ты дурак, – лишь тогда есть возможность того, что ты мудр; иначе никакой возможности нет.

Гераклит казался Аристотелю запутавшимся. Он покажется таким и вам, потому что Аристотель захватил власть во всех университетах, во всех колледжах мира. Теперь вас всюду учат логике, не тайне. Вас всюду учат рациональному, не мистическому. Каждого учат быть ясным. Если ты хочешь быть ясным, тебе придется двигаться по горизонтали. Там А есть А, Б есть Б, и А никогда не Б. Но в таинственной бездне вертикального границы встречаются и сливаются друг с другом.

Таким образом, Бог – тайна, не силлогизм. Те, кто приводит доказательства Бога, просто делают невозможное; никаких доказательств Бога быть не может. Доказательства существуют на горизонтальном плане.

В этом смысл доверия: ты падаешь в бездну, переживаешь опыт бездны, просто исчезаешь в ней… и ты знаешь. Ты знаешь, лишь когда ума нет, – никогда не прежде.

Где бы вы ни были, именно в этом месте вас нет. Вы можете быть где угодно, но никогда не там, где вы есть. Где бы вы ни были, вас там нет.

В старых тибетских писаниях говорится, что Бог приходит много раз, но никогда не находит тебя там, где ты есть. Он стучит в двери, но хозяина нет дома – он всегда где-то еще. Ты в своем доме, ты дома или где-то еще? Как может Бог тебя найти? Тебе не нужно к нему идти, просто будь дома, и он найдет тебя. Он ищет тебя точно так же, как ты ищешь его. Просто будь дома, чтобы, когда он придет, он мог тебя найти. Он приходит, он стучит миллионы раз, он ждет у дверей, но тебя никогда нет дома.

Гераклит говорит:

Дураки, хотя и слышат,

Все равно что глухие;

К ним относится пословица:

Где бы они ни были,

Их там нет.

Это сон: отсутствие, не присутствие в настоящем мгновении, нахождение где-то еще.

Это случилось:

Мулла Насреддин сидел в кафетерии и распространялся о собственной щедрости. – …В пылу разговора он часто впадает в крайности, как и любой другой человек, потому что сам не помнит, что говорит… – Кто-то сказал:

– Насреддин, если ты так щедр, почему ты никогда не пригласишь нас к себе домой? Ты не дал ни единого обеда. Что ты на это скажешь?

Он так увлекся, что совершенно забыл о своей жене, и сказал:

– Приглашаю всех, сейчас же!

Но чем ближе они подходили к дому, тем более он трезвел. Он вспомнил свою жену и внезапно испугался – к нему в гости идет тридцать человек. У самого дома он сказал:

– Обождите здесь! Все вы знаете, что у меня есть жена. У вас тоже есть жены, так что вы знаете. Просто постойте здесь. Сначала я пойду и поговорю с ней, потом позову вас.

И он вошел в дом и исчез.

Они ждали, ждали и ждали, но он не приходил и не приходил, и они стали стучать в дверь. Насреддин подробно рассказал жене, что произошло: что он слишком распространялся о своей щедрости и его поймали на слове. Его жена сказала:

– Но у нас нет еды для тридцати человек, уже слишком поздно, чтобы что-то купить на рынке.

Тогда Насреддин сказал:

– Сделай вот что: когда они постучат, пойди и скажи им, что Насреддина нет дома.

И когда они постучали, жена вышла и сказала:

– Насреддина нет дома.

– Удивительно, – сказали они, – потому что мы пришли вместе с ним, и он вошел в дом, и мы не видели, чтобы он вышел; все это время мы ждали здесь на ступеньках, тридцать человек, – он должен быть дома. Пойди и найди его. Должно быть, он где-то прячется.

Жена пошла в дом. Она сказала:

– Что делать?

Насреддин разволновался. Он сказал:

– Обожди!

И он вышел и сказал:

– Что значит, этого не может быть? Он же мог выйти через заднюю дверь!

Это возможно, это происходит с вами каждый день. Он совершенно забыл себя; именно это произошло – в логике он забыл себя. Логика правильна, аргумент правилен, но… «Что значит, этого не может быть? Вы ждете у передней двери; он мог выйти через заднюю», – логика правильна, но Насреддин совершенно забыл, что это говорит он сам.

Ты не присутствуешь. Ты не присутствуешь ни в мире, ни в самом себе. Это и есть сон. Как ты можешь слышать? Как ты можешь видеть? Как ты можешь чувствовать? Если ты не присутствуешь здесь и сейчас, тогда все двери закрыты. Ты мертвый человек, ты не жив. Именно поэтому Иисус снова и снова говорит слушателям, слышателям[5]5
  Hearers (англ).


[Закрыть]:

«Если у вас есть уши, услышьте меня; если у вас есть глаза, увидьте меня!»

Гераклит, наверное, нашел, что многие люди, которые слушают, ничего не слышат, и многие люди, которые видят, ничего не видят, потому что их дома совершенно пусты. Хозяина нет дома. Глаза смотрят, уши слушают, но внутри никого нет дома. Глаза – это только окна; они не могут видеть, если только сквозь них не видишь ты. Как может видеть окно? Ты должен стоять у окна, лишь тогда ты можешь видеть. Как? – это только окно, оно ничего не чувствует. Если есть ты, все становится совершенно по-другому.

Все тело похоже на дом, а ум – на путешественника; хозяин всегда в отъезде, и дом остается пустым. И жизнь стучит к тебе в двери —…можешь назвать это Богом или как угодно еще, название не имеет значения; назови это существованием… – существование стучит в двери, уже стучит, стучит непрерывно, но тебя никогда нельзя застать. Это и есть сон.

Человек не должен говорить и действовать,

Словно во сне.

Действуй, говори с полной осознанностью, и ты найдешь в себе огромную перемену. Сам тот факт, что ты осознаешь, изменяет все твои действия. Тогда ты не можешь совершить греха. Не то что ты должен себя контролировать, нет! Контроль – это суррогат осознанности, очень бедный заменитель; от него мало помощи. Если ты осознаешь, тебе не нужно контролировать гнев; в осознанности гнев никогда не возникает. Гнев и осознанность не могут существовать вместе; невозможно никакое их сосуществование. В осознанности никогда не возникает ревность. В осознанности многие вещи просто исчезают – все вещи, которые отрицательны.

Это точно, как свет. Когда в доме горит свет, как там может существовать темнота? Она просто бежит из него. Когда в твоем доме светло, как ты можешь спотыкаться? Как ты можешь стучать в стену? Светло, и ты знаешь, где дверь; ты просто направляешься прямо к двери, выходишь в нее. Когда темно, ты спотыкаешься, пробираешься ощупью, падаешь. Неосознанный, ты пробираешься ощупью, спотыкаешься, падаешь. Гнев – это не что иное, как спотыкание; ревность – это не что иное, как нащупывание во тьме. Все, что неправильно, неправильно не само по себе, но потому, что ты живешь в темноте.

Иисус сможет испытать гнев, если захочет; он может его использовать. Ты не можешь его использовать – он использует тебя. Если Иисус чувствует, что это может быть хорошо и полезно, он может использовать что угодно – он хозяин. Иисус может испытывать гнев, не испытывая гнева. Многие люди работали с Гурджиевым, и он был ужасным человеком. В гневе он был ужасен, он выглядел, как убийца! Но это была только игра, только ситуация, чтобы кому-то помочь. И мгновенно, без промежутка даже на долю секунды, он уже смотрел на кого-то другого и улыбался. Потом он снова смотрел на первого человека, на которого испытывал гнев, и снова выглядел ужасно и гневно.

Это возможно. Осознавая, ты можешь использовать все. Даже яд может стать эликсиром, когда ты осознаешь. А когда ты спишь, даже эликсир может стать ядом – потому что все зависит от того, насколько ты бдителен. Действия ничего не значат. Действия не имеют значения – значение имеешь только ты, твоя осознанность, твоя сознательность, внимательность. Что ты делаешь, неважно.

Это случилось:

Был один великий мастер, буддистский мастер, Нагарджуна. К нему пришел вор. Вор влюбился в этого мастера, потому что никогда не видел такого красивого человека, человека такого безграничного изящества. Он спросил Нагарджуну:

– Есть ли у меня какая-нибудь возможность роста? Но сначала я должен тебе объяснить одно: я вор. И второе: я не могу перестать воровать, поэтому, пожалуйста, не ставь такого условия. Я сделаю все, что ты скажешь, но не смогу перестать быть вором. Я пытался много раз – никогда ничего не получается, поэтому я оставил эту затею. Я принял это, как мое предназначение: я буду вором и останусь вором, поэтому давай не будем об этом говорить. Пусть это будет ясно с самого начала.

Нагарджуна сказал:

– Почему ты так боишься? Кто говорит о том, что ты вор?

– Каждый раз, когда я прихожу к монаху, священнику или религиозному святому, они всегда говорят: «Сначала перестань воровать».

Нагарджуна рассмеялся и сказал:

– Тогда, наверное, ты приходил к ворам: иначе почему это должно их волновать? Меня это не волнует!

Вор был очень счастлив. Он сказал:

– Тогда все хорошо. Кажется, теперь я могу стать учеником. Ты – правильный мастер.

Нагарджуна принял его. Он сказал:

– Теперь ты можешь делать все что хочешь. Только одному условию нужно следовать: осознавай! Иди, взламывай дома, входи, бери вещи, воруй; делай что угодно, это меня не волнует, я не вор, – но делай это с полной осознанностью.

Вор не мог понять, что попал в ловушку. Он сказал:

– Ладно, все в порядке. Я попытаюсь.

Через три недели он пришел и сказал:

– Ты сыграл со мной трюк – потому что, если я осознаю, я не могу воровать. Если я ворую, осознанность исчезает. Я в затруднении.

Нагарджуна сказал:

– Никаких разговоров о воровстве и ворах. Меня это не волнует; я не вор. Тебе решать! Если ты хочешь осознанности, это решать тебе. Если ты ее не хочешь, это тоже решать тебе.

Вор сказал:

– Но мне трудно. Я испытал немного ее вкуса, и это так красиво – я оставлю что угодно, что бы ты ни сказал.

Вор продолжал:

– Прошлой ночью мне впервые удалось проникнуть во дворец короля. Я открыл сокровищницу. Я мог бы стать самым богатым человеком в мире – но ты следовал за мной, и мне пришлось быть осознанным. Когда я стал осознанным, внезапно – никакой мотивации, никакого желания. Когда я становился осознанным, бриллианты казались просто камнями, обычными камнями. Когда я терял осознанность, передо мной было сокровище. Я ждал, я делал это много раз. Я приходил в осознанность, становился, как будда, и не мог даже прикоснуться к сокровищу, потому что все это выглядело глупо, абсурдно – просто камни, что мне с ними делать? Потерять себя ради камней? Но потом я терял осознанность; снова они становились красивыми, восстанавливалась вся иллюзия. Но в конце концов я решил, что они того не стоят.

Если однажды ты узнаешь осознанность, ничто ее не стоит – ты узнал величайшее блаженство жизни. Тогда, внезапно, многие вещи просто отпадают; они становятся глупыми, становятся дурацкими. Мотивации больше нет, желания больше нет, сны отпали.

Человек не должен действовать или говорить,

Словно во сне.

Это единственный ключ.

Пробужденные живут в одном общем мире;

Каждый из спящих – в своем собственном.

Сны личны, абсолютно личны! Никто не может войти в твой сон. Ты не можешь поделиться сном с любимым. Мужья и жены спят в одной постели, но сны видят отдельно. Невозможно разделить сон, потому что это ничто – как можно разделить ничто? Просто мыльный пузырь, абсолютно невещественный; ты не можешь его ни с кем разделить, тебе придется видеть сны в одиночестве.

Именно поэтому – из-за спящих, стольких спящих – существует столько миров. У тебя свой собственный мир; если ты спишь, ты заключен в оболочку собственных мыслей, концепций, мечтаний, желаний. Когда ты встречаешь кого-то другого, два мира сталкиваются. Миры врезаются друг в друга – именно так происходит. Наблюдайте!

Посмотрите на мужа и жену, когда они разговаривают; они вообще не разговаривают. Муж думает о своем офисе, зарплате; жена думает о платье к Рождеству. Внутри каждого из них – свой собственный личный мир, но их личные миры где-то встречаются – или, скорее, сталкиваются, – потому что платье жены зависит от зарплаты мужа, а зарплата мужа должна обеспечить платье для жены. Жена говорит «дорогой», но за этим «дорогой» стоят платья; она думает о них. «Дорогой» не значит того, что написано в словарях, потому что каждый раз, когда женщина говорит «дорогой», это только фасад, и муж тотчас же пугается. Он этого не показывает, конечно, потому что, когда кто-то говорит «дорогой», ты не можешь показывать таких вещей. Он говорит: «Что, милая? Как у тебя дела?» Но он пугается, потому что думает о своей зарплате и знает, что Рождество подходит все ближе и опасность растет.

Жена говорила Мулле Насреддину:

– Что случилось? Последнее время я плачу и рыдаю, я вся в слезах, а ты даже не спрашиваешь: «Почему ты плачешь?»

Насреддин сказал:

– С меня довольно! – если я спрошу, это слишком дорого обойдется. И в прошлом я слишком часто совершал эту ошибку… – потому что эти слезы – не просто слезы: платья, новый дом, новая мебель, новая машина и многие другие вещи скрываются за этими слезами. Эти слезы – только начало.

Из-за этих внутренних личных миров диалог невозможен. Возможен лишь конфликт.

Сны личны, истина не лична. Истина не может быть личной – истина не может быть моей или твоей, истина не может быть христианской или индуистской, истина не может быть индийской или греческой. Истина не может быть личной. Сны личны. Что бы ни было личным, помни наверное, это принадлежит миру снов. Истина – это открытое небо; оно для всех, и оно одно.

Именно поэтому, когда говорят Лао-цзы, Будда, Гераклит, хотя их языки могут и отличаться, – но они подразумевают одно и то же, они указывают на одно и то же. Они не живут в личных мирах. Личный мир каждого из них исчез вместе со снами, желаниями – вместе с умом. У ума бывает личный мир, но у сознания личного мира не бывает. Бодрствующие живут в одном общем мире… У тех, кто бодрствует, один общий мир – и это существование. А у каждого из тех, кто спит и видит сны, – свой собственный мир.

Твой личный мир должен быть отброшен; это единственное отречение, которого я от тебя требую. Я не говорю оставить жену, я не говорю оставить работу, я не говорю оставить деньги, оставить все, нет! Я просто говорю – оставить свой личный мир снов. Для меня это и есть санньяса. Старая санньяса состояла в том, чтобы оставить мир, видимое. Человек идет в Гималаи, оставляет жену и детей – суть совершенно не в этом. Этот мир нельзя оставить; как ты можешь его оставить? Даже Гималаи – часть этого мира. Настоящий мир, от которого нужно отречься, находится в уме; частный мир сновидений. Если ты от него отречешься, тогда, даже сидя на рынке, ты в Гималаях. Если ты от него не отречешься, то и в Гималаях создашь вокруг себя личный мир.

Как ты можешь бежать от самого себя? Куда бы ты ни пришел, ты будешь с самим собой. Куда бы ты ни пришел, ты будешь вести себя по-прежнему. Ситуации могут отличаться, но как можешь быть другим ты? Ты будешь спать в Гималаях. Какая разница, спишь ли ты в Пуне или в Бостоне, в Лондоне или в Гималаях? Где бы ты ни был, ты будешь видеть сны. Перестань видеть сны! Стань более бдительным. Внезапно сны исчезают, и со снами исчезают и страдания.

Что бы мы ни видели, когда бодрствуем, – это смерть;

Когда спим, – это сны.

Это действительно красиво. Когда ты спишь, ты видишь сны, иллюзии, миражи – твои собственные творения, твой собственный личный мир. Когда ты просыпаешься, что ты видишь? Гераклит говорит: «Проснувшись, всюду вокруг ты видишь смерть».

Может быть, именно поэтому ты не хочешь видеть. Может быть, именно поэтому ты видишь сны и окружаешь себя облаком снов, чтобы не нужно было смотреть в лицо факту смерти. Но помни: человек становится религиозным, лишь когда сталкивается со смертью, никогда не прежде.

Когда ты сталкиваешься со смертью, когда ты смотришь смерти прямо в лицо, не избегаешь, не уклоняешься, не бежишь от нее, не окружаешь себя облаком, – когда ты смотришь в лицо и сталкиваешься с фактом смерти, – то внезапно осознаешь, что смерть есть жизнь. Чем глубже ты движешься в смерть, тем глубже ты движешься и в жизнь, говорит Гераклит, потому что противоположности встречаются и сплавляются; они одно.

Если ты пытаешься бежать от смерти, помни: ты будешь бежать и от жизни. Именно поэтому вы выглядите такими мертвыми. Это парадокс: беги от смерти, и ты останешься мертвым; смотри ей в лицо, столкнись с ней, и станешь живым. В то мгновение, когда ты смотришь смерти в лицо так глубоко, так интенсивно, что начинаешь чувствовать, что умираешь, – не только снаружи, но и внутри ты чувствуешь и касаешься смерти – приходит кризис. Это крест Иисуса, кризис смерти. В это мгновение ты умираешь из одного мира – мира горизонтального, мира ума – и воскресаешь в другом мире.