Текст книги "Золото Роммеля"

12

Подняв трубку, обер-диверсант рейха, к своему изумлению, услышал теперь уже хорошо знакомый французский прононс Жанны д’Ардель. Хотя она и не представилась.

– Вам опять повезло, господин Скорцени. На сей раз небесные ангелы тоже обошли вас. А, что вы скажете на этот счет, господин личный агент фюрера?

– Сначала объясните, что вы хотите этим сказать.

– Всего лишь констатирую тот неоспоримый факт, что во время бомбежки небесные ангелы вас пощадили.

– Почему это огорчает именно вас?

– Вернее, – не отреагировала д’Ардель, – американские штурмовики оказались предельно точными: бомбы легли на западное крыло отеля. В то время как вы пребываете в восточном, более фешенебельном. Правда, они слегка зацепили центральный корпус, но это уже издержки прицельного бомбометания.

– То есть я обязан поверить, что этот налет специально был организован для того, чтобы уничтожить меня?

– Вы невнимательно слушали, Скорцени. Я ведь ясно сказала, что вражеские пилоты нацеливались на западное крыло отеля, и только поэтому ваш, восточный, корпус уцелел. Заокеанские асы оказались настолько аккуратными, что даже центральная часть отеля, отделявшая ваш корпус от обреченного западного, пострадала самую малость. Выйдите из номера и убедитесь в этом.

– Да сейчас меня не это интересует, – ужесточил тон штурмбаннфюрер. – Неужели хотите убедить меня, что все три звена бомбардировщиков были посланы специально для того, чтобы разбомбить отель, в котором остановился некий германский офицер?

– У вас появилась маниакальная мнительность, господин штурмбаннфюрер. Никто не стал бы сооружать столь сложную комбинацию, задействовав при этом чуть ли не всю американскую авиацию Южной Италии, только для того, чтобы слегка попугать вас. В действительности они стремились ликвидировать расположенную неподалеку базу катеров, ну, еще потрепать береговые укрепления. Но два пилота получили особое задание: нанести удар по отелю «Корсика», – спокойно, вежливо, словно учительница на уроке чистописания, объяснила д’Ардель. – Очевидно, эти парни отличились недавно во время учебного бомбометания на полигоне, поэтому-то на них и остановили свой выбор.

Только теперь Скорцени вспомнил, что за спиной у него все еще стоит Фройнштаг. Он оглянулся. Лицо женщины оставалось невозмутимым, однако глаза откровенно смеялись. Впрочем, обер-диверсанта это не обидело, наоборот, он подумал о Лилии с уважением. Не такая уж эта женщина – взбалмошная фантазерка, как могло показаться. Наоборот, это он выглядел наивным, когда пытался разуверить ее в интересе союзнической контрразведки, а теперь уже и авиации, к своей персоне.

– В таком случае вопрос по существу: почему меня не убивают? – Этот вопрос скорее был адресован Лилии, нежели мадемуазель д’Ардель. Однако штурмбаннфюрер произнес его слишком близко от трубки.

– Согласна, со временем ваши биографы станут ломать над этим фактом не только головы, но и перья.

– Вы слишком легкомысленно реагируете на мою просьбу прояснить ситуацию, – начали прорезаться в голосе обер-диверсанта угрожающие нотки.

– Следует полагать, что у вас появился довольно могущественный покровитель, – не стала тушеваться д’Ардель. – Который к тому же прислушивается к советам человека, очень к вам расположенного. Они-то и вступились за вас. Вовремя и решительно.

– Хотите убедить меня, что вы, лично вы, тоже представляете интересы моего покровителя?

– Естественно, представляю, – очень просто и, как показалось штурмбаннфюреру, охотно, согласилась собеседница. – Вот только убеждать вас в этом не собираюсь.

– Тогда что же вам мешает назвать имя этого высокого патрона? Вряд ли подобное покровительство должно оставаться анонимным, поскольку в таком случае оно теряет смысл.

Д’Ардель снисходительно рассмеялась.

– Человек, задающий по телефону такую массу вопросов, явно напрашивается в гости.

– К вам, в гости?! – иронией попытался Скорцени припудрить свое возмущение.

– Жду вас по адресу, который через несколько минут занесет горничная, – простила ему эту бестактность д’Ардель. – До моей виллы пятнадцать минут ходьбы, тем не менее за вами прибудет бежевый «пежо», за рулем которого совершенно случайно окажется подруга штурмбаннфюрера Умбарта – Марта фон Эслингер. Даю слово, что мы не станем надолго задерживать вас. Скажем, не более получаса. Такой временной расклад вас устраивает?

– Оказывается, вы всесильная женщина: то присылаете за мной бежевый «пежо» с австрийской аристократкой за рулем; то властным жестом полководца напускаете на меня эскадрильи бомбардировщиков… Я начинаю относиться к вам с уважением.

– Попробовали бы относиться к нам иначе, – опять употребила д’Ардель это подчеркнутое «нам». – Уже пора понять, что времена всесильности абвера и СД кончились. Перелом на разведывательно-диверсионном фронте столь же разителен, как и на всех прочих фронтах. Уж извините…

Почувствовав, что Жанна собирается прервать разговор в самом неподходящем месте, Скорцени наконец поспешил задать тот вопрос, который действительно больше всего интриговал его сейчас.

– Мое согласие или несогласие на визит к вам будет зависеть от вашего ответа.

– Как любезно с вашей стороны!

– Итак, госпожа д’Ардель, мне хотелось бы знать, связаны ли мои покровители с Римом?

Аристократка замялась. Скорцени почувствовал, что в эти минуты д’Ардель в комнате не одна и что она вопросительно смотрит на того, под чью диктовку преподносит ему урок деликатного шантажа. Из тех, которыми он и сам время от времени одаривает слушателей своих диверсионных курсов СД.

– Можете считать, что да, – как-то слишком уж неуверенно подтвердила Жанна. – Для вас это имеет какое-то значение?

– Конечно же, имеет! – камнедробильно пророкотал обер-диверсант.

«Неужели папа римский?» – задав себе этот риторический вопрос, Отто Скорцени рассмеялся. Да уж, станет вступаться за него властитель Святого престола, которого он только недавно этого самого престола чуть было не лишил. Но, стоп! Сестра Паскуалина! – вспомнил он о давней пассии папы. Паскуалина Леннарт – вот кто может оказаться тем благоразумным советником, который постоянно подсказывает мстительному патрону католиков, а главное, его кардиналам от службы безопасности Ватикана: «Не горячитесь, этот громила еще может понадобиться нам. Имейте христианское терпение, дайте возможность приобщить этого господина к всесилию ордена нищенского «гроша святого Петра»[9]9
  «Грош святого Петра» – так на церковном сленге именуются отчисления, осуществляемые церковными приходами в фонд Ватикана.


[Закрыть]

13

– Ваша пунктуальность, господин Скорцени, достойна удивления даже в среде пунктуальных германцев, – деловито молвила Марта фон Эслингер, наблюдая, как Скорцени втискивается на сиденье рядом с ней.

Ладно скроенный брючный костюм лишь подчеркивал миниатюрность и изысканность форм этой женщины, хрупкость которой могла восприниматься истинными немками как вызов общепринятой монументальности их бедер и бюстов.

– Да это же вы и звонили мне, фрау Эслингер! Теперь я узнал вас по голосу.

– Конечно, я. Стоит ли подвергать это сомнениям?

– То есть никакой Жанны д’Ардель в природе не существует?

– Не будем спорить с природой.

– И находились при этом где-то рядом с отелем.

– Ничуть не сомневаюсь в вашей прозорливости, – невозмутимо признала Эслингер, срывая с места свой ягуароподобный спортивный автомобиль, не имеющий ничего общего с обещанным бежевым «пежо». – Да, это я звонила и выманивала; и я же отвезу вас к той женщине, свидание с которой способно навеять вам совершенно неожиданные воспоминания.

– Вы так считаете? – усомнился Скорцени, понимая, что имени вновь не услышит. В эти минуты он чувствовал себя прескверно. Его самолюбие оказалось задетым. Игры, затеянные любовницей Умбарта, он, в принципе, мог бы прекратить мгновенно. Его так и подмывало сделать это. И если бы не желание добраться до «покровительницы»…

– Это не я, это она так считает, – ведать не ведала о его благородном гневе Марта фон Эслингер. – У нее есть для этого все основания.

– Речь идет о Стефании Ламбези?

– То есть имеется в виду княгиня Мария-Виктория Сардони, – с той же стоической невозмутимостью обнаружила свои познания владелица дорогого спортивного автомобиля. – Не возражаю, в этом контексте уместно вспомнить и ее имя. Но вы прекрасно знаете, что сейчас она пребывает где-то на севере Италии. Возможно, уже на своей вилле «Орнезия». Словом, немного терпения, господин штурмбаннфюрер; еще немножечко терпения…

Пока она лихо выводила своего мустанга из крутого виража, в который вошла на серпантине горы, Скорцени успел внимательно присмотреться к ее внешности. Короткий, с чуть очерченной горбинкой носик, худощавые смуглые щеки, узкий, почти не выступающий подбородок. Абсолютно ничего привлекательного! А ведь о страсти этой женщины, любовницы штурмбаннфюрера Умбарта, в Корсиканской бригаде СС ходили легенды. Вот что значит познать женщину в постели. И тем не менее… Ну, абсолютно ничего сногсшибательного.

– Пытаетесь понять, что такого особенного мог найти в этой женщине, во мне то есть, ваш коллега и земляк Умбарт… – с ироничным упреком раскрыла его терзания Марта. – Не утруждайтесь, для меня самой это тоже загадка. Злые языки утверждают, что ему льстит забавляться в постели с австрийской аристократкой. Как вы… допускаете такое?

– Я допускаю все, что угодно, пока не сумею убедиться в его ложности. Приемлемая формулировка?

…Небольшая двухэтажная вилла, обнесенная металлической оградой, словно крепостным частоколом, располагалась между тремя размытыми холмами, каждый из которых представлял собой особый природный мир – со своим ландшафтом, растительностью и даже цветом. Один представал в бутафорном подобии скалы, другой был засажен молодым садом, третий напоминал пепельный осколок кратера давно потухшего вулкана.

– Возводить виллу в такой монашеской унылости, когда в полумиле – залив лазурного безмятежья?.. – пожал плечами Скорцени.

– Местность тоже не в моем вкусе, однако же вилла, как вы понимаете, не моя. Всего лишь арендую часть ее.

– Вот почему штурмбаннфюрер Умбарт слывет человеком, погрязшим в бедности, скупости и долгах.

– По крайней мере, по этому поводу вам уже не придется прибегать к донесениям агентуры, – беззастенчиво хихикнула разорившаяся аристократка. – Другое дело, что вам непременно сообщат: «Марта фон Эслингер – австрийская националистка, сепаратистка и масонка».

– Почти традиционный набор обвинений врага рейха, – признал штурмбаннфюрер.

– Однако опыт господина Шварца, владельца отельного поместья «Корсика», свидетельствует, что с некоторых пор к подобным слабостям своих земляков Отто Скорцени относится почти с библейским милосердием.

– А еще он свидетельствует о том, что Скорцени тоже не чужды некоторые непростительные слабости.

– Так уж и «непростительные»?

– Послушайте, госпожа фон Эслингер, – сказал штурмбаннфюрер, выходя из машины и мгновенно примечая, что в беседке, просматривающейся между кустами, притаился охранник, – кажется, вы не понимаете, что ни тот амбал, который притаился в беседке, ни два дебила, которые после третьего выстрела высунут свои головы из жилого здания, не помешали бы мне пристрелить вас прямо здесь же, под венецианской аркой входа на виллу.

– Почему вы предполагаете, что я не осознаю этого? – вздрогнула фон Эслингер, совершенно не ожидавшая, что их полусветская беседа в машине завершится столь ужасным «дипломатическим разъяснением». – Просто мне казалось, что вы прибегнете к своим угрозам еще там, у отеля. А пристрелите – на одном из поворотов, у обрыва или у зарослей. Более неудачного места для зачтения приговора, чем подъезд виллы, даже трудно себе представить.

– Это пока еще не приговор, а обычная констатация реалий.

– Так, мы все же войдем в здание или будем митинговать у ворот? – Марте фон Эслингер понадобилось немало усилий, чтобы заставить себя улыбнуться, однако улыбки как таковой не получилось.

– Войдем, естественно.

– Странные вы, мужчины: одни, садясь рядом со мной в машину, начинают нервно ощупывать мои коленки, другие, столь же нервно, – кобуры своих пистолетов. Даже не знаешь, на кого из вас злиться, а кому сочувствовать. Между тем на втором этаже, в комнате для молитв и покаяний, существует здесь и такая, вас, Отто, с огромным нетерпением ожидает госпожа Леннарт.

– Простите, не понял?

– Я сказала: вас ждет госпожа Леннарт. Вот уж не думала, что, услышав имя «папессы», вы решитесь переспрашивать его.

– Но в это невозможно поверить. Госпожа Леннарт, «папесса», здесь? – с непосредственностью провинциала ткнул он пальцем в сторону виллы. – Как она могла оказаться на острове? Я спрашиваю совершенно серьезно, – повысил голос Скорцени. – Хватит с меня на сегодня мифической мадемуазель д’Ардели.

– Прекратите, господин Скорцени! – вдруг возмутилась Марта фон Эслингер. – Спрашиваете, как она могла оказаться на острове? Но ведь вам сие должно быть известно лучше, нежели мне. Кто здесь олицетворяет службу безопасности рейха: я или вы?

От неожиданности штурмбаннфюрер замялся.

– А что вы хотите от мужчины, который столько времени нервно рассматривал ваши коленки, не решаясь притронуться к ним? – наконец нашелся он.

– Вот вам урок, Скорцени: нельзя обер-диверсанту рейха менять разлагающий климат Италии на не менее разлагающий климат Корсики. Надеюсь, услышав имя «бедного, вечно молящегося монаха Тото», переспрашивать его вы уже не решитесь. И не только потому, что постесняетесь моей въедливой ухмылки.

14

Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Марта фон Эслингер не лгала: там, в глубине комнаты, почти у самого окна, между огромной, на всю высоту стены, картиной «Мадонна с младенцем» – и небольшой кафедрой для чтения Библии и покаяний, действительно стояла Паскуалина Леннарт. Обер-диверсант рейха признал ее как-то сразу же, еще даже не разглядев как следует лица; признал, несмотря на то что сейчас она была одета в длинное светское платье, очень напоминающее платья придворных дам прошлого столетия.

– Да хранит вас Господь, Скорцени, – негромко и взволнованно проговорила «папесса», осеняя приблизившегося штурмбаннфюрера крестоналожным движением руки. – Уверена, что вы будете снисходительны к слабой женщине и не станете обвинять в той настойчивости, которая была проявлена мною в попытке встретиться с вами.

– Как снисходительны были и вы ко мне, когда какое-то время назад я столь же настойчиво прорывался к вам, в резиденцию папы римского «Кастель Гандольфо». Вот что значит быть дальновидно терпимым к порывам и порокам друг друга.

– Вы заговорили устами библейского мудреца, – улыбнулась «папесса». – Это уже кое о чем свидетельствует.

– Вот именно: «кое о чем», – учтиво склонил голову Отто.

Сменив одеяние, Леннарт и сама в какой-то степени изменилась: теперь перед Скорцени представала не монахиня, а вполне симпатичная светская женщина, с коротковато стриженными, крашеными рыжеватыми волосами, которые свидетельствовали о попытке скрыть возрастной налет. А щедро напудренное симпатичное лицо, со слегка расширенным вздернутым носиком, и умопомрачительные духи, создающие вокруг Паскуалины томное благоухание, – точно так же свидетельствовали о жестком намерении любой ценой понравиться мужчине. Пусть даже погрешив против канонов монашеского сана.

Впрочем, на то она и «папесса», – личный секретарь, личная медсестра и просто любимая женщина папы римского, – чтобы позволять себе то, что непозволительно другим женщинам из папского окружения.

– Все это похвально, господин Скорцени. Поэтому уверена, что вы также простите мне и то, что в разговоре с вами я представилась госпожой д’Ардель.

– Так это были вы?! Именно вы, а не госпожа Эслингер?

– Если синьора Эслингер уверяла вас в обратном, то, несомненно, взяла грех на душу, – успокоительно улыбнулась Паскуалина.

«Еще один грех, на свою несчастную, истерзанную…» – вполне реалистично представил себе Скорцени, как бы капризно пожаловалась в данном случае на судьбу сама Марта.

– Впрочем, согласитесь, что существуют женские грехи, которые способен прощать не только Господь, но и всякий великодушный мужчина.

– Теперь все прояснилось. Француженка, говорящая на немецком, с убийственным для берлинского слуха австрийским акцентом, – мягко улыбнулся штурмбаннфюрер, принимая предложение «папессы» отойти от «Мадонны» и распятия и присесть за небольшой столик. – Признаю, сногсшибательная конспирация.

Скорцени, конечно же, слегка плутовал против правды: никакого особого австрийского акцента в речи фрау Леннарт не сохранилось. Однако решил: пусть «папесса» считает, что все равно он «расшифровал» бы владелицу телефонного голоса, а его появление здесь – своеобразная игра в поддавки. Обер-диверсант еще только обдумывал, как вести себя с этой приближенной не только к папе римскому, но и к самому Господу, женщиной дальше, как неожиданно открылась дверь, и на пороге возникла Марта фон Эслингер.

«А вот и она, виновница этого “торжества”! – мысленно ухмыльнулся штурмбаннфюрер. – И, в невозмутимости своей, вновь предстает в ипостаси агнеца Божьего».

– Стол накрыт, фрау Леннарт, – объявила вошедшая, склоняя голову перед «папессой» и напрочь игнорируя присутствие Отто.

В то же время он заметил, как взгляды женщин встретились и на несколько мгновений застыли. Это был обворожительный и бессловесный сговор двух соперниц-единомышленниц. Поняв это, штурмбаннфюрер как-то сразу же почувствовал себя неуютно.

Вежливо предложив Скорцени перейти в соседнюю комнату, то есть последовать за фон Эслингер, «папесса» тем не менее позволила себе нанести очередной удар:

– Не волнуйтесь, господин штурмбаннфюрер, я не стану напоминать о том, что в резиденции папы вы представали передо мной в роли некоего доктора Рудингера, консультанта строительной фирмы «Вест-Конкордия» из, если мне не изменяет память, города Санкт-Галлена.

– Вот такой вы мне нравитесь больше, – уже откровенно рассмеялся Скорцени и с трудом сумел спохватиться, поскольку чуть было не положил руку на ее плечо. Вовремя сдержавшись, он сконфуженно взглянул на «папессу»:

– Великодушно простите, фрау Леннарт.

– А почему вы считаете, что мне не нравится… нравиться вам? – спокойно отреагировала на это Паскуалина, предусмотрительно, однако, отдаляясь от гиганта, которому едва достигала до плеча.

Стол был сервирован в сугубо корсиканском духе: две бутылки вина, три вида овощных салатов и два щедро политых вином куска жареной говядины.

– Неожиданно все это, – признал Скорцени, окидывая взглядом стол пиршества на двоих. – Все неожиданно: звонок, поездка, стол, общество…

– Война завершается, однако нас с вами по-прежнему ожидает много всяческих, больших и малых, потрясений.

Появился слуга и принялся медленно, вальяжными движениями наполнять бокалы. Обер-диверсант, возможно, не обратил бы на это внимания, если бы с первых же мгновений не признал в нем «бедного, вечно молящегося монаха Тото». Другое дело, что сам английский разведчик оставался совершенно безразличным к нему, и Скорцени вынужден был вести себя соответственно. На этой вилле они как бы находились на нейтральной территории, в которой действовало табу на любое противостояние агентов служб безопасности. Эдакая святая обитель диверсантов, в которой они очищаются под сенью неприкосновенности.

Единственное, что бросилось штурмбаннфюреру в глаза – в этот раз Тото был облачен в великолепно скроенный светский костюм, и когда он наклонялся, чтобы переставить прибор, рукоять одного пистолета выступала из-под брючного пояса, другого – из заднего кармана.

– Правда, нам стало известно, что тучи, которые сгущались над папой римским, теперь уже окончательно развеяны, – Паскуалина настороженно взглянула на Скорцени и, выждав, пока Тото удалится, продолжила: – Как известно и то, что вы не настаивали на продолжении этой антихристианской акции фюрера – похищении папы. Скорее наоборот…

– Скорее наоборот, – кротко признал обер-диверсант. – Эта акция не нравилась мне с самого начала, в самом ее замысле.

– Почему не заявили об этом сразу же, господин Скорцени? – укоризненно покачала головой «папесса».

– Выступить по радио с осуждением приказов фюрера? – саркастически подергал исполосованной шрамами щекой обер-диверсант.

– Ваше понимание юмора мне знакомо, – невозмутимо заверила его Паскуалина. – Но если на несколько минут отвлечься от него… Всего лишь следовало сообщить мне о вашей позиции. Еще тогда, во время встречи в резиденции папы.

– Не представлялось возможным, госпожа Леннарт. Ситуация была иной. Все прояснилось значительно позже.

– Вы правы: ситуация представлялась совершенно иной. Но мы чуть было не приняли против вас ответные меры. Лично против вас, – их взгляды скрестились и замерли.

– Мир не понял бы вас, если бы подобные контрмеры приняты не были. Если бы не последовала попытка… принять их.

– Но видит Всевышний, что я была… решительно против каких-либо… контрмер, – медленно, с расстановкой, произнесла Паскуалина, стараясь таким образом придать значительности каждому своему слову. – Очень решительно… выступала против идеи убрать вас еще до того, как вы со своими диверсантами подступитесь к резиденции папы.

– С чего вдруг такое сердоболие?

– Если бы я представала в другой ипостаси, то ответила бы сугубо по-женски, что в какой-то степени вы понравились мне.

– Но это было бы неправдой.

«Папесса» многозначительно улыбнулась и неопределенно как-то покачала головой.

– Ну, скажем так, не совсем правдой. С одной стороны, мне очень хотелось, чтобы это противостояние между вами и папой завершилось именно таким образом, как оно и завершилось.

– То есть «ни миром, ни войной».

– Чтобы Гитлер отозвал вас из Италии, – откорректировала его ответ Паскуалина, – поскольку сам отказался от своей затеи. С другой же стороны, я понимала: если вас убрать, Гитлер напустит на папу целую стаю других диверсантов и просто наемных убийц. И тогда уже все мосты, ведущие к примирению, будут, пользуясь вашей же терминологией, взорваны.