Текст книги "Операция «Цитадель»"

– По земле большевиков, Андре. Земле, жидо-коммунистами у них отобранной и жидокоммунистами же оскверненной. Теми жидокоммунистами, которых наслал на твою землю германский шпион и убежденный педераст Ульянов-Ленин, умудрившийся затем совершенно разграбить вашу страну, пооткрывав себе и своим соратникам счета за рубежом, в самых престижных и надежных банках мира. Многие у вас, в России, все еще не знают об этом. Но они должны узнать. Мы развернем такую мощную пропаганду, что доктор Геббельс заскулит от зависти.

– Кажется, у вас появился опытный консультант по истории России?

– Естественно, – подтвердила Хейди, ничуть не смутившись. – Иначе и быть не могло: появился. Я этого не скрываю.

– Кто именно, если сие не есть тайна?

– В числе первых можете назвать своего бравого офицера связи капитана Штрик-Штрикфельдта.

– Вашего, Хейди, давнего друга, в стремени, да на рыс-сях?

– Об этом лучше умолчать. Так или иначе, а на полноценную, святую ревность, мой генерал генералов, вы все равно не способны. Так что этому консультанту вы доверяете?

– Еще как! Проверен и надежен. Но ведь, похоже, что не он один работает на вас.

– Вы правы. Появился еще один, имеющий доступ к самой секретной разведывательной информации, относящейся к России. Вот только назвать его пока что не имею права. Так что в принципе я могу получить любую информацию, какую только пожелаю, и делиться с тобой. А, как вам мои успехи, полководец полководцев?!

– Потрясающе! Может быть, этот человек сумеет организовать мне встречу с Гитлером?

Хейди задумчиво посопела и поерзала плечиками, как это делала всегда, когда он пытался что-либо делать не так, как ей хотелось бы, или когда всерьез задумывалась над создавшейся ситуацией.

– Это очень важно для тебя, Андре? – произнося его имя, Хейди, частенько переходила на «ты». Обращение на «вы» было сопряжено только со специально для него придуманным самой Хейди обращением «мой генерал генералов», что в ее представлении было чуть ли не выше «генералиссимуса».

– Крайне важно. Иначе мне придется идти на Москву не с армией, а с остатками армейского обоза. И не наступать, а сдаваться. И времени уже не осталось.

– Надо подумать.

– Для долгих раздумий времени у нас тоже уже не осталось.

– Тем более, следует хорошенько подумать… Кстати, почему вы никогда не надеваете медаль, которой вас наградил фюрер?[38]38
  Хейди имела в виду медаль «За отвагу. Для граждан восточных территорий, второго класса», которой фюрер наградил А. Власова 23 апреля 1943 года.


[Закрыть]

– Следует полагать, что это уже замечено?

– Следует полагать.

– Приму во внимание.

– Во всяком случае, постарайтесь ее не потерять. Если честно, то через своих покровителей я уже пытаюсь вести переговоры с представителями руководства Франции и других государств, на территориях которых действуют части РОА, о том, чтобы вы были отмечены наградами этих стран. Мысленно уже вижу стенд наград генерала Власова, начиная от китайского Золотого Ордена Дракона, который мы попытаемся найти или продублировать, и заканчивая наградами США. А почему бы и нет? Что вас удивляет? Через несколько месяцев вы станете самым надежным соратником Америки в борьбе против коммунистической России. Единственным и незаменимым. Как в свое время этот ваш адмирал, как его там?.. – пощелкала она пальчиками.

– Адмирал Колчак. Правитель Сибири. Еще тот вояка был.

– Вот видите, сколько у вас достойных примеров для подражания, мой генерал генералов. Так действуйте же!

Луч прожектора прошелся по их третьему этажу, по генеральской палате, которая теперь почти всегда была в распоряжении Власова – стоило ему только появиться в санатории; наткнулся на высящуюся чуть в стороне скалу, а затем пополз вверх, скрещиваясь с лучом прожектора, стоявшего на вершине соседнего холма.

Эти прожектора установили здесь лишь неделю назад, в придачу к разбросанным по окрестным холмам орудиям зенитной батареи, и с тех пор прожектористы шарят не столько по небу, сколько по окнам санатория, что не раз вызывало у Хейди бурю возмущения.

– А ведь знаешь, – неожиданно произнесла она после довольно долгого молчания, – какое-то время я действительно была убеждена, что это ты один сумел отстоять Москву. И даже не находила в этом ничего странного. Не зря же утверждают, что ты был самым талантливым генералом Сталина. И что он якобы принимал тебя в своем кабинете даже ночью.

– Скажи еще – «самым любимым», – горько ухмыльнулся Власов. – А что ночью принимал меня – это правда. Но все знают, что он любил работать по ночам.

Хотя ответы его были неохотными и достаточно суховатыми, однако немка действительно затронула наиболее тонкие струны его сомнений. Ведь не окажись он в плену, сейчас, возможно, уже в звании генерал-полковника командовал бы фронтом. Военная карьера всегда была высшим мерилом его жизненного успеха. А так, кто знает?..

И потом, до Кремля ведь можно было дойти еще там, в России, командуя красноармейцами. И необязательно было идти к нему через Берлин.

21

Да, ритуальная жертва была избрана, и теперь все ожесточенно смотрели на нее, понимая, что их собственное спасение заключается в жертвенной гибели избранника вождя, а значит, избранника смерти.

– Не буду многословным, мой фюрер, – грузно поднимался Риббентроп. – В левой руке он держал развернутую кожаную папку с бумагами, а правой поспешно перелистывал их. – Достаточно сослаться на последние сообщения вашего личного уполномоченного по Венгрии бригаденфюрера СС Эдмунда Везенмайера[39]39
  Историческая личность. После войны Эдмунд Везенмайер был приговорен Нюрнбергским трибуналом к 20 годам тюрьмы.


[Закрыть].

– Кого-кого?! – поморщился Гитлер.

– Генерала войск СС Везенмайера, – растерянно повторил Риббентроп, не зная, как ему воспринимать такую реакцию фюрера.

– И что же такого сообщает нам Везенмайер? – насторожился вождь, поглядывая при этом на рейхсфюрера СС Гиммлера; уж кто-кто, а тот должен был знать свой генералитет.

– Бригаденфюреру Везенмайеру действительно поручено было изучить ситуацию в стане нашего ненадежного союзника, – подтвердил рейхсфюрер.

– Он считает, – продолжал тем временем фон Риббентроп, – что антигерманские настроения, которые проявляются сейчас в Венгрии, во многом объясняются тем, что правительство данной страны не провело ни одной расовой чистки в своем обществе, которое в результате оказалось насквозь пропитанным сионистской гнилью.

– А что, это важный довод, очень важный, – неожиданно поддержал его Гитлер, на время забывая о своем хроническом невосприятии министра иностранных дел. Сейчас ему нужны были веские доказательства того, что вторжение в Венгрию и переворот в ней вызваны были крайней необходимостью, сложившимися там обстоятельствами, и вот теперь он их получал. – Но вы уверены, что Везенмайер и в самом деле сумеет подкрепить свои умовыводы хоть какими-то конкретными фактами?

– Вот одно из его донесений, – потряс листиком бумаги Риббентроп. – В нем прямо указывается на причастность к событиям сионистских кругов этой страны. Пожалуйста: «Основная причина, – сообщает бригаденфюрер СС, – той пораженческой позиции влиятельных кругов Венгрии и саботажа совместных целей войны объясняется наличием в стране еврейского населения. В количественном отношении евреи составляют около десяти процентов всего населения Венгрии. А среди жителей Будапешта даже достигают тридцати пяти»[40]40
  Цитируются донесения, действительно отправленные в Берлин бригаденфюрером Э. Везенмайером. Нюрнбергским трибуналом они были признаны в качестве одной из причин, которые после свержения Хорти привели к жесточайшим репрессиям против венгерских евреев.


[Закрыть]. Что, добавлю от себя, мой фюрер, вообще немыслимо.

Риббентроп оторвал взгляд от бумаги и почти торжествующе осмотрел собравшихся. Сейчас он казался сам себе человеком, докопавшимся до высшей и последней истины, до которой не дано было докопаться никому другому.

«И это доклад министра иностранных дел?! – ужаснулся Скорцени, с нескрываемой насмешкой встречая взгляд фон Риббентропа. – Нет слов, без евреев там не обошлось. Как не обходится без них в любом другом антигерманском мероприятии, антигерманском сопротивлении. Но валить все, что происходит на берегах Дуная, только на евреев! Апостольская наивность! Хотел бы я знать, почему фюрер все еще терпит этого человека на посту министра? Почему он вообще терпит его?»

Пока, выдерживая надлежащую паузу, Риббентроп извлекал из папки еще один документ, Кейтель громко прокашливался и виновато посматривал на Гиммлера. Он чувствовал себя так неудобно, как будто это он сам позволяет Риббентропу нести здесь всю эту чушь.

– Несомненно, господа, что врагом номер один в Венгрии были и остаются евреи, – вновь заговорил Риббентроп, уставившись в очередное донесение. Но не ясно было: цитирует он его, или же говорит от своего имени. Кстати, этот документ тоже поступил за подписью Везенмайера. – Так вот, врагом номер один… Впрочем… да, вот здесь: «Эти 1,1 миллиона евреев ведут подрывную деятельность против рейха. Почти такое же, если не вдвое большее, число венгров – приспешников евреев – помогают им. Для того чтобы парализовать саботажников, заставить их отступить, необходимо предъявить им жесткие требования, с угрозой ввести в дело германские дивизии и бомбардировочные эскадрильи…»

– Что-что?! Дивизии и эскадрильи? – резко прервал его Гитлер. – Там именно так и написано?

– Так точно, мой фюрер, дивизии и…

– Это как понимать? Что уже и Везенмайер требует от меня дивизий?! Он что, предполагает открыть в Венгрии новый фронт? Третий?

– Интересно, где мы найдем дивизии, чтобы бросить их сейчас на Будапешт, на всю эту страну? – процедил фельдмаршал Кейтель, раздувая от возмущения полные, дрожащие, словно студень, щеки.

– Но здесь так говорится, – обиженно оправдывался фон Риббентроп. – «По моему мнению, – это опять говорит Везенмайер, – этого будет достаточно, чтобы противник капитулировал. Я твердо убежден в том, что регент Хорти без всякого промедления согласится с любой кандидатурой премьер-министра, которую пожелает предложить фюрер. Он это сделает хотя бы ради того, чтобы спасти себя и свою семью».

«А ведь Риббентроп решил сыграть на нашем всеобщем антисемитизме», – почти злорадно ухмыльнулся Скорцени. Будь он на месте фюрера, он просто-напросто выставил бы сейчас этого «министра иностранного безделия» вместе с его бумаженциями. Хотя то, что в Венгрии до сих пор, будто в устроенном в центре Европы заповеднике, сохранилось более миллиона евреев – само по себе возмутительно.

– Мнение Везенмайера нам ясно, – подал голос Гиммлер, старательно протирая салфеточкой стекла своих очков. – Но теперь хотелось бы знать мнение министра иностранных дел.

– Мы немедленно готовы предъявить Хорти и венгерскому правительству ноту, в которой потребуем выполнения всех союзнических обязательств, – почти прокричал Риббентроп, пытаясь хоть как-то спасти в глазах присутствующих свою репутацию. – Кроме того, я решил направить личное послание Хорти.

– Что же мешает осуществлению этого замысла? – мягко, доверчиво улыбнулся рейхсминистр. – И что мешало сделать это до сих пор? – почти по-отечески допытывался он.

– Ну, всему свое время. Вы же прекрасно понимаете, что всякая нота предполагает определенную ситуацию, определенные обстоятельства.

– Разве что… – снисходительно-иронически согласился Гиммлер.

– Так вот, Риббентроп, вы должны сделать это немедленно, – прекратил их стихийную полемику фюрер. – В самых жестких тонах. От моего имени. – Он движением руки усадил Риббентропа на место и взглянул сначала на Гиммлера, затем на Кейтеля.

«Фюрер спас его от допроса, – по-своему истолковал ситуацию Скорцени. – Напрасно он это сделал. Все равно Риббентроп не оценит услуги».

– Конечно, если последует приказ ввести в Будапешт войска, – принял вызов фельдмаршал, – то, естественно, кое-какие резервы мы все же изыщем. В основном из тыловых частей. При разумном использовании этих войск их может оказаться достаточно даже для того, чтобы в королевском дворце в Будапеште мы увидели совершенно новых людей. При этом мы бы старались избегать прямой конфронтации с венгерскими войсками.

– Венгерского фронта не будет, – то ли поддержал, то ли заверил его Гитлер. – Венгрия – все еще наша союзница, и мы должны показать всему миру, что она остается, вопреки желанию врагов рейха. Это, господа, политика…

– Те несколько полков, что имеются в районе Будапешта, можно эффективно использовать лишь во взаимодействии с расположенными там батальонами СС, а также усиленной агентурной работой СД и гестапо, – вновь попытался ввести в разговор рейхсфюрера генерал Йодль, который в присутствии Кейтеля вообще чувствовал себя здесь лишним.

– К сожалению, Везенмайер больше занимается статистикой, чем конкретной работой по наведению порядка в Венгрии, – резко отрубил Гиммлер. – А ведь в его подчинении немало воинских подразделений.

– Я тоже так считаю, – угрожающе произнес Гитлер, приподняв со стола, а затем вновь отшвырнув первую попавшуюся ему под руку бумажку.

– Предвидя такую бездеятельность, – еще более вдохновенно продолжил фюрер, – мы уже предприняли кое-какие шаги. В частности, туда направлен оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман со своей зондеркомандой гестапо. Правда, существующий в стране режим не позволяет им заниматься еврейским вопросом по-настоящему, о чем уже было сказано в донесении бригаденфюрера Везенмайера. Тем не менее несколько тысяч наиболее активных евреев, связанных с подпольем Сопротивления, уже казнены или отправлены в концлагеря.

В кабинете воцарилось молчание. Уткнувшись в него, словно в стену, Гиммлер удивленно осмотрел присутствующих и остановил свой взгляд на фюрере: понимает ли он всю серьезность принятых мер?

– Донесения Везенмайера свидетельствуют, что этого недостаточно, – мрачно заметил Гитлер. – Он явно не поддерживал мнения Гиммлера о Везенмайере, которого давно знал и кандидатуру которого избрал лично. Ошибка рейхсфюрера заключалась в том, что он начал с критики действий бригаденфюрера. Хотя в данном случае Гитлер оставлял такое право за собой. – К тому же, насколько мне помнится, Эйхман находится в Венгрии уже не менее пяти месяцев. Почему речь о его команде идет, как о недавней помощи?

– Да, конечно, послан он был довольно давно, – ничуть не смутился рейхсфюрер. – Однако следует учесть, что находился он в чужой, не занятой нашими войсками стране, имеющей свое правительство и свою армию.

– И все же…

– Мы усилили его группу несколькими опытными сотрудниками из команды начальника службы безопасности района Балкан и Италии, штурмбаннфюрера СС Вильгельма Хёттля. Теперь его штаб-квартира тоже находится в Будапеште.

– И оттуда он занимается безопасностью Италии… – с безнадежной усталостью заметил Гитлер. Это был даже не упрек, а констатация всего того бедлама, в который постепенно и неотвратимо перерождалась еще недавно столь могущественная империя.

– И Балкан.

– И Балкан, – с той же безнадежностью согласился фюрер.

– Главная задача Хёттля – внедрять наших людей в отряды Сопротивления. Разгромить коммунистическое подполье. Но в силу известных причин он сталкивается с немалыми трудностями.

* * *

Когда Гиммлер умолк, Скорцени понял, что совещание, по существу, завершилось. Причем завершилось оно на самой высокой ноте безнадежности. Доводы рейхсфюрера СС Гитлер мог бы разбить еще одним убийственным аргументом, на котором Гиммлер не пожелал концентрировать внимание.

Дело в том, что Хёттль прибыл в Будапешт еще раньше Эйхмана. Они возятся в этом городишке, словно два медведя в берлоге, уже добрых полгода. А в результате – ничего не стоящие бухгалтерские отчеты Везенмайера.

Но фюрер даже не снизошел до этого аргумента. Не было смысла прибегать к нему.

«Потому что они занимаются переписью населения, – холодно вскипел Скорцени, – вместо того, чтобы железной рукой это население сокращать, наводя армейский, истинно арийский порядок!»

Нет, он не собирался высказываться по этому поводу. Слова здесь ни к чему. И так все ясно. Если фюрер сочтет необходимым, он сам все решит, сам отдаст приказ. Что же касается его рейда в Будапешт – здесь сбоя не будет, главное, чтобы фюрер наделил его соответствующими полномочиями.

Хотя почему он опять должен выпрашивать для себя полномочий?! Настанет ли время, когда его, Скорцени, полномочия будут определяться не конкретными лицами, а высшими интересами рейха?.. Но если в данном случае фюрер предоставит их, то сможет убедиться, что ровно через две недели ситуация в Будапеште изменится. Коренным образом изменится – в этом он может не сомневаться.

– Штурмбаннфюрер Скорцени, – словно бы внял его волевому призыву Гитлер. Он поднялся и все поднялись вместе с ним. – Надеюсь, вам уже ясно, почему я пригласил вас сюда?

– Так точно, мой фюрер.

Это стало ясно не только Скорцени. Все вдруг поняли: то, что произносилось в этом кабинете до сих пор, можно считать всего лишь прелюдией. Главное действие развернется только сейчас.

– Вам придется направиться в Будапешт.

– Я готов, мой фюрер, – спокойно, обыденно произнес Скорцени. В словах его чувствовалась внутренняя, глубинная уверенность в том, что ситуацию все еще можно спасти. А главное, он знает, как это сделать.

– Верю, что готовы. К счастью, в рейхе все еще остался один человек, в готовность которого отдать жизнь за Германию я все еще по-настоящему верю.

– Когда прикажете отбыть?

– Немедленно.

Все с удивлением посмотрели на фюрера, затем – с сочувствием – на Скорцени, который тоже был ошарашен таким поворотом событий, однако виду не подал.

– Яволь, – с явной лихостью в голосе произнес он. И в какое-то мгновение Гитлеру показалось, что штурмбаннфюрер действительно повернется сейчас кругом и прогромыхает сапогами к выходу.

– Нет, вы получите письменный приказ, – поспешно уточнил он. – А прибыв в Будапешт, сами решите, как поступать. И на месте разберетесь в том, что там происходит.

– Так точно, мой фюрер.

Скорцени уже было знакомо стремление Гитлера всячески вуалировать в общем-то довольно четкие в сути своей приказы и распоряжения. Он прекрасно помнил последнее напутствие фюрера перед операцией по освобождению Муссолини: «…Если вы потерпите неудачу, к моему большому сожалению, я буду вынужден вас дезавуировать. Дело будет представлено так, будто вы действовали под собственную ответственность, в обход высшего руководства. И вам придется испытать на себе все возможные последствия акта неповиновения и безрассудства. Думаю, что вы понимаете, почему я вынужден буду, хотя и скрепя сердце, наказать вас в случае неудачи…»

Возможно, не дословно. Но звучало приблизительно так, именно в таком ключе.

Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям. Скорцени понимал, что в случае неудачи в Будапеште его тоже попытаются «дезавуировать», не боясь при этом основательно насмешить весь мир. Это ж надо: нашелся майор, который по собственной инициативе, ради собственного удовольствия одних вождей-правителей освобождает, других, наоборот, арестовывает!

– Но по прибытии сразу же проинформируйте меня, что там в действительности происходит, – все еще сомневался фюрер, верно ли он поступает, решаясь на переворот в Будапеште.

– Я внимательно изучу все, что происходит сейчас в Будапеште. Мои донесения будут убийственно правдивыми.

– Но, повторяю, все следует делать быстро. Как только вы поймете, что регент настроен и впредь нарушать свои союзнические обязательства, сразу же готовьте захват городской крепости, с резиденцией регента и всеми министерствами, которые там находятся. А захватив, вплоть до особого распоряжения, считайте себя ее комендантом.

– Захват Цитадели я буду готовить с первого дня пребывания в Будапеште, мой фюрер, – невозмутимо уточнил Скорцени и, глядя на его абсолютно спокойное, преисполненное холодного цинизма лицо, Гиммлер невольно вздрогнул.

Он вдруг почувствовал, какую огромную власть, пока еще, слава Богу, не в империи, но уже над самим фюрером, приобретает этот диверсант после каждой новой операции. И не исключено, что во время одного из заседаний фюрер поймет: только такой, решительный, храбрый, удивительно везучий парень и должен возглавлять войска СС. А это его, Гиммлера, крах. Не хотелось бы ему дожить до этого дня…

«Не хотелось бы, чтобы до этого дня дожил… Скорцени, – вкрадчиво уточнил для себя Гиммлер. – Так будет справедливее».

22

Когда германский «морской охотник», исполнявший роль флагмана Венгерской дунайской флотилии, отошел от пирса военной гавани, адмирал Хорти поднялся на палубу и остановился рядом с командиром корабля.

– Как считаете, придется нашей флотилии принимать участие в сражениях? – спросил он капитана второго ранга Фереша, задумчиво осматривая проплывающие мимо здания правительственных кварталов.

– Если вы имеете в виду речные сражения на Дунае, то вряд ли русские станут перебрасывать сюда бронекатера из Волги. Их новые союзники, румыны, тоже вряд ли станут перебрасывать свои суда из устья Дуная. Но даже если они и подведут сюда какую-то эскадру катеров, то ее проще расстрелять береговыми орудиями или потопить ударами с воздуха.

– Значит, наша флотилия так и останется «непристижной флотилией венгерского престижа», как выразился командующий германскими войсками в Венгрии генерал Карл Пфеффер-Вильденбрух.

– Почему же, только на счету моего сторожевого охотника уже два сбитых самолета противника плюс участие в отражении доброго десятка налетов вражеской авиации. Когда русские подойдут к Дунаю, нас следует использовать для переброски войск, высадки десантов, а главное – в роли плавучих батарей. Как адмиралу, вам это понятно.

– «Когда русские подойдут к Дунаю…» – мрачно повторил регент Хорти, и капитан Фереш понял, что напоминанием об этом испортил адмиралу «инспекционное плавание». Командир «Феникса» прекрасно знал, что престарелый флотоводец скучает по морю, и, когда ему становится невыносимо тоскливо на душе, он оставляет королевский дворец и приезжает в военную гавань, чтобы в очередной раз уйти на «Фениксе» в свое «великое дунайское плавание». – Мы не должны допустить этого, капитан.

Фереш сочувственно взглянул на регента и понимающе пожал плечами.

– Если бы вы сумели вернуть в страну остатки нашей карпатской армии, а также части, расположенные в Югославии, Чехии и Трансильвании, возможно, нам и удалось бы какое-то время сдерживать русских на подходах к Будапешту. Но ведь фюрер не позволит вам отвести войска на этническо-венгерские территории. Любую попытку уменьшить контингент наших войск на фронтах в Берлине воспринимают как предательство союзнических обязательств.

– Не позволит, – признал Хорти. – И недавние переговоры с Гитлером еще раз убеждают нас в этом.

– В таком случае остается только одно: создавать мощный оборонительный район по линии Дунай – озеро Балатон, австрийская и югославская границы.

Они спустились в командирскую каюту, и капитан Фереш с видом полководца, чьи войска уже оседлали оба берега Дуная, очерчивал красным карандашом Будапешт, Эстергом, Дьёр и возвышенности в районе Балатона, которые уже сейчас следовало бы превращать в неприступную полевую крепость.

– Именно сюда, на Балатон, и следует перебросить часть Дунайской флотилии, с базированием на северо-западном побережье. Тогда наши суда могли бы поддерживать огнем своих орудий оборону прибрежных укрепленных высот, прикрывая их со стороны озера и препятствуя высадке русских десантов.

Командир «Феникса» еще в течение нескольких минут излагал свои полководческие прожекты, однако Хорти выслушивал их молча, не проявляя никакого интереса. Фереш почувствовал это и прервал свою лебединую песню полководца на самом взлете.

– В принципе вы мыслите правильно, – сухо признал адмирал Хорти и, с грустью взглянув на рассекавший Западную Венгрию голубой ятаган Балатона, направился к двери, чтобы перейти в свою адмиральскую каюту. – Иное дело, что вы совершенно не о том размышляете.

– Простите, господин регент, – удивленно отшатнулся от карты капитан второго ранга. – Я не совсем понимаю вас. Что вы имеете в виду, когда говорите «не о том»?

– Точнее, вы совершенно не понимаете меня, – не стал щадить его глава государства. – Иначе вы бы думали не о том, как заманивать русские войска на Балатон, предавая огню и разорению всю этническую Венгрию; а как вывести нашу, уже, по существу, обескровленную, страну из войны, из всемирной бойни.

Эти слова явно задели старого морского волка, по несколько лет прослужившего до этого сначала на итальянском, а затем на югославском военно-морском флотах.

– Мы, военные моряки, полагаем, что над этими вопросами задумываетесь вы, господин регент. И если вы действительно задумываетесь над ними, то поделитесь своими планами. Кстати, на мой взгляд, вам не мешало бы время от времени выступать с обращением к нации, как это практикует фюрер Германии.

Регент смерил Фереша угрюмым, затравленным взглядом и процедил:

– К сожалению, я не фюрер, и досталась мне, как оказалось, не Германия. – И немного погасив раздражение, добавил: – Так что с обращением я повременю, а вот над тем, как достойно капитулировать перед лицом могучего врага, – подумаю прямо сейчас. Вы же знаете, что мне нигде так хорошо и мудро не думается, как в каюте корабля.

– И можете быть уверенным, господин адмирал, что военные моряки, да и подавляющая часть армии, поддержат вас.

Секретарь регента граф Кароль фон Анташ дремал, погрузившись в глубокое кресло, и на появление своего патрона почти не отреагировал. Он терпеть не мог ничего такого, что держалось на воде, даже на Дунае, причем даже в самую тихую погоду у него появлялись признаки морской болезни. И то, что регент прихватывал его всякий раз, когда отправлялся в свое «великое дунайское плавание», вызывало у графа внутренний протест. Бурный, но только внутренний.

– Вот что, граф Анташ: прямо сейчас нам нужно составить список членов миссии, которая смогла бы добраться до Москвы и передать Сталину мое послание.

Перед последними словами Анташ уже не только решился открыть глаза, но и слушал его, решительно ухватившись за подлокотники кресла. Он знал, что все свои радикальные решения Хорти обычно то ли принимал, то ли, по крайней мере, обдумывал здесь, на борту «Феникса». Однако то, что пришлось услышать в эти минуты, превзошло все ожидания графа.

– Вы действительно решитесь направить делегацию Венгрии для переговоров со Сталиным? – едва слышно спросил он, словно опасался, что кто-то подслушает эти его слова.

– А вы предлагаете, чтобы я прямо отсюда, из адмиральской каюты, позвонил ему в Кремль? – обронил Хорти, усаживаясь за устланный картой Европы стол.

– Звучит, конечно, неправдоподобно. Хотя почему бы не попытаться, не позвонить? Или связаться по радио.

Хорти посмотрел на него с обидой человека, над которым откровенно поиздевались. Ему и в голову не приходило, что он может связаться со Сталиным по радио или послать ему шифрограмму.

– Да, я пришел к выводу, что в Москву должна направиться солидная миссия, которая бы повела предварительные переговоры с кремлевским руководством. Поэтому сразу же хочу спросить вас, граф: вы поддерживаете это мое решение? Не как секретарь регента, обязанный подчиняться его воле, а как венгр.

– Как секретарь регента, я обязан был бы отговаривать вас от этой крайне опасной затеи. А вот как венгр, размышляющий о судьбе уже послевоенной Великой Венгрии, решительно поддерживаю.

– Но успех миссии зависит прежде всего от того, сумеем ли мы в полной секретности создать ее и переправить за линию фронта.

– Иначе мы погубим и миссию, и самих себя, – признал граф.

– Кто бы мог возглавить эту миссию? Должен быть кто-то такой, кто имел бы определенное положение в обществе, но чье длительное отсутствие в столице не вызвало бы излишних вопросов.

– Уже после нашего возвращения из Германии я встречался с инспектором королевской жандармерии генерал-полковником Фараго Габором и понял, что этот человек предан вам и что он является яростным сторонником выхода Венгрии из войны еще до того, как войска русских выйдут на берега Тисы.

– Жандармский генерал Габор?! Честно говорю, что мне бы и в голову не пришла эта кандидатура.

– Зато он признателен вам за чин генерал-полковника. И что мы видим в его лице? С одной стороны, высокий чин, с другой – речь идет не об армейском генерале, чья репутация запятнана кровью советских солдат, а об инспекторе жандармерии. И именно как инспектор жандармерии, Габор может спокойно прибыть в Закарпатье, чтобы оттуда, с помощью надежных офицеров жандармерии, связаться с русским командованием и договориться о переходе через линию фронта.

– Вместе с ним от министерства иностранных дел можно было бы отправить чрезвычайного посланника и полномочного министра, доктора Сент-Ивани Домокоша, – вслух размышлял Хорти.

– А третьим, от венгерской общественности, в Москву следует отправиться профессору Коложварского университета, графу Телеки Гёзе. Сыну бывшего премьера.

– Считаете, что он согласится?

– Он потому и находится в оппозиции к вам, что выступает против участия Венгрии в войне на стороне Германии. Вот пусть и рядится теперь в тогу миротворца, обивая пороги кабинета Сталина, – въедливо ухмыльнулся граф.

– Кандидатура достойная. Но только не следует акцентировать внимание на его оппозиционности, иначе в Москве создастся впечатление, что вообще вся эта миссия состоит из оппозиционеров, вынудивших регента обратиться к Сталину с посланием о перемирии.

– А в Кремле захотят вести переговоры только с людьми регента, то есть людьми главы государства…

– Тянуть нельзя, время на исходе. Сегодня же вы должны предварительно поговорить с каждым из этих людей, И особенно тщательно – с генералом Фараго Габором.

По правому борту от морского охотника прошло какое-то судно, волна от которого заставила «Феникс» несколько раз сильно качнуться. Однако это не помешало адмиралу встать и взволнованно пройтись по каюте.

– Только я хочу сразу же предупредить вас, граф Анташ, – нервно массажировал Хорти немеющую левую руку, – что в случае, если германцам каким-то образом станет известно о формировании этой миссии, вину за ее создание вам придется взять на себя.

Граф удивленно помолчал. Он явно не ожидал такого поворота их беседы, но спорить с регентом было бессмысленно.

– Если вы не видите никакого иного выхода, – проговорил он, не скрывая своей уязвленной гордыни.

– Само собой разумеется, что вы будете под моим покровительством, однако германский дипломатический натиск принять придется все же вам.

– Такова судьба всех заговорщиков, – рассудительно молвил Анташ, сразу же облегчив своей уступчивостью душу регента.

– И мое послание Сталину следует вручить генералу Габору уже в Украинских Карпатах.

– На тот случай, если германской разведке удастся перехватить его по дороге к линии фронта, – признал мудрость этого решения граф Анташ. – Придется найти человека, который бы, не привлекая внимания СД и гестапо, самолетом доставил ваше послание в район закарпатского Хуста.

– Считайте, граф, что такой человек уже найден.