Текст книги "Стоять в огне"

16

Штубер подождал, пока машина с Беркутом и его людьми тронулась с места, и пошел к воротам.

«Если этот партизан может с такой легкостью проникать сюда под чужим именем, то рано или поздно его люди повесят меня на одном из зубцов крепостной стены, – с досадой подумал он, бросив презрительный взгляд на солдат, стоявших навытяжку по обе стороны ворот. – Нужно позаботиться о более надежной охране. Все-таки мы на окраине города, а рядом – огромный лес».

Но ни эти тягостные мысли, ни осознание того, что несколько минут назад он, как последний болван, разболтался перед «оберштурмфюрером Ольбрехтом» о партизанских отрядах и готовящихся против них акциях, – уже не могли испортить ему настроения. В конечном итоге все удалось. Главное, что Беркут был здесь и что он, Штубер, не разочаровался в нем. Даже то, как этот варвар проник в его башню, свидетельствует, что в принципе это способный и хладнокровный диверсант, с которым есть смысл продолжать игру. Кстати, почему бы не заслать в его группу одного из своих «рыцарей»? Так было бы куда надежнее…

Подумав еще немного, Штубер окликнул фельдфебеля, стоявшего у палатки и, подобно верному псу, ожидавшего, когда о нем вспомнят. Здесь же, во дворе крепости, они согласовали все детали блиц-операции, которой должен был руководить лично Зебольд.

– Господин гауптштурмфюрер! – выбежал из башни ординарец. – Только что звонили из канцелярии подполковника Ранке. Вас немедленно просят прибыть в резиденцию абвера.

– Что там у них стряслось? Мне хотят сообщить, что наши доблестные войска взяли Москву?

– Не знаю. Адъютант господина Ранке передал, что машина за вами уже послана.

– Божественно, как говорит один наш общий любимец.

Штубер поднялся к себе, взял уже дважды спасавший ему жизнь швейцарский пистолетик, выпил рюмку коньяку и, постояв минут пять у бойницы, спустился вниз. Машина ждала его у ворот крепости. «Хорошо, хоть самого Ранке не принесло сюда во время посещения Беркута. Испортил бы всю обедню».

– Мне приказано сопровождать вас, – вышел из «опеля» унтер-фельдфебель и открыл заднюю дверцу. Когда ему приходилось ездить в легковых машинах, он всегда садился на заднее сиденье. Это было его неизменным правилом.

Проезжая узенькими извилистыми улочками города, он бездумно не замечал ничего происходящего на них. Как не думал и о предстоящем разговоре. О чем бы там ни шла речь – это уже несущественно, сейчас его волновало другое: как осуществить хотя бы одну громкую операцию? Он, конечно, сразу же позаботился бы, чтобы о его успехах узнал Скорцени. Возможно, это стало бы началом возвращения в лоно рейха. Все-таки неразумно бросать людей с его опытом чуть ли не на передовую, в эти подольские леса, в глухие дебри дикой Славянии…

Правда, Скорцени тоже бывал здесь. В свое время он даже наступал на Москву в составе эсэсовской дивизии «Дас рейх». Но знал Штубер и то, что его кумир воевал на Восточном фронте лишь до тех пор, пока надеялся одним из первых войти в столицу русских. Когда же эти надежды развеялись, унтерштурмфюрер отборной дивизии оказался в самом глубоком тылу, в Германии. По крайней мере так информировал Штубера один из его давних знакомых.

Впрочем, Штубер не осуждал Отто. Наоборот, считал, что тот поступил разумно. Кому нужен бессмысленный риск? Ну а политический капитал Скорцени все же сумел приобрести: теперь никто не решится упрекнуть его, что он отсиживался в тылу, не решаясь повоевать на Восточном фронте. А для карьеры это важно.

Машина остановилась возле небольшого двухэтажного особняка. Унтер-фельдфебель выскочил из нее первым и осмотрел небольшую площадь перед зданием. Заметив гауптштурмфюрера, часовой у входа отдал честь, однако слонявшиеся по площади два типа в гражданском (но с отличной унтерской выправкой) сразу же остановились и подозрительно осмотрели все вокруг.

– Теперь я понимаю, почему вы завидуете мне, – произнес Штубер, входя в кабинет Ранке, который разместился на втором этаже. – Потому что даже здесь, в центре города, не чувствуете себя в безопасности. Несмотря на то что на первом этаже находится отделение гестапо.

– Именно об этой нашей совместной безопасности я и хочу поговорить с вами, гауптштурмфюрер, – процедил подполковник, жестом приглашая его садиться. – Только что я говорил с шефом гестапо. Обстановка, сложившаяся в нашем регионе, не может не волновать. Впрочем, для начала позвольте узнать, как чувствует себя наш общий знакомый – лейтенант Беркут?

– Общий любимец.

– Что? – не понял Ранке.

– Да это я так, назвал его нашим общим любимцем.

– Еще бы! Кажется, вы даже собирались пригласить его на чашку кофе?

– Господин подполковник, я не обязан докладывать вам о подробностях задуманных нами операций, которые к тому же полностью засекречены.

– Амбиции, гауптштурмфюрер, амбиции. А ведь я и не требую подробностей. Разумеется, вы подчинены соответствующему отделу Управления службы безопасности в ставке гауляйтера и Управлению службы безопасности в Берлине. Но все мы здесь служим рейху. Да и формально ваш отряд все-таки…

– Помню, господин подполковник. Однако согласитесь: нет уверенности, что через неизвестные нам каналы моя информация не попадет в сводки, которые передаются в Москву. Что же касается Беркута, то операция развивается успешно.

– Уж не хотите ли сказать, что успели встретиться с ним?

– Именно об этом и хочу вас уведомить.

– Простите?

– Я вступил с ним в прямой контакт.

– Интересно, как это вам удалось, гауптштурмфюрер? И когда? Ведь только сегодня…

– За час до моего приезда сюда Беркут побывал в крепости.

– И вы… упустили его?! – Ранке оперся обеими руками о стол и всем своим массивным туловищем подался к Штуберу. Лицо его побагровело. Он едва сдерживался, чтобы не раскричаться.

– Разумеется, – садистски улыбнулся Штубер. – Если бы мы не торопились вешать и расстреливать всех, кто попадается нам под руки, то давно имели бы в этих краях и мощную агентуру, и массу лояльного населения.

Слушая это, Ранке смотрел на него с едва скрываемой ненавистью.

– Я знаю, что, – наконец опустился он в свое кресло, – младшие чины СС порой позволяют себе разговаривать так со старшими офицерами вермахта. Тем не менее я просил бы вас…

– Мои извинения, господин подполковник, – произнес Штубер откровенно издевательским тоном.

– Но даже если забыть о наших взаимоотношениях… – все еще задыхался подполковник, – о виселицах все же уместнее говорить этажом ниже, в гестапо. Там вас лучше поймут. Если только… поймут.

– Поверьте, там я говорю то же самое. Жаль, что они не прислушиваются к моим советам.

Вслед за этими словами наступила неловкая, тягостная пауза, из которой – Штубер понимал это – им обоим нужно было как можно скорее выбираться.

– Как же он оказался у вас? – первым нашелся Ранке.

– Самым неожиданным образом. Пришел в крепость, поднялся ко мне в башню. Кстати, по документам он – оберштурмфюрер СС Ольбрехт. Советую выяснить, существовал ли такой на самом деле. Не хочется верить, что партизаны научились так искусно изготавливать фальшивые документы.

– Это мы проверим.

– Вместе с Беркутом приходил какой-то поляк в мундире вермахта. Только унтер-офицера.

– И Беркут уже знал о вашем письме? – теперь уже ехидно улыбнулся Ранке. Он почему-то усомнился в правдивости слов этого берлинского выскочки.

– Можете себе представить.

– А Лесич?..

– Очевидно, сейчас он находится в партизанском лагере.

Ранке опять хотел сказать что-то едкое, но в это время зазвонил телефон. Поначалу Штубер не вслушивался в разговор, но резкие вопросы, которые подполковник стал задавать своему собеседнику, заставили его насторожиться.

– Так где именно вы задержали этого идиота? Сколько их было? Отвез в лес и вернулся? Это что-то новое! Арестовать! Запросите его личное дело… Да, я сам допрошу. И постарайтесь, чтобы он заговорил даже о том, о чем никогда не знал.

Положив трубку, подполковник надолго замолчал, стараясь не встречаться взглядом с гауптштурмфюрером.

– Что-то случилось? Неприятные новости? – как можно безразличнее поинтересовался Штубер.

– Наоборот, самые желанные. Только что патруль полевой жандармерии задержал на шоссе при выезде из леса вашего водителя. Тот сразу же сознался, что отвозил в лес переодетых советских парашютистов. Один из них был в форме оберштурмфюрера, другой – унтер-офицера вермахта, третий – местного полицая. Все трое побывали в крепости. Если я правильно понял, тот, что в мундире оберштурмфюрера, и есть Беркут?

– Разумеется.

– И вы любезно предоставили в их распоряжение машину?

– Они «любезно» захватили ее в Залещиках. Этой машиной двое моих солдат отвозили Лесича. Беркут и его люди убили их, а водителя принудили везти их в крепость. Шофер должен был рассказать и об этом. Возле крепости они удерживали его как заложника. К сожалению, подробности я узнал только после встречи с Беркутом.

– Еще бы!.. – хмыкнул подполковник. – Там, в башне, вам было не до этого. Там вы спасали свою собственную жизнь!

– На войне это тоже иногда необходимо. Жаль, что я не знал, сколько их в машине.

– Операция в Залещиках – это все, что вам известно о действиях партизан Беркута в течение сегодняшнего дня?

– Пока все, – пожал плечами Штубер.

– А нам, уважаемый гауптштурмфюрер, известно, что прежде чем напасть на вашу машину, беркутовцы уничтожили троих полицаев, находившихся в засаде у соседей Лесича.

– Вероятно, эти полицаи напились до скотского состояния.

– Теперь это не имеет значения. Особенно если учесть, что сегодня же партизаны успели уничтожить агента гестапо и, кстати, давнего, еще довоенного агента нашей разведки – Кравчука. Причем уничтожили на пороге его собственного дома. И произошло это, заметьте, все в тех же Залещиках.

Штубер попросил разрешения закурить. Ранке молча пододвинул к нему пачку сигарет.

– У меня не было информации об этих акциях Беркута. К тому же он совершил их до нашей встречи и вне зависимости от ее последствий. – Когда Штубер прикуривал, рука, в которой он подносил спичку, мелко дрожала. Ранке заметил это. «Ничего, я заставлю тебя дрожать по-настоящему, – смерил его презрительным взглядом. – Не сейчас, конечно, со временем, я обязательно выберу нужный момент». А вслух сказал:

– Согласен: в лице такого человека лучше иметь союзника, чем врага. Тем не менее в крепости вы без особого труда могли захватить их. Сначала мы выведали бы у них все, что нам нужно, а потом повесили. На городской площади. Объявив всей округе, что с Беркутом покончено и что такая участь ждет каждого.

– Это не так просто было сделать, как вам представляется, – мрачно заметил Штубер.

– Но и не так сложно, как бы хотелось представить вам.

– Значит, истина где-то посредине, – демонстративно растянул губы в ироничной ухмылке Штубер.

– Ну хорошо, – развел руками подполковник, немного подумав. – Кого потеряли, того потеряли… Будем выкручиваться вместе. Вернемся к нашей операции. Какие у вас основания считать, что она развивается успешно?

– В принципе Беркут дал согласие на сотрудничество. Формально это еще никак не зафиксировано. Наоборот, он просил три дня на размышление. Однако уверен: ответ будет именно таким, какого мы ожидаем.

– А где гарантии, что он не поведет двойную игру?

– Исключено. Его группа возникла стихийно. Он – не профессионал. Я в этом убедился. И не имеет никакой связи с Москвой.

– Черти б их побрали, этих славян-фанатиков! – ударил Ранке ладонью по столу. – Откуда в них это?! Простите, кажется, перебил вас. Как считаете, есть у него связь с Москвой?

– Нет и не предвидится.

– Тем не менее это не мешает ему вести себя так, будто на него работает вся военная разведка русских. Что еще?

– Вам известно, что я брал для тренировки группу пленных. Вскоре вам доложат, что один из них бежал. Но пусть это вас не беспокоит. «Бежал» из машины мой человек. Агент по кличке Звонарь.

– Звонарь?! Но ведь именно его вы обещали заслать в отряд «Мститель».

– Ситуация изменилась. Дело в том, что Беркут и тот партизан, который был с ним, случайно, из разговора, узнали о пленных, на которых мы отрабатываем в крепости приемы рукопашного боя. Вот тогда я и подумал: «А почему бы одному из пленных не бежать? Немедленно, сегодня же…» Пленные, само собой, заперты в подземелье.

– Любопытный ход.

– Сейчас, именно в эти минуты, – он взглянул на часы, – от крепости отъезжают две машины. Спектакль разработан до мельчайших деталей. Дальнейшие инструкции Звонарь получит позднее. Руководит операцией Зебольд. У него есть опыт в таких делах.

– Согласен, Витовт – не новичок. И все же не нравятся мне ваши экспромты, Штубер. Агент подготовлен к операции крайне плохо. Как ему там вести себя, через кого поддерживать связь?..

– Ничего, все образуется. Это один из самых опытных наших агентов. А не воспользоваться удачно сложившейся ситуацией было бы грешно.

– Пленного, под именем которого засылаете Звонаря, надеюсь, ликвидировали?

– Ликвидируем. На рассвете.

– А легенда? Звонарь знает его биографию?

– Рассчитываю на то, что в партизанском лагере биографии этого пленного тоже не знают. Поэтому велел Звонарю воспользоваться своей старой легендой. Она надежна.

Подполковник задумался. Как бы ни убеждал его сейчас гауптштурмфюрер, все равно он не мог одобрить такой поспешности. Впрочем, командир группы «Рыцарей Черного леса» и не нуждался в его одобрении. Операция разворачивается. И теперь все зависит только от находчивости и мужества этого самого Звонаря.

– В отряд «Мститель» пойдет другой агент, – успокоил его Штубер. Он почему-то решил, что подполковника волнует сейчас именно это. – Но сразу предупреждаю: «Мстителем» нам придется пожертвовать. Ради закрепления Звонаря.

– Конкретнее…

– Есть еще один неоригинальный, но хорошо проверенный ход…

* * *

Выслушав гауптштурмфюрера, Ранке вновь на какое-то время умолк. Но Штубер уже отметил про себя, что в целом его предложение понравилось.

– Хорошо, – произнес наконец подполковник. – Если эта операция удастся, мы, возможно, сумеем уничтожить все основные партизанские группировки. Ради этого не жаль пожертвовать и десятком агентов.

– Однако уничтожим лишь после того, как выявим всю их агентуру и всю подпольную сеть в окрестных селах и местечках. А уж потом устроим Варфоломеевскую ночь. Так что можете доложить своему начальству, что мы не сидим сложа руки.

– Отчего бы и не доложить? – поднялся Ранке. – Тем более что в рапорте будут фигурировать отряд особого назначения и ваша фамилия.

– Благодарю. У меня к вам еще одна просьба, господин подполковник. Сугубо личная.

– Слушаю.

– Не смогли бы вы по своим каналам выяснить, где находится сейчас Отто Скорцени?

– Скорцени? – вскинул брови Ранке. – Тот самый? Вы с ним знакомы?

– Да. Еще по Югославии.

– Вот оно что?! Неплохое знакомство. Его называют человеком с большим будущим. Сам фюрер знает о нем и, говорят, неоднократно упоминал его имя на различных совещаниях. Прошел слух, что зимой он уже прославился в нескольких блестящих операциях за рубежами рейха.

– Это похоже на Скорцени. Я мог бы, конечно, попросить об этой любезности своего отца, однако не хочется беспокоить старика по пустякам. Да и письма…

– Письма идут слишком долго, – понимающе улыбнулся подполковник. – Я попрошу своих знакомых в Берлине, чтобы они деликатно поинтересовались местопребыванием этого человека. Если только оно не является сейчас одной из государственных тайн.

17

Фельдшер, который пришел утром из отряда Иванюка, долго сидел на корточках возле Беркута, рассматривал рану и задумчиво тер подбородок.

– Что заставило вас задуматься, доктор? – поинтересовался Андрей.

– Так ведь есть над чем, – наконец поднялся старик. – Нужна операция.

– Понятно, что нужна. Я не собираюсь всю жизнь носить в себе свинец, которым меня нашпигуют за годы войны, – в эту ночь Беркут так и не смог уснуть и теперь лежал усталый, бледный. Тем не менее вел себя довольно спокойно.

– Но у нас нет хирурга. Да и вообще врача. В отряде «Мститель», говорят, есть люди, поддерживающие связь с городской больницей. Так ведь сначала нужно разыскать этот отряд, потом послать людей в город и каким-то образом доставить сюда хирурга. Поэтому еще дня три придется потерпеть. Это в лучшем случае.

– В лучшем – да, – кивнул Беркут. – Но я всегда рассчитываю на худший. А потому слушайте меня внимательно, фельдшер. Скальпель у вас с собой?

– Нет. Я собирался всего лишь промыть рану и перевязать вас. Операций я никогда в жизни не делал. – Фельдшеру было лет под шестьдесят – приземистый, худой, донельзя сутулый, словно согнулся под тяжкой ношей. – Меня ведь только называют фельдшером. На самом деле я работал в больнице санитаром. Перевязать – это я еще умею. Укол сделать тоже могу. Словом, кой-чего насмотрелся. Но чтобы за скальпель браться… Да и в отряде совсем недавно.

– Все понятно, отец. Я все же буду считать вас фельдшером. Крамарчук!

Николай сидел на пеньке у землянки и поэтому вошел сразу же.

– Собери у ребят все ножи, какие есть. И тащи их сюда.

Когда через несколько минут сержант выложил перед фельдшером десяток ножей различной величины, старик удивленно посмотрел сначала на него, затем на Беркута, словно все еще не понимал, что они задумали.

– Ну вот, видите, за скальпелем дело не станет, – едва заметно улыбнулся Андрей. – Выберите поострее, с самым узким лезвием, подержите его над огнем, протрите спиртом и начинайте.

– Начать нетрудно… – замялся фельдшер. – Только выдержите ли? У меня нет ничего обезболивающего. Даже самый паршивенький укол сделать нечем.

– И не нужно. Не обращайте на меня никакого внимания. Крамарчук нагреет воды и будет помогать вам.

Фельдшер орудовал ножом так, что, глядя на его работу, Николаю хотелось вырвать это страшное орудие из рук старика, а самого его вышвырнуть вон. Сдерживало только терпение лейтенанта: глаза закрыты, зубы сцеплены, скулы выпячены так, что, казалось, кожа вот-вот лопнет. Тем не менее ни разу не дернулся, не вскрикнул, лишь однажды застонал. Да и то Крамарчук потом сомневался: стон ли это был или просто мученический вздох.

Но когда, пораженный его терпением, фельдшер негромко спросил: «Неужто не чувствуешь боли, командир?», – Беркут не сдержался и сквозь зубы прохрипел: «Не трать времени, отец, делай свое дело. К черту сочувствия».

– Во спасение души, старик, – вдруг простонал вместо него Крамарчук, как только фельдшер снова взялся за свое страшное орудие пытки. – Ты же не тушу разделываешь! Под ножом у тебя – живой человек.

– Вот именно: все еще живой, – неопределенно как-то ответил «тушеразделыватель».

Наконец фельдшер извлек пулю, промыл рану и туго забинтовал ногу. Дождавшись конца этой хирургической экзекуции, Николай вздохнул с таким облегчением, словно пулю вынули из его тела. И когда, открыв глаза, Беркут, пересилив боль, подмигнул ему, сержанту показалось, что все тревоги его были напрасными, потому что этот непостижимый человек знает средство, которое помогло бы ему перенести и не такую операцию. Нет, Крамарчук действительно поверил, что лейтенант способен выдержать любую боль, любую пытку. Что его христоголгофское терпение не знает предела.

– Как думаешь, сколько придется отлежать? – спросил Крамарчук фельдшера, от души поблагодарив его за помощь. Теперь он смотрел на бывшего санитара, как на академика от медицины.

– Недели две – не вставая. Потом еще столько же придется похромать на костылях.

– Ну что ж, – пробормотал Андрей, слышавший их разговор. – Похромать так похромать. Если этот чертов фриц попадется мне еще раз, ему будет суждено лежать намного дольше. Кстати, к вашему отряду беглец из пленных не прибивался?

– Было такое. Сегодня ночью. На пост наш вышел. Говорит, что из машины удрал, когда его везли из крепости.

– Удрал он вчера?

– Вчера под вечер.

Беркут вопросительно посмотрел на Крамарчука. Вчера Николай рассказал ему об этом беглеце, но Андрей решил, что он блуждает где-то неподалеку и, предупредив о нем ребят, которые охраняли лагерь, успокоился. А зря, как видно, поспешил успокоиться.

– Как держится этот бывший пленный? – снова спросил он фельдшера.

– Как все, кому удается бежать из плена. Радуется. Говорит, что в крепости их заставляли драться врукопашную с какими-то агентами, которых, видимо, готовят к засылке в партизанские отряды. Ему там здорово досталось. Я сам обрабатывал йодом его лицо. Однако хватит об этом. Сейчас вам нельзя ни волноваться, ни разговаривать.

– Как его зовут?

– Феликс Романцов. Родом вроде бы из-под Курска. Да, о вас вспоминал.

– Обо мне? – насторожился Беркут.

– Как только его привели в лагерь, спросил, где можно увидеть Беркута. Думал, что попал в ваш отряд. Объясняет тем, что слышал о вас в лагере военнопленных, да и в крепости при нем тоже несколько раз упоминали группу Беркута. Он немного знает немецкий и понимал, о чем фашисты говорят между собой.

– Стало быть, он стремился попасть к нам? – подытожил Беркут. – Вот за это сообщение еще раз спасибо.

Как только фельдшер ушел, в землянку сразу же втиснулась половина группы. Увидев, что Беркут внешне совершенно спокоен и ничем не выдает своего состояния, бойцы удивленно переглянулись.

– Мазовецкий, проверь охрану лагеря. И пошли кого-нибудь из ребят в отряд Иванюка. Пусть отправляется туда вместе с фельдшером.

– Да хоть и я мог бы пойти, – сразу же вызвался Федор Готванюк. – Если доверите.

– Хорошо, пойдешь, – согласился Беркут, немного поколебавшись. – Предупреди фельдшера, чтобы задержался и минут через десять зашел ко мне. А вы, ребята, отройте вокруг лагеря еще несколько окопов. На всякий случай. Нужно подготовиться к круговой обороне. Кажется, «рыцарям» уже не сидится за крепостными стенами, решили подышать лесным воздухом.

А еще через несколько минут, когда все вышли, Беркут, превозмогая боль, наставлял Готванюка:

– Как только придешь, сразу встретишься с командиром. Предупреди его, что Феликс Романцов не должен знать о твоем появлении. И еще: попроси держать этого беглеца подальше от штаба и никуда не отпускать из лагеря. Никаких доказательств у нас пока нет – так Иванюку и скажи, но считаю, что через пару дней мы их получим. И еще… Если этот Феликс Романцов из-под Курска станет проситься в наш отряд, пусть пока не переправляют.