Текст книги "Утро – еще не день"

3

– Мне необходим ваш паспорт, Альбер, – говорит Мод на следующее утро.

– Зачем?

– Это связано с определенными формальностями.

С этой женщиной напрасно спорить. Четвертый день мы с нею в этом городе, но я изучил ее достаточно хорошо. Она любезна и уступчива во всем, кроме главного – того, что касается плана. Того плана, что у нее в голове. Того плана, о котором мне по сию пору ничего не известно.

Когда недостает сведений, остаются догадки. Фразу «несколько дней», наверное, надо было понимать как несколько недель. То ли потому, что американец меня обманул, или же потому, что изменился план, или потому, что возникли непредвиденные осложнения. Как бы там ни было, нервозность не поможет.

Когда приходится ждать, а тебе не терпится, лучше всего повторять: все, что делается, – к лучшему. Допустим, что Шмитхаген передал мое послание на следующий день, что оно появилось на столе у генерала еще через день, а Центр имел под рукой все необходимое, – тогда можно рассчитывать, что в четверг или в пятницу Шмитхаген получит еще один конверт с документами и указаниями – только на этот раз уже не для Петко Земляка, а для меня.

Не раньше чем в четверг или пятницу. А сегодня вторник. Следовательно, надо подождать. Я готов ждать до посинения, лишь бы только моей даме не пришло в голову переехать из Франкфурта в Дюссельдорф или Бремен.

– А как же передвигаться без паспорта? – спрашиваю после продолжительной паузы.

– Точно так, как вы передвигаетесь сейчас. Паспорт – не средство передвижения.

Предыдущие дни мы согласно с моими пожеланиями находились каждый в своей комнате, за исключением совместных походов в ресторан и кафе. Два раза за время таких вылазок Мод встречалась со своими знакомыми и обменивалась с ними несколькими словами. Очевидно, случайные встречи со случайными знакомыми, ибо я не слыхал адресованной мне фразы: знаете ли вы этого человека?

А сегодня незадолго до обеда она неожиданно заглянула ко мне в комнату:

– Альбер, мне надо купить крем для лица. Не будете ли вы так добры сопроводить меня?

Эта любезная фраза на самом деле означала: иди со мной.

– Зачем вам крем? – сказал я, лишь бы что-то сказать. – У вас чудесная кожа. Если вы прикажете мне вас поцеловать, я соглашусь.

– Если у женщины хорошая кожа – значит, она старательно следит за ней, – ответила дама, оставив мое предложение без внимания.

– Не лучше отложить покупку на более позднее время, а сейчас заскочить куда-нибудь пообедать? – предлагаю я.

– Сделаем и то и другое, – говорит Мод. – Только на пять минут забежим в «Карлштадт». Как раз за этим магазином есть чудесный ресторан.

Предложение подано как чистейшая импровизация. Но в наших кругах люди недоверчивы, и я подозреваю, что покупка – только повод для того, чтоб затянуть меня именно в этот чудесный ресторанчик за «Карлштадтом». Подозрение перерастает в уверенность: когда через каких-то четверть часа после того, как мы уселись, к нашему столу подходит невысокий, смахивающий на пивную бочку, краснощекий господин.

– О Мод! Куда вы исчезли? – радостно выкрикивает незнакомец.

– Вот я перед вами, Франк, – успокаивает его дама. – Садитесь, если у вас нет другой компании. Это – господин Каре.

Оказывается, что у незнакомца нет другой компании и он очень-очень рад познакомиться с господином Каре.

Судя по тому, как разговаривает краснощекий с кельнером, он тут постоянный посетитель, хорошо знает не только кухню, но и винные погреба этого заведения.

Первого поданного блюда мне вполне достаточно, чтоб утолить голод, поэтому появление еще и свиной ноги меня больше пугает, чем радует. Отодвигаю тарелку и зажигаю сигарету. Это не остается незамеченным.

– Какое варварство, уважаемый господин Каре! – замечает Франк с полным ртом. – Эта свинья пожертвовала своей жизнью ради нас, а вы отвечаете на ее самопожертвование неуважением.

– У Альбера всегда плохой аппетит, – старается оправдать меня Мод. – Но у него есть другие достоинства. Он с первого взгляда определяет профессию и происхождение человека.

– Боюсь, что ко мне вам придется присматриваться долго, – скептически качает головой Франк. – Ну хорошо, смотрите сколько хотите, и делайте свои выводы.

Он вызывающе моргает своими блестящими темными глазами, потом снова переключает свое внимание на свиную ногу.

– Наверное, Мод переоценила мои возможности, – замечаю я. – Но если речь идет об угадывании, то вы американец немецкого происхождения, видимо торговец.

– Я же вам говорила, что он угадывает! – довольно улыбается дама.

– А я разве не говорил, что со мной дело сложное? – возражает толстяк. – Чтоб ваш ответ был точнее, надо было добавить для приправы и кое-что итальянское.

– Не будьте таким мелочным, – протестует Мод. – Альбер угадал.

– Я совсем не мелочный, – протестует, в свою очередь, Франк. – Для меня эта итальянская приправа очень важна. Мать у меня была итальянка, отец – немец, и мое рождение связано с созданием политической оси Рим – Берлин, смерть отца связана с крахом этой оси в борьбе с большевиками, а следующий брак моей матери – с приходом американцев.

– Хорошо хоть, что ваша мать не вступила в брак с русским, – бросает Мод.

– Расположение фронтов исключало такую опасность, – замечает Франк. – Но если учесть, как развиваются события, не будет ничего удивительного, если ваша дочь или даже вы сами выйдете замуж за китайца.

– Кажется, я уже говорила вам, Франк, что ваши шутки…

– Никаких шуток, милая, никаких шуток. В один прекрасный день в самом деле может случиться так, что нам придется выбирать между китайцами и русскими. Что вы думаете по этому поводу, уважаемый Каре?

– Меня больше волнует финансовый застой, – бормочу я.

– Что ж, Франк, – говорит через какое-то время Мод, отодвигая от себя пустую посуду. – Альбер боится кризиса, вы боитесь русских и китайцев, вообще у каждого свои страхи.

– Нет, милая, я ничего не боюсь, – возражает толстяк. – Думаю, пока китайцы завладеют этим миром, я успею перебраться на тот свет… Римская империя рушилась целых два столетия. Наша агония продлится, по крайней мере, несколько десятилетий.

– На вас плохо сказывается пребывание в Европе, – констатирует дама. И, обращаясь ко мне, поясняет: – Фрак – американец, который получил европейское воспитание.

– В ее словах есть частица правды, – подтверждает гость. – Матери я обязан знанием итальянского и немецкого языков, а отцу – невозможностью использовать эти знания в Европе. Прошла уже целая вечность с тех пор, как я тут живу. Вообще я утратил американский оптимизм, не успев обрести его. Знаете ли вы, что у нас, за океаном, глупость называют оптимизмом?

Он еще какое-то время распространялся в том же духе, поощряемый короткими репликами дамы, а я, глядя сквозь витрину на панораму торговой улицы, спрашивал себя: какова настоящая цель этой случайной встречи, если такая цель вообще существует?

В диалоге между Мод и Франком за чашкой кофе некоторые реплики заставляют меня насторожиться.

– Мы не нарушили ваших планов тем, что забрали вас к себе? – спрашивает Мод. – Возможно, вы хотели сесть где-то в другом месте?

– Да. Или, собственно, нет. Я надеялся встретить тут одного знакомого, но он не пришел.

– Очень плохо с его стороны, если он вам обещал.

– Скорее это было полуобещание. Он очень занят. Люди, от которых мы зависим, всегда очень заняты.

Дама не возражает. Она потеряла всякий интерес к разговору. Франк также. Поэтому приглашаем официантку, чтоб расплатиться. Как всегда, плачу я. Обыкновенная игра в джентльменство – не больше. Мод всегда возвращает мне деньги… «Накладные расходы за мой счет», – говорит она. По этому поводу я не возражаю. У меня нет никакого желания финансировать чужие операции. Не такой я богатый. Если будет возможность продолжать путешествие, деньги мне тоже будут необходимы.

Да, если будет возможность. Если…

– Вы до сего времени не дали мне свой паспорт, – напомнила Мод.

– Хорошо, возьмите, – говорю я, отдавая ей паспорт. – Но имейте в виду, что я остался без документов.

Быстрый взгляд больших карих глаз и почти лирический вопрос:

– Скажите, Альбер: неужели нам нельзя работать, доверяя друг другу немного больше?

– Дорогая моя, доверие достигается не словами, а делами. Вы мне никогда ничего не говорите. Я и сейчас не знаю, куда это мы полетели, какой пожар будем тушить.

Мы и правда летим. Летим в зеленом «мерседесе» автострадой.

По дороге из ресторана в гостиницу Мод дважды забегала в телефонные кабины и разговаривала с неизвестными лицами, а потом, после обычного послеобеденного отдыха, пришла ко мне сказать, что я могу убрать свою пижаму в чемодан: счет оплачен и мы отправляемся.

– О каком пожаре вы говорите, Альбер? – бросает дама, вперив глаза в ленту шоссе, что стелется перед нами. – Кажется, разговор с Франком плохо подействовал на вас. Терпеть не могу таких спокойных истериков, которые только и думают о возможных катастрофах и агониях.

– А я не люблю собеседников, которые никогда не отвечают на вопросы. Вы слышите? Я спросил: куда мы летим?

– К цели, Альбер. Прямо к цели. Иногда сроки и методы меняются, а цель остается.

– Скажите мне хотя бы название населенного пункта. Конечно, если мы едем в населенный пункт.

– Он не очень населенный, находится совсем близко и называется Идар, если это вам о чем-то говорит.

Название «Идар» мне ни о чем не говорит, но вопрос расстояния очень важен.

Съезжаем с автострады на асфальтовую дорогу в лес. Мод молчит, занятая машиной. Потом бросает, будто между прочим:

– Когда-то в воскресной школе нам читали Евангелие, где сказано: если у тебя две рубашки, отдай одну своему ближнему. Это, конечно, глупость…

– Почему же глупость, если так написано в Евангелии?

– Эту историю про две рубашки мы слышали уже две тысячи лет, но я еще не слыхала, чтоб кто-то подарил кому-то свою вторую рубашку. Людям надо говорить лишь то, что они могут воспринять. Например: не зарься на большее количество рубашек, чем тебе потребно.

– Вам лично сколько их необходимо?

– Как раз столько, сколько имею. Маленький автомобиль – не такой, как этот, в котором мы сейчас едем, и уютная квартира – вот и все мои потребности.

– Но женщина с вашим интеллектом, не говоря уже про внешность, могла бы достигнуть значительно большего.

– Именно жажда «большего» и приводит ко всяким катастрофам. Одни катастрофы есть результат любовных неудач, другие, так сказать, деловых. Иллюзия семейного счастья и нестерпимая жажда наживы… Первое толкает вас к браку, а второе – в тюрьму.

Уже темнеет, фары автомобиля выхватывают придорожную табличку: «Идар – Оберштайн – 35 км». А отсюда до Висбадена приблизительно еще столько же. Да и эта дорога с крутыми поворотами – это вам не прямая автострада. Не говоря уже о том, что я без автомашины. В данный момент все это занимает меня «значительно больше, чем вопрос брака или жадности.

У дамы, наверное, тоже свои проблемы, которые надо обдумать, поэтому в «мерседесе» царит молчание.

Вокруг уже давно наступила темнота, когда перед нами блеснула табличка: «Идар – Оберштайн. Индустриальный район». Приехали, говорю сам себе, но, оказывается, я ошибся. От индустриального района до города еще ехать и ехать. «Мерседес» сворачивает с шоссе направо, на крутую узкую дорогу. Не знаю, сколько и куда мы поднимаемся, но, наверное, теперь двигаемся в противоположном направлении, ибо после очередного поворота вижу город уже где-то далеко внизу под нами. Еще одни поворот, машина проезжает под какими-то кустами и останавливается перед небольшим строением, спрятанным среди деревьев.

Строение имеет вид нежилой, по крайней мере пока Мод не нажимает на кнопку звонка. Слышен легкий шум, скрип задвижки, и на пороге домика появляется… Сеймур.

– Заходите.

Закрыв за нами, хозяин щелкает выключателями. Тесный, неприветливый коридор освещает голая лампочка. Сеймур ведет нас в какую-то комнату, немного пристойней на вид. Кушетка и кресла обиты серым, уже немного вытертым бархатом. На окнах такие же бархатные занавески. В помещении стоит крепкий табачный дух. Старомодная люстра освещает комнату.

Эта дама, кажется, понимает все без слов. Достаточно одного взгляда Сеймура, и она уже достает из шкафа виски, бутылку воды и стаканы. Сделав это, оставляет комнату.

– Сколько? – спрашивает хозяин, готовясь налить мне.

– Сколько необходимо для разговора.

– Для разговора достаточно и двух граммов, а может, не хватит и двух бутылок. Все зависит от вас, Майкл.

– Если от меня, то два грамма.

Он наливает по четверти стакана нам обоим: потом добавляет себе содовой, выпивает и закуривает сигарету. Я машинально делаю то же самое. Курю и жду.

Сеймур стоит у стены, оклеенной полинявшими серебристыми обоями, держа в одной руке стакан, а в другой – сигарету. Высокая фигура в безупречном сером костюме бросает темную тень на обои. При свете лампы лицо его кажется зеленоватым и уставшим. Американец по старой привычке прикусывает сигарету и щурится от дыма.

– Вам не везет, Майкл, – говорит он наконец.

– Я это понял еще тогда, когда встретил вас.

– Ничего вы не поняли. Встреча со мной была для вас последним счастливым шансом. Ибо, если бы вы встретили не меня, а Эванса, Уорнера, Бентона или кого-то другого из их шайки, ваша судьба сложилась бы совсем иначе.

Я молчу, поэтому Сеймур повторяет:

– Эванс, Уорнер, Бентон… Вы их помните, не так ли?

Еще бы не помнить!

– А зачем мне их встречать? Я давно сменил среду, Уильям, и давно уже работаю в торговле.

– Знаю, знаю. Вы и раньше работали в торговле, что лишь помогало вам в другой работе. Но допустим, что вы и правда работаете в торговле и что вы даже настоящий бельгиец. Это будет неудобно для нас обоих. Даже если вы эскимос, у вас есть прошлое, и некоторые люди не склонны прощать его. Например, мистер Томас. Надеюсь, вы не забыли Томаса?

Фамилия подброшена будто между прочим, но я знаю, что это не так.

– Вы ничего не говорите про Томаса, – настаивает американец.

– Я не знаю Томаса. И он не знает меня. Думаю, именно это вы и хотели услышать.

– Даже не имеете представления, кто он такой и как выглядит… – подсказывает мне Сеймур.

– Откровенно говоря, я не такой уж незнайка. Но узнал о нем по фотографии и письменным справкам.

– А не допускаете ли вы, что и Томас знает вас по фотографии и письменным справкам?

– Я уверен, что Томас вообще не подозревает о моем существовании.

Сеймур отпивает немного из рюмки, бросает на меня ледяной взгляд и замечает:

– В таком случае, может, повезет и вам. Ведь не может без конца идти плохая карта.

– Если бы мне везло, я бы встретил человека, который выполняет свои обещания. Вы сказали «несколько дней»…

– По моему плану именно так и должно было быть. Но вы же знаете, иногда планы… Тот тип оказался чрезвычайно подозрительным.

– Какой тип?

– Да, чрезвычайно подозрительный, – повторяет американец, словно не услышав моего вопроса.

– Я понимаю ваше положение, – киваю я. – Но что вам надо от меня?

– Очень сожалею, Майкл, но мне надо довести игру до конца… А вы – мой главный козырь.

– Эта карточная терминология мне ни о чем не говорит, – говорю я, загасив окурок в тарелке, которая служит пепельницей. – Хотите, чтоб я с вами сотрудничал, и ничегошеньки мне не говорите о сути дела.

– Я делал это в ваших же интересах. Зачем вам знать то, что вас не интересует. Но теперь обстоятельства изменились, поэтому возникла необходимость ознакомить вас с некоторыми деталями…

– Думаю, что речь идет о деталях, которые не имеют никакого значения, если вы решили доверить их мне.

– Не обещаю, что обязательно раскрою вам все свои карты, но, повторяю, познакомлю вас с теми, которые примут участие в игре, – уточняет Сеймур.

– Это ваше дело, – пожимаю плечами. – Но если я плохо информирован, неудивительно, если я плохо буду выполнять свою роль.

Американец измеряет меня быстрым, острым взглядом, выплевывает на пол окурок, затаптывает его ногой и закуривает новую сигарету.

– Успех дела требует, чтоб мы играли честно. Что вы скажете на это?

– Пока ничего. Если откровенно, то я удивляюсь, как это мы с вами – имея в виду нашу профессию и взгляды – можем заниматься общим делом?!

– Значит, вы не диалектик. В этом мире бесконечных противоречий и безудержных перемен вовсе неудивительно, если в конкретной ситуации и в какой-то момент пути двух враждующих индивидуумов сойдутся. Разве такого не может быть?

– Только в сфере абстрактных положений.

– В таком случае перейдем к конкретным.

Он медленно делает четыре шага – подходит к противоположной стене, потом еще четыре – возвращается назад. Выплевывает окурок, растаптывает его и, прислонившись спиной к полинявшим обоям, говорит:

– Томас, а?

Я молчу, и он добавляет:

– Насколько мне известно, он не так давно подвизался у вас…

Я не говорю ни «да», ни «нет».

– Он развил довольно активную деятельность… Или вы не в курсе?

– Если не ошибаюсь, его деятельность исчерпывается одной-единственной дерзкой операцией, а в его активе – провал.

Американец кивает головой в знак согласия и пристально смотрит на меня.

– Это вы его провалили?

– Если человек идет на провал, кто-то всегда поможет ему в этом.

– Эта история мне известна лишь в общих чертах. В самом деле, совершенно авантюристическая операция и вполне логичный финал. Не говоря уже о том, что он привел к провалу трех наших агентов.

Я удерживаюсь от комментариев.

– Собственно, Томас достаточно деловой парень, только не в разведке, – замечает Сеймур. И, так же пристально глядя на меня, добавляет: – Наверное, вы думаете, что все мы банда жуликов, похожих на Томаса…

Я беру свою рюмку, однако пить мне не хочется, и я ставлю ее на место.

– В данном случае жульничество – не главное. Томас стал причиной смерти некоторых людей, – бросаю я.

– С вами такое тоже, наверное, случалось, – пожимает плечами американец. – Наша профессия – грубая профессия.

– Погибли совсем молодые люди, Уильям. И погибли бессмысленно.

– Мне приятно знать, что вы имеете против него зуб. Вот видите: бывает, что наши оценки совпадают.

– Поскольку вы вспомнили про нашу профессию, то я хотел бы заметить, что тут поступки не определяются личными симпатиями или антипатиями.

– Да. И все же, думаю, вы охотно подключитесь к операции, зная, что человек, которого надлежит победить, это именно Томас. Но вы не ответили на мой вопрос: считаете ли вы, что все мы такие, как Томас?

– Допускаю, что есть и исключения.

– Речь идет о правиле, – настаивает Сеймур.

– Правило лучше знаете вы… Я встречал всяких людей. Не скажу, что все они одинаково корыстны. Бывают исключения из правил.

– Следовательно, вы не считаете всех жуликами, – подытоживает американец.

– Это ваш вывод.

– Ну хорошо, – кивает Сеймур. – В данном случае речь идет как раз о двух жуликах. Один из них вам известен. Второй ничем не отличается от первого. Думаю, что так ваша совесть будет спокойна. Не знаю, как велика ваша антипатия к Томасу, только я лично имею зуб против того, второго.

Не договорив, он берет новую сигарету и щелкает зажигалкой.

– Речь идет об одном грязном дуэте, Майкл, в котором Томас играет вторую скрипку. А меня интересует первая. Именно ее мы и хотим вам показать. Только она отказывается выходить на сцену. Надо, чтобы вы при помощи Томаса вошли в контакт с первой скрипкой. Если Томас в самом деле вас не знает, задание будет совсем легким. Ваша роль исчерпывается одной кратковременной очной ставкой с первой скрипкой.

– И все-таки могу ли я спросить, в какие сроки укладывается этот ваш новый вариант?

– Неделя… Десять дней… Кто знает… Я уже не хочу наперед определять сроки, чтоб меня не обвинили во лжи. Важно, что после очной ставки вы спокойно продолжите свое путешествие.

Я не возражаю. Единственное мое желание в данный момент – как можно скорее выйти на свежий воздух. Словно угадав это, Сеймур говорит:

– Допивайте виски. Совещание закончено.

Американец делает два шага к двери, останавливается и словно между прочим спрашивает:

– Каковы ваши отношения с Мод?

– Как со служебным лицом. Мод непрестанно повторяет мне это.

– А чего бы вы хотели? Я не могу всегда предлагать вам таких женщин, как Грейс.

– Разве вы мне предлагали Грейс?

– Оставим сейчас этот разговор. Тут нечем дышать. Я бы вас охотно провел в бар в гостинице, но в интересах операции нам надо избегать публичных демонстраций.

В дверь ко мне стучат – еще и еще, через неровные интервалы. Но я не обращаю на это внимания, ибо стою под душем. Стук продолжается. «Она получит инфаркт с перепугу, что я убежал», – думаю я. И чтоб поберечь ее сердце, выхожу из ванной и немного приоткрываю дверь.

– Входите, дорогая.

– Но вы же голый! – констатирует она.

– Не привык купаться одетым. Вы зайдете или нет?

– Да. После того как вы на себя что-нибудь набросите.

Обматываю поясницу махровым полотенцем и открываю дверь:

– Быстрее, а то простужусь.

– Вы слишком бесцеремонный, – заявляет дама, садясь в кресло. – И очень медлительный.

– Если вы хотите ускорить события, можете заказать завтрак сюда.

– Известно ли вам, Альбер, что вы находитесь в прославленном центре? – сообщает дама уже во время завтрака.

– В центре овцеводства?

– Какое овцеводство на этих скалах! Центр обработки драгоценных камней и ювелирной индустрии.

– Интересно… – бормочу я, думая совсем о другом.

– Надо обойти предприятия… Кое-что вам показать…

– Интересно… – киваю я.

– Город небольшой, – не унимается женщина. – В таких городках люди любознательные. Если нам придется тут на несколько дней остаться, начнут интересоваться, что мы делаем.

– Пусть интересуются.

– Но ведь вокруг военные лагеря НАТО. А присутствие такого иностранца, как вы…

– Вы правы, – отвечаю я. – Лучше поедем.

– Прекратите, Альбер! Для такого, как вы, торговца вполне логично посетить некоторые фирмы.

– Я не торгую драгоценными камнями.

– Возможно, еще будете. Во времена кризиса ассортимент быстро меняется.

Спорить с Мод – пустое дело.

Через час мы уже выезжаем из нашего «Парк-отеля». Дама разработала точное расписание наших посещений на основе туристической брошюры, что валяется во всех комнатах гостиницы и знакомит со всеми знаменитыми фирмами города.

Первая фирма находится меньше чем в двухстах метрах от нашего временного жилища. Но покупать драгоценные камни пешком не ходят, поэтому Мод останавливает машину у главного входа, и мы торжественно входим в стеклянные двери предприятия «Рупенталь».

Дама, выступая в роли моей секретарши, погружается в разговоры со служащими фирм, следовательно, мне остается только скучать. Служащая, что сопровождает нас, прежде всего ведет в музей фирмы. На витринах – кристаллы и обработанные камни таких необычных размеров и цветов, что привлекают даже мое внимание, но только сначала, пока у меня не разболелась голова от этого блеска и неугомонного щебетанья нашей проводницы.

Проходим на верхний этаж в торговый отдел, где Мод не только ставит вопросы и что-то записывает в своем блокноте, но и – для большей убедительности – покупает как образцы несколько дешевых камешков.

– Может, на сегодня хватит? – спрашиваю я, когда мы наконец снова садимся в «мерседес».

– Надо посетить еще хотя бы одну фирму, – отвечает дама. – Но это можно сделать и после обеда. В Оберштайне есть чудесный итальянский ресторан. Прогуляемся, чтоб вы посмотрели селение, и пойдем обедать.

Идар и Оберштайн, два цветущих местечка, которые со временем объединились в одно, – «идеальные образцы естественной красоты и покоя». Об этом я узнал еще с утра из упоминавшейся уже рекламной брошюры. Однако действительность не всегда соответствует рекламе. «Быстрая горная речка» на самом деле оказывается грязным ручьем, загаженным всякими пластмассовыми отбросами. По обоим берегам ручья пролегают две главные улицы – Хауптштрассе и Майнцерштрассе, что представляют собой два обыкновенных шоссе, если хотите, два желоба, по которым с грохотом и треском катится автомобильный поток от Майнца до Саарбрюккена и назад. Дома тянутся вдоль этих шоссе, теснясь один над другим на крутых склонах окрестных холмов.

Если не обращать внимания на грохот и оживленное движение, которые портят впечатление, другие данные рекламного проспекта отвечают действительности: зеленые, покрытые лесом холмы – на своем месте; вверху, высоко над городскими крышами, вырисовывается силуэт церкви; магазины бижутерии обступают со всех сторон, а рестораны предлагают отдых и богатый выбор блюд по доступным ценам.

Не знаю, какое место занимает среди этих заведений ресторан «Риголетто», но обстановка привлекает, особенно светильники над каждым столиком, – садясь и вставая, ты непременно ударишься о них головой. Зато в просторном прохладном помещении господствует тишина.

– Может, вы хоть раз проявите инициативу в выборе блюд? – спрашивает дама.

– Я уже выбрал… Но имею в виду не кулинарию.

– Кажется, банальные шутки Франка негативно подействовали на вас, – бросает дама, не отрывая глаз от меню.

– А, собственно, кто он такой, этот Франк?

– Франк – мой шеф, если это для вас имеет какое-то значение.

– В каком смысле «шеф»?

– В смысле – торговый директор. Я работаю в торговой фирме, Альбер.

Видимо, меня взяли в надежные тиски, если доверяют такие детали. Наверное, они с Сеймуром ночью перебросились несколькими словами, иначе она вряд ли сказала бы мне об этом.

Им ничего бояться. Я человек без паспорта, без автомобиля, без связи, обвиняемый в убийстве, а может, и обреченный быть убитым в один из наступающих дней.

– Что вы скажете по поводу порции «спагетти миланез», а потом…

– Целиком согласен с вами, – останавливаю ее, не дослушав, – но только спагетти придется ждать.

– Всего надо ждать, Альбер, – вздыхает Мод.

– А ваш Франк способен лишь рассказывать сказки…

– Не торопитесь судить о нем! Вы же почти не знаете его.

– Если бы он устроил встречу, я бы теперь уже был в Брюсселе.

– Не так давно вы сказали мне про свой выбор, – замечает женщина. – Наверное, вы имели в виду Брюссель?

– Не смешивайте любовь с работой, – говорю я.

– Не будем говорить про любовь и работу на голодный желудок, – парирует Мод.

Следовательно, откладываем разговор до того времени, пока принесут спагетти, а потом – до того, как съедим их. Молчание затягивается. Лишь когда уже подают фрукты, дама делает попытку разрядить атмосферу.

– Я считала вас спокойным человеком. А вы не такой?

– Именно такой. Но это не означает, что живу жизнью растений, без каких-либо мыслей и намерений.

– Знаю, знаю, – сочувственно кивает головой Мод. – Работа, семья…

– Жена и четверо детей.

– Четверо? А почему не пятеро?

– Ничего удивительного, если станет и пятеро.

– Вы не женаты, Альбер. Такие вещи я угадываю безошибочно.

– А вы?

– В данный момент я незамужняя.

– Это меня радует.

– Я не сказала, что я в вашем распоряжении.

– Про такое не говорят. Мы выпьем кофе?

Пьем и кофе, конечно…

Она смотрит на часы и уже другим тоном говорит:

– А теперь заскочим на фирму «Эфген».

– А что там?

– Синтетические камни. Современные дешевые товары.

Честно говоря, я не вижу разницы между произведениями химии и творениями природы, кроме цены. Пожилой служащий «Эфгена» раскрывает один за другим пакетики с образцами, а Мод роется в них своей белой рукой и записывает цены в блокнот. Я понимаю, почему Сеймур отдает предпочтение женщинам. Мужчины не станут так печься о своем легальном фасаде.

– А теперь, может быть, возвратиться в гостиницу и поспать? – говорю я, когда мы наконец выходим на улицу.

– Как вам не стыдно! У вас впереди целая ночь. Прогуляемся по окраинам, подышим свежим воздухом.

– Гуляйте. А меня оставьте в гостинице.

– У вас не выходит из головы жена с четырьмя детьми, – сочувствует мне Мод.

Остаемся отдыхать каждый в своей комнате. Маленькая месть с моей стороны за то, что она целый день морочила мне голову своими камнями.

Вечер проводим в баре гостиницы. Бар работает далеко за полночь, но мы возвращаемся около десяти. На следующий день – то же самое. И еще через день – снова. Сколько ни прислушиваюсь – не могу уловить ни одного звука «скрипки», ни первой, ни второй.

– Пойдем напьемся! – предлагаю я.

– Что это на вас нашло? – спрашивает Мод.

– А разве на вас никогда не находит?

Спокойное выражение ее лица свидетельствует о негативном отношении к моему предложению. Но и выражение лица иногда бывает притворным.

Мы засели в ресторане при гостинице. Выбрали совсем раннее время – еще нет и восьми, – ибо после десяти вечера тут начинается настоящее безумие. Ночных заведений в Идаре не так уж и много.

– И все-таки вы меня удивляете, Мод, – говорю я под конец ужина.

– Тем, что не пригласила вас в свою комнату?

– Речь идет не обо мне. Вы же не можете быть круглосуточно только служебным лицом.

– А я и не говорила, что способна на такой подвиг.

– Вы меня удивляете, – повторяю я. – Не представляю вас в семейной или интимной обстановке. Странно, или не так?

– Ничего странного. Такая обстановка не для меня.

– А как же тогда должны рождаться дети?

– А зачем рожать? Чтоб готовить к атомной смерти? Или для того, чтоб население планеты быстрее составило двадцать миллиардов?

– Я не задумывался над этими вопросами.

– Еще бы! Ведь вы их не решаете. Приходите, берете, что вам надо, и идете дальше. А боль остается для женщины.

– Вы это испытали?

– Едва не испытала во время первого и, надеюсь, последнего брака.

– И все-таки брак вас не обошел.

– Стало быть, не обошел. Ибо мы как обезьяны – недаром от них происходим. Подражаем друг другу. Точно так, как обезьяны.

– Это от Сеймура, – констатирую я. – И не пытайтесь возражать. Это от Сеймура.

– Думаю, что вы напрасно упоминаете имя этого человека, – почти любезно замечает Мод. – Когда б вы знали его лучше, то поняли бы, что он никогда не стал бы вести со мной таких разговоров.

– Вы по уши влюблены в него, – снова бросаю я пробный шар.

– Я уважаю его.

Наконец хоть одно существо, которое любит Сеймура. Он держался за Грейс, а та показала ему язык. Эта влюблена в него, а он на нее никакого внимания. Обычная история.

– Какая нелепость, – говорит Мод, словно прочитав мои мысли. – Людям кажется, что они сходятся, а на самом деле они расстаются. Не могут жить отдельно, не могут существовать один без другого, и в то же время они ничего не значат один для другого, ну положительно ничего! А вообще, если мне нужен мужчина, его найти нетрудно. Но я же не могу каждого кретина пускать к себе в постель.

– Благодарю за комплимент, – говорю я.

– Я не вас имела в виду. Вы – особый случай.

– Особый не я, особая ситуация.

– Одно и то же. Надо действовать по расписанию. И согласно указаниям. Вы уже выпили кофе?

– Почти.

– Тогда рассчитаемся.