Текст книги "Посвятив себя врачеванию"

Карлуша

Незабвенной памяти моей Рахили Галяутдиновой, первой женщины-чемпионки СССР в высотном классе, Шахини по сердцу и поступкам, посвящается…

Карлуша кричал страшно и тоскливо. Сквозь сон Доктор видел тёмный зал с большими стрельчатыми окнами, за которыми проглядывался ночной сад с нехитрым узором стволов и ветвей, за одним из окон билась об стекло и кричала большая чёрная птица. Доктор окончательно проснулся, протёр глаза, сел. Рядом глубоким сном усталого человека спала жена, в детской мирно посапывали сын и дочь. Исчезли зал и окна с садом, исчез Карлуша, а в ушах ещё стоит его крик.

Доктор прошёл на кухню, зажёг свет, взял сигарету, начал разминать.

«Что же он кричал? – закурил. – А-а, умер Хабибулин. – Доктор уже пятый день ожидал эту неприятную весть. – Позвонить в клинику? Нет. Дождусь утра».

Хабибулин. Возраст – полтора года, первый и пока единственный ребёнок в молодой семье, болен пять-шесть дней, последние два дня не давал дотронуться до живота, в эти же дни многократная рвота, лихорадка. В приёмный покой поступил уже в крайне тяжёлом состоянии. Острый живот, перитонит, терминальная фаза. Когда в операционной Камил раскрыл брюшную полость, из неё хлынул гной трёх-четырёхдневной давности.

Там, у операционного стола, Камил честно и хорошо сделал своё дело, и анестезиологическое пособие было адекватное, и в шоковый зал мальчика внесли ещё живого, но конечности уже похолодели, кожа приобрела характерный мраморный рисунок, черты лица стали заострены, а склеры глаз были мутными. Потом Доктор говорил с родителями. И, глядя на них, сильных и подвижных, как молодые медведи, он вдруг подумал, что такие крепкие люди редки на земле, потому что вымирают по собственной беспечности. Он вступил в эту жестокую, безнадёжную и бессмысленную борьбу, приложив весь свой опыт и знания, а не сделал всё для очистки совести и, чего греха таить, сделал ставку на мощный генетический фон, ведь мальчик был не по возрасту крупным и ширококостным. Ещё потому, что в той, другой и сейчас кажущейся нереальной жизни его научили побеждать…

Карлуша тоже был из той жизни, где однажды встала вертикально земля, солнце и ветра удалили всё непрочное и обнажили гигантскую пирамиду из розового мрамора, а люди дали название Хан-Тенгри. Штурм его вершины был всегда тяжёл и опасен, и поэтому у Доктора в базовом лагере всегда были наготове инструментарий и стерильные шприцы…

Он сбросил пепел с сигареты в большую морскую раковину, служившую ему пепельницей.

На Юго-Западном Памире Шахиня заболела. Нижнедолевая правосторонняя пневмония, залеченная в условиях базового лагеря, обрекла её на кухонные работы.

Чтобы развеять её тоску, Ткач однажды принёс молодую альпийскую галку с перебитой ногой, а ребята прозвали её Карлушей. Нога быстро срослась, и он вскоре бегал за своей хозяйкой, а однажды взлетел и сел ей на плечо. Такими их и запомнил Доктор.

Он, как всегда, возился в аптечке, вдруг поднял голову. Шахиня шла на фоне багрового заката лёгкой кошачьей походкой, прямые чёрные волосы падали на развёрнутые плечи с гордо посаженной головой, одетая в коричневые вельветовые брюки и длинный, до середины бёдер, свободный свитер, сквозь который слегка улавливались выпуклости грудей. На плече сидит Карлуша.

Всю зиму Карлуша провёл у Шахини в доме. Ел вволю, ездил с ней на тренировки и превратился в мощную и крупную чёрную птицу, переняв гордость и независимость у Шахини, сидел у неё на плече, поглядывая на мир прищуренным глазом.

Поссорились они весной. В тот тёплый весенний вечер, когда солнце ещё не начало садиться, Шахиня спешила на свидание. В светлом кремовом платье с квадратным декольте, отделанным оборками в испанском стиле, с юбкой-воланом, слегка обнажавшей стройные колени, на высоком каблуке – ни дать ни взять индейская принцесса, она летела по тенистому бульвару, как вдруг откуда-то сверху, вырвавшись из дома на свободу, на её плечо камнем упал Карлуша и громко и весело заверещал. Тут он был не к месту, и Шахиня сбросила его резко и сильно. Карлуша с размаху брякнулся об асфальт, отлетел в сторону и впервые закричал страшно и больно, а у тех, кто его услышал, волосы встали дыбом, а кожа покрылась мурашками и в душу проник первобытный ужас. Крик оборвался внезапно, Карлуша метнулся вверх и исчез.

Шахиня бросилась домой. В наступающих сумерках она бродила по саду, звала Карлушу, но его нигде не было.

Всю ночь просидела она в тёмном зале, всматриваясь через большие стрельчатые окна туда, где проглядывался ночной сад с нехитрым узором стволов и ветвей, но Карлуша больше не появился.

Летом Шахиня погибла. Тело её привезли с гор, обмыли и после митинга в Доме культуры, согласно всем мусульманским законам, похоронили на кладбище, на южном склоне здоровенного холма, где трава в рост человека и где хоронят людей родом попроще.

Карлуша появился осенью. Страшно и дико кричал он в тот дождливый рассвет и бился о стёкла большого стрельчатого окна. Сколько ни звала его Шахинина сестра, в дом не залетал, а потом поднялся высоко и растворился в сером небе.

Спустя несколько месяцев, летом, кладбищенский сторож, совершая утренний намаз, услыхал крик, от которого его обуял панический ужас. Там, на склоне здоровенного холма большая чёрная птица билась о надгробье молодой женщины и кричала дурным голосом.

Каким образом Карлуша распознал могилу Шахини и как узнал о её смерти?..

Вот уже более десяти лет Карлуша своим истошным криком сбрасывает Доктора с постели среди ночи, и именно тогда, когда умирает один из его пациентов, и ещё ни разу не ошибся.

Доктор затушил сигарету в раковине и посмотрел на неё внимательно. Много поколений она переходит от отца к сыну в их семье. Тело её моллюска давно истлело где-то на другом краю земли. На дне какого неведомого моря крепла она и росла? Какая неведомая жизнь и какие неведомые страсти кипели над нею в морской пучине? Много на белом свете тайн, и не дано познать их всего за одну жизнь.

А жаль, что Хабибулин умер, ведь уже шёл на улучшение. Может, Карлуша всё-таки ошибся? Надо спать, чтобы завтра быть в форме и встретить удар спокойно.

Всё выяснилось утром. Хабибулин был жив и жить будет. Но Карлуша не ошибся. Ночью на сорок первом году жизни скоропостижно скончался младший брат. Обширный инфаркт нижней стенки миокарда.

Ледник Абрамова

Долгий и раздражающий ночной телефонный звонок не прекращался до тех пор, пока не совсем проснувшийся Айболит не поднял трубку. Звонил сам Виталий Ноздрюхин. Айболит хорошо знал этого рослого пятидесятилетнего, уже начинающего тяжелеть атлета, в прошлом блестящего альпиниста, а ныне вполне успешного директора Гидрометцентра. «Где-то беда, – мелькнуло в голове, – придётся вылетать». «Доктор, на метеостанции на леднике Абрамова есть больной, в данное время из-за плохой погоды ни его вывезти, ни залететь туда невозможно. Начальник зимовки, Змей Горыныч, требует найти для консультации только вас. Через десять минут сеанс связи через Танк. Вы готовы?» – «Как пионер». – «Спасибо, ждите звонка из Танка».

Айболит помнил этот тяжёлый танк без башни, врытый в землю во дворе душанбинского гарнизона, весь напичканный суперсовременной аппаратурой с диапазоном постоянного приёма от Урала до Кандагара и от Каспия до Балхаша. Каждые восемь часов там сменялся рядовой срочной службы с прекрасной подготовкой. Несколько лет назад Айболит сам убедился в этом, когда связывался с Гусём, находящимся тогда с командой в Фанских горах.

Крепким чаем с лимоном и рюмочкой коньяка Айболит пытался привести в порядок свои уставшие мозги. До связи ещё пять минут.

Ледник Абрамова. Он никогда там не был, но слышал, что место живописное, метеостанция на высоте около пяти тысяч метров, состав зимовки – от академиков до амнистированных, но все живут дружно. Начальником – Змей Горыныч.

Змей Горыныч… Не прост, не признаёт авторитетов. Блестяще образован, обладает быстрым умом и способностью управлять ситуацией. Бесстрашен или умеет глубоко прятать страх, сильный альпинист, никогда не распускает рук и языка, денди, в отношениях с людьми чистоплотен, руководитель, заставляющий, когда необходимо, себя бояться, обладает завораживающим взглядом, как у удава, за что и заслужил своё прозвище…

Айболиту он поверил летом, во время спасработ на Сковороде, и потом, когда они бегом по очереди несли на себе почти потерявшую сознание Славу КПСС…

Звонок. У солдата чёткий голос, без помех. Связь великолепная. Солдат докладывал всё, что Змей говорил по рации. Докладывал коротко, по-военному, и самое главное. Молодой тридцатидвухлетний мужчина, рабочий, не сидел (значит, туберкулёз исключается), не привит (а как допущен?), болен три дня, кашель, температура, сегодня слабость и одышка. В конце разговора Айболит попросил солдата соединить слуховую часть телефона с динамиком рации, а Змея – поставить слуховую часть рации между лопатками больного. Хрипы были слышны на вдохе больше, чем на выдохе. «Змей, это пневмония. У тебя есть антибиотики?» – «Подожди, посмотрю». Через некоторое время: «Есть стрептомицин, по пятьсот тысяч, двадцать флаконов». – «Отлично, по флакону каждые двенадцать часов. Хватит на десять дней. Парень оглохнет, но будет жить. Положи его голову в возвышенном положении и натри ему тело чем там у тебя есть – спиртом, салом, горячим маслом…» – «Будет сделано, конец связи».

Состояние улучшилось уже на другой день, а потом погода установилась и больного перевезли вертолётом в госпиталь на Большую землю.

Память хронически недосыпающего мозга выхватила ещё одну подробность. Айболит не помнил, где это было, но он помнил стол, обед, кучу гостей, Змея Горыныча в смокинге и со своей милой черноволосой и черноглазой женой, самого себя в смокинге, без жены. Они со Змеем сидели через стол, и после второй рюмки Змей, разгладив змеиные мелкие и хищные черты своего лица, улыбнулся и спросил: «А ты знаешь продолжение той истории?» – «Нет». «Приехал корреспондент, – он назвал очень влиятельную центральную газету, – спросил, ну что у вас было интересное, ну я ему и рассказал всё: и как ты прослушал лёгкие через телефон и рацию, и как спасли больного, кстати, он оглох, как ты и предсказывал, но не совсем, корреспондент спросил имена, записал, затем спросил отчества. Ну я сказал своё, а про твоё – что не знаю. Понимаешь, я – Израилевич, ты – Исаакович, я подумал, не слишком ли много соли… Так этот придурок дозвонился до академика Израэля, директора Всесоюзного Гидрометцентра, и стал спрашивать твоё отчество у него. Тот понятия не имел об этой истории, переспросил, корреспондент ему: “Вот на леднике Абрамова врачом Абрамовым через рацию и телефон…” и понёс весь этот бред, в конце концов спросил твоё отчество. Ну, Израэль решил подшутить и на бред ответил бредом. Сказал, что ледник был назван в честь царского генерала – топографа, первооткрывателя графа Абрамова, родственника самого царя, а ты его прямой потомок. Ну, тут наш корреспондент затрясся от страха и заявил, что ничего писать не будет». Змей Горыныч помолчал, а потом, презрительно глядя вдаль, сказал: «Воистину, дураки и трусы прогнозированию не поддаются».

Зуб. 1973 год

Зуб у Буха болел уже четвёртый день, и пора было его удалять, но у Айболита ни инструментов, ни навыков в этом не было. На поляне в ожидании вертолёта сиднем сидели восемь экспедиций и гоняли балду: футбольные матчи сменялись постройкой и запуском воздушных змеев, вокальными концертами, рыбной ловлей на булавку, охотой на зайцев, шахматами, галопированием на лошадях с погранзаставы – короче, развлечений хватало, врачей тоже, даже с избытком. Айболит даже знал точно, что двое из них были стоматологами, но при виде Буховой страдающей физиономии они повторяли как плохо выученный урок, что они терапевты.

С укором смотрела на Айболита и вся его собственная команда, человек он в команде был новый. Предыдущий врач, Синий, был стоматологом и произвёл в прошлом году основательную прополку в челюстях всей команды, вероятно, оставив Буха со всеми зубами в наличии просто по недосмотру. Необходимость исправить упущенное настоятельно нависала над Айболитом, и утром четвёртого дня, взяв грузовик, они с Бухом отправились в посёлок старателей, нашли медпункт и, обнаружив там двух стареньких медсестёр, попросили зубной инструмент. У них это было в наличии, но эти две божьи коровки просили их приехать завтра, когда они прокипятят всё это.

Следующим утром, снабжённые флягой чистейшего спирта, которую, проявив неожиданную щедрость, выделил Ляба, они уже лезли в кузов, когда их догнал один из стоматологов. Айболит полагал по простоте душевной, что тот предложит свои услуги, но нет, он пришёл предупредить, что Айболит при удалении зуба обязательно повредит артерию, из которой непременно начнётся фатальное кровотечение, и больной умрёт. Этот разговор производился им специально при Бухе, и громко, чтобы все знали – он предупредил.

Они сидели в манипуляционной друг против друга, между ними на столе лежали стерильные инструменты. «Что делал Синий до?» – спросил Айболит. «Спирт давал», – радостно ответил Бух. Доза была отправлена по назначению. «А потом что он делал?» – «Сам пил». Айболиту это не подходило. Он поднял шприц с новокаином и, обколов десну вокруг зуба, стал подбирать подходящие щипцы. Зуб – шестой снизу слева. Одна пара щипцов идеально подошла, и Айболит ухватился за коронку, которая тут же разлетелась как разбитая чашка, но Айболит уже знал, что он будет делать. Разрезав десну вокруг зуба, он прихватил теми же щипцами шейку зуба и, почувствовав, как плотно губки щипцов охватили костную ткань, начал нежно расшатывать зуб, который неожиданно легко вышел. Они оба, удивлённые тем, что всё так быстро кончилось, уставились друг на друга. «Что Синий делал дальше?» – «Ещё спирт давал», – с надеждой ответил Бух. Ещё одна доза по назначению. «Теперь что он делал?» – «Сам пил, – уже с укором ответил Бух. – Пей, Док, ты бледен, как мертвец».

И когда уже под деревом у прозрачного ручья с неизвестно откуда появившимся Карагачем из казахской экспедиции, у которого всегда было потрясающее чутьё на выпивку, они втроём опорожнили всю флягу, закусывая принесённым Карагачем помидором, к медпункту подъехал «студебеккер». У одного из двух вышедших оттуда амбалов наблюдался отёк лица справа. «Док, ты выпил – это раз, у них есть колёса и они доедут до нормального стоматолога – два, а тебе на сегодня хватит – это три. Не испытывай судьбу», – Бух рассуждал, как профессиональный спасатель, и они тихо смылись по ручью к машине.

Через три дня божьи коровки прислали за Айболитом машину, нужен был врач в посёлок. Натянутым тросом перебило ногу в голени одному из старателей, и к моменту его, Айболита, приезда они приготовили уже весь стерильный инструментарий и перевязочный материал.

К прилёту самолётика, к утру, он перелил полиглюкин и глюкозу, им уже была проведена внутрикостная анестезия, профилактика гангрены – обкалывание тканей пенициллином, свободные костные отломки погружены в физраствор и конечность забинтована между двумя шинами. Две недели спустя выписанный из больнички парень пришёл на костылях сказать «спасибо», потому что ногу удалось сохранить, но Айболит давно уже сидел у подножия Хан-Тенгри с аптечкой наготове.

Божественная трагедия

Нашим живым и нашим мёртвым посвящается.

«Сначала Господь сотворил Небо и Землю, и Земля была бесформенна и темна. И Господь сказал: “Да будет свет”, и стал свет. И Господь увидел, что это было хорошо».

На самом деле всё было не так. Создатель уже потерял счёт попыткам построить задуманный им Мир. Недодуманные и бесформенные обломки несостоявшихся планет разлетались по пространству, в бешенстве разбрасываемые Его Божественной Рукой.

Наконец, после бесчисленных экспериментов, ему удалось сотворить устойчивую систему из яркой звезды и планет-противовесов, вращающихся по своей оси и вокруг звезды, и он увидел ту самую точку в системе, куда он может поместить Мир своей мечты.

Потом начались мучительные поиски атмосферы. Он перепробовал всё, смешав все составляющие. Он мучился тяжёлыми головными болями в угарном газе, заходился кашлем в аммиаке, его рвало и тошнило в сероводороде, наконец однажды, когда он соединил азот, кислород, слегка добавил углекислоту и чуточку инертных газов, он почувствовал, что ему стало приятно и радостно дышать. Вот так «Создатель сотворил Небо и Землю и увидел, что это хорошо».

Планета была безумно прекрасна. Чистый, приятный воздух, красивые синие океаны, полные животных и рыб, множество птиц в небе. А на земной тверди красивые долины и леса сочетались с чудесными извилистыми реками, берущими начало с высоких снеговых гор с полными запасами сверкающего голубого льда. Гордиться было чем, но чего-то всё-таки не хватало. Не хватало публики, аплодисментов, восхваления, а Творец был непомерно тщеславен. Идея создать существо, наделённое Божественным разумом, которое сможет оценить сотворённое, а оценив, будет поклоняться и славить ТВОРЦА, захватила Великого. Опять начались пробные проекты, эксперименты, мучительные поиски. Ничего не получалось с дельфинами, слонами, рептилиями, наконец «Он создал из глины своё подобие и вдохнул ему жизнь в ноздри, и назвал Адамом, и сотворил Еву, и увидел, что это хорошо, и поселил их в Раю, разрешив им есть все плоды, кроме тех, что с древа познания».

Великий Змей, выползая из преисподней и заметив этих двух счастливых идиотов, захотел слегка позабавиться. Сначала совратив Еву, а потом Адама, он дал вкусить им запретный плод. «И засветились знанием их глаза, и увидели они, что нагие, и прикрыли свой стыд».

Долго грохотал молниями Создатель, срывая с гор лавины, поднимая гигантские цунами, сжигая леса и творя беспредел в океанах, затем остыл, «изгнал Адама и Еву из Рая, заставив мужчину в поте лица своего добывать хлеб насущный, а женщину в муках рожать своих детей». И повелел Творец строить храмы и воспевать хвалу Всевышнему.

Змей потихоньку собирал яблоки и тихо сбывал их на базарах, на вырученные деньги покупал алкоголь и потихоньку пил, а так как один он не пил, то постепенно спаивал и чертей, и ангелов.

Айболит и Ушаня ехали в рейсовом ПАЗике в летний день по Памирскому тракту. Впереди сидел таджик, чем-то сильно смахивающий на змея, и держал на коленях большую овальную корзину яблок. «Простите, вы не могли бы продать мне немного яблок? – спросил Айболит. – Я вообще-то яблоки совсем не ем из-за оскомины, но раз в пять лет меня прямо-таки тянет». «Возьми так, – приятно улыбнулся таджик, – у меня дерево, а яблоки я везу на продажу. Я тоже не ем яблок из-за оскомины, и у меня раз в пять-семь лет появляется та же потребность. Это очень редкое свойство, и я думал, что это случается только со мной».

Ему приснилось яблоко в штурмовом лагере на 6600. Яблоко было сплошь красным, с зелёным черенком и свёрнутым в виде змейки зелёным листочком на черенке.

Айболит уже не мог заснуть, с потолка палатки свисали сосульки, а всё остальное было покрыто инеем, рядом спал Худой Бык, с другой стороны – Ушаня и Работяга-Рыжий. Как только рассвело, все зашевелились и вся группа устремилась на штурм, погода портилась, и нужно было спешить. Став друг за другом, они, одетые в пуховые куртки и штаны, с лыжными палками, с ледорубами за спиной, так, на всякий случай, весело топтали кошками обдутый фирновый снег. Потихонечку усиливался ледяной ветер, нанеся на небо длинные и тонкие облака.

Ушаня спёкся уже в виду вершины, когда миновали кислородные баллоны, заброшенные туда ещё во время «прыжка на Памир». Он был не в состоянии стоять, дыхание стало прерывистым, а кожа и губы синими. И, конечно, все опять смотрели на Айболита. Больной, судя по всему, серьёзный, а погода быстро портилась. Айболит пожал плечами, не стал испытывать судьбу, а просто повернул Ушаню спиной к вершине, повернулся сам, и они начали срочный спуск.

Около лагеря на высоте 6400, там, где сидел Мамонтёнок с группой, Ушаня пришёл в себя. Айболит уже мечтал, что Ушаня скажет ему, мол, всё хорошо, оставь меня здесь, а сам сходи на гору. Но, объективно, Ушаня был ещё слаб, и пошёл снег с ветром, и оставлять его в такую погоду на этой высоте рискованно, и, прихватив ещё одного заболевшего, из группы Мамонтёнка, Айболит стремительно продолжал спуск. По мере того как они теряли высоту, больные чувствовали себя всё лучше.

Все трое сидели уже перед спуском к Раздельной и ждали, когда по ней перестанут бить молнии и можно будет пройти ниже. Вечером погода улучшилась. Прекратился ветер, вокруг небо прояснилось, и ниже Раздельной они увидели точку, которая росла с их приближением и превратилась в человеческую фигуру в пуховом снаряжении. «Привет, Змей, – Айболит не видел этого питерского парня лет пять. – Что ты тут делаешь?» – «Веду испанцев на гору». – «А где они?» – «Вон в пещере лежат с горной болезнью. По рации передали, что ты с больными спускаешься. Вот вылез посмотреть, не нужно ли тебе чего-нибудь. Яблоко хочешь? Прямо из Испании. У нас такие не растут». Яша-Змей вытащил из кармана яблоко, абсолютно красное, с зелёным черенком и зелёным листочком, свёрнутым в виде змейки. Айболит мгновенно проглотил половину, остальное сунул в карман, так, на запас, они обнялись, а дальше опять продолжался спуск.

Ему опять приснилось яблоко, уже в базовом лагере, неделю спустя. Айболит нашёл свою куртку под головой у Худого Быка, вытащил половинку, съел и опять заснул.

Тайное рано или поздно становится явным, и Создатель застал Змея в тот момент, когда тот воровал в саду яблоки. Снова начались цунами, обильные снегопады, шторма. Долго чудесил Создатель, а когда успокоился, Змей с невинным видом объяснил ему, что с его, Змея, лёгкой руки по всей земле молодые люди крадут яблоки в чужих садах, и это далеко не преступление, скорее забава. Но сделанного не воротишь, и снег, выпавший и скопившийся по Божьему беспределу, лежал на вершинах, каждую минуту готовый сорваться вниз…

Лавина шла и заполнила всё небо. Айболит только увидел белую пыль и залёг. Лавина надвинулась, шелестя, сдавила, понесла, потом остановилась. Стало вдруг тепло, приятно, темно и тихо…

Все восемь тел лежали в горморге на покрытых оцинкованным железом столах. Лежали недвижные, холодные, голые и переломанные.

Кто-то позвонил его жене, сказал, что Айболит в морге, нужна одежда, она приехала вся в чёрном, с сыном и новым костюмом, потом долго и без слёз глядела на изуродованное тело мужа.

Долгое время Создатель находился в подавленном состоянии. Погибла масса народу, совершенно безвинного, многие города в руинах после многочисленных цунами, горели леса, сошли с гор лавины. Чувствуя свою вину, он решил подарить людям квадринарное счисление, что могло бы скачком перенести человечество на другую ступень познания. И больше не надо было бы тратить драгоценное время на добывание хлеба насущного в поте лица своего, и можно было бы избавить людей от бедности и нищеты.

Долго и терпеливо подбирал Создатель приемлемую кандидатуру, наконец его выбор пал на очаровательную двадцатипятилетнюю гречанку, и когда она забеременела, Он вложил свой Божий Дар в её плод. Всё протекало нормально, пока Сония с ребёнком не пришли на базар. Полуторалетний мальчик захотел яблоко. Сония подошла к прилавку и купила у таджика, похожего на Змея, красное яблоко с черенком и листочком на нём, свёрнутым в виде змейки. Увидев это, Бог сверкнул молнией, но было поздно – ребёнок уже вкусил запретный плод и, испугавшись молнии, поперхнулся и закашлялся. В правом главном бронхе сидел уже маленький кусочек яблока, угрожая скоро убить его носителя. И пока ребёнку ничего не угрожало, Создатель и Змей, объединившись, просчитали все варианты.

В этом пространстве было два уникальных специалиста, способных провести бронхоскопию, если к ним обратиться в относительно спокойный период, до появления пневмонии, и нужен был ещё один, на последний шанс, если она обратится слишком поздно. Был нужен врач, который пойдёт на риск. Был нужен Айболит, но он давно, как и все его товарищи, лежал в своей глухой могиле, забытой Богом и людьми.

Единственное средство – повернуть время вспять – грозило где-нибудь нарушить равновесие, но Создатель, требуя риска от других, не мог не показать пример, и Он нарушил свой собственный закон, вернувшись в тот роковой полдень…

Лавина шла и заполнила всё небо. Айболит только увидел белую пыль и залёг. Лавина надвинулась, шелестя, сдавила, понесла, потом остановилась. Стало вдруг тепло, приятно, темно и тихо…

Из оцепенения его вывело дёрганье верёвки, которой он был опутан. Айболит зашевелился, пробил головой толстый слой снега, который уже начал твердеть, превращаясь в лёд, вдохнул воздуха и увидел Серёгу, нога которого, одетая в тройной ботинок с кошкой, была захлёстнута концом айболитовской верёвки. Третьим поднявшимся был Худой Бык.

Все пятеро лежали в горморге, на покрытых оцинкованным железом столах. Лежали холодные, недвижные, голые и переломанные. Кто-то позвонил его жене, сказал, что Айболит в морге, нужна одежда, она приехала вся в чёрном, с сыном и новым костюмом, и когда он показался в дверях прозекторской, оборванный и исцарапанный, с ней случилась истерика…

Агонирующего мальчика с инородным телом правого бронха внесли в шоковый зал уже в четвёртом часу утра, когда Айболит был в такой степени истощения, что сил на эмоции уже не было. Сил на колебания тоже. Отдав распоряжение готовить всё на бронхоскопию, он вдруг понял, что не в состоянии один и дать наркоз, и провести бронхоскопию. Была у него помощница, юная девчонка-интерн. «Ты когда-нибудь давала наркоз?» – спросил он. – «Нет». Он с удовольствием увидел, что в её глазах не было страха. – «Хорошо, будешь делать то, что я скажу». Написав в истории болезни, что состояние больного агональное, и как последний шанс необходимо провести бронхоскопию, он вошёл в манипуляционную…

Он сразу увидел этот кусок красного яблока, как только вошёл в главный правый бронх. Смутно припоминая, что он уже где-то видел это яблоко, Айболит упёрся трубой в этот кусок, захватил щипцами и вытащил. Айболит ещё успел состричь слизистую, которая уже нарастала в просвет бронха, и вышел из трахеи. Мальчик ровно дышал и был розовый. Отписав все бумаги, Айболит сменился с дежурства и ушёл домой…

Змей, в очередной раз удачно толкнув свои яблоки, сбегал на киевский Подол, по дешёвке купил четверть первача у какого-то хохла из-под полы, затем, слетав в Одессу на Привоз, прихватил у пьяного грека корзину свежих бычков, выменяв их на какую-то чепуху…

Веселье по поводу удачной бронхоскопии было в разгаре, Создатель и Змей уже выжрали больше половины самогона-первача и съели почти всех жареных бычков, когда Великий решил осмотреть ребёнка. Божий Дар исчез. «Он применил для наркоза гексенал, который необратимо соединяется с наиболее молодыми клетками мозга, погубив Божий Дар». И разгневанный Творец, в алкогольном угаре повторяя: «Всё назад, всех в Ад», несмотря на попытки Змея урезонить Его, вернулся опять в тот самый полдень.

Лавина шла и заполнила всё небо. Айболит увидел белую пыль и залёг. Лавина надвинулась, шелестя, сдавила, понесла, потом остановилась. Стало вдруг тепло, приятно, темно и тихо…

Из оцепенения его вывело дёрганье верёвки, которой он был опутан. Айболит зашевелился, пробил головой толстый слой снега, уже начинающий твердеть, превращаясь в лёд, вдохнул воздуха и увидел Серёгу, нога которого, обутая в тройной ботинок с кошкой, была захлёстнута концом айболитовской верёвки. Третьим поднялся Худой Бык. Они, ушибленные и оборванные, увидели перед собой массивный лавинный конус и, решив, что остальные пятеро погребены в нём, стали яростно рыть. Айболит сказал, что пятнадцать минут у них есть, чтобы попытаться спасти хоть кого-нибудь, сверху спустились ещё восемь человек вместе с Бойцом. Они подняли на воздух этот гигантский сугроб, но не нашли никого, и Серёга закричал, что их всех отнесло на сбросы. Уже без Айболита они их действительно нашли там, всех пятерых, на полтора километра ниже, и только успели стащить их в сторону, как пошла новая лавина по уже проторённому пути.

Создатель и Змей с удивлением увидели, как из пятерых изуродованных тел отделились прозрачные и чистые, голубого цвета, души, объединились в один голубой шар, а затем, разделившись на четыре части, зашли в тела Серёги, Худого Быка, Бойца и Айболита.

– Факир был пьян, и фокус не удался, – издевательски шипел Змей.

– Они вышли из-под контроля, они независимы, они наделены необычайной силой, и даже мне, Всевышнему, не известно, что они начнут творить на Моей планете, – заключил окончательно протрезвевший Творец. – Это всё твои проделки, жалкий червь, – громыхал молниями Создатель, – исчадие Ада, убирайся к себе, рано или поздно ты примешь всех четверых на вечные муки!

– Я здесь ни при чём, – обиженно зашипел Змей, – и в Ад принять их не могу. Не виновны они, что не рабы твои. Они Твои верные друзья, они свято соблюдают Твои Заповеди и учат других соблюдать их.

– Мне не нужны друзья, мне нужны рабы мои и слепое их преклонение пред величием Моим! – громыхал Великий.

Змей покачал головой:

– Великий Боже, поступки и пути твои неисповедимы, в неоправданном гневе Ты творишь скорый и неправый суд над этими праведниками, прощая кающихся воров и убийц. Ты позволил в Своих храмах злодеям выкупать свои грехи, а служителям Твоим утаивать и присваивать часть даров, Ты превращаешь Веру нашу святую в Тебя, доброго, сильного, справедливого, в религию воров и убийц, насильников и рабов.

Великий задумчиво произнёс:

– Я полагал, что ты мерзкий червь под моими ногами, а ты Великий Змей. Ты будешь всегда со мной и будешь говорить правду.

– Господин Наш Великий, – Змей пал ниц, – не судимый и непогрешимый, прости меня, что в отчаянии своём я усомнился в Тебе.

Сония, ещё с ночи наколотая наркотиками и успокоительными в детском отделении, проснулась поздно. Отдавая себе ясный отчёт, что ребёнок потерян безвозвратно, она пошла в реанимационную за трупом. «Скажите, мой ребёнок у вас?» – «Да, у нас», – ответили ей. «А можно забрать?» – «Можно». – «Сейчас?» – «Сейчас». – «Так давайте». И когда ей вынесли орущего, розового, здорового и голодного ребёнка, она упала в обморок…

В самом конце бешеного рабочего дня Айболита пригласили в переговорную. Там стояла Сония, очаровательная брюнетка с огромным букетом гладиолусов, она потянула его, потного и небритого, и поцеловала взасос. «Ох, ну и счастливый у тебя муж», – выдохнул Айболит. «Придурок, – ласково улыбнулась она, – разве мужа так целуют? Я через тебя целую Бога, который послал тебя в ту ночь».