Текст книги "Крымская война. Соотечественники"

Гидрокрейсер «Алмаз»

После визита Груздева в «доме отдыха» события понеслись вскачь. Офицеры разъехались: моряки – кто в Севастополь, где «Алмаз» поставили в сухой док, кто на военные корабли, осваивать незнакомую технику. Старшего офицера отправили к унтерам и нижним чинам, для которых устроили свой «дом отдыха», а Корнилович с авиаторами, которыми потомки оснащали авиагруппу «Алмаза», убыли в Ейск.

Эссен хотел присоединиться к ним, но Андрей Митин был непреклонен: «Успеешь налетаться, Реймонд Федорыч, а сейчас есть дела поважнее». И увез в Москву, где в здании российской контрразведки заседало руководство Проекта.

Оказавшись в столице, фон Эссен обрадовался: наконец он увидит жизнь «потомков» изнутри, погуляет по знакомым улицам… Какое там! Совещания сменялись лекционными залами, за ними следовали классы военных училищ и полигоны. В том же темпе работали и остальные. Жора Корнилович как-то пожаловался, что врач пригрозил отстранить его от полетов, если не сбавит обороты.

А как их сбавишь, если каждый час, каждая минута были у авиаторов на счету? Вместо стареньких «М-5» конструкции Григоровича, оставшихся в девятнадцатом веке, потомки пообещали им новую технику. Ознакомившись с невероятными боевыми самолетами XXI века, авиаторы поначалу размечтались о таких же – сверхдальних, сверхзвуковых, несущих вооружения больше, чем десяток германских цеппелинов, способных поразить любую цель, на любом расстоянии, при любой погоде.

Действительность, как водится, оказалась куда скромнее. Авиагруппу «Алмаза» оснастили подкосными одномоторными монопланами СМ-92 «Финист» в модификации, разработанной для российской погранслужбы. Конечно, легоньким поршневым самолетикам далеко было не то что до «Сухих» и «МиГов», но даже до боевых машин Второй мировой, но для своей задачи они подходили как нельзя лучше. Необычайно мощный по меркам 1916 года двигатель «М-14» позволял разгоняться до 280 в час с радиусом действия в 600 км. На борт кроме пилота и стрелка можно было взять еще 3–4 человека; вооружение в подвесном варианте составило 2 пулемета винтовочного калибра, пару контейнеров-«семерок» с НУРами и две стокилограммовые бомбы. Вдобавок к этому в дверцах салона можно было установить дополнительно один, а то и два ПКМ на турелях, что превращало самолетики во вполне приличные «ганшипы», неплохо смотревшиеся бы где-нибудь над джунглями Центральной Африки или Латинской Америки. А скорость и приличная скороподъемность гарантировали им превосходство над любыми истребителями Великой войны. «Финисты» могли, по выбору, оснащаться колесными или поплавковыми шасси, что позволяло действовать как с гидрокрейсера, так и с сухопутных аэродромов, возникни в этом необходимость.

«Алмаз» получил четыре таких машины – три, полностью готовые к работе, располагались в ангаре и на открытой летной палубе гидрокрейсера; четвертая же, в полуразобранном состоянии хранилась под палубой, в специально оборудованном ангаре-мастерской. Их освоение и стало ближайшей задачей эссеновских подчиненных.

* * *

Как-то вечером, переключая каналы, Эссен наткнулся на репортаж о съемках «масштабного исторического фильма о подвигах русских моряков в годы Первой мировой войны». И оставил бы это событие без внимания, если бы в кадре не мелькнула знакомая картинка: палуба «Алмаза», гидросамолеты со знакомыми опознавательными знаками и он сам, на мостике, в окружении алмазовцев. Все это преподносилось, как кадры со съемок.

Андрей Митин, к которому Эссен кинулся за разъяснениями, признал: верно, есть и съемки, и ролики, время от времени появляющиеся в Сети. Все это – часть кампании дезинформации, связанной с появлением «попутчиков». Какие бы усилия ни прикладывали «компетентные органы», сведения все равно просочатся, слишком много людей так или иначе задействовано в Проекте. А нелепые, порой бредовые, утечки как раз и играют роль информационной дымовой завесы, искажающей общую картину.

– Но ведь фильм-то на самом деле снимают? – недоумевал Эссен. – А значит, его придется рано или поздно показать?

На что Андрей предложил лейтенанту зайти в Интернет и поинтересоваться количеством незавершенных кинопроектов. И потом, кто сказал, что фильм не появится на экранах? На Ялтинской киностудии соорудили фрагмент палубы «Алмаза»; крейсер во время ходовых испытаний будет тщательно отснят с разных ракурсов, а что лица у «офицеров» другие, так смена актеров на вторых ролях – обычное дело. Фильм уже активно обсуждают в соцсетях; есть официальный сайт и куча сообществ, где знатоки ядовито высказываются по адресу очередного киноляпа, поносят мосфильмовских халтурщиков, выдающих кривую самоделку за легендарный «Алмаз», обсуждают «неправильные» мундиры, засветившиеся в «материалах со съемочной площадки»…

В информационной реальности XXI века Эссен освоился быстро. Поначалу он отрывал по нескольку часов ото сна, чтобы нырнуть во Всемирную паутину. Потом бросил: сколько можно ходить с чугунной головой и красными от недосыпа глазами? Взялся скачивать из Сети книги, справочники, все, что может пригодиться дома (ноутбук ему обещали оставить), но Андрей объяснил, что не стоит тратить на это время. Квалифицированные специалисты подготовят для него любые подборки, снабдят ссылками, поисковиками, закачают информацию на внешний диск. «Вы так легко делитесь с нами знаниями?» – спросил авиатор своего визави. «А что тут такого? – удивился тот. – В конце концов, мы втянули вас в эту историю, так что считайте это компенсацией за причиненное неудобство…»

И Митин и Рогачев объясняли: цель экспедиции – вернуть «Можайск» и «Помор»; что будет с этой «реальностью» дальше – забота ее коренных обитателей. В том числе и алмазовцев, в распоряжении которых будет могучий рычаг, способный перевернуть историю – знания из будущего.

Что ж, «потомки» выполнили обещание и отправили «попутчиков» домой. А что биток после удара немного откатился назад – это не их вина. Недаром Груздев говорил, что им еще далеко до полного понимания Времени…

* * *

Часто зазвонила рында, ей вторили боцманские дудки. «Окончить малую приборку! Команде подготовиться к построению по сигналу «Большой сбор!» Эссен поправил фуражку и торопливо зашагал на корму. Да, они действительно привыкли к другому темпу жизни. Вот и Зарин не стал дожидаться, когда корабли придут в Севастополь и команда увидит заваленные брошенным при эвакуации имуществом пирсы, заглянет в глаза людям, оставленным на произвол судьбы. Лучше сразу объяснить, где и главное, когда они находятся. Тем более, усмехнулся про себя лейтенант, им не впервой сталкиваться с последствиями перемещений во времени.

Глава четвертая

Миноносец «Живой»

Ночь и половина следующего дня прошли в отчаянных попытках удержать миноносец носом к волне. Слабосильный «Херсонес» не справлялся, не выгребал против крепчающего ветра. Караван ушел вперед, оставив их наедине с морем, низким осенним небом, дождем.

Качка выматывала душу. Глебовский, человек сугубо сухопутный, неожиданно оказался стоек к морской болезни. Остальные же и казачьи офицеры, и гражданские, до отказа заполнившие миноносец, мучились ужасно. В отсеках висел густой запах рвоты и немытых человеческих тел; Адриан Никонович только сунулся туда, и ему сразу сделалось дурно. На палубе инженеру полегчало, не пришлось даже «травить за борт». Беженцы, жавшиеся к надстройкам в тщетных попытках укрыться от брызг и дождя, вполголоса ругались, сетовали на погоду, материли красных. Рассказывали о казачьем уряднике, который застрелился, не выдержав качки, тесноты, безнадеги. Адриан Никонович верил: в скитаниях по охваченному войной югу России он навидался и не такого.

Миноносец сносило к осту. Буксирный трос лопался уже раза три, и каждый раз с «Херсонеса» подавали новый. В последний раз вместо каната завели якорную цепь, но неудачно: «Живой» навалился на буксир, свернул набок форштевень и проделал в его борту изрядных размеров дыру, по счастью, выше ватерлинии. Боцман стервенел, матами разгоняя пассажиров, мешавших аварийной партии; кто-то заорал: «Тонем!», и вспыхнула паника. В давке инженеру заехали локтем между лопатками и он, не взвидя света от боли, полетел с ног. Схватившись за какую-то трубу, он сумел подняться. Рядом хлопнул выстрел, закричали женщины, и чей-то голос проревел в рупор, перекрывая вой ветра: «Кто сойдет с места, застрелю!» Инженер, притиснутый к надстройке, совсем было упал духом, но тут его пальцы нащупали скобу трапа. Спасение! Глебовский судорожно вцепился в ледяной металл и полез вверх.

На круглой, с парусиновым ограждением площадке никого не было, лишь торчал в середине укутанный брезентом прожектор. Внизу колыхались головы в фуражках, папахах, котелках, платках, шляпках, а дальше, за полосой вспененной воды, валяло с борта на борт несчастный «Херсонес». Адриан Никонович видел, как матроса, разворачивавшего пластырь, смыло за борт. Его не спасали. И тут с мостика буксира засемафорил фонарь Ратьера.

Глебовский, как путеец, неплохо знал и телеграфный код Бодо и азбуку Морзе. «Не можем помочь, – писали с «Херсонеса», – принимаем в пробоину воду. Уходим на вест, спаси вас Бог…»

Над головой раздался треск, запахло грозовой свежестью. Глебовский поднял голову – в проволоках антенны мелькала бледно-лиловая искра. Радиотелеграф, сигнал SOS, как на «Титанике»?

Глупости. Кто сможет им помочь?

Обессиленный инженер уселся на рифленое железо. Саквояж он прижимал к груди – и как только удалось сохранить его в этой свалке! Ратьер продолжал торопливо мигать, а «Херсонес» уже удалялся. Сомнений нет, их покинули на произвол судьбы, на старом корабле с неисправными машинами, в шторм, вблизи враждебного берега! Глебовский, чтобы не заорать от ужаса, вцепился зубами в руку. Их бросили!

ПСКР «Адамант»

Призыв о помощи был получен меньше чем через час после того, как была установлена связь с «Можайском». Когда в наушниках старшего лейтенанта Батукаева, заменившего на должности командира БЧ-4 Никиту Бабенко, запищал SOS, отряд уже повернул к норд-осту и миновал траверз Казачьей бухты.

Поймать международный сигнал бедствия у берегов Крыма, охваченного Гражданской войной, – это было как минимум необычно, но морская солидарность не позволяла оставить призыв без внимания. Сначала хотели поднять «Горизонт» (на «Адаманте кроме легкого «Ка-226 ТМ» имелось два БПЛА), но порывы ветра зашкаливали за семь баллов – в таких условиях хрупкий беспилотник не имел ни единого шанса. Связались с Зариным. Он быстро сориентировался в ситуации и поддержал решение Кременецкого: «идем на выручку!»

Корабли выполнили поворот «все вдруг» и направились к терпящему бедствие судну. По расчетам, до точки рандеву идти было часа три – волнение не позволяло дать «фулл спид» ни сторожевику, ни тем более старенькому, хоть и прошедшему «процедуры омоложения» крейсеру.

Дали знать на «Можайск». Куроедов одобрил их решение и сообщил, что высылает «Помор»: «Лишний корабль при спасательных работах не помешает, к тому же в районе Евпатории замечена подводная лодка красных. Вряд ли они решатся атаковать в такую погоду, но мало ли? Осторожность еще никому не вредила, а средств ПЛО у вас нет…»

* * *

Андрей вышел на палубу. Дождь закончился, но ветер по-прежнему дул, холодный, порывистый. До семи баллов он, правда, не дотягивал – так, «свежий», не более того. Тяжелые, отливающие холодным блеском волны шумно дробились о борта сторожевика.

Значит, сигнал SOS? Андрей представлял, кто может звать на помощь, но все же не стал доверять памяти, а открыл ноутбук:

«Трагично сложилась судьба эскадренного миноносца «Живой», который шел на буксире «Херсонеса». (…) Беспомощный из-за порчи машин миноносец был оставлен на милость стихии. Высланные корабли не смогли найти «Живого»; по-видимому, судно старой конструкции было повёрнуто поперёк волны и, не выдержав шторма, пошло ко дну…»[1]1
  Бр. Ходаковские. «Русский Исход».


[Закрыть]

На миноносцах типа «Лейтенант Пущин» имелась искровая станция, но, видимо, на судах эвакуационного каравана было не до того, чтобы слушать эфир.

Что ж, теперь у них есть шанс на спасение. «Алмаз» – не хилый буксирный катерок и легко дотащит миноносец до Севастополя.

Вот только подводная лодка… Андрей неплохо изучил в свое время историю черноморского подплава и знал, что возле берегов Крыма может находиться только одна красная субмарина – «АГ-23», ныне «Имени тов. Троцкого». «В прошлый раз» ее поход закончился ничем, но тогда лодке не попалось такой соблазнительной цели, как крейсер с поврежденным миноносцем на буксире. Погода улучшается, высота волны позволяет атаковать и в надводном положении, и под перископом. Конечно, ничего у красных подводников не выйдет: хоть на «Адаманте» и нет противолодочных бомбометов и торпед с гидроакустическими головками, но гидролокатор имеется, так что ни о какой внезапности речи не идет. А скоро к отряду присоединится «Помор», который легко может разделаться хоть с десятком таких субмарин.

Так-то оно так, но неужели «АГ-23», будущий «Шахтер», которому предстоит служба аж до 42-го года, когда лодку с разобранными механизмами взорвут при оставлении Севастополя, погибнет от рук моряков-черноморцев XXI века?

Командир «Адаманта» сразу все понял. «Не волнуйтесь, Андрей Геннадьевич, постараемся избежать ненужных жертв. «Помор» предупрежден, уверен, обойдется без пальбы…»

Ну, дай-то бог, подумал Андрей, поднимая воротник куртки. Не хватало еще убивать тех, кем он восхищался в юности – революционных матросов, героев Гражданской войны. В том числе и командира «АГ-23».

Энтузиаст-подводник, в Красном флоте с 17-го года. В РККФ будет занимать разные командные должности, но адмиралом не станет: в 38-м его уволят в запас и арестуют. Александр Алексеевич Иконников умрет в лагере в 42-м.

Но что делать, если этот герой собирается со всем революционным пылом вкатить им под мидель торпеду?

Подводная лодка «Имени тов. Троцкого»

– Наглецов надо учить, – проворчал Иконников. – Война им не война, вишь ты!

Лодка «Имени тов. Троцкого» держалась в стороне от каравана беляков, милях в полутора-двух. В предутреннем сумраке красвоенморы ясно видели три корабля: самый большой, освещенный, как рождественская елка, шел впереди, волоча на буксире угольный миноносец. Узлах на восьми идут, прикинул Иконников. Лодка под водой могла дать и десять, но он никогда не пробовал выжать из электромоторов паспортные обороты. Да это сейчас и не нужно: сумрак, туман, можно рассчитывать на внезапную атаку.

Третий корабль, с надстройкой неуместного в военное время ярко-белого цвета, держался в стороне и позади. Его пока можно не брать в расчет…

– Приготовить первую и вторую трубы! – скомандовал Иконников. Пожалуй, надо погрузиться до позиционного положения, чтобы из воды торчала только рубка. Он знал об этом приеме, применяемом кайзеровскими подводниками для ночных атак, и даже опробовал его на учениях. Тогда команды судов Каркинитского отряда, противостоявшего субмарине, не заметили опасности, и, если бы начальство со страху перед подводной угрозой не загнало корабли на мелководье, лодка записала бы на свой счет два, а то и три успешных выхода в атаку.

Но сегодня не учения. Сегодня все взаправду.

Комиссар опустил бинокль.

– Александр Лексеич, они вроде быстрее пошли? Вот болваны, даже огней не погасили!

Иконников кивнул. Даром что крыса сухопутная, а разглядел: у форштевня головного корабля вырос ходовой бурун.

– Если промажем, второй раз выстрелить не получится, – заметил комиссар.

– Второй раз стрелять будет нечем, – сухо ответил Иконников. – Запасных торпед нет, а вытаскивать из третьего и четвертого да перезаряжать – такой фокус быстро не проделать. Малеев, давай дистанцию до головного, уснул, что ль? – крикнул он матросу, приникшему к переносному дальномеру.

– Шишнадцать кабельтовых, тютелька в тютельку!

– Вот и руби каждые пятнадцать секунд! – буркнул Иконников и наклонился над люком.

– Водяницкий, слышишь, что ль? Становись сам к клапанам затопления. Как скомандую – отдраивай и будь готов опять запирать. Понял?

Из люка отозвались в том смысле, что не маленькие, мол, сами все понимаем.

– Будем нырять? – с беспокойством спросил комиссар. – Но раз так, не следует ли нам…

– Я не собираюсь погружаться полностью. Волнения почти нет, даже галифе не замочите! Сблизимся до семи кабельтовых, выстрелим, ныряем, и прочь, на малых оборотах. Ежели обнаружат – могила: либо артиллерией размолотят, либо форштевнем надвое развалят! Как торпеды выйдут – сразу в люк. Замешкаетесь – будете рыб кормить!

* * *

Ярчайший свет наотмашь хлестанул по глазам. Безжалостный луч впился в лодку, и не было никакой возможности посмотреть, откуда он исходит: световой поток грозил выжечь сетчатку и пронзить мозг. Иконников подавил в себе желание присесть на корточки, чтобы спрятаться от этого пронизывающего насквозь света. Прожектор бил с другой стороны – оттуда, где не должно было быть никого, кроме моря и облаков. Подкрался эсминец, сопровождавший конвой? Но как они разглядели лодку в темноте?

Сипло матерился матрос у дальномера; комиссар отшатнулся, загораживая руками лицо. Иконников успел разглядеть, как с кормовой палубы третьего корабля взмыла и пошла к ним какая-то тень…

– Попались, командир! – прохрипел из люка. Водяницкий. – Теперь не уйти, беляки нас спеленают, как малых дитёв!

Иконников обреченно кивнул. Зажатые с двух сторон, в лучах прожекторов они беспомощны.

В рукав вцепились чьи-то пальцы. Комиссар.

– Товарищ, надо готовить лодку к взрыву! Я лично могу… нельзя сдавать врагам корабль, носящий имя товарища Тро…

Имя вождя революции заглушил гулкий рокот. Сверху ударил еще один луч, и все звуки потонули в голосе такой громкости, что барабанные перепонки, казалось, смыкались где-то посредине черепа.

– Товарищи краснофлотцы! Во избежание бессмысленных жертв предлагаем не оказывать сопротивления, лечь в дрейф и принять десантную партию. Товарищ Иконников! Мы обращаемся к вам, как к честному офицеру и русскому моряку! Не надо губить вверенных вам людей! Подумайте об их матерях, женах, детях! Гарантируем всем неприкосновенность. По прибытии в Севастополь вы сможете идти куда пожелаете, никто не будет вас удерживать! Товарищ Иконников! Мы обращаемся к вам, как к честному офицеру и русскому моряку! Не надо губить вверенных вам…

– Ах ты, контра! – прошипел комиссар. – Дружки твои явились? А ну, говори, за сколько продал лодку? За сколько Республику продал, гад?

Пальцы его зацарапали по лакированной крышке «маузера». Иконников смотрел на них – длинные, с обкусанными ногтями, испачканные фиолетовыми чернилами, пальцы студента или гимназиста, – и не мог понять, почему он слышит каждое слово комиссара сквозь этот трубный глас и рокот?

«Браунинг» хлопнул, затворная рама отскочила, выбрасывая гильзу. Комиссар, так и не успевший вытащить оружие, ничком повалился на железный настил. Иконников покосился на Малеева – тот замер с остекленевшими глазами, из уголка рта тянулась, блестя в свете прожектора, нитка слюны – и стал запихивать пистолет за отворот кожанки.

– Боцман, свистать всех наверх! – И, уже для себя, тихо добавил: – Сдаемся…

Но флага он не спустит! Пусть врангелевцы забирают лодку, сегодня их сила, но такого удовольствия он им не доставит.

ПСКР «Адамант»

Вот наши «попутчики» и получили доказательства. Одно дело – услышать по радио, что вместо 1916 года на дворе 20-й, и совсем другое – своими глазами увидеть корабль с беженцами из Белого Крыма. А еще эта субмарина, подкараулившая их на траверзе мыса Херсонес…

Как удивился ее командир, Иконников, когда «беляки», поднявшись на борт, не стали никого расстреливать и даже не сорвали красный флаг! Вон он и сейчас трепещет на ветру… А вот что делать теперь с краскомом – это вопрос; перед тем как сдаться, тот застрелил комиссара, порывавшегося то ли взорвать лодку на воздух, то ли шлепнуть Иконникова за измену. Оставаться в Севастополе ему нельзя – поставят к стенке как предателя и заведомую контру. Если сам раньше не пустит себе пулю в висок…

И что, забирать его в XXI век? Задачка. Есть, впрочем, и другая, посерьезнее: как примирить Зарина, Эссена, Корниловича, остальных алмазовцев с тем, что 1916 год потерян для них навсегда?

* * *

Терпящий бедствие миноносец отыскали примерно за час до полуночи. «Живого», дрейфующего с неисправными машинами, развернуло лагом к волне. Захлестываемый пенными гребнями, корабль принимал воду через незадраенные отверстия. Что творилось на забитой беженцами палубе, даже подумать страшно – никто не узнает, сколько народу сгинуло за бортом той штормовой ночью. Вдобавок к прочим бедам залило отсек динамо-машин, встали водоотливные помпы. Пришлось вылить с «Адаманта» за борт сотни полторы литров соляра, чтобы хоть немного сгладить волнение и подать на миноносец буксирный конец.

Ко второй склянке распогодилось. Кременецкий, принявший командование отрядом, скомандовал «стоп машины». «Алмаз» сошвартовался с «Живым» бортами; на просторную палубу приняли сотни полторы беженцев – гражданских, офицерских семей, измученных теснотой, качкой, угрозой близкой смерти. Вслед за ними на борт поднялся командир «Живого», капитан 2-го ранга Кисловский. Зарин наскоро переговорил с гостем. Он был знаком с ним еще по 16-му году, им даже приходилось взаимодействовать: раз или два миноносец сопровождал «Алмаз», а однажды разыскал и привел приводнившийся гидроплан.

Кисловский, узнавший «Алмаз», несмотря на перемены в облике, был потрясен: для него гидрокрейсер вместе с «Заветным» сгинули в феврале 16-го года, во время набега на Зонгулдак. Происшествие списывали на германскую субмарину, вроде бы замеченную в том районе. И вот на тебе, появились, да как вовремя!

Значит, моряки давно числятся погибшими, дома их не ждут. Да и где тот дом? Революция, Гражданская война, интервенция – найти близких, семьи в такой каше нечего и мечтать! Разве что повезет, кто-то остался в Севастополе, не уехал в эмиграцию? Тогда есть еще надежда…

Андрей застегнул доверху молнию куртки и пошел на мостик. Непросто перебираться с корабля на корабль на ходу, но чем скорее он окажется на «Алмазе», тем лучше.