Текст книги "Хранить вечно. Дело № 2"

VIII

Это сильно смахивало на очередной флэшбэк, приключившийся на этот раз во сне. Именно смахивало – новых воспоминаний озарение не принесло. Я вдруг оказался на стенде одного знакомого издательства на большой книжной ярмарке – развёрнутый над соседним павильоном баннер извещал, что это не что иное, как «Красная Площадь-2022», куда я действительно собирался зайти. Ярмарка должна была состояться в середине июня, примерно через две недели после того, как я уселся в кресло в погребе своей дачи, так что планам моим не суждено было сбыться. А жаль, между прочим – меня там ждали, и именно тот самый человек, который беседовал со мной в этом кратком то ли сне, то ли видении. Игорь Перначёв, старый приятель, литературный редактор и, по совместительству, директор небольшого издательства, специализирующегося на историческом и военно-историческом нонфикшне. Как-то в беседе с ним я имел неосторожность похвастаться давней находкой, амбарными книгами из «спецлаборатории» Гоппиуса. Так Игорь, неровно дышащий к подобным темам и к криптоистории вообще, взял с меня слово обязательно показать ему «раритеты» и, если не жалко, то и позволить сделать с них копии. Мне жалко не было – запланированный эксперимент с установкой, построенной по указаниям из «лабораторных тетрадей» должен был к тому времени уже состояться, так что «авторскими правами» или научным приоритетом (впрочем, весьма призрачным), я не рисковал. И эксперимент действительно состоялся, только вот совсем не с тем результатом, которого я ожидал…

В какой-то момент я поймал себя на том, что уже не сплю, а бодрствую – лежу в постели, пялюсь в окошко и раз за разом прокручиваю в голове подробности давешнего сна. Это тоже, кстати, достаточно необычно: в моей личной практике сновидения, представлявшиеся в момент, предшествующий пробуждению, яркими, содержательными и важными, на поверку оказываются бессвязным набором образов, стирающихся из памяти через считаные минуты. Но сегодня было не так – странный сон не только не утратил связности, но и в мельчайших подробностях сохранился в моей памяти, словно и не сон это вовсе, а свежее, чуть ли не вчерашнее воспоминание о событии, имевшем место на самом деле.

Небо за окном даже не начинало ещё сереть. Странный сон никак не шёл из головы, и я, чтобы как-то отвлечься пошлёпал босыми пятками в умывальню – окатить физиономию холодной водой. Заснуть до трубы на побудку не получится, это ясно, и придётся валяться на постели в темноте ещё около часа. Холодная вода не помогла – книжная ярмарка, физиономия Игорька Перначёва, наша с ним беседа (из которой я почему-то не запомнил ни единого слова) прочно засели у меня в мозгу, и избавиться от них не получалось, как я не старался. Погода после вчерашнего, не по-ноябрьски ясного и тёплого денька стала стремительно портиться. В стёкла спальни с самого отбоя молотил мелкий дождик, и я с ужасом вспоминал, что сегодня как раз предстоит сдача нормативов на полосе препятствий – в полной выкладке, со стрельбой, а ведь инструкторам и в голову не придёт давать спецкурсантам хотя бы малейшие послабление по случаю скверной погоды. А значит, выспаться всё-таки стоит – хотя бы для того, чтобы не отправиться со скользкого бруса прямиком в медчасть, составлять компанию пирокинетику Семёну.

Последняя мысль, посетившая меня перед тем, как провалиться в короткий предутренний сон: «это, наверное, та цыганская ведьма во всём виновата! Разбередила душу своими предсказаниями, раздёргала нервы, и без того натянутые, как струна…» Что до книжной ярмарки, на которую я итак и не попал – что ж, человеческая память порой выкидывает и не такие коленца, особенно во сне, и кому, как не мне об этом знать!

– Поверить не могу! – Татьяна вскочила со стула, едва его не опрокинув, и прошлась туда-сюда по кабинету. – Поверить не могу, что они отправляют нас одних! За границу! В какую-то никому не нужную Палестину! Несовершеннолетних, почти без подготовки…

– Барченко же ясно объяснил, что с этим заданием смогут справиться только такие, как мы. – подал голос Марк. – Несовершеннолетние то есть.

Он, в отличие от Татьяны, говорил тихо, чуть заикаясь. Верная примета, что нервы уже на пределе.

– И потом – им что, отправлять с нами взвод чекистов? Ты-то не была в Иерусалиме, и не представляешь, как плотно англичане контролируют город! А ещё и местная полиция, особенно теперь, после недавних беспорядков. Наши «сопровождающие», тем более, с наскоро сделанными бумагами, там и шагу не ступят, мигом угодят в тюрьму! А дядиЯшины люди там уже давно, освоились, легализовались, документы у них надёжные. Встретят, устроят в безопасном месте, помогут выйти… – он запнулся. – ну, в общем, помогут добраться, куда нам нужно.

– А куда именно – ты знаешь? – Татьяна остановилась перед Марком, уперев кулаки в бока, словно базарная торговка, собирающаяся устроить большой скандал.

Марк вместо ответа пожал плечами.

– Вот и я не знаю. И сам Барченко, похоже, не очень в курсе. Отправляет нас, как в сказке: «поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что…»

– А вы взгляните на это иначе. – встрял в назревающую ссору я. – Представьте себе, что это героическое приключение, квест, как в рыцарских романах. И, прежде, чем выполнить возложенную на них миссию, участники этого квеста сначала должны понять, в чём она состоит.

Оба воззрились на меня с недоумением.

– Ты это серьёзно? – осторожно осведомился Марк. – Думаешь, Барченко приехал в коммуну вот так, с бухты-барахты, без предупреждения, заявил, что обучение закончено и пришло время для настоящей работы – и теперь отсылает нас невесть куда, и даже без внятно сформулированного задания?

– А тебе что-то не нравится?

– Всё! – категорически заявила Татьяна. – Всё не нравится! Потому что это не задание, а собачий бред!

– Вот так все эти Ланселоты, Галахады и прочие сэры Гавейны и рассуждали. – не удержался я. – однако же шли и делали, что им было поручено. И потом – мы тоже не лыком шиты: Марк, вон, и арабский знает, и с евреями может на их языке объясниться, город ему знаком, как свои пять пальцев… Не пропадём.

– Язык, город – это, конечно, верно. – задумчиво произнёс Марк. – Иерусалим я не забыл, с закрытыми глазами смогу пройти из конца в конец. Но мне это всё тоже кажется подозрительным. А ты, Лёшка, нашёл, чего придумать: рыцари, легенды какие-то… ничего поумнее в голову не пришло?

Я пожал плечами.

– Как по мне – так очень даже похоже. Сам прикинь: вот нас трое, у каждого свои способности, а вместе, как верно подметил Барченко, мы друг друга дополняем. И очень, надо сказать, неплохо дополняем: в чистом виде квестовая партия получается – вор, псионик и паладин!

– Какая ещё партия? – Татьяна недовольно нахмурилась. – Ты можешь выражаться попонятнее?

…А она права, что-то меня заносит…

– А, ерунда, проехали. – я махнул рукой. В самом деле, не пускаться же сейчас в путаные объяснения насчёт сложной иерархии любимой в далёкой студенческой молодости (да и позже, чего уж греха таить) настольной ролёвки «D&D»? Ведь именно по классификации оттуда Марк выступает в роли псионика, способного воздействовать на разум наших оппонентов, Татьяна – вор, отыскивающий любые, самые хитрые тайники. Ну а на мою долю остаётся паладин – персонаж, объединяющий способности клирика, воодушевляющего соратников на подвиги, и бойца-файтера, только и ждущего случая пустить в дело свой со вкусом прокачанный меч. Компания выходит вполне себе сбалансированная – не хватает, пожалуй, боевого мага, разбрасывающего во все стороны молнии, файерболы и заклинания заморозки. Но что делать, если нашему Семёну, превосходно вписывающемуся именно в эту роль, так не повезло?

…подумать только, а ведь когда-то я в компании таких же помешанных, мог сутками напролёт мог бродить по, существующим только в нашем коллективном воображении мирам! А то и самому занимать место «донжон-мастера» и водить по этим мирам других… И теперь вот дело повернулось так, что я сам готов занять место в партии приключенцев – при том, что предстоящий квест придётся проходить отнюдь не в сконструированной по разнообразным «гайдам» и «спеллбукам» реальности…

– Так что, соглашаемся? – спросила Татьяна. – Барченко сказал: час нам на раздумье, а потом он хочет получить окончательный ответ.

– А что, ты видишь другие варианты? Я вот, к примеру – ни одного.

Действительно, главный эзотерик и парапсихолог «спецотдела», закончил свою речь следующими словами: «Мы сделали для вас всё, что смогли, и теперь пришло время показать, на что вы способны. Предстоящее вам дело сложное и опасное, а потому заставлять вас никто не будет, отправятся только добровольцы. Но имейте в виду: вы втроём составляете подготовленную группу, и если убрать хоть одного, то шансов на успех не останется. Так что, дав согласие, вам придётся изо всех сил, при любых обстоятельствах, держаться друг за друга».

«Как три мушкетёра! – попытался разрядить обстановку Марк. Барченко шутки не принял – глянул на него тяжёлым взглядом из-под своих проволочных очков, повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел, плотно притворив за собой дверь.

– Тогда и спорить не о чем. – Марк хлопнул ладонью по столешнице. – Понять бы ещё, что нам предстоит. Лёшка, Барченко с Гоппиусом ведь успели побеседовать с тобой, перед тем, как собрать всех нас? А ну, давай, колись, что вы затеяли на наши… э-э-э… – он покосился на Татьяну, – …на наши головы?

– Значит, вы так и не выяснили, куда увезли ту книгу? – спросил я.

– А как бы я мог это выяснить?

Барченко скривился – похоже, это была больная тема.

– Палестинская агентура была целиком замкнута на известного вам человека, с другими они работать попросту отказались бы. Товарищи из Иностранного Отдела ОГПУ собирались послать туда нового резидента, чтобы оживить связи, но к счастью, вовремя одумались: вполне могло получиться и так, что при появлении нового связника агенты попросту сменили бы все явки – и ищи их потом свищи. Была надежда получить запасной, надёжный канал связи, но ничего из этого не вышло – наш общий друг, к сожалению, не успел написать письмо, которому его люди поверили бы.

Я покосился на Гоппиуса – при словах Барченко о «запасном канале связи» он вздрогнул и отвернулся к окну.

…неужели скрыл от своего непосредственного начальства факт передачи мне той, последней записки? Если так – то выходит, что среди господ красных оккультистов согласием и не пахнет. Это интересно, это надо будет иметь в виду…

– А как насчёт ваших методов? Тех самых, особых?

– На таком-то расстоянии? – он иронически хмыкнул. – Не говорите ерунды, молодой человек, это не в силах человеческих… и нечеловеческих тоже. Я, во всяком случае, ничего подобного даже представить себе не могу.

– А кто может? Англичане? Немцы? Они, вроде бы, плотно работают в этой области?

– Это вам тоже наш общий друг наплёл? – на этот раз Барченко не скрывал раздражения. – Вот уж действительно, позёр: непременно надо ему создать видимость, что он знает всё на свете и ещё кое-что сверх того! Всё это вздор, юноша, и не советую вам забивать им голову.

– Но как же так? – я изобразил удивление. – Не вы ли в прошлый ваш приезд к нам рассказывали, что у англичан и немцев есть своя программа развития особых способностей у специально отобранных подростков?

– В основном, это относилось к англичанам. – буркнул Барченко. – До нас, правда, доходило что-то подобное насчёт доктора фон Либенфельса, но как по мне, так это пустая болтовня. Впрочем, у немцев с их «обществом Туле», «Теорией Полой Земли» и прочими романтическими бреднями всегда так: масса пафосной болтовни и заумных теорий, а до практической деятельности, тем более, за границей руки никогда не доходили. Тот же Либенфельс слишком занят сейчас своим «Орденом Новых Тамплиеров», ни на что другое его попросту не хватает…

– «Новые тамплиеры», говорите? – я встрепенулся. – А они имеют какое-нибудь отношение к компании, что засела в московском музее Кропоткина?

– А вы откуда о них знаете? – удивился мой собеседник. – Тоже Яков рассказал?

Вместо ответа я попытался изобразить многозначительную улыбку. То-то, Александр Васильич, не вы один умеете говорит недомолвками…

Барченко, похоже, намёк понял.

– Как вам сказать… – он потёр переносицу под дужкой очков. – Связь между ними вполне может существовать. Я бы даже сказал, она наверняка имеет место. Но ГПУ этим вопросом заниматься пока не желает. Дело в том, что фон Либенфельс с его орденом в Германии веса не имеет, и, соответственно, их контрагенты здесь, в СССР особого интереса для «органов» не представляют.

– Не имеет веса, говорите? – это была новость. – А я-то думал, что их как раз поддерживают. Тот же Адольф Гитлер со своей партией национал-социалистов…

Барченко поглядел на меня с уважением.

– Не устаю удивляться вашей осведомлённости, юноша. О таких вещах у нас, в Союзе вообще мало кто знает… впрочем, неважно. Вы правы: НСДАП сейчас как раз входят в силу, они даже в рейхстаге представлены. Но дело в том, что Гитлер, хотя и помешан на расовой теории, но тайные общества вроде тех же «новых тамплиеров» терпеть не может. Фон Либенфельс пытался втереться к нему в доверие, но успеха не имел. Может, показался потенциальным конкурентом?

Я покачал головой. Уж в этом-то вопросе я худо-бедно разбирался, успел почитать в своё время…

– Скорее уж не Гитлеру, а Генриху Гиммлеру. Этот господин возглавляет в НСДАП внутренние охранные отряды и одержим идеями пангерманизма и ариософии. Он даже символику для своих «СС» выдумывал на основе древней мифологии. Сдвоенная руна «зиг», обозначающая «победа» – неужели не слыхали?

– Вы и это знаете? – на этот раз брови у Барченко поползли на лоб, в самом буквальном смысле, так, что он едва не уронил очки. – Только не говорите, что об этом вам тоже поведал бедняга Яков! Он подобными вещами никогда особенно не интересовался, если не считать одного эпизода… Вот о нём-то мы с вами сейчас и поговорим – если вы не против, разумеется.

Я снова попытался отделаться многозначительной улыбкой.

…вот уж точно – язык мой – враг мой…

– И о чём же вы с ним говорили? – спросила Татьяна. Она слегка успокоилась – уселась на стул и слушала, ни разу не перебив.

Я вздохнул.

– Ребят, давайте договоримся: когда будет можно, я сам вам всё расскажу.

– А сейчас, значит, нельзя? – осведомился Марк. С ядом в голосе осведомился, и это было плохо. Значит – не верит.

…а я бы сам в такой ситуации поверил бы?..

– Сейчас – нельзя. Ты думаешь, у нас одних есть эти самые «особые способности»?

– Нет, конечно, но…

– То-то ж и оно, что «но». Что бы ни говорил Барченко про немцев, которые якобы ни на что не способны, я ему не верю. Он сам кабинетный теоретик, и в реальной агентурной работе ни пса не смыслит… в отличие сам знаешь, от кого.

Марк недоверчиво хмыкнул.

– Можно подумать, ты смыслишь!

– И я не смыслю. Но представь, если немцы действительно успели подготовить агентов-телепатов нашего возраста – и не только подготовили, но и внедрили одного сюда, к нам? Хочешь, чтобы он прочитал все секреты у вас с Татьяной в мозгу?

Я намеренно нёс чушь, зная, что ни опровергнуть, ни даже высмеять эти «умопостроения» мои друзья не смогут. Не тот у них сейчас настрой.

Марк ненадолго задумался. Татьяна молча ждала.

– Ну, хорошо, ну допустим… хотя, конечно, звучит бредово. И что же ты предлагаешь – вслепую соглашаться на предложение Барченко и отправляться «туда, не знаю куда»?

– Так ты и так уже согласился, разве нет? – я в упор посмотрел на него, потом перевёл взгляд на Татьяну. – И ты тоже. Или я чего-то недопонял?

Молчание было мне ответом.

– Вот и хорошо. Я встал. – Повторяю: когда будет можно, я сам всё вам расскажу. А теперь – зовём Барченко. В эту Палестину, будь она неладна, ещё попасть надо, вот пусть и излагает, как они это собираются устроить.

Конец первой части

Часть вторая. «Исхитрись-ка мне добыть То-Чаво-Не-может-быть…»[7]7
  Л. Филатов, «Повесть о Федоте-стрельце»


[Закрыть]

I

– Не понравился мне этот тип. – сказал Марк. – Вот не понравился, и всё! Мутный он какой-то, подозрительный. И кто такой – непонятно: то ли еврей, то ли грек, то ли вообще перс…. И как дядя Яша мог такому довериться?

Я ухмыльнулся.

– Сколько раз говорено было: без имён! Что до этого… хм… нотариуса – поверь, мне самому он не понравился. Но где было оставлять для нас посылку – в конторе швейцарского банка? Оно, кончено, надёжнее, да только мы с тобой не в Женеве, и даже не в Базеле, а в Стамбуле. Тут, брат, водятся всякие образчики «хомо», с позволения сказать, «сапиенс», в том числе и такие вот скользкие типы. Зато здесь полно представителей разных диаспор, если что, затеряться проще простого. А потом, с чего ты взял, что у нашего невезучего друга был выбор?

Мы с Марком шагали по узкой, круто сбегающей к морю улочке стамбульского района Ортакёй – местные греки называют его Месахори, что означает «Средняя деревня».

Недавно часы на колоколенке греческой церкви пробили два пополудни, и улицы были сплошь забиты народом – мелкие торговцы, предлагающие свой товар с расстеленных прямо на брусчатке циновок, нищие, стайки остроглазых, шустрых мальчишек, обычные прохожие, спешащие по своим делам. Вот идёт дородная, вся в чёрном, гречанка, из плетёной корзины высовываются серебрящиеся мокрой чешуёй рыбьи хвосты – ясно, возвращается с рынка… Вот разносчик тащит, пристроив на голове, пирамиду каких-то фруктов, заботливо прикрытых тряпицей. Вот галдят и озираются по сторонам три турецких солдата – помнится, поначалу я всё удивлялся, почему ни они, ни прочие обитатели Стамбула не носят традиционных красных фесок, пока не вспомнил, что Ататюрк уже несколько лет, как запретил их, настрого предписав гражданам республики носить шляпы европейских фасонов. Вот шагают, решительно рассекая толпу, пятеро английских морских пехотинцев во главе с усатым красномордым капралом. Ну, конечно, «Томми Аткинсы»[8]8
  Жаргонное прозвище английских солдат, в особенности, рядовых морской пехоты.


[Закрыть] здесь – хозяева жизни, их крейсер серой громадой застыл посреди Стамбульского рейда, и любой встречный, будь то солидный купчина-грек, или турецкий полицейский с чёрными, как смоль, загнутыми вверх усами и антикварным револьвером на поясе, торопятся уступить им дорогу.

В Стамбул, он же Константинополь, наша боевая тройка – я сам, Марк и Татьяна – прибыли на борту советского грузопассажирского судна «Теодор Нетте» – да-да, тот самый, который «человек и пароход». Посудина эта, ранее состоявшая в списках Черноморской конторы Совторгфлота, в мае текущего, 1929-го года передана их дальневосточному отделению, прошла ремонт и переборку машин в Николаеве, и вот теперь двинулась в путь вокруг всей Азии. Для нас «Теодор Нетте» подходил, как нельзя лучше – не имея на борту «генераль карго» и пассажиров, пароход зашёл в Стамбул лишь для того, чтобы пополнить запасы, не собираясь задерживаться дольше, чем на сутки. Нам же вполне хватило и этого: ночью к борту подвалила рыбацкая лодчонка и мы по очереди, изо всех сил стараясь не шуметь, спустились в неё по верёвочному трапу, избегнув, таким образом, встречи с таможенниками. Что было весьма кстати, поскольку документов с визами или иными отметками, дающими право пересечь границу Турецкой Республики, у нас не было и в помине. Зато имелось кое-что другое, насквозь нелегальное: «браунинг» и горсть золотых монет, остатки взятого схрона в Кропоткинском музее. И то, и другое я прихватил с собой контрабандой, втайне от лубянских кураторов. Идиотизм, скажете вы? Ещё какой – но кому, скажите на милость, я мог оставить всё это добро, покидая СССР? Разве что, зарыть под приметным пеньком в рощице на окраине коммуны имени товарища Ягоды – но когда мы ещё там окажемся, и окажемся ли вообще?..

На берегу нас встретил мужчина лет тридцати, европейской наружности в европейском платье. Поздоровался он по-французски, но нам-то было известно, что сотрудник советского консульства, совмещающий работу в МИДе со службой совсем в другом департаменте – который, надо полагать, и готовил операцию по нашей заброске. Он проводил нас в крошечный пансион в Галате и предупредил, что мы можем оставаться здесь не более трёх суток. После чего раскланялся, передав из рук в руки три завёрнутых в плотную коричневую бумагу картонных книжечки паспортов. И всё – ни ответа, ни привета, ни записки, ни устного послания. Сотрудники ИНО ОГПУ[9]9
  Иностранный отдел ОГПУ, по сути – советская заграничная разведка. В 1929-м его возглавлял М.А. Трилиссер.


[Закрыть] строго соблюдали правила конспирации.

В полученном пакете оказались три «нансеновских» паспорта, выписанные на вымышленные имена в стамбульском офисе этой благотворительной организации, действовавшей под крышей Лиги Наций. «Нансеновские офисы» с двадцать второго года раздавали паспорта международного образца бесприютным беженцам сначала из Советской России, а потом и из других стран – тем же армянам, которым в нынешней Турции стало весьма и весьма неуютно. Для получения такого «аусвайса», дававшего беженцами право невозбранно пересекать границы многих стран и устраиваться, прежде всего, в Южной Америке, в Аргентине или Бразилии, требовалось предъявить прежние документы – к примеру, паспорта, выданные в Царской России или Временным правительством. Далее, требовалось уплатить взнос в пять франков, и в новенький документ вклеивали так называемую «нансеновскую марку», заменяющую герб государства, выдавшего паспорт.

Согласно легенде, сочинённой специально обученными людьми из известной конторы, мы с Татьяной были теперь братом и сестрой, выехавшими из СССР в поисках родителей, сбежавших из России в 1919-м. В бумагах Марка значилась практически его подлинная биография: сын еврейских беженцев из Одессы, осевших в Палестине и погибших там во время недавних погромов – о полутора с лишним годах, проведённых в СССР, там, разумеется, не было ни слова.

Задерживаться на трое суток в грязной, полной клопов и тараканов дыре, по недоразумению именуемой «пансионом со всеми удобствами» мы, разумеется, не собирались – простая осторожность и здравый смысл требовали сменить квартиру перед тем, как планировать дальнейшие действия. А потому с утра, пораньше, мы с Марком сначала разыскали лавку, торгующую готовым платьем, после чего, сменив, как могли, облик, отправились в Ортакёй, где, согласно полученной от «дяди Яши» шифровке, проживал еврейский нотариус, у которого для нас была оставлен пакет.

– И что там такого было важного? – спросила Татьяна. В голосе её сквозило раздражение: ушли, оставив её одну на три часа в этом клоповнике, настрого запретив выходить на улицу, а для верности ещё и дверь снаружи заперли.

– Всё. – отозвался я.

– Что – всё?

– Всё важное. Всё, до последней строчки. Адрес, на который надо выслать телеграмму о нашем прибытии в Стамбул, чтобы нас встретили в Палестине. Пароль для связи с тамошней агентурой. Номер счёта в иерусалимском филиале одного британского банка, где для нас приготовлены деньги, код доступа к этому счёту. Или ты всерьёз полагаешь, что наш… э-э-э… наш друг изложил все эти данные в записке, переданной с Гоппиусом? Зря – он, конечно, авантюрист, но не дурак… был.

«Общим другом» и тому подобными эвфемизмами мы с некоторых пор именовали «дядю Яшу». В его шифрованном послании имелась ещё кое-какая информация, ценность которой в разы превосходила всё то, что я перечислил Татьяне – но об этом я решил пока помолчать. Успеется.

– Ничего я не думаю. – Татьяна явно не собиралась сдаваться. – Только почему меня-то понадобилось здесь оставлять, когда вы отправились за пакетом? И не надо рассказывать про восточные обычаи, согласно которым женщинам полагается сидеть дома. Насмотрелась уже: прекраснейше ходят по всему городу – и, заметь, без всяких там паранджей!

Я пожал плечами.

– Да я и не собирался. И вообще, в Турции паранджи не в ходу, это вам не Туркестан, тут мусульманки обходятся платками-хиджабами. А в пансионе тебя оставил, потому как местечко уж больно ненадёжное – надо кому-то приглядеть за нашими вещами. А то обчистят ведь до нитки, охнуть не успеем!

На самом деле, оставляя Татьяну в пансионе, я руководствовался совсем другими соображениями. Ясно было, что коллеги того господина, что встретил нас на пристани, будут и дальше за нами присматривать. Вряд ли у советского посольства в штате достаточно грамотных «топтунов», чтобы легко организовать слежку сразу за двумя «объектами» – за нами с Марком и за пансионом, – а значит, бдительность они неизбежно ослабят. Не то, чтобы я ожидал от соотечественников какой-либо пакости, если они и собирались её устроить, у них была для этого масса возможностей задолго до нашего прибытия в Стамбул. Интуиция, однако, подсказывала, что рано или поздно нам придётся избавиться от этой опеки, тем более, что в письме, оказавшемся в пакете, имелся совет, как это сделать. И именно ему я и собирался сейчас последовать – разумеется, не раньше, чем Татьяна перестанет кипятиться и вспомнит, наконец, о здравом смысле.

– Есть что-то хочется… – сменил тему Марк. – С ночи маковой росины во рту не было. Может, поищем какое-нибудь заведение поприличней, заодно и город посмотрим?

– Ты же здесь, вроде, уже бывал? – отозвался я. В словах напарника был резон: есть действительно хотелось, а подвергать риску своё пищеварение в крошечной харчевне, устроенной на первом этаже нашего «пансиона» я опасался. И дело даже не в полчищах тараканов, грязи и застоявшихся ароматах прогорклого бараньего жира и горелой рыбы. В заведении явно предпочитали восточную кухню с неумеренными дозами пряностей и острых ингредиентов в каждом блюде, а к такой пище лучше привыкать постепенно, не ставя под удар собственное пищеварение.

– В районе Пера, кажется, есть европейские рестораны и кафе. – припомнил я то немногое, что знал о турецкой столице начала двадцатого века. – Пошли, в самом деле, посидим, пообедаем. Кстати, ты не в курсе, случайно, тут можно поменять золотые десятки? А то турецких лир у нас разве что на пару чашек кофе в приличном заведении…

– Это же Стамбул. – хмыкнул Яша. – Здесь принимают деньги из любой страны мира, а золото и серебро – так в особенности. А поменять можно хоть у уличного менялы – их здесь называют «Саффары». Заметил, может: сидят на ковриках, курят кальян, кофе потягивают, а перед ними – такие плоские деревянные ящички-кассы? Весьма колоритные персонажи, прямиком из сказок «Тысячи и одной ночи». Только уговор: торговаться буду я, вас они надуют!

– Ну, уж нет! – возмутился я. – Чтобы я отказал себе в подобном удовольствии? Или они тут по-английски не понимают?

– Стамбульские саффары по большей части греки и евреи, так что всё они понимают, и английский, и французский и даже русский. Да и незачем это – они вообще без слов обходятся. Берут твои деньги, потом показывают те, что предлагаются в обмен и на пальцах показывают курс. Удобно!

– Тогда чего мы ждём? – я пересчитал жиденькую пачку лир (не слишком-то щедры «товарищи» из посольства!) – Только, как обменяем золото – надо будет поискать, где тут торгуют одеждой и обувью. Пора нам с вами, братцы, менять внешность.

– Это лучше тоже в Пере. – сказал Марк. – Там на каждом углу европейские магазины, а в здешних лавчонках либо тряпьё да обноски, либо восточное платье. А оно нам к чему?

До Перы с её ресторанами и магазинами мы так и не добрались. По дороге Марк разглядел маленькую кофейню – в ней мы и осели на следующие полтора часа. Владелец заведения, седоватый грек, недурно говоривший по-русски, обрадовался таким посетителям и обслужил нас лично. Овощной салат с греческой брынзой и помидорами, очень много жареного мяса, пшеничные свежевыпеченные лепёшки, кусками которых полагалось пользоваться вместо столовых приборов, ледяной лимонад с имбирём и мятой, который подали в большом запотевшем стеклянном кувшине.

В течение часа мы не обменялись между собой ни единым словом – междометия и эмоциональные возгласы вроде «М-м-м!..», «Ого!» и Какая вкуснятина!», разумеется, не в счёт. Как бы мы не изголодались и не изнервничались, одолеть здешние порции оказалось выше моих сил. Что касается Татьяны – то она с ужасом взирала на горы съестного и лишь робко отщипывала кусочек за кусочком. Один лишь Марк, привыкший в Палестине к восточной кухне, не растерялся и одну за другой очищал тарелки. Я вообще заметил что он, несмотря на свою худобу, способен поглотить пищи куда больше меня – как говорится, не в коня корм.

Постепенно праздник желудка сошёл на нет; подали фрукты и кофе в маленьких керамических чашечках, сваренный по настоящему греческому рецепту. К кофе полагалось широченное деревянное блюдо, на котором были красиво разложены кусочки рахат-лукума, присыпанные сахарной пудрой, коричневая пахлава и ещё какие-то сладости, названий которым я не знал. На этот «десерт» мои спутники взирали уже без прежнего энтузиазма, а потому я подозвал хозяина-грека, и попросил его упаковать сладости в пакет, «на вынос». Потом, убедившись, что мои спутники заняты виноградом и красными апельсинами, доставленными прямиком с Архипелага, и, понизив голос, сказал ещё несколько фраз, на этот раз, по-французски, сопроводив их двумя золотыми кружочками, которые я незаметно сунул ему в ладонь. В ответ я получил понятливый кивок – «всё сделаем в лучшем виде, кирие!»

Я дождался, когда он уйдёт и покосился на сидящего в углу человека в наполовину восточном, наполовину европейском платье – он появился в кофейне спустя четверть часа после нас и так и сидел всё это время за единственной чашкой кофе. Если этот тип не соглядатай – то я буддистский монах…

– Слушайте очень внимательно и пожалуйста, без вопросов. – заговорил я вполголоса. – Сейчас мы встаём, и хозяин проводит нас через кухню к служебному входу. С ним я уже расплатился. Его сынишка дворами проводит нас в порт; там мы нанимаем лодку и переправляемся на азиатский берег. В пансион больше не вернёмся.

Мы заранее отобрали то, что не хотелось бросать, и сложили в один саквояж. Туда же отправились и финка с «браунингом» – тщательно завёрнутые в рубашку и запрятанные на самое дно.

Брови Татьяны поползли вверх, и я предусмотрительно приложил указательный палец к своим губам – «сказал же, потом!» Что касается Марка, то он ограничился иронической усмешкой – в памяти ещё свежа была импровизация с побегом из харьковского аэропорта – по воздуху, в военно-транспортном «Юнкерсе», нагруженном продукцией нашей коммуны.

В дверях кухни возник грек-хозяин, нашёл меня взглядом и кивнул.

Я ногой выдвинул саквояж из-под своего стула.

– Ну что, все готовы? Тогда – пошли!