Текст книги "Врата в Сатурн"

Поработать не удалось. Не успел я настучать на клавиатуре хотя бы строку, как браслет негромко пискнул, и тут же ему ответила никелированная сетка интеркома.

– Алекса Монахова вызывает капитан корабля… – сообщил мужественный голос с сильным американским акцентов. – Жду вас в кают-компании через десять минут.

И Ага, сообразил я, значит, второй пилот успел сообщить капитану о моём предложении касательно образовавшейся борту вакансии. Я закрыл крышку компьютера, проверил, надёжно ли фиксируют его на столе эластичные ремни, и выплыл из каюты, не забыв тщательно задраить за собой люк.

Кают-компания, она же столовая – тесноватое помещение в конце коридора, в который выходили все каюты, входного люка не имела. Люди приходили сюда только поесть; пищи; всё остальное время кают-компанию оккупировал капитан «Тихо Браге», использовавший её в качестве рабочего кабинета. На стене я обнаружил полный список членов экипажа и пассажиров.

Нашлась здесь и фотография встречавшего меня второго пилота – с полным именем, написанным, как положено, по-русски, по-английски и по-французски. Я задумался, припоминая, где я его всё-таки слышал – и едва не хлопнул себя ладонью по лбу. Ну, конечно: в оставленной мной реальности этот человек стал первым монгольским космонавтом, слетавшим на орбиту в начале восьмидесятых, по программе «Интеркосмос». Между прочим, напарником монгола и командиром корабля был тогда Владимир Джанибеков, чьё промороженное в межпланетном вакууме тело мы вытаскивали из мёртвого «Эндевора»… Совпадение – или нечто большее? Да нет, ерунда… Я помотал головой, отгоняя параноидальные мысли – а чтобы окончательно от них избавиться, припомнил байку из прежней своей жизни. Согласно ей, советские офицеры, служившие в дальнем степном гарнизоне в Монголии, придумали своеобразный ритуал. Когда в разгар очередной пьянки (а чем ещё заняться в этой забытой богом и армейским начальством дыре?) заканчивалась водка, «гонцом» в ближайший городок отряжали того, что первым не сумеет без запинки выговорить имя и фамилию первого монгольского космонавта – Жугдэрдэмидийн Гуррагча, он же второй пилот космического грузовика «Тихо Браге». Любопытно, а знал ли, «тот, другой» Сансар об этой байке? Сомнительно – я, помнится, я позаимствовал её из какой-то книги про попаданцев, и вряд ли она могла попасть к нему в руки.

Були на доске и наши фотографии с указаниями ФИО и пометками «пассажир». Я удивился – и когда только они успели раздобыть фотки? Портреты мой и Кащея явно были позаимствованы со служебных удостоверений, и по художественным достоинствам безнадёжно проигрывали портрету Миры, переснятому с концертной афиши. Такими были залеплены коридоры «Звезды КЭЦ» – с объявлением, что гостья намерена дать концерт прямо во время предстоящего рейса. Я подумал, что раз уж она собралась давать концерт прямо во время рейса, то надо бы посоветовать ей подготовиться, вряд ли скрипачке приходилось до сих пор выступать в невесомости, – но тут за спиной раздалось негромкое «кхе-кхе».

Капитан «Тихо Браге», собственной персоной – зависнув на пороге кают-компании, он приветственно помахал мне рукой. Я ответил тем же.

– Хэллоу, Алекс! Мы с вами, кажется, знакомы?

Манера речи явственно выдавала в нём выходца из южных штатов, скорее всего, из Техаса.

Итак, Юджин Эндрю Сернан, сорок пять лет, платиновый блондин с узким лицом типичного англосакса, в «той, другой» жизни запомнился мне тем, что стал последним человеком, побывавшим на Луне в рамках программы «Аполлон» о чём и написал в конце девяностых книгу. Здесь это произведение, скорее всего, не увидит свет – автор уже который год не слезает вместе со своим кораблём с окололунных орбит, а на самом спутнике Земли побывала с тех пор не одна сотня человек.

– Так точно! – бодро отозвался я. – Вы были на «Ловелле», когда я имел удовольствие поохотиться на электрических гадин, повылезавших из «звёздного обруча».

Он хохотнул.

– Да, лихо вы их тогда! Признаться, Алекс, я вам завидую – первый обитатель Земли, убивший инопланетное животное, да ещё и такое опасное! Место в книге охотничьих рекордов всех времён вам теперь обеспечено!

Я смутился, но лишь самую малость. Терпеть не могу, когда напоминают о подобных вещах.

– Не преувеличивайте, мистер Сернан. Во первых, мне тогда просто повезло, а во вторых – с чего вы взяли, что я был первым? Известно множество описаний встреч монгольских с олгой-хорхоями – и в том числе эпизоды охоты на них. Так что я всего лишь крайний в этом списке.

Он добродушно улыбнулся.

– Может, монголы и правда подстрелили парочку этих тварей из своих луков – но сделали это на Земле, в пустыне Гоби. За пределами же нашей планеты приоритет, безусловно, ваш – и придётся вам и дальше с этим жить!

– Тогда уж не мой, а наш… – я не собирался сдаваться. – Нас на «лунном багги» было двое, один я бы не справился!

– Да, помню, француз-механик Поль Дюбуа… – кивнул Сернан. – И, кстати, Алекс, оставьте этого «мистера». Здесь, на корабле, ребята обращаются ко мне просто «кэп». Что до скромности – это, конечно, дело хорошее, но палку перегибать не стоит. Кстати… – он понизил голос до таинственно-заговорщицкого, – есть у меня друг, англичанин, заядлый охотник на крупного зверя, каждый год ездит в Южную Африку, на сафари. Он состоит членом лондонского «Хантер-Клуба» – эдакое, знаете ли, аристократическое заведение с традициями чуть ли не от королевы Анны – и как-то раз намекнул, что они рады были бы видеть вас в своих рядах. Так что подумайте – и привыкайте к славе, вам с ней и дальше жить!

…ну что тут можно ответить? Лесть – сильнейший инструмент, и все мы, так или иначе, ей подвержены.

– Наверное, вы правы, кэп… – сказал я, демонстрируя приличествующее почтение к словам «первого после бога». – Что до клуба – ну, какой из меня охотник? Так, стрелял пару раз по вальдшнепам в Подмосковье.

Для убедительности развёл руками, и тут же поплатился за пристрастие к эффектным жестам. Меня закрутило и едва не перевернуло вниз головой – и если бы не помощь капитана, вовремя поймавшего мою ногу, пришлось бы мне самым унизительным образом изображать из себя туриста, впервые оказавшегося в невесомости.

– Так вот, зачем я вас вызывал, Алекс… – Сернан перешёл на сухо-деловой тон. – Как вам известно, наш водитель буксировщика, получил травму, и мне сообщили, что вы готовы его заменить. Это верно?

Я кивнул.

– Всё так.

– Сертификаты, документы, подтверждающие квалификацию, надеюсь, в порядке?

Я похлопал себя по нагрудному карману.

– А как с практическим опытом?

– Сорок семь часов, включая спасательные работы на «Эндеворе» Правда, пилотировал только «крабы», на «омаре» лишь проходил обучение. Но разница небольшая, справлюсь.

– Вот и отлично… – капитан удовлетворённо кивнул. – Тогда я сообщаю на «звезду КЭЦ», что кадровый вопрос мы решили. А вы, Алекс, ступайте к своим друзьям. Старт через тридцать минут, пусть подготовятся.

VII

Из записок

Алексея Монахова

«…В моё – «то, другое», разумеется, – время многие проклинали Хрущёва не за кукурузу не за провальные эксперименты с целиной и прочие волюнтаристские выходки. Нет, Никите Сергеевичу ставили в вину поворот вслед за Америкой, в сторону потребительского рая, торжества, обывательского образа жизни. И не только для СССР, но и для всего человечества – не окончательно, потому что был ещё космос, ещё летали на Луну «Аполлоны», ещё теплилась надежда на «догнать и перегнать» заокеанского противника не только по молоку и мясу. Окончательно этот поворот, закрепил Брежнев, а в Штатах – Рейган с его потребительско-кредитной рейганомикой.

На оставленной мною ветке истории все силы пропаганды и идеологии были брошены на то, чтобы убедить обывателя, что только так и нужно. Потом появился призрачный символ личной свободы во всём – а закончилось это десятками гендеров, квир-людьми, экологическим безумием, возможно, даже ядерной войной, которую я, по счастью не застал, но к которой всё двигалось семимильными шагами. Здесь всё пошло не так – но где гарантия, что история не вернётся на круги своя? Нету её, и пока тяга к новому – и не в плане личного благополучия, а в общечеловеческом смысле – не стала определяющим побуждением всех до единого обитателей нашей планеты, эта опасность сохранится. И она тем более велика, что на Западе, в Штатах, в Японии капитализм, так или иначе, склонен воспроизводить именно мещанскую, потребительскую модель. Да, космос – лакомый кусок для крупных корпораций, особенно теперь, когда затраты на его освоение снизились. Но ведь и производство товаров массового потребления – больше, больше, больше! – не менее лакомый кусок?

Именно потому я каждый раз с замиранием сердца просматриваю раздел новостей – не мелькнёт ли с газетных страниц или телеэкрана… отзвук почти забытого кошмара? Не все страны этого мира присоединились к проекту «Великое Кольцо», не все видят своё будущее не только на нашей, такой тесной планете, но и вовне.

Я не раз обнаруживал в окружающем меня «новом, прекрасном мире» аналогии с ранними произведениями братьев Стругацких. И каждый раз холодел внутри – ведь если находятся аналогии «Стажёров», то почему бы не отыскаться и аналогам «Хищных вещей века»? То, что мне они на глаза не попадались, ничего не значит – в конце концов, бравый космонавт. Жилин тоже понятия не имел о подобных явлениях, пока не сменил место работы…

Позже, в восьмидесятых, в некоторых повестях АБС появилось понятие так называемого «Вертикального прогресса», как метафоры выхода человечества из плоскости обыденных представлений и задач в некое новое пространство. Суть «Вертикального прогресса» была обозначена там весьма туманно, и даже в многочисленных интервью авторы отделывались неясными намёками, не раскрывая сути вопроса.

Уж не знаю, что на самом деле имели в виду АБС под этим понятием – может и правда, теорию о необходимости кардинальной перемены человеческой сущности для покорения Космоса? Я же всегда воспринимал её буквально, как стремление человечества – именно человечества, а не отдельных продвинутых личностей – вверх, к звёздам. Это отчётливо перекликалось с рассуждениями Станислава Лема, в его «Сумме технологии» о том, что однажды перед людьми встанет выбор: бросить силы на освоение Внеземелья, или ограничиться околоземным пространством и бесконтрольным развитием средств связи? Как следствие: появление виртуальных реальностей (великий поляк называл эту технологию «фантоматика») и закукливание лишней, не вписывающийся в «вертикальный прогресс по-западному» части человечества в компьютерных вселенных – или, если хотите, слег и в ванны с ароматическими солями.

Да, здесь ничего подобного не просматривается. Пока не просматривается. Но, повторюсь, где гарантия, что это надолго?..»

Если я рассчитывал выкроить по пути от «Звезды КЭЦ» к «звёздному обручу» время для дневника – то напрасно. Почти всё время я провёл в каюте девушек, успокаивая попеременно то их, то Дасю. До сих пор он попадал в невесомость всего два раза, на время, понадобившееся для перелёта сначала с Земли на «Гагарин», а потом оттуда на «Звезду КЭЦ» – а тут хвостатому космонавту пришлось оказаться в условиях отсутствия силы тяжести на много часов. Кот орал, шипел, царапал руки, неосторожно протянутые к нему руки… ну, и пачкал, конечно. Винить его за эту физиологическую реакцию на страх было невозможно, и некоторое облегчение наставало лишь в краткие периоды разгона и торможения. Всё остальное время мы с Юркой-Кащеем вылавливали по всей каюте следы кошачьей паники физиологической деятельности – оказалось, они свободно проходят через решётку переноски и разлетаются по всему помещению.

Угадайте, кому досталось от обитательниц каюты за всё это безобразие? Разумеется, нам с Юркой – как не обеспечившим котику достойные условия содержания во время перелёта. Попытка убедить обвинительниц в том, что мы тут, собственно, ни при чём, сами познакомились с котом всего пару дней назад, ни к чему не привела. После чего я предложил переселить кота из переноски в гермомешок и накрепко там запечатать – а отмыть и отчистить темницу и её узника уже на «Заре», когда мы туда попадём. Надо ли говорить, что это предложение было с негодованием отвергнуто, а на меня было повешены ярлыки котоненавистника, живодёра и толстокожего эгоиста? Вот и говорите после этого о справедливости.

Но – всё когда-нибудь заканчивается. «Тихо Браге» вышел на орбиту сближения с «обручем». Маршевые двигатели заработали на торможение, создавая хоть какую, а силу тяжести, и я, свалив все заботы на безответного Кащея, сбежал, сославшись на необходимость готовиться к следующему этапу рейса. Состоять эта подготовка должна была из предполётного инструктажа, краткого медосмотра и облачения в «Скворец» – после чего следовало занять место в коконе «омара». Однако этот знакомый ритуал был нарушен, и опять-таки по вине французского астрофизика: Гарнье явился в служебный шлюз в весьма тревожном состоянии духа, и вместо рассуждений о необходимости предельно осторожного обращения с «обручем», сообщил, что установленная на нём аппаратура в течение трёх с половиной часов фиксирует странную активность. Коротко говоря, импульсы, возникающие в плоскости тахионного зеркала, стали продолжительнее по времени, достигая нескольких десятков миллисекунд; их вспышки теперь не просто фиксируются аппаратурой, но и видны на обзорных камерах. Динамика нарастания процессов, заявил Гарнье, такова, что можно ожидать чего угодно – а значит, нужно как можно скорее поднять «обруч» на высокую орбиту, не дожидаясь, когда эти явления начнут сказываться на работе «батута» «Звезды КЭЦ». Пока, сообщил он, все плановые переброски грузов и людей станцию и обратно приостановлены, но долго это продолжаться не может – повседневная жизнь станции слишком зависит от постоянного сообщения с Землёй.

Это были уже не шутки – в другое время я первый предложил бы оставить «обруч» на его нынешней орбите, пока он не утихомирится, но тут тянуть действительно нельзя. Единственное, что мог предпринять капитан «Тихо Браге» – это произвести стыковку со «звёздным обручем» с ходу, не тратя времени на исследования…

– Всем, находящимся на борту, облачиться в гермокостюмы. Приказ капитана… – прозвучал в наушниках голос второго пилота. И с интервалом в несколько секунд: – Буксировщикам приготовиться к старту. Даю обратный отсчёт: «Десять… девять… восемь…»

Что ж, Юрке-Кащею можно только посочувствовать, подумал я не без некоторого злорадства – придётся ему выковыривать кота и переноски и запихивать в гермомешок, распоряжение капитана относится ко всем членам экипажа, в том числе, и к хвостатым.

– два… один… ноль! – досчитал первый монгольский космонавт, и моя правая рука сама, без моего участия, сдвинула обрезиненную рукоять джойстика вперёд. Мягкий толчок в спину, чернота вокруг поплыла, неторопливо вращаясь по часовой стрелке, из-за левого обреза кокпита выплыло сияющее пятно. Солнце находилось у меня за спиной, так что блеск подсвеченного его лучами «обруча» заставил меня зажмуриться и нашарить рычажки светофильтров. Щёлкнуло, скрипнуло, и на верхнюю часть прозрачного кокона опустилась вогнутая пластина – я знал, что снаружи его поверхность сияет сусальным золотом. Пятно сразу потускнело, и приобрело форму крошечной миндалины. Я подтянул к глазам бинокуляр, и в его линзах «миндалина» превратилась в тонкое кольцо, видимое в полоборота – в просвете его центра чернел космос.

Я впервые видел «обруч», висящий в Пространстве, своими глазами, а не на пересланных с «Лагранжа» фотоснимках. На фоне звёздной пустоты он производил куда более сильное впечатление, нежели в кратере, торчащий из лунного грунта. Сразу видно – творение великой и мудрой цивилизации! Знать бы ещё какой…

– Гнездо – Кулику первому – ожили наушники. – Доложите дистанцию до объекта.

«Кулик первый» – это мой позывной. Я щёлкнул тумблером, переводя бинокуляр в режим дальномера.

– Кулик первый – Гнезду. Дистанция до объекта три тысячи шестьсот двадцать два метра. Жду распоряжений.

– Гнездо – Куликам. Действуйте согласно плану. Мы вас ведём, пташки!

Я снова дал тягу, подрабатывая одновременно маневровыми дюзами. Вращение прекратилось, цифры на табло электронного дальномера замелькали, меняя друг друга. Я покосился влево – там, метрах в ста плыл второй «омар»; клешни его были вздёрнуты вверх и вперёд, будто руки правоверного мусульманина, взывающего к Аллаху во время намаза.

– Кулик первый – Гнезду. Скорость сближения – двенадцать… отставить, четырнадцать метров в секунду.

– Башня – Куликам. Сбросьте до десяти и продолжайте сближение. На дистанции в двести метров затормозить по пяти и выполнить расхождение.

– Кулик-один – Гнезду… – отозвался я. – Вас понял, работаем. И дважды по два раза мигнул габаритными огнями буксировщика, что по принятому у «протеров» коду означает «делай, как я».

«Портерами», или «носильщиками» по-аглицки называют во Внеземелье водителей буксировщиков. Распоряжался же я вполне по праву: перед вылетом кэп Сернан назначил меня ведущим – видимо, из уважения к прежним заслугам. Что ж, я не против: захватить клешнями-манипуляторами «обруч» и вдвоём отбуксировать его к «Тихо Браге» – дело нехитрое, случалось выполнять задачки и позаковыристее. Тем более, что новенький «омар» хоть и имел инерцию побольше, чем у старины «краба», но слушался самых лёгких движений джойстиков, как скрипка слушается пальцев Миры. Минут десять, максимум, пятнадцать, прикинул я – и мы с напарником подведём артефакт к кронштейнам на корпусе «Тихо Браге». А там за дело возьмутся фигурки в поблёскивающих катафотами «Кондорах-ОМ» – вон они, числом две, ожидают возле корабля, болтаясь на невидимых с такого расстояния нитках страховочных фалов.

Нина как-то прочла мне фрагмент из письма, которое муж отправил ей сразу после возвращения из вылазки за «звёздным обручем» – и я только теперь понял, какие чувства владели им тогда. Дима с напарником оказались наедине с таинственным кольцом и межпланетной бездной, в то время как наше поле деятельности подсвечивала Луна, да и уютный зелёно-голубой фонарь Земли висел совсем рядом, в каких-то четырёхстах тысячах километров. К тому же я был до известной степени подготовлен к чему-то подобному – популярный в начале нулевых фантастический сериал «Звёздные Врата» здесь не существует даже в задумке, а в нём нет-нет да мелькают сюжеты, подобные нынешнему.

Тем не менее, с «обручем» пришлось повозиться – в отличие от наших предшественников с «Эндевора», мы опасались не то, что проскочить сквозь инопланетное кольцо, но даже случайно, на мгновение, угодить в него клешнями «омаров». Призрачные лиловые сполохи то и дело мелькали в плоскости «обруча», целиком подтверждая прогнозы Гарнье. Мне даже показалось, что за те четверть часа, что мы провозились с ним, прежде чем «заякорили» достаточно надёжно, вспышки стали чаще, всякий раз отзываясь в наушниках взрывом помех. Это заметили и на «Тихо Браге» и изо всех сил нас торопили. Я вяло отбрёхивался – так и тянуло поинтересоваться, так ли они жаждут оказаться не в трёх километрах, а в полутора десятках метров от опасной штуковины? Но сдержался – к чему лишний раз нервировать и без того измученных скверными предчувствиями людей? Так что мы с напарником (второй «омар» пилотировал один из помощников Гарнье) проверили захваты «обруча», скорректировали взаимное положение буксировщиков и, отрапортовав, как положено, включили тягу.

Стыковка прошла на удивление просто – мне даже показалось, что лиловые вспышки в «обруче» стали пореже. Увы, Гарнье развеял это заблуждение, выведя на дисплей кривую частоты их возникновения. Кривая ползла вверх – не слишком быстро, но неуклонно. По прикидкам француза, к тому времени, как доставим «обруч» на новую орбиту, частота вспышек удвоится. Кэп Сернан, выслушав этот прогноз, заявил, что лучше уж он пойдёт к намеченной точке с двух– а то и трёхкратной перегрузкой – это, конечно, доставит людям на борту некоторые неудобства, зато и риск существенно снизится. Спорить с ним никто не стал – всем хотелось как можно быстрее убраться подальше от инопланетной диковины, которой вздумалось так некстати демонстрировать скверный характер. Швартовщики проверили взрывные болты креплений, Гарнье ещё раз изучил показания приборов, после чего была объявлена десятиминутная готовность к старту. Я поинтересовался, можно ли снять «Скворец» – и получил отказ. Не стоит торопиться, сказал кэп Сернан, подождём, пока между кораблём и «обручем» окажется хотя бы километров пятьдесят – а то, мало ли, какой ещё фокус он способен отколоть?..

В каюте было тесно – словно в школьном пенале, куда забавы ради запихнули трёх живых мышей, добавив для полноты ощущений ластик. Мышами были мы трое; роль ластика играла Даськина переноска, на которую Юрка, недолго думая, натянул гермомешок. По правилам корабельного распорядка при объявлении первой степени готовности следовало находиться в «Скворцах», откинув забрала шлемов, и в результате мы то и дело сталкивались «головами». Но сейчас нас занимали не эти неудобства – мы не отрывали глаз от настенного табло, верхняя строка которого показывала внутрикорабельное время, а на нижней сменяли друг друга цифры обратного отсчёта.

– До старта семь с половиной минут… – голос Юрки был непривычно хриплым. – Как думаешь, обойдётся?

Вернувшись в каюту, я вызвал Юрку по какому-то мелкому предлогу в коридор и сообщил о возможных неприятностях. Мы решили пока Миру не посвящать, но она, похоже, и сама что-то заподозрила. Если так, то не завидую я нашей скрипачке: сидеть и ждать неведомо чего – это ж никакие нервы не выдержат! И сам Юрка наверняка клянёт себя последними словами то, что решил устроить ей эту космическую прогулку. Я спрятал усмешку – поздно, брат, раньше надо было думать…

– Что должно обойтись? – пискнула Мира. Она сжалась в комочек в углу койки и смотрела на нас оттуда своими огромными глазами – точь-в-точь Даська, и такая же перепуганная. – Ребята, кто-нибудь объяснит внятно, что происходит?

– Да ничего, ерунда, мелкие неполадки… – я постарался, чтобы голос звучал мой как можно беззаботнее. – Их уже устраняют.

– А почему мы до сих пор в этих штуках? – она ткнула пальцем в свой «Скворец».

– Положено по корабельному распорядку. Мы же в космосе, не забыла? А тут дисциплина – первое дело!

– Неудобно очень, взмокла вся… – пожаловалась Мира. – В тут ещё и невесомость, в ней даже душ толком не примешь…

– Потерпи, немного осталось. – Юрка, наконец, вспомнил, что успокаивать девушку – это, вообще-то его прямая обязанность. – Вот стартуем, появится тяготение, сможешь привести себя в порядок. Вообще-то и без него можно, я потом покажу как.

– Алексей Монахов? – ожила решётка переговорника на стене. – Распоряжение капитана, займите место в буксировщике номер один. Как поняли?

– Понял вас хорошо… – отозвался я. – Ребята, меня вызывают, вы тут не скучайте! Да, и кота прицепите куда-нибудь… – я показал на переноску, укутанную в оранжевую воздухонепроницаемую ткань. Переноска свободно дрейфовала по каюте. – А то дадим тягу, он и сверзится на пол.

И, не дожидаясь ответа, выплыл прочь из каюты.

На то, чтобы забраться в кокпит «омара», у меня ушло три с половиной минуты. Второй буксировщик стоял пустой – астрофизик, мой напарник в давешнем вылете полёте, сейчас любуется экранами в своей лаборатории. До старта две минуты сорок; индикатор мигнул красным, сигнализируя в шлюзе в, как и за бортом, чистейший вакуум. Я хлопнул ладонью по красному грибку кнопки, взвыл ревун, зелёные огоньки по периметру люка сменились жёлтыми, потом красными, и овальная крышка отошла в сторону.

Толчок в спину – сработали гидроцилиндры, перемещая «омар» на предстартовую позицию в проёме люка. Прозрачный колпак капсулы при этом выдвинулся из корпуса корабля примерно на полметра. Перед моими глазами чернел космос, усыпанный россыпями звёзд с пересекающей его раздвоенной полосой Млечного Пути. Где-то внизу – я точно знал это – медленно поворачивался серо-жемчужный, в оспинах метеоритных кратеров, шар Луны. В наушниках сплошной треск – электромагнитный мусор, побочный продукт активности «звёздного обруча». Сам он у меня над головой, вынесенный вперёд, перед носом «Тихо Браге» на двух парах кронштейнов – я вывернул шею, но сумел разглядеть только край серебристого кольца. На нем играли лилово-фиолетовые отсветы – прав Гарнье, теперь их частота растёт по экспоненте, и совсем скоро они сольются… во что?

– Гнездо – Кулику первому. Как вы там, в порядке?

Голос в наушниках принадлежал Сансару – второй пилот тоже нервничал, поскольку акцент был особенно заметен.

– Кулик первый – Гнезду. Скажите Гарнье, активность обруча быстро нарастает. Как слышите, Гнездо»?

Взрыв эфирного шума заглушил ответ. Я терзал тангенту, орал, чуть ли не рыдал но ответа не было – проклятое кольцо окончательно обрубило связь. Только бы они услышали, твердил я про себя, только бы.

Видимо, мои отчаянные призывы достигли адресатов – уж не знаю, сквозь забившие радиоканал помехи, или телепатически? – но корпус «омара» дрогнул и единственный, находившийся в поле моего зрения кронштейн, разорвала оранжевая вспышка. «Обруч», отброшенный одновременным срабатыванием четырёх пиропатронов, поплыл вперёд, медленно поворачиваясь по всем трём осям. Гарнье, понял я, решился-таки наплевать на исследования, и дал команду на отстрел. Зрелище было в точности из упомянутого сериала – кувыркающийся в пустоте серебристое кольцо, в отверстии которого играют фиолетовые сполохи. На миг «обруч» затянуло струйками белёсого пара из носовых дюз – кэп Сернан, не связанный более опасным грузом, дал полную тягу на торможение. Кольцо, подсвеченное иллюминацией тахионного зеркала (оно уже не мигало, а сияло ровно, только концентрические световые кольца разбегались от центра к краям) быстро поплыло вперёд. Я выдохнул с невыразимым облегчением – успели-таки! Ну а если тревога окажется напрасной, что тоже вполне может случиться – что ж, повисим на безопасном расстоянии, дождёмся, когда датчики на «обруче» покажут спад активности – и снова возьмём его на буксир. Я даже похлопал ладонью по подлокотнику ложемента – ничего, лошадка, где наша не пропадала, сработаем.

Я пропустил момент выброса – и это, видимо, спасло мне глаза. Но всё равно, вспышка оказалась такой сильной, что я на несколько секунд ослеп. Потом яростный свет сменился угольной чернотой, по ушам хлестнул пронзительный, переходящий в ультразвук визг, и… и всё – ни толчков, ни ударов, ни скрежета раздираемого в клочья металла, ни свиста воздуха, выходящего из пробитого кокона. А когда красно-чёрные круги в глазах рассосались, взору моему открылась снежно-белая равнина, вся в чёрных тенях и отметинах кратеров. В центре темнело правильно-круглое пятно, горизонт был очерчен круто изогнутой дугой, а и из-за него лез титанический жёлтый, в серых, тёмно-серых поперечных полосах пузырь, наискось, словно великанским клинком, пересечённый тонкой серебристой полосой.

Конец первой части