Текст книги "Происхождение тютельки"

Шутки в гриме и без грима

Хорошо было актерам в Древней Греции! Все уважают, на сцене перед тобой не мельтешат, благо ты один-одинешенек (когда Эсхил ввел второго актера, а Софокл – третьего, это казалось немыслимым потрясением основ). И лицом хлопотать не надо – надел маску, а на ней и так все нарисовано. Много морщин – старик, нет морщин – весельчак, есть, но мало – человек серьезный. Смуглый цвет маски означал здоровье, желтый, напротив того, – болезненность, красный – хитрость, багровый – раздражительность… Зачем при таких масках еще и актеры были нужны – не понимаю: вынесли маски, и уже все ясно. Может быть, просто и в те времена сцена манила, как и сейчас манит? Хотя вряд ли – опасная была работенка. На аренах римских цирков, например, каскадеров не было – ежели по ходу действия героя убивают, то уж без всякой туфты. Мало, что ли, в тюрьме преступников? У нас вот расстреливают – и никому никакого удовольствия, а так хоть народ порадуется.

Бывали вещи и почище. Император Калигула как-то спросил у актера Апеллеса: «Как ты думаешь, кто более велик – я или Юпитер?» После секундного замешательства Апеллес воскликнул: «Конечно ты, император!» – ибо знал, с кем беседует. Как выяснилось – не до конца, ибо император велел немедленно его казнить. Думаете, за оскорбление божества? Какое там – за то, что целую секунду думал.

Да и где в давние времена с актерами церемонились? Только специальный английский закон о бродяжничестве, принятый в 1824 году, исключил актеров из числа бродяг. Шекспир и компания, например, не актерами себя называли, а слугами лорда-камергера. Это тогда считалось не таким обидным. А назовите-ка сейчас одесских актеров слугами, скажем, отдела культуры горисполкома – представляете, что начнется? Все-таки прогресс есть. А когда-то, чтоб похоронить Мольера на кладбище, в освященной земле, а не под забором, как собаку, целую интригу пришлось провернуть. Не положено было, если нет четких доказательств, что отрекся от богопротивной профессии. Сейчас актеров хоронят совершенно по-другому. Переезжая на новую квартиру, Фаина Раневская долго просила друзей, помогавших ей укладывать вещи, не забыть ее похоронные принадлежности. После бесполезных поисков гроба в кладовке, савана в платяном шкафу и мраморной плиты где-нибудь в уголке они наконец осмелились поинтересоваться, что Фаина Георгиевна имела в виду. Она же недовольно указала им на коробочки с орденами – что, мол, и так не ясно? Прогресс, однако…

Кстати, когда Брежнев вручал Раневской орден Ленина, он просто не смог удержаться – скорчил рожу и пропищал: «Муля, не нервируй меня!» Фаина Георгиевна презрительно пожала плечами и сказала: «Леонид Ильич, ко мне так обращаются только невоспитанные уличные мальчишки!» Брежнев страшно смутился и тихо ответил: «Извините, просто я вас очень люблю». На чем инцидент и исчерпался. Все-таки не злой человек был наш бровеносец, не чета Калигуле. И на том спасибо…

А вообще, политика и сцена связаны достаточно плотно. На рубеже XVI–XVII веков народная драма «О царе Ироде» обязана своим шумным успехом, конечно же, Ивану Грозному и Борису Годунову. Намек на детоубийство достаточно задевал и того, и другого. Но никакие указы и преследования не могли покончить со скоморохами и скоморошеством – запретный плод не только сладок, но и коммерчески выгоден. Иногда более успешны экономические методы. Карамзин, путешествуя по Европе, с удивлением отмечает, как во Франкфурте тамошние евреи заявили директору театра, что если он не прекратит представлений шекспировского «Венецианского купца», где в совершенно жутком свете представлен еврей Шейлок, они перестанут ходить в театр. Поскольку франкфуртские иудеи были завзятыми театралами, не жалевшими своих талеров на дорогие билеты, пьеса мгновенно исчезла из репертуара, и никакой Шекспир не помог.

Тогда к театру относились как-то искренней, больше ему верили. Вот и в 40-х годах позапрошлого века ростовский городничий, посетивший спектакль местного театра «Ревизор», уже после первого действия выбежал на сцену и понес по кочкам всех актеров за сочинение пасквиля на него. Его уверяли, что пьеса одобрена самим императором, но ничего не помогло – он подал на актеров официальную жалобу. Впрочем, это даже как-то гуманно. Мог бы просто приказать сволочь комедиантов на съезжую, а потом уверять, что они сами себя высекли. Наверное, он не сделал этого сугубо потому, что не дотерпел до второго действия, где этот рецепт и излагался. А австрийский император Иосиф II наградил 50 дукатами актера, подавшего мысль о том, что в присутствии российского императора Павла I «Гамлета» играть неуместно. Его мать, Екатерина II, наши Клавдий и Гертруда в одном флаконе, эту мысль разделяла, и «Гамлет» был в России тех времен пьесой абсолютно запрещенной.

Да и у нас власть имущие время от времени заглядывали в театральные афиши. В дирекцию одного из московских театров, выпустившего к XXV съезду КПСС премьеру, да еще и шекспировской пьесы, позвонили с самого верху и велели немедленно сменить название спектакля. Чем они заменили на афише привычное нам с давних лет «Много шума из ничего» – я даже и не помню. Одно ясно – Шекспиру такие страсти и не снились! А под другой съезд досталось другому театру – за постановку пьесы Шварца «Сказка о потерянном времени». Подумать только, специальные люди сидели и бдили! Сколько же у них работы было, просто подумать страшно. Так всегда бывает, когда эту работу сами же себе и создают. Поговаривали даже, что наши театральные начальники, всегда путавшие реорганизацию с дезорганизацией, собирались объединить МХАТ с Малым театром. Актеры даже успели придумать этому гибриду название – «Московский Академический Малохудожественный театр».

В старые времена и театральные организаторы работали более масштабно и продуманно. Правда, им полегче было – когда в 1806 году были учреждены императорские московские театры, их директор Нарышкин решил вопрос о найме труппы без уговоров, интриг, блата и даже без телефонных звонков, благо телефона тогда еще не изобрели. Он просто купил за 32 тысячи рублей труппу крепостных актеров у известного театрала помещика Столыпина. А профкома не купил, и поэтому никаких трудовых споров у него с коллективом не возникало. Очень удобно, но в наши времена так уже нельзя.

Тематика актерских представлений с незапамятных времен была самой разнообразной. До уровня древних площадных действ нынешняя сексуальная революция просто еще не докатилась – лично держал в руках куклу двухтысячелетней давности из античного города Танаиса, самая заметная деталь тела которой двигалась по желанию кукловода и своими размерами повергла бы в ужас даже Чиччолину. В XIX веке нравы были строже, и актрисы просто отказывались играть Софью в «Горе от ума». «Я порядочная женщина и в порнографических сценах не играю! Как это можно, ночью беседовать с Молчалиным, он же ей даже еще не муж!» – заявляли они.

А вот персонажи итальянской комедии дель арте тоже рисковали жизнью в угоду зрителям, но на другом фронте. Обычным делом считалось публичное состязание между первым и вторым Дзанни прямо на сцене в чудовищном обжорстве. Публика хохотала до полусмерти, а актеры, бывало, объедались до самой настоящей смерти. Прямо на сцене умирали, как Мольер. Собственно, в дешевых западных комедиях достаточно часто можно встретить что-нибудь подобное, но благодаря технике комбинированных съемок для жизни это не так опасно. Может быть, отсюда шло любимое состязание Евгения Весника и Михаила Яншина – сесть за ресторанный столик и есть наперегонки, пока сил хватает, а платить будет тот, кто съест меньше.

Где еда, там и питье. Знаменитый актер-импровизатор Бьянконелли как-то вышел на сцену с бутылкой в руке и начал смешить публику, как умел. Публике не понравилось, начались свистки. Взбешенный Бьянконелли швырнул бутылку в угол, заорал: «Это ты во всем виновата!» – и кинулся за кулисы, даже не зная, что подарил миру новое слово. Бутылка по-итальянски – «фиаско».

Впрочем, выпить актеры любили всегда. Все мы помним знаменитую реплику из «Без вины виноватые» Островского: «Мы – актеры, и наше место в буфете!» Когда Борис Ливанов садился выпить с каким-нибудь актером, он говорил: «Ты гений, ты великий артист, каждая твоя роль – это открытие, тебя недооценивают, твои заслуги навсегда останутся в истории». Потом он наливал снова и требовал у собутыльника: «А теперь говори мне то же самое». А в трезвом виде он никогда не заходил в художественную часть МХАТа. Когда заведующий художественной частью спросил, почему же его так игнорируют, Ливанов объяснил причину своей неявки математически точно: «Как же может художественное целое войти в художественную часть?» Кстати, он неплохо рисовал, и знаменитые Кукрыниксы даже приглашали его к ним присоединиться. Но Ливанов отказался – по его словам, чтоб не стать членом творческого коллектива «Кукрыниксы ли?».

Среди актеров-остряков Ливанов отнюдь не одинок. Еще премьер драмы середины позапрошлого века Каратыгин славился своим остроумием. Сохранилась его мини-рецензия на некую посредственную драму: «Первое действие – на селе, второе – в городе, а все остальное – ни к селу, ни к городу!» Дошло до нас и его описание похорон известного картежника: «Сначала в кортеже ехали казаки с пиками, потом музыканты с бубнами, потом духовенство с крестами, а потому уже сам покойник с червями».

А в наше время и шуточки актерские были поострей – как у артистов Штрауха и Геловани, ехавших на правительственный концерт в Кремль. У ворот Спасской башни Геловани в гриме Сталина выглянул и спросил, пропустят ли его. Часовой сказал: «Конечно», и даже документов не спросил. Тогда из машины высунулся Штраух в гриме Ленина и спросил: «А меня?» Часовой упал в обморок. Кто его не поймет?

Однако даже в те времена актеров уважали. Сталин, например, на вопрос: «Когда же кончится война?» – отвечал: «Откуда мне знать? Левитан всем скажет». Рисовать, кстати, Левитан не умел совершенно – я имею в виду актера. Но известный шутник композитор Богословский уговорил его нарисовать домик (ну, как дети рисуют – квадрат, на нем два прямоугольника, а наверху треугольник) и выигрывал на пари большие деньги, заявляя, что это рисунок Левитана, чему, конечно, никто не верил.

Но и актером быть нелегко. Это, правда, еще и от театра зависит, даже если он и не анатомический. И от роли – после появления «Семнадцати мгновений весны» читавшего в нем закадровый текст Ефима Захаровича Копеляна друзья упорно стали называть Ефимом Закадровичем. А Пирс Броснан, сыграв в фильме «Золотой глаз» роль Джеймса Бонда, потребовал поменять ему номер телефона – чтоб новый номер заканчивался на 007. Явно психику перегрузил… Да уж профессия такая. Актриса Пэт Кумбс поставила в ней рекорд, попавший даже в Книгу Гиннесса, – 28 дублей при съемке рекламного ролика. Бедняжка каждый раз, доходя до текста, забывала, что рекламирует.

А уж каково попасть на язык недовольному автору, знали знаменитые актрисы начала XIX века Семенова и Самойлова, которым главные роли в комедии Крылова «Урок дочкам» достались уже на закате карьеры, вместе с почтенным возрастом и изрядной полнотой. После премьеры Крылов свое детище иначе как «Урок бочкам» и не называл. На себя бы господа авторы полюбовались – на представлении одной из комедий писателя Боборыкина театр по ошибке поменял местами четвертое и пятое действия, и ни один из зрителей даже не заметил, что в пьесе что-то не так.

Особенно нелегко быть актером кино. И приходят к этому невесть какими путями – например, как американец Генри Старр, который в 1915 году сел в тюрьму за ограбление, а в 1919 году вышел и снял свой первый фильм «Ограбление в Страуде» – чисто автобиографический. Кстати, получил гораздо больше денег, чем награбил. Я за внедрение этого опыта в жизнь.

И еще одно неудобство профессии киноактера – корреспонденты донимают. Один так надоел Брижит Бардо своими вопросами о пластической хирургии, что она не выдержала и ответила: «Хирурги сейчас могут сделать с человеческим носом все, что угодно, кроме одного – помешать ему лезть в чужие дела». И еще одна беда в кино – все советуют. Когда Сергей Бондарчук снимал на Дворцовой площади кадры штурма Зимнего для фильма «Десять дней, которые потрясли мир», проходившая мимо старушка, не поняв, что происходит, сделала кинематографистам весьма дельное замечание: «Что ж вы Зимний штурмуете? Они ведь сейчас все в Смольном!»

Есть, правда, в жизни кино и приятные моменты. Рассказывают, что один известный киноактер отправился на юг, чтоб осуществить натурные съемки. Но ему так понравились тамошние женщины, что он начал затягивать свое возвращение, а жене дал телеграмму, что он делает там закупки оборудования для съемок. Телеграмма, посланная ему женой, носила вид обычного коммерческого сообщения, но заставила его сразу вернуться. Текст ее был прост: «Если ты не приедешь, я буду вынуждена начать продавать то, что ты там покупаешь».

Впрочем, главное для актера даже не то, что покупала на юге эта кинозвезда. Главное – получить хорошую роль, и для этого все средства годятся. «Что же, для того, чтоб получить роль Сирано, нужно обязательно иметь большой нос?» – возмущенно кричал Ростану один из актеров. «Что-нибудь для роли Сирано обязательно должно быть большим: если не нос, то хотя бы талант», – ответил автор. А уж как повезло с ролями одному артисту из провинциального итальянского городка – просто слов нет. Он признался Максиму Горькому, что в одном сезоне трижды сыграл Стриндберга, четырежды – Ростана и даже сыграл самого Горького. Его роль была очень простой – на крики восторженной публики «Автора!» выйти соответствующим образом загримированным, раскланяться и уйти. Пьесы при этом писать не обязательно. Главное – войти в образ и кланяться правдоподобно, чтоб все поверили, что Ростан приехал, а Стриндберг воскрес специально для этого спектакля в этом городишке.

Актеры вообще другие люди. Их боятся и не понимают. Когда в Софию приехал театр Вахтангова, на следующее же утро после их приезда болгарин-администратор впал в ужасную панику – все артисты заказали себе в номер по чайничку того, что болгары употребляют по утрам только при простуде. К счастью, панику быстро развеял знакомый с русским бытом критик Любен Георгиев, объяснивший, что русские пьют по утрам чай, даже будучи абсолютно здоровыми, и что паниковать надо при другом заказе, когда с утра в номер требуют напитки существенно покрепче чая. Что делать – не зря же Лоуренс Оливье называл актерское ремесло искусством убеждения, мазохистской формой эксгибиционизма и большим мешком обманов, а его коллега Ральф Ричардсон считал, что это способность спать, когда потребуется, и удерживать окружающих от кашля. Так что актеры действительно смешные люди, но не смейтесь над ними – не так легко быть актером. Ведите себя как один композитор, заметивший коллеге-драматургу: «Почему вы заснули на моей симфонии? Я ведь не смеюсь на ваших комедиях!»

Улыбки под марлевой повязкой

Само название профессии «врач», по всем словарям однокоренное со словом «врать», говорит, что не все тут просто. И хотя некоторые сравнивают врачей со священниками, потому что и те и другие служат посредниками между землей и небом, – стоит задуматься, что при этом имеется в виду. Уж не только то, что в викторианской Англии домашнего врача называли «приходским священником со стетоскопом». Кстати, не так уж легко им было работать. В своем саквояже, помимо лекарств и инструментов, им приходилось носить… куклу. На ней женщины-пациентки показывали, где именно у них болит, если болело хоть чуть-чуть ниже подбородка. Более привычный нам осмотр больного места мог бы заставить больную скончаться от стыда, а врача привел бы в лучшем случае в тюрьму. Появления врачей той специальности, которая викторианцам с их взглядами больше всего была нужна, пришлось ждать до нашего времени.

А сколько конкурентов подстерегало врачей всю жизнь! Француз Шербюлье, например, считал, что лучший в мире врач – природа, так как она не только сама излечивает четверть всех болезней, но еще и никогда не говорит гадостей о своих коллегах (пример знаменитого хирурга Амосова, который в печати утверждал, что все болезни от докторов, здесь тоже очень показателен). А Свифт говорил, что три лучших доктора мира – это доктор Диета, доктор Покой и доктор Веселье. Трудно оспаривать его правоту, но похоже на то, что многим все равно нужен и четвертый доктор.

Приятно отметить, что условия труда медработников сейчас все-таки лучше, чем в древности. Ведь долгое время считалось, что лекарство должно вылечить после однократного приема, и нашего «трижды в день по столовой ложке перед едой» никто бы не понял: если помогает, то больной выздоровеет сразу, а если он не выздоровел, к чему повторять прием? Я уже не говорю о том, что после смерти нынешних высокопоставленных особ их лечащих врачей не казнят и даже руки-ноги не рубят. Даже законы Хаммурапи, по которым у врача, неудачно снявшего с глаза больного бельмо и повредившего ему глаз, выкалывали его собственный глаз, тоже пока что не входят в наше законодательство.

Ну с этим примириться еще можно, а вот система оплаты врачей китайского императора, при которой им платили жалованье только тогда, когда их пациент был здоров, заслуживает, на мой взгляд, всяческого внимания. Но китайские императоры вообще не были лишены изрядной доли здравомыслия. Когда одному из них прислали волшебное лекарство, дарующее бессмертие, один из придворных тут же его съел. Но император его за это не казнил, ибо согласился, что если лекарство стоящее, то казнить его все равно не получится, а если нет – слава богу, что императору не пришлось зря глотать эту гадость.

А кто же открыл медицину для европейцев? Скорее всего, великий Гиппократ с острова Кос, античный гений. Кстати, у Гиппократа как-то даже спросили, не является ли гениальность болезнью. Он ответил: «Безусловно, это болезнь. Но, к сожалению, очень редкая и абсолютно не заразная». Поэтому он совершенно не испугался, когда жители Абдеры предложили ему обследовать их согражданина Демокрита на предмет его психического здоровья – их очень встревожили его слова о том, что все в мире состоит из мельчайших частиц, названных им «атомос». Гиппократ подтвердил заботливым абдеритам, что их земляк вполне здоров, выпустив буквально из рук честь изобрести такое привычное нам благо, как карательная психиатрия. А благо состоянием собственной психики абдериты у него и не интересовались, он еще и не сказал никому ничего обидного, что говорило о том, что и вопросы врачебной этики были легендарному автору клятвы Гиппократа не чужды. Он бы, наверное, никогда не заявил больному, подобно одному из медиков прошлого века, будто его болезнь настолько опасна, что от нее умирают девять пациентов из десяти. А если бы и заявил, не стал бы уверять пациента, что у него как раз девять его предшественников умерло от этой болезни, и он именно десятый…

Расцвет медицинской схоластики наступил гораздо позже Гиппократа – в Средневековье, когда многое познанное врачами античности кануло в Лету вместе с Римской империей. Кстати, какая вывеска обычно украшала дом средневекового врача? У кузнеца – молоток, у плотника – топор, у булочника – крендель, а у врача что? Правильно, ночной горшок. Большинство диагнозов того времени ставилось сами понимаете как. Впрочем, эти анализы можно сдать почти всегда. Хуже было пациенту немецкого врача Лассара, который прислал ему по почте прядь своих волос и попросил средства от их выпадения. Врач прописал ему лекарства и попросил еще прядь волос для более подробного анализа. «К сожалению, волос больше прислать не могу, те были последние», – ответил ему больной.

А какими вопросами занималась медицинская наука того времени, тоже не сразу догадаешься. Клод Перро, брат знаменитого сказочника, разобрал в своей докторской диссертации четыре животрепещущих для медиков того времени вопроса: может ли врач жениться, может ли он путешествовать, может ли он торговаться с больными, а также следует ли в случае четвертого приступа лихорадки применять кровопускание или лучше назначать очищение желудка? Обратите внимание на эти два метода лечения – они исчерпывали тогдашнюю фармакопею процентов этак на девяносто. И длилось это не один день: еще в позапрошлом веке шутили, что Наполеон опустошил Европу, а Бруссэ ее обескровил (доктор Бруссэ был согласен со своими средневековыми коллегами относительно пользы кровопусканий).

Кстати, вопрос о том, может ли врач торговаться с больными, тоже не при бесплатной медицине возник и не одного Клода Перро волновал. Средневековая пословица так и говорила о врачах, что они имеют три облика: человека – в повседневной жизни, ангела – у постели больного, и дьявола – требуя гонорар. Правда, и врачам нужно на что-то жить. Особенно если имеешь такого пациента, как невероятно скупой английский лорд сэр Джон Элвис, который жил в XVIII веке: он как-то раз споткнулся и сломал себе обе ноги, но, чтоб сэкономить на гонораре, заявил врачу, что сломал лишь одну ногу. Будь я его врачом, непременно посоветовал бы ему принимать все прописанные лекарства, стоя на здоровой ноге… Со временем и врачи стали осторожней в вопросах гонорара. Еще сто лет назад известный берлинский врач доктор Хайм всегда подробно расспрашивал пациентов о том, как они питаются, даже тогда, когда их болезнь не была связана с режимом питания. В зависимости от дороговизны и качества потребляемой пищи он и назначал свой гонорар. Лечению это совершенно не мешало.

А переплачивать за средневековую медицину я бы тоже не стал. Особенно с учетом качества анестезии. На борту шведского фрегата «Ваза», чуда тогдашней инженерной мысли, затонувшего менее чем через час после спуска на воду, нашли почти полный инструментарий средневекового хирурга, в том числе и то, что служило тогда вместо эфира, хлороформа и новокаина, – большущий деревянный молоток, применяемый исключительно как наружное. Недаром во многих средневековых больницах висел большой медный колокол, в который во время хирургических операций били что есть мочи, чтоб хоть крики заглушить. Великий хирург Средневековья Амбруаз Паре вообще говорил о своих пациентах: «Я их оперировал, пусть Бог их излечит». Впрочем, хирурги вообще мало изменились. Совсем недавно в компьютерных сетях появился очень короткий анекдот: «В чем разница между хирургом и Богом? – Бог знает, что он не хирург…»

Весьма показателен для оценки компетентности средневековых эскулапов еще и тот факт, что в те времена процветали шарлатаны, продающие всяческие мерзкие снадобья в качестве средства для лечения ран. Поскольку снадобья были не простые, а волшебные, ими мазали не рану, а оружие, которое ее нанесло, либо щепку, которая это оружие символизировала. Но ведь помогало, более того – помогало лучше тогдашних врачей! В чем же был секрет чудо-лечения? Да все очень просто – его высокая эффективность объяснялась именно тем, что рану не трогали, тогдашними лекарствами не мазали и хоть дополнительного вреда раненому не приносили. Метод неплохой, в чем-то даже сейчас смысла не утративший…

Удачи средневековых врачей были зачастую опаснее неудач. В 1667 году французский врач Дени совершил первое, причем каким-то чудом успешное, переливание крови ягненка обескровленному больному. Почему больной немедленно не умер – до сих пор непонятно. Но после этого данной процедурой переморили такую уйму народу, что стали говорить, будто на самом деле для нее нужен не один баран, а три: у первого берут кровь, второму ее переливают, а делает все это третий.

А шедевр средневекового врачевания – это средство от любых ран, полученных на войне, изобретенное придворным врачом венгерского владыки Сигизмунда Батория Францем в 1595 году. Он не хотел отправляться в поход против турок и сообщил, что знает великий и полезный каждому воину секрет. Сообщаю его и вам: для того, чтоб не умереть и не заболеть от нанесенной врагом раны, достаточно не ходить на войну и оставаться дома. Этот рецепт действительно помогает, причем не хуже современных антибиотиков.

Впрочем, многое в отношениях между врачом и больным от времени совершенно не зависит. Больные, в панике вызывающие врачей по любому пустяку, – явление вне времени. Когда знаменитого хирурга Листера ночью вызвали к богатому больному, страдавшему совершенно пустяковым заболеванием, тот посоветовал ему немедленно вызвать детей и своего адвоката с завещанием. На вопрос перепуганного до колик больного: «Неужели все так серьезно?» Листер ответил: «Просто я не хочу быть единственным идиотом в этом городе, которого зря разбудили среди ночи!»

Да и невнимательные врачи все не исчезают во тьме столетий. Когда генерал Ермолов, захворав, послал за своим доктором Высотским, тот, изрядно разбогатев и приобретя дурные привычки, заехал к нему только на следующий день. Разгневанный Ермолов даже не впустил его в дом. «Передай доктору, что я не могу его принять, потому что болен!» – приказал он своему дворецкому. А намного ли лучше врачи слишком внимательные? Не одно сочинение по теории управления вспомнило о некой медсестре, подарившей миру бессмертную фразу: «Больной, проснитесь! Вам пора принять снотворное!» Это подтверждает и знаменитое правило Бараха, однозначно определяющее, кто же является алкоголиком, а кто нет. Все очень просто: алкоголик – это тот, кто пьет больше своего лечащего врача.

Но есть в этой профессии и что-то привлекательное – это ясно хотя бы по тому, с какой охотой люди дают друг другу медицинские советы. Все мы немножко доктора, и нет на земле более распространенной профессии, что без труда и доказал флорентийскому герцогу Лоренцо Медичи его любимый шут. Перевязав голову платком и походив малость по дворцу с перекошенным лицом, он получил от всех встречных-поперечных, не исключая самого герцога (Медичи все-таки!) такую чертову пропасть советов, что спорить с этим тезисом стало просто смешно. А один пациент доктора Маркуса Герца так полюбил сам себя лечить с помощью всевозможных медицинских справочников, что доктор Герц предсказал ему, что он умрет не от болезни, а от опечатки – и скорее всего не ошибся. Добавим, что целую кучу полезнейших лекарств выдумали отнюдь не медики. Сам Марк Твен прославился изобретением эффективнейшего средства от лунатизма. Коробочка такого средства стоит гроши и продается повсюду – но не в аптеках, а в магазинах канцтоваров. Это обыкновенные канцелярские кнопки. Достаточно рассыпать коробочку-другую перед сном вокруг кровати – и лунатизма как не бывало.

Да и доктора не всегда прибегают при лечении к лекарствам. Великий Боткин без труда лечил от ожирения с помощью всего двух рекомендаций – жить на рубль в день и самому этот рубль зарабатывать. Судя по нынешней покупательной способности рубля, в наши времена первой рекомендации хватило бы с лихвой. А американский доктор Линк вылечил человека с навязчивой идеей самоубийства, посоветовав ему достаточно безболезненный род смерти – бегать трусцой, пока тот не умрет от усталости. В итоге больной не только излечился от своей мании, но и стал известным стайером. Ну а французский врач Анри Рюэллен прекрасно спасал с помощью бега трусцой от навязчивого страха смерти, рекомендуя таким больным пробежки по кладбищу. Действительно, что толку пользоваться лекарствами, когда за столько лет медицинская промышленность сумела освоить только два вида лейкопластыря – тот, который невозможно приклеить, и тот, который невозможно оторвать?

Зато шарлатаны не дремлют. В одном американском городке есть музей шарлатанских методов лечения. Чего там только нет – от всевозможных видов панацеи до невероятных агрегатов для лечения всевозможных хворей космическими лучами, эманациями египетских пирамид, пучками антинейтрино и резонансными вибрациями мирового эфира. Так вот, снадобья и агрегаты из этого музея благодарные посетители постоянно воруют… Что поделать, не все же у нас Эдисоны! Вот когда Эдисон заболел, все его лечение протекало совершенно разумно и логично. Врач прописал ему множество различных лекарств. «Правильно! – подумал Эдисон. – Врач тоже хочет жить». Аптекарь приготовил их и продал больному. «И это верно, – согласился великий изобретатель, – аптекарь тоже хочет жить». Подумав еще немного, Эдисон понял, что и он тоже хочет жить, в результате чего и выбросил все прописанные ему лекарства в камин. И прожил до весьма почтенных лет.

Да, нелегко быть врачом в Америке. Недавно некая организация подала в суд на нью-йоркские кареты «Скорой помощи», требуя, чтобы с них был убран красный крест. Знаете, что это за организация? Красный Крест. Скорая помощь – это не их система. Тем не менее традиции берут свое и там. 53 % американцев категорически высказалось против ношения врачами на работе джинсов, 23 % не пожелало видеть их в кроссовках. Они хотят видеть их в том же, что и мы, – в белых халатах. И это в наше-то время, когда в переполненном стокгольмском автобусе был разоблачен и обезврежен больной, бежавший из сумасшедшего дома. Издерганные и усталые пассажиры все-таки обнаружили его по безошибочной примете – он уступил место женщине.

Теперь вам понятно, как нелегко современным врачам? Помогайте же им в борьбе за ваше же здоровье по мере сил – хотя бы не забывая открытие шведского врача Кнута Мальмгрена. Изучив даты жизни всех знаменитых театральных комиков за последние 273 года, он доказал, что смех полезен для здоровья: комики живут гораздо дольше трагиков. Так что помните, что, раскрыв юмористический журнал, вы еще и лечитесь. И побочных эффектов от такого лечения наукой пока не обнаружено.