Текст книги "Ангел Господень"

– Вот и все, – Вера опустила руки и повернулась к Колотову. Улыбка на ее лице сменилась удивлением и настороженностью.

– Почему вы на меня так смотрите? – чуть слышно прошептала она.

– Любуюсь.

– Любуетесь?! – Вера недоверчиво покачала головой, – мной?!

– Тобой, – Колотов шагнул к девушке и положил руки ей на бедра, – и перестань все время поворачиваться ко мне левой стороной. Я уже давно перестал замечать твой шрам.

– Я…, я не поворачиваюсь, – щеки Веры запылали огнем.

– Вот и не поворачивайся.

Колотов наклонил голову и зарылся лицом в девичью грудь, с жадностью вдыхая запах разгоряченного женского тела. Одновременно руки Юрия Николаевича принялись лихорадочно метаться вверх-вниз, то сжимая Верины ягодицы, то пытаясь расстегнуть застежки на лифчике, а то залезая девушки под трусики.

– Юрий Николаевич, – простонала молодая женщина, – вы меня сейчас уроните со стула.

– Угу, – кивнул Колотов и, подхватив Веру на руки, понес на кровать…

– А я знала, что тебя встречу, – они, обнявшись, лежали на кровати, и Вера уткнулась лицом в плечо Колотова, – не тебя, конкретно, но похожего на тебя. Мне цыганка в прошлом месяце нагадала встречу с высоким брюнетом.

– Еще чего она тебе нагадала? – усмехнулся Колотов.

– Много чего, – в голосе Веры прозвучала обида.

– И ты всему этому веришь?

– Я вообще верю в судьбу, – Вера уперлась локтем в подушку, чтобы заглянуть Колотову в глаза, – к примеру, верю, что судьба меня к тебе привела.

– Это как?

– Вчера к должникам должна была идти не я, а моя напарница. Она уже в дверях стояла, когда ей из детского садика позвонили: ребенок ее заболел, температура высокая. Пришлось мне идти. Но это еще не все, – Вера прикрыла ладонью рот Колотова, который пытался что-то сказать, – я ведь тогда к Горбушину заходить не собиралась. Знала, что за квартиру он все равно платить не будет. А как мы вышли из твоего дома, меня будто кто в спину толкал: Иди! Иди! Я и пошла. Ты там за меня вступился. Тебе нос разбили. С этого все и началось.

– Так ты полагаешь, что судьба человека предопределена?

– Конечно!

– И от самого человека ничего не зависит?

– Не зависит. Хотя сам человек думает, что зависит. Но то, что он решает сделать, за него уже было решено свыше.

– Выходит, кто-то там, наверху пожелал, чтобы я спился?

– А ты что…? Действительно, спился?

– Ну…, может быть, не совсем, – смутился Юрий Николаевич, – я уже два дня не пью. Благодаря тебе, – Колотов погладил Веру по плечу, – но я не уверен, смогу ли удержаться, когда тебя рядом не будет.

На переносице Веры пролегла задумчивая складка.

– Юра…, – начала она нерешительно, – я уже три года отпуск не брала. Мне недавно начальник предложил… Короче, как ты посмотришь на то, если я на месяц перееду к тебе? Чтобы быть рядом…, помочь. Мне кажется, вместе мы сумеем справиться с твоей проблемой. А?

– Завтра же переезжай, – обрадовался Колотов.

Три недели спустя.

Не открывая глаз, Юрий Николаевич перевернулся на бок и протянул руку в надежде обнять Веру, однако рука шлепнулась на уже успевшее остыть пустое место. Юрий Николаевич напряг слух. Из ванной комнаты доносился чуть слышимый шум льющейся из крана воды. Колотов лениво потянулся, разминая затекшие мышцы, и открыл глаза. Сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату проникал мутный свет зарождающегося утра. Юрий Николаевич скосил глаза на будильник. Стрелки показывали половину седьмого. Шум воды прекратился, и Колотов приподнял голову, готовясь встретить Веру. Она появилась через минуту и, осторожно ступая, стала красться к шкафу.

– Я не сплю, – подал голос Юрий Николаевич.

Вера вздрогнула и остановилась.

– Ты почему так рано проснулся?

– Не знаю, – зевнул Колотов, – наверное, почувствовал, что тебя рядом нет. А ты почему в такую рань поднялась?

– Надо домой съездить, – Вера подошла к шкафу и стала доставать одежду, – Светку проведать. Посмотреть, как она одна с хозяйством управляется. Уже три недели без меня живет.

– Так ты же ей каждый день по несколько раз звонишь.

– Одно дело звонить, а другое самой убедиться, что все в порядке. Да и соскучилась я по ней. Младшая сестра как ни как. Ты же знаешь, я ей вместо матери.

Вера быстро оделась и прошла в коридор.

– Вераша, ты когда вернешься? – крикнул ей вслед Колотов.

Девушка осторожно выглянула из-за дверного косяка. Лицо ее светилось счастливой улыбкой, которая лучше всякой косметики скрывала безобразный шрам.

– Знаешь, ты первый, кто называет меня Верашей. Мама иногда Верушей звала. Светка – Веруней. А вот Верашей – никто и никогда.

– А тебе самой нравится это имя?

– Очень.

– Тогда я всегда буду звать тебя Верашей, – улыбнулся Колотов, – кстати, ты мне не сказала когда вернешься.

– К обеду вернусь. Пока. Не скучай.

Вера помахала рукой и скрылась в темноте коридора. Хлопнула входная дверь. Юрий Николаевич подложил руки под голову и уставил взгляд в потолок.

– Это хорошо, что Вера сегодня ушла, – подумал он, – не хочу при ней Генке звонить. Потому уже второй день звонок откладываю. Сегодня точно позвоню, но не с утра. Утром он обычно занят. Позвоню ближе к обеду.

Колотов откинул одеяло и встал с кровати. Быстро покончив с туалетом, он оделся и вышел из дома, чтобы купить свежие газеты. (Бросив пить, Юрий Николаевич вернулся к своей прежней привычки: читать за завтраком утреннюю прессу.) Ближайший газетный киоск располагался за углом дома, но Юрий Николаевич решил пройти к дальнему киоску, у кинотеатра, рассчитывая в течение неспешной прогулки еще раз продумать предстоящий телефонный разговор с бывшим начальником.

Вернувшись домой, Колотов заварил кофе и пожарил яичницу. Завтрак и чтение газет он умудрился растянуть почти на два часа. В течение этого времени Юрий Николаевич украдкой бросал взгляды на часы. Ровно в одиннадцать он подошел к телефонному аппарату и набрал номер завлаба.

– Алло, – раздался из трубки знакомый голос.

– Геннадий Васильевич? Приветствую. Колотов беспокоит.

Не успел Юрий Николаевич докончить заготовленную фразу, как его оглушил Генкин вопль.

– Юра!? Ты?! Вот здорово, что позвонил! А мы только сегодня утром тебя вспоминали. Представляешь, экспертную оценку мы без тебя так и не смогли закончить. Нашему директору каждый день из Москвы звонят. Во все дыры его бедного сношают. Они его, а он меня. Тьфу, что я все о себе? У тебя что нового? Здоровье как? Ну… и вообще?

От столь бурного начала беседы заготовленный план разговора вылетел у Колотова из головы.

– Гена…, – Юрий Николаевич почувствовал, как предательски дрожит его голос, – ты прости меня…, ну за последнюю нашу встречу…, я тогда накричал на тебя…

– Юра! Это ты меня прости! Я же тогда повел себя как последняя скотина…

Генкин голос, видимо, тоже отказался слушаться своего хозяина. Завлаб замолчал, тяжело переводя дыхание.

– Гена, – первым возобновил разговор Колотов, – а ведь я пить бросил.

Трубка загромыхала Генкиным кашлем.

– Ты…, ты это серьезно? – едва смог выговорить он.

– Абсолютно. Уже три недели во рту ни капли не было. Гена…, – Колотов глубоко вздохнул, прежде чем перейти к главному вопросу, – я хотел бы вернуться в институт. Возьмешь меня к себе?

– Юра! Юра! – взревел завлаб, – какие могут быть вопросы?! Сегодня же приходи! Сейчас же! Немедленно!

Менее чем через час Юрий Николаевич входил в кабинет, который посещал последний раз три недели назад. Завлаб выскочил из-за стола и, подлетев к Колотову, обнял его и прижал к себе. Затем, отстранившись, внимательно посмотрел гостю в глаза.

– Юра, а что случилось?

– Ты о чем? – Колотов растерянно пожал плечами.

– Что с тобой произошло? Ты весь светишься изнутри. Словно тебе Нобелевскую премию присудили. Вон, в глазах огонь пионерский горит.

– Так я же тебе говорил: с выпивкой завязал.

– Неет, – покачал головой Генка, – тут что-то другое. Ты случаем не влюбился?

В следующую секунду Юрий Николаевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Дыхание перехватило, а меж лопаток выступил холодный пот.

– Нет! Нет! – яростно замотал он головой, – конечно, нет!

– Чего ты так испугался? – изумился завлаб, – нет, так и нет.

Он схватил Колотова за руку и потянул к столу.

– Садись, я тебе наши последние новости поведаю.

Из здания института Колотов вышел, когда уже стемнело. За это время он успел узнать последние институтские новости, написать заявление о приеме на работу, а главное, докончить пояснительную записку по экспертной оценки прибора УТ-2. Пока находился в институте, ни о чем, кроме работы, думать не мог. Сейчас же, шагая к остановке автобуса, Юрий Николаевич вспомнил Генкины слова, брошенные им в первую минуту их встречи.

– Нет! – как и тогда, в кабинете начальника, затряс головой Юрий Николаевич, – этого не может быть! Да, она хорошая, добрая, отзывчивая. Но ведь она некрасива! Она уродлива! Никакой любви быть не может! Не может!

Выйдя из автобуса и перейдя дорогу, Колотов через двор направился к своему дому. На детской площадке, как обычно в вечернее время, собралась пьяная компания. Слышались ругань и раскатистый смех. Один из голосов показался Юрию Николаевичу знакомым.

– Бля буду, это он! Он, я вам говорю! – вопил мужик, – это он меня тогда в ухо еб – л!

Колотов узнал этот голос. Принадлежал он Вериному должнику, Аркашке Горбушину. Юрий Николаевич невольно ускорил шаг.

– Стой! – зарычал Аркашка, – стой, падла!

За спиной Колотова послышался топот ног.

– Бежать? – промелькнул в голове ученого вполне уместный вопрос, – а если Вера, по обыкновению, дожидаясь меня, смотрит в окно? Я что же, у нее на глазах, как последний трус, стану удирать от кого-то подонка? Нет!

Колотов остановился и резко развернулся. К нему бежали двое:

Горбушин и долговязый мужик в мятом пиджаке и кепке, сдвинутой на бикрень.

– Чо, со страха обосрался? – Аркашка остановился в двух шагах от Колотова, – бежал аж пятки сверкали.

Юрий Николаевич молча смотрел Горбушину в глаза.

– Поговорим? – тот придвинулся ближе к Колотову. На Юрия Николаевича пахнуло уже забытым запахом перегара.

– О чем? – сквозь зубы процедил Колотов.

– А вот о чем.

Аркашкин кулак взметнулся вверх, нацеливаясь Юрию Николаевичу в лицо. Колотов резко наклонился влево, одновременно выбрасывая правую руку вперед. Его кулак встретился с подбородком противника. Горбушин качнулся всем телом назад, но в следующую секунду, взревев как раненный буйвол, кинулся на Колотова, выставив вперед руки. Не растерявшись, Юрий Николаевич, как заправский тореадор, сделал шаг в сторону и уже занес руку для удара в многострадальное Аркашкино ухо, как вдруг почувствовал резкую, пронизывающую боль под левой лопаткой. Перед глазами поплыли яркие, неразборчивые картинки. В висках застучало так, словно по ним били тяжелым молотком. Потом все неожиданно стихло, и Юрий Николаевич ясно услышал Аркашкин голос:

– Ты чо, Штырь, ох-ел?! Ты чего натворил?! Ты же замочил его!

г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова.

Пандера достал из печи готовую посуду, три горшка и чашу, и поставил их на стол остывать. В корыте лежал замес для следующей партии посуды, но горшочник не спешил приступать к работе. Он прошел в дальний угол мастерской, опустился на табурет и, подперев голову руками, погрузился в размышления, которые не давали ему покоя вот уже третий день к ряду.

Три дня назад, при последнем свидании, Мария сообщила Пандере о своей беременности. Новость эта заставила горшочника застыть в оцепенении. Долгое время он молча таращил на молодую женщину полные ужаса глаза.

– Что теперь делать? – спросила Мария чуть слышно.

“Что делать?” Именно этот вопрос постоянно мучил горшочника на протяжении последних трех дней. “Что делать?” – спрашивал он себя и не находил ответа.

Около года назад Пандера случайно встретил Марию на рынке. Конечно, он и раньше видел девушку, но не обращал на нее особого внимания. В этот раз все было иначе. Взгляд бездонных карих глаз, разлет густых бровей, подобных крыльям птицы, милое очертание алых губ девушки поразили молодого (Пандере недавно исполнилось двадцать пять) человека, словно удар молнии. Подобно зомби, не отдавая отчета в своих действиях, он брел по рынку за Марией и не сводил с нее глаз. Вскоре девушка заметила внимание со стороны горшочника. Она улыбнулась ему краем губ и тут же низко склонила голову. Потом к Марии подошла ее мать, и они покинули рынок.

Остаток того дня Пандера провел как в бреду. Ни есть, ни пить он не мог. Работа валилась из рук. Ночь он провел без сна, мечась по постели, словно в предсмертной агонии. На следующее утро горшочник отправился к старому шадхану, свату. Старик жил в соседнем доме, через забор от Пандеры и знал молодого человека с раннего детства.

Лишь справившись о здоровье старца, горшочник тут же объяснил причину своего визита. Шадхан слушал молодого человека молча, слегка покачивая головой.

– Я прошу тебя сегодня же сходить к торговцу Исааку и сосватать за меня его дочь Марию, – закончил свою речь Пандера.

Шадхан продолжал молчать, внимательно рассматривая носки своих ног. Наконец, он поднял голову и неожиданно спросил:

– Известна ли тебе притча о римской матроне?

Пандера в растерянности замотал головой.

– Римская матрона, – начал старец тихим голосом, – пришла к рабби и спросила: за сколько дней Бог создал мир?

– За шесть, – ответил рабби.

– А чем Бог занимается с тех пор? – последовал новый вопрос.

– Он заключает браки, – не задумываясь, ответил рабби.

Старый шадхан улыбнулся.

– Если ты полюбил девушку и, даже если девушка ответила тебе взаимным чувством, это отнюдь не означает, что ваш брак будет счастливым и прочным. Счастливые браки вершатся Богом и мы, шадханы, призваны доносить до людей Господни решения. Всевышний указывает нам, которая из женщин должна стать женой данного мужчины и, наоборот, который из мужчин должен стать мужем данной женщины.

– Послушай, старик, – Пандера схватил шадхана за руку, – но ведь возможно, Мария – именно та женщина, которая предназначена мне Богом. Умоляю тебя, спроси его об этом.

Вновь улыбка осветила лицо старца.

– Хорошо, – кивнул он головой, – я выполню твою просьбу. Я знаю торговца Исаака и знаю его дочь. Я спрошу мнение Всевышнего о вашем браке, но предупреждаю: в Назарете и его окрестностях много невест, а потому шансов, что выбор Господа падет на Марию ничтожно мал. А сейчас выйди во двор, – шадхан указал молодому человеку на дверь, – и подожди меня там. Разговаривать с Богом я должен в одиночестве.

Время тянулось неимоверно медленно. Пандера сделал уже более трехсот шагов по периметру двора (точное число шагов он не знал, поскольку однажды, услышав громкое восклицание шадхана, сбился со счета), а хозяин дома по-прежнему оставался внутри помещения. Солнце стало припекать, и горшочник почувствовал, что исподняя одежда на спине уже пропиталась потом. Он зашел под навес и огляделся по сторонам, выискивая место, где ему можно было бы присесть.

– Пандера, – услышал он вдруг за спиной слабый голос.

Молодой человек вздрогнул и оглянулся. Хозяин дома медленной, шаркающей походкой приближался к нему.

– Возрадуйся, Пандера! – старик подошел к горшочнику и положил руку ему на плечо. Глаза его светились загадочным блеском, – свершилось чудо! Я перебрал более трех десятков известных мне девиц в Назарете и окрестных деревнях, и Господь указал мне на ту, которую ты любишь! Возрадуйся, Пандера! Мария станет твоей женой! Сегодня вечером я пойду к торговцу Исааку и посватаю тебя к его дочери. Завтра утром приходи ко мне. Будем готовиться к свадьбе, мой мальчик!

На следующее утро, лишь только зарозовело небо на востоке, Пандера уже стоял подле глинобидного забора, разделяющего его двор с двором шадхана, и внимательно прислушивался к тому, что происходит в доме соседа. Едва заслышав голос старца, горшочник со всех ног бросился со двора и через несколько мгновений предстал перед шадханом. Старец встретил его угрюмым взглядом.

– Этот Исаак – паршивая свинья, – прорычал он, – вонючий шакал, верблюд облезлый!

– Что случилось, старик?! – голос Пандеры задрожал в предчувствии беды.

– Он презрел наши обычаи! – продолжал рычать шадхан, – он презрел волю Господа! За это ему вечно гореть в Геенне огненной!

– Ради Бога, скажи мне, что случилось! – Пандера схватил старика за плечи и несколько раз с силой тряхнул его иссохшее тело.

– Исаак отказал тебе, – чуть слышно прошептал старец и низко склонил голову, – он сказал, что ему нужно отдать долг ростовщику. Поэтому он собирается выдать Марию за человека, который сможет заплатить за нее богатый могар. Исаак знает, что ты беден, поэтому он тебе отказал.

Едва различая дорогу, Пандера добрался до своей мастерской, сел в углу на табурет и уставил невидящий взгляд себе под ноги. Так он просидел до вечера. Мать несколько раз звала его к столу, но молодой человек в ответ лишь яростно тряс головой.

Утром следующего дня Пандера снова пошел к шадхану. На немой вопрос вскинутых вверх бровей старика горшочник с жаром выпалил:

– Подыщи мне невесту. Я хочу жениться.

Губы шадхана скривились в грустной улыбке. Он взял молодого человека за руку, провел под навес и усадил на скамью. Опустившись рядом, старик положил руку горшочнику на колено.

– Я тебя хорошо понимаю, – тихо заговорил он, – сам когда-то был в таком положении. Все мне тогда опостылело. Жить не хотелось. Думал оставить дом и уйти, куда глаза глядят. Спасибо отцу: образумил меня, на путь истинный наставил.

Тобой сейчас, как и мной в то время, руководят чувства, а не разум. Твое самолюбие уязвлено, любовь твоя отвергнута и в тебе кипит обида, которая толкает на необдуманные поступки. Поверь мне, старику, твое сердце еще долго будет принадлежать Марии. Ее образ будет еще долго стоять перед твоим мысленным взором. Если ты сейчас женишься, то пройдет совсем немного времени и твоя жена почувствует твое состояние. И тогда она возненавидит тебя. А ненависть женщины в тысячу раз страшнее ненависти мужской. Твоя жизнь превратится в кошмар. Поэтому, внемли моему совету, мальчик: не спеши и не горячись. Потерпи год-полтора и твоя душевная боль утихнет. Твой разум очистится от накипи чувственных переживаний, и ты снова сможешь осознанно выбирать свою жизненную дорогу.

Вернувшись домой, Пандера прошел в мастерскую и принялся готовить замес с таким усердием, словно готовился выполнить заказ царя Иудеи. Но, если руки горшочника машинально делали знакомую им работу, то голова его была занята мыслями о только что состоявшимся разговоре. Раз за разом молодой человек прокручивал в сознании слова старого шадхана, спорил с ним, приводил собственные доводы, но каждый раз вынужден был признаваться самому себе, что старик во всем прав.

Прошло два месяца или чуть более того. Однажды Пандера возвращался с рынка, где торговал своими изделиями. День выдался удачным и горшочник сумел продать почти всю посуду, которую захватил из дома. Решив сократить путь, Пандера свернул на узкую, пыльную улочку, петлявшую меж домов. Неожиданно впереди замелькала женская фигура с двумя кувшинами воды в руках. Женщина шла в том же направлении, что и горшочник. Расстояние между ними быстро сокращалось. На очередном повороте дороги Пандера сумел разглядеть профиль идущей впереди женщины, и в следующее мгновение сердце молодого человека учащенно забилось: это была Мария. Горшочник прибавил шаг и уже не шел, а почти бежал, взбивая босыми ступнями облака пыли. Услышав за собой топот ног, Мария обернулась. Пандера заметил, как она вздрогнула всем телом, а глаза ее испуганно расширились. В следующий миг молодая женщина бросилась прочь и через десяток шагов скрылась за дверью одного из домов. Пандера догадался, чей это был дом. Он знал, что не так давно Мария вышла замуж за плотника Иосифа.

На следующий день Пандера долго бродил по улице, на которой накануне встретил Марию. Однако увидеть ее ему в тот день не удалось. На второй день Пандера повторил свои попытки, но снова безрезультатно. Лишь на четвертый день ему повезло: в очередной раз, проходя мимо дома Марии, горшочник увидел, как она вышла из двери с кувшинами в руках. Заметив Пандеру, молодая женщина низко склонила голову и ускорила шаг.

– Мария! – бросился к ней горшочник, – подожди, Мария.

Женщина остановилась и, не поднимая головы, прошептала:

– Уходи! Люди увидят!

– Только два слова, Мария! – простонал Пандера, – когда последний раз я встретил тебя здесь, на улице, то понял, что не могу жить без тебя. Мы должны встретиться, Мария. Иначе, я умру с тоски!

Меж бровей молодой женщины пролегла глубокая складка. Взгляд ее, словно затравленный зверек, метался из стороны в сторону.

– Хорошо, – выдохнула она чуть слышно, – через два дня, после полудня, я приду к тебе в мастерскую. Нам нужно купить посуду.

Как и обещала, через два дня Мария пришла к горшочнику и после этого стала приходить к нему раз в две или три недели. А потом…, потом она сообщила, что беременна.

– Что делать? – в сотый раз задался вопросом Пандера, обхватив руками голову.

От бесплодных размышлений молодого человека отвлек неожиданный стук в дверь. Горшочник поднялся со стула и направился встречать незваного гостя. На пороге стоял нищий в старых лохмотьях, одетых на грязное тело.

– Здравствуй, Пандера, – нищий склонился в почтительном поклоне, – да будет дом твой полон достатком и радостью.

– Пошел прочь, – проворчал горшочник, – мне нечего тебе подать.

– Не за податью я пришел сюда, – вновь склонил голову нищий, – а пришел я, чтобы дать ответ на вопрос, мучающий тебя последние дни.

– Какой вопрос? – опешил от неожиданности молодой человек.

– Позволь мне войти в мастерскую, – улыбнулся нищий.

Пандера отступил на шаг, давая возможность гостю пройти внутрь помещения. Тот, войдя, осмотрелся и не спеша занял место на скамье возле печи. Некоторое время он молчал, глядя себе под ноги и разглаживая бороду.

– У тебя, Пандера, – начал нищий тихим, но твердым голосом, – есть единственный выход из создавшегося положения: бежать из Назарета как можно дальше, где тебя никто не знает.

– Кто ты и кто тебя послал? – прохрипел горшочник, сверля гостя взглядом, в котором страх боролся с надеждой.

– Я – Ангел Господень Гавриил. А послан я Всевышним, чтобы помочь тебе.

– Ангел? – переспросил молодой человек, недоверчиво качая головой.

– Да, Ангел. Смотри, – приказал гость, указывая рукой на печь, в которой чуть тлели угли. В тот же момент угли вспыхнули мощным пламенем.

– Смотри, – вновь раздался приказ, и мастерская вдруг озарилась ярким, мерцающим светом, в котором с быстротой молнии красный цвет сменялся на оранжевый, оранжевый – на желтый, желтый – на зеленый, зеленый – опять на красный и так далее до ряби в глазах.

– Ну, теперь ты веришь, что я – Ангел Господень? – громовым раскатом прогремел в ушах горшочника голос нищего, хотя Пандера мог поклясться, что гость не открывал рта.

– Верю! Верю! – молодой человек рухнул на колени и склонил голову перед Ангелом. Тот хранил молчание и Пандера, выждав некоторое время, решился заговорить.

– Ты сказал, что Господь послал тебя помочь мне. Скажи, что мне делать.

– Прежде всего, тебе следует молчать, – Гавриил поднялся со скамьи и теперь стоял перед горшочником во весь рост, – никому, никогда, даже под мучительными пытками ты не должен сообщать, что Мария родила ребенка от тебя. В противном случае, тебя ждет страшное наказание, в сравнении с которым самая жуткая смерть покажется наслаждением.

Ангел Господень замолчал, испытывающим взглядом изучая лицо горшочника. Тот опустил глаза, и на лбу его пролегла задумчивая складка. Прошло довольно много времени, прежде чем Пандера вновь обратился к Гавриилу.

– Скажи, – смущенно произнес он, – почему Господь так усердно печется о судьбе обыкновенного ребенка и его матери?

– Ребенок, о котором идет речь, вовсе не обыкновенный! – Ангел вскинул руки вверх, – ему уготована Господом великая миссия. Придет время и он станет машиахом, царем иудейским. Он укажет людям дорогу в Царство Небесное, в царство добра и справедливости.

– Мой сын станет машиахом?! – удивленно воскликнул Пандера.

– Забудь о том, что он твой сын! – прогремел голос Гавриила, – иначе тебе не избежать наказания Господнего.

Горшочник покорно склонил голову.

– И вот еще что, – продолжил Ангел, смягчив голос, – ты должен завтра же покинуть Назарет. Будет лучше, если ты переберешься в Иерусалим. Город большой и тебя мало кто там знает.

– Но что я буду делать в Иерусалиме? Там и без меня полно горшочников!

– Об этом не волнуйся, – Ангел Господень небрежно махнул рукой, – я все устрою.