Текст книги "Рыбка, где твоя улыбка? Исповедь раздолбая – 3"

Императрица избрала меня

Любите ближних! Творите добро! И вообще! Как часто мне приходилось слышать и читать подобные призывы. А я вам так скажу. Темное это дело – добро творить. Сколько раз у меня по жизни бывало – сотворишь чего-нибудь эдакое… типа, доброе. А потом голову ломаешь. Не знаешь, как расхлебаться с последствиями… своего творения добра.

Шел как-то по улице. В моем молодом организме побулькивал в желудке и гулял по жилкам алкоголь разнообразных напитков. Это я к тому упомянул, что настроение у меня было – прекрасное. Хотелось сразу и везде коммунизм построить.

И гляжу – на скамейке сидит дама, похожая на портрет какой-то, не помню, императрицы, а вокруг – народ. Человек пять. И этот народ машет руками и что-то активно обсуждает. Я тормознулся. Присмотрелся.

Дама была явно где-то вдвое старше меня. Но красива – до обалдения. Она была, по ходу, из тех женщин, красота которых до самой старости никуда не пропадает. Типа, Элины Быстрицкой.

Дама сидела с закрытыми глазами, и запрокинув голову. Послушав рядом стоящих, я понял, что даме стало плохо, ей предложили вызвать скорую, она категорически отказалась. И люди стояли, друг у друга выясняли – что теперь делать?

Ну, я, как человек простой, подумал: «А кой хрен ее слушать-то? Может, она уже и туго соображает. Надо скорую». А императрица открыла глаза и повела взглядом. Остановилась на мне. Подняла руку: «Вот если бы этот молодой человек мне помог дойти до дома… Я недалеко здесь живу…» Ну, я прищелкнул каблуками: «Сочту за честь, сударыня!»

Правда, при всей ее красоте, ее глаза у меня вызвали какое-то нехорошее чувство. Они были… как у кошки, которая увидела за окном беспечную птичку. Ну, да хрен с ними, думаю, с глазами. Мне на ней не жениться…

Взяла дама меня под руку, прижалась боком. И пошли мы. По дороге она выяснила, как меня зовут, и представилась сама – Элеонора. Действительно, все оказалось рядом, минут через десять мы зашли в ее квартиру. Квартирка была буржуйская – с коврами, кистями и глазетом.

Не зря говорят – дома и стены помогают. Этой самой Элеоноре как-то резко полегчало. Она начала порхать по комнатам, собирать на стол. Честно сказать, я ни кляпа не понял сначала. Стал продвигаться к выходу. Размечтался! Дама схватила меня за руку и разразилась тирадой: «Если бы вы знали, как радостно у меня на душе! Ведь это такая нынче редкость – встретить человека, способного на бескорыстную помощь! Я вас очень прошу – не покидайте меня. Побудьте хоть немного!»

Я опять ни хрена не понял. Пять рыл вокруг нее стояло, помочь пытались. Что ж она их всех-то домой не потащила? Но – уселся я все ж таки за стол. А когда налимонился ликера убойной крепости, на старые дрожжи меня растащило.

Просыпаюсь утром – лежу под каким-то балдахином, подмышкой у меня Элеонора эта сопит.

А я с похмелья… мне только в НКВД работать. Поправился опять же ликерчиком, и устроил этой старой кошке допрос. Оказалось, она постоянно практикует этот фокус. Пользуясь своим внешним благородным обликом, «делают вид, что оне в обмороках», и из желающих помочь бабушке выбирает себе партнера помоложе. Ее не остановило даже то, что одна из беспечных птичек ее однажды частично обокрала. Стала просто все ценности прятать получше, и продолжила в том же духе.

С одной стороны, ничего для меня страшного не случилось. Напоили, накормили, спать уложили. А с другой… Ощущение, что меня обжулили и использовали – оч-чень неуютное. Поэтому, когда… мнэ-э… эта Элеонора, мать ее ити, прильнула ко мне: «Боря, когда ты придешь?», я бодро ответил: «Уж никак не позже понедельника. Я тут недалеко, на Садовой, где пожар».

Мораль сей басни такова: не понравились тебе сразу глаза у человека – вали от него подальше.

Оскорбил женщину – жди синяк под глазом

Когда-то, в доисторические времена, я жил в Советском Союзе на пятом этаже московской «хрущевки» в однокомнатной квартире. Одним из моих соседей по лестничной клетке был молодой таксист Витя. От остальных моих знакомых таксистов он отличался тем, что был малость на голову больной. Так вроде бы и на вид нормальный, и вел себя обычно… небуйно. Но – Витя почему-то был уверен, что его жена Оля – женщина редчайшей красоты. И что каждый московский мужик ночами не спит, а все думает – как бы Витино честное имя опозорить посредством склонения его жены ко грехопадению.

Ну… Один любит арбуз, другой – свиной хрящик. Это я к тому, что супруга Витина Оля была довольно-таки страшненькая мымра. На мой взгляд, конечно. Зато самооценка у нее была – ого-го! По ходу, не без мужниной помощи.

Когда я вселился и познакомился с соседями, Витя с Олей пригласили меня в гости. Муж, видимо, решил, что я уже старый, и опасности для семейного очага не представляю. А вот жена… Ну, ее можно понять. Сидела она целыми днями дома, смотрела телевизор и ждала возвращения мужа. От такой жизни… мнэ-э… действительно скучно станет.

Короче, посидели мы, водки попили, пельменей магазинных поели. Я еще, помню, подумал: «Это что ж такая за жена, если она по жизни ни хрена не делает, а мужа полуфабрикатами кормит?» Ладно бы, романы с утра до вечера писала, или пятерых детей воспитывала. Ну, подумал и плюнул – мне-то кой хрен до нее?

Прошло после гостей несколько дней. Звонок в дверь. Открываю – Оля стоит. Нахально лыбится: «Боря, ты у меня был в гостях, а к себе не зовешь. Я ведь могу так и обидеться!» Я с перманентного бодуна соображал туго, поэтому ничего лучше не придумал, как спросить: «А… на хрена ты мне нужна-то?»

Кто знает, как сказать – Змей-Горыныч женского рода? Вот Оля моментом превратилась в такое… чудо-юдо. Из глаз искры посыпались, из ушей дым повалил. Потом она так резко повернулась, что сделала полный оборот. Опять меня увидела и окончательно рассвирепела. Своей квартирной дверью Оля грохнула так, что у меня бедолага-холодильник минуты две скулил каким-то странным голосом.

В общем, ни хрена я не понял, да и понимать-то не хотел – своих заморочек хватало. Ну, нашлись люди добрые. Объяснили.

В дверь мою не позвонили, а… подолбили. Весьма внушительно, похоже – ногами. И ясно был слышен возбужденный мужской галдеж. Ну, я в те годы был уже философ, типа, сначала надо узнать, что почем, а уж потом нервную систему напрягать. Открыл. Стоит таксист Витя, а с ним – еще четверо таксистов (это я по фуражкам определил). Витя выдвинул, насколько смог, свою нижнюю челюсть и сказал с плохой дикцией: «Я тебя, сука, сейчас убивать буду! Козел старый!»

Вот что интересно. Сам я не из блатных. Так, типа, фраер приблатненный. И к обзывательствам в свой адрес относился, как правило, спокойно. Но на буровых наших всегда работал такой специфический контингент, что от них я твердо усвоил – за козла надо отвечать. Поэтому я, не особо раздумывая, двинул Вите коленом с разворота прямо в живот. А, когда он согнулся, я подпрыгнул, и другим коленом въехал ему под челюсть. Он вышел из игры.

Витины коллеги сначала явно засомневались – туда ли они попали. Но все ж таки корпоративный дух сделал свое дело, и они начали меня мутузить. Недельку где-то я сидел дома, потому как уж очень смачный бланш поимел под левым глазом. Но это был мой единственный трофей. Открылась еще одна дверь. На шум вышел Леха – бывший мент, ныне человек без определенных занятий и один из моих собутыльников. Леха был человек простой, и особо в тонкостях разбираться не любил. Ему было достаточно, что – «наших бьют!».

Ну, вдвоем-то мы быстро проводили таксопарк на пинках до первого этажа.

Опять поднялись к себе, затащили Витю ко мне. Пока он очухивался, я поил Леху какой-то бормотой, а сам разглядывал свою быстро опухающую рожу.

В общем, допрос Вити с пристрастием показал – хоть и дикция у него совсем испортилась. Поступило Вите заявление от якобы потерпевшей гражданки Оли – она же жена. Ее сосед Боря, воспользовавшись отсутствием мужа, позвонил ей в дверь. А, когда она открыла, то этот самый Боря нагло вломился в квартиру и стал хватать ее руками за все места. И прекратил он свои хамские домогательства только после того, как потерпевшая дважды ударила его по голове чугунной сковородкой.

Воистину, хошь – плачь, хощь – смейся. Очную ставку устаивать я счел бессмысленным занятием. Сказал этому чекалдыкнутому идиоту, что он чудак на букву «м». И что на его жену даже верблюд за стог сена в голодный год – и то не польстится. А Леха размяк от бормотухи и окончательно Витю добил: «Если ты женился на б… ине, то и дудохай ее. Уж я-то знаю, до чего она слаба на передок».

Витя удалился, держась руками за стены. А я где-то через месяц уехал на Мангышлак…

«АН-2» – это вам не хухры-мухры

Самолет «АН-2» я впервые близко вживую увидел на Мангышлаке. Мы там по степям-пустыням бурили скважины для геологов. А к ним время от времени по разным надобностям прилетали такие самолеты. (Один раз появилась вертушка «МИ-8». Прокатился я на ней ради интереса вместе с гравитологами. Им надо было за короткое время в разных точках померить – как где шарик земной к себе всякую гадость, ползающую по нему, притягивает. Я сдуру вызвался помогать приборы таскать. Все проклял! Этот вертолетик – не знаю, какой модификации был. Внутри совсем пустой, сидушки только для летунов. А мы разместились на полу. Свят-свят, грохот оглушительный, трясет тебя, как… эту самую в этой самой. То курдюком треснешься, то от стенки до стенки летаешь. В общем, очень хреновым мне этот аппарат тогда показался…)

Нас, буровиков, самолеты интересовали в экономическом аспекте. Летуны тогда зачем-то скупали сайгачьи рога. Ну, как скупали – на водку меняли. А для нас обычно это было единственной возможностью разговеться в пустыне.

Первое мое знакомство с летучими предпринимателями кончилось конфузом. Я подошел к самолету с сигаретой в зубах. Летун завопил на меня матом и замахнулся планшетом. Ну, у нас народ на буровых работал, как правило, борзый. И я в том числе. Так же матом ответил крикуну. И добавил: «Не съем я твой птеродактиль!» А летун стал объяснять, что самолетов, в отличие от буровиков, мало, и стоят они гораздо дороже, чем мы. Ну, тут уж я вообще весь на говно изошел, опять обругал его всячески и удалился в шатровую палатку, где мы ночевали. И укрепился в мнении, что летчики… мнэ-э… нехорошие люди.

Правда, потом это мнение поменялось, можно сказать, кардинально.

Как-то прилетел совсем другой экипаж. Ребята сели к нам за стол чаю попить. И один из них пристально стал на меня смотреть. Потом подошел и спросил: «Земеля, ты в Сасово бывал?» Я память напряг и вспомнил – бывал.

Ездил я туда, чтобы познакомиться с гипотетическим тестем. Невеста очередная меня туда повезла. Папа ее был преподавателем тамошнего учебного заведения гражданской авиации. Из знакомства ничего хорошего не вышло. Папа хотел, чтобы дочка вышла замуж за еврея. А я оказался не поймешь, кто. Во-первых, для меня было сюрпризом, что у невесты моей папа… не грек. А, во-вторых, я слишком увлекся за столом смешными анекдотами про евреев. Которые от них же, приятелей своих с журфака, и узнал. Несостоявшийся тесть после очередного анекдота правой рукой положил ложку мимо стола, а левой стал изображать какие-то непонятные фигуры: «Выйдите отсюда! И больше не заходите!» Во, думаю, номер… А дочка его хохотала и хлопала в ладошки.

Долго я ходил по окрестностям, и спрашивал у всех подряд – где тут вокзал.

Оказалось, что я и у этого летчика Сергея – тоже дорогу спрашивал. Он там в то время учился. Когда я рассказал Сергею, зачем ездил в Сасово, он долго ржал. Потом объяснил причину веселья. После моего визита этого преподавателя-тестя все обходили стороной. Он лаялся, как цепной пес, и докапывался до всякой мелочи. Никому не давал спокойной жизни. А дочка его, кстати, после ублажения чуть не половины личного состава училища, потом вышла замуж за курсанта-якута и улетела с ним туда, в Якутию.

А как мне Серега однажды дал порулить своим самолетом – я промолчу. Чтоб тень не ронять… на гражданскую авиацию…

Обознатушки-перепрятушки

Какой вообще идиот выдумал, что утро вечера мудренее? Вот разве можно сравнить… как их тама… а, мыслительные способности и коммуникабельность меня вечернего и меня утрешнего? Хрен там.

Вечером я был очаровательной душой компании. Кормил дам бутербродами с икрой и ломтиками кактуса. Вышибал поголовную слезу надрывным исполнением кучинской «Хрустальной вазы». А потом доводил всех опять же до поголовного хохота, разыскивая на присутствующих за столом сбежавшую от меня племенную мандавошку. Короче, все были в восторге. Это все, что я мог пока вспомнить.

А утром… утром я стонал в углу. Не, не болотной выпью. А как хомяк, на которого нечаянно наступили. Да и не в углу я был. А между стеной и диваном. Диван, кстати, был мне совершенно незнаком.

Поскреб я по сусекам своего изможденного организма, нашел пару-тройку калорий и выполз из-за дивана. Огляделся, насколько шея поворачивалась. Нда-а… И комната была мне незнакома.

Открылась дверь и вошло видение. Гений голой красоты. В одних только черных кружевных трусиках. Я обреченно закрыл глаза – опять белая горячка. Но через несколько секунд в уши мне засверлился пронзительный визг. Потом раздался вопль: «Сережа!!! Тут какой-то мужик!!!»

Потом был разнообразный топот, какое-то негромкое бормотание. И меня ткнули в живот чем-то твердым и холодным. Я разожмурился. Надо мной стоял мужик в трусах, весьма приличных габаритов. В руках у него была курковая двустволка калибра эдак двенадцатого. И морда была весьма сердитая. Мужик мотнул башкой: «Слышь! Ты че тут делаешь?» Я просипел: «А ты не видишь, мля? Лежу… мля…» Да, в уме мужику не откажешь. Он спросил: «А какого… ты тут лежишь?»

Больному человеку задавать такие идиотские вопросы! Естественно, я ответил: «Да пошел ты! Я бы и сам хотел узнать… какого я тут лежу».

Мне вообще редко по жизни попадались красавицы, имеющие нормальную соображалку. А тут повезло. Подружка мужика – уже в спортивном костюмчике – взялась очаровательной ручкой за стволы и отвела их от моего живота: «Слушайте, дяденька! Это не вы у нас вчера с балкона кактус украли, а?» Я покряхтел: «Лапушка, спроси чего-нибудь попроще…»

Короче, расстрел мой отменили, привели на кухню, дали пива. А потом Ира-мозговой центр сходила к соседям, и появился мой кент Мишка. Он сразу обозвал меня всячески: «Тебя, рожа, полночи искали! Думали, что ты с балкона упал. И ментам, и в больницы звонили».

В общем, потихоньку разобрались. Оказывается, на исходе гулянки какой-то идиот впал в детство. (Судя по всему, это я и был.) И предложил он честной компании играть в прятки. Типа, кого не найдут – тому бутылка коньяка. А у меня хватило ума перелезть в процессе игры на соседний балкон – где я уже успел спереть кактус – и спрятаться там. Видимо, сначала задремал, потом замерз, и перепрятался в комнату. Чужую.

Пиво, которым меня угостили жертвы моего вторжения, пошло на пользу. Мысли перестали путаться. Я сходил с Мишкой к нему домой, выпросил у Лариски – подруги его – какой-то фиктус в горшке. Забрал свой призовой коньяк – меня ведь не нашли! – и вернулся к Сергею с Ириной – возмещать материальные и моральные убытки.

И – все пошло, поехало по-новой…

Бицепсы, трицепсы… Мускулюс глютеус

В моей советской юности я даже не знал такого слова – «бодибилдинг». А слово «культурист» – было ругательным. Конечно, нормальные молодые люди все хотели красоваться на пляжах внушительной рельефной мускулатурой. Но теоретические знания по этому вопросу можно было почерпнуть только из тощенькой брошюрки под лояльным названием «Атлетическая гимнастика».

Старший брат мой купил себе 4-хкилограммовые гантели и пудовую гирю. Помню, как он ими себя истязал. Рельефа он добился, а вот объема – хренушки. Меня это никак не устраивало – я хотел быть хотя бы, как Стив Ривс из фильма «Подвиги Геракла».

Но у меня тоже ничего не получилось. Я занялся боксом в секции при районном Дворце пионеров. Тренером у нас был Вячеслав Александрович Грачев, светлая ему память. Как я теперь понимаю, он был истинным детским тренером. Славик – так мы его называли между собой – брал в секцию всех желающи, не взирая на внешние данные. Бывало, на тренировку приходило по двести человек! И Славик справлялся. Он не успел воспитать из нас олимпийских звезд (умер от рака), но многих ребят уберег и от водки, и от тюрьмы.

Так вот. Когда Вячеслав Александрович сказал, что сила удара зависит не только от величины мышц, но и от скорости – я увлекся беготней по природе и избиением всяких мух и стрекоз. Бывало, я даже по ним попадал кулаками и очень этим гордился. А когда узнал, что скорость реакции мышцы обратно пропорциональна ее массе – я и думать забыл про всякие культуризмы.

Но в армии я опять вспомнил про детские мечты, и постоянно качался на железках в спортзале. Ну, как постоянно… Если честно сказать – я ленивый. Помечтать про свою обалденную мускулатуру – это всегда пожалуйста. А вот работать над этим – что-нибудь да мешало.

Когда я околачивался и артиста изображал в Доме культуры Советской армии, ко мне приходил один сержант, который ухитрился действительно очень прилично накачаться. Он все просил меня его голого фотографировать… в культуристических позах.

И вот однажды этот сержант глянул на меня и завистливо вздохнул: «Эх, Боря… Мне бы такой рост, как у тебя. Вот была бы фигура!» Потом помолчал и сказал: «А чего ты сам не качаешься? Хочешь – быстро станешь таким, как я?» Ну, мой врожденный скептицизм в армии вообще разросся до безобразия. Я спросил: «Как это – быстро? Два раза гирю поднял – и Геракл?» Сержант сказал: «Ну, почти. Я принесу тебе таблетки, которые очень быстро наращивают мышечную массу». Я удивился: «Если твои пилюли такие крутые, то почему их все не едят, и не ходят кругом одни Ильи Муромцы? Небось, отрава какая-нибудь, с кучей побочных эффектов». Культурист протестующе замахал руками: «Во-первых, их еще достать надо, и знать – какие нужны. А насчет побочных эффектов – да ничего подобного! Это лекарство детям прописывают от дистрофии! Единственное, что…» Тут он замялся: «Ну, у взрослых… пока принимаешь эти таблетки, хрен не стоит. Вся энергия оттуда в мышцы уходит». Тут я на нервной почве аж заржал: «Ну, спасибо! Ну, утешил, дай Бог здоровья!»

Культурист пытался меня убедить, что все восстанавливается после окончания приема лекарств, и что у него в этом смысле все в порядке. Но я уже толком его не слушал: «Да иди ты к едрене фене! А если не восстановится? На хрена мне тогда твоя мускулатура, а? И вообще, я давно заметил, что у тебя голова как-то странно подергивается».

В общем… ну ее, эту химию!

Дружеские объятия болота

Не знаю, как у кого, а у меня в кутерьме молодости не возникал вопрос – что такое настоящий друг. Меня оно как-то и не интересовало. В те времена я был, как теперь вспоминаю, хрен поймешь, на что похожим. Свои дела у меня стояли на первом месте, самооценка была явно завышенная. И меня совершенно не удивляло, что никто из тогдашних моих друзей не отказывал мне в своей помощи. По любым вопросам. Принимал это, как должное.

А вот сам я, помнится, бывало, что и отказывал чьим-то просьбам – сильно занят был. Либо на свидание торопился, либо куда-то на шашлыки позвали, либо… ну, в общем, понятно.

Поэтому ничего удивительного в том, что у меня нет друзей с молодости. Mea culpa, как чукчи в свое время говаривали. А один сокурсник еще тогда мне сказал: «Боря, я бы не смог с тобой дружить. Ты хороший парень. Но есть в тебе какая-то непонятная для меня червоточина…»

Тогда и мне было непонятно, чем он недоволен. Это теперь, когда я наездился мордой по асфальту по всему почти бывшему Союзу – до меня с Божьей помощью дошло. Чем больше ты думаешь о других и что-то делаешь для них просто так, не рассчитывая на какую-то отдачу – тем легче и веселее живется тебе самому. Ну, и наоборот.

Если начать вспоминать все истории по этой теме, потверждающие мои слова – я замучаюсь по клавишам шлепать. По мне, одной сейчас хватит.

Дело было в Омской области, где я работал на Иртыше рулевым-мотористом в конторе, которая занималась обеспечением безопасного судоходства.

Около нашего райцентра в Иртыш впадала речка Ишим. И как-то руководство послало нас двоих на маленьком катере пройти вверх по этому Ишиму, и убедиться, что он и в этом году судоходству не подлежит. Ну, и поехали мы.

Ехали, ехали – остановились на ночевку. Справа – Ишим, слева – болото. Мой начальник Митяй сунул мне ружье и сказал: «Иди, москвич. Я пока тут все приготовлю, а тебе, может, повезет – стрельнешь свежатинку на шулюм».

Как ни странно, но свежатинку я действительно… стрельнул. Какая-то явно сумасшедшая утка внезапно ка-ак взлетит! Я с перепугу пальнул в небо, и одна дробинка попала несчастной птичке в голову. Да еще и упала она – не в болото, и не в реку. А мне под ноги.

Вернулся я к костру весь из себя такой крутой и гордый. А Митяя не обнаружил. Покричал – а в ответ тишина. Я притих. И сквозь настырный звон комаров и прочей нечисти услышал странные звуки.

Пошел я на эти звуки. И увидел метрах в пяти от более-менее твердой земли Митяя – по пояс где-то в трясине. Уже потом я узнал, что старшой мой решил ягод набрать. Пошел по кочкам. И на пятой этой самой кочке ухнул вглубь. И, что интересно – те кочки, по которым он шел – они тоже утопли. Ну, я вам скажу – болото. Митяй скажет слово – и глубже уходит. Еще слово – еще глубже. А как чихнул – так по плечи провалился. И уже вполголоса, тихонько понес такую ахинею, что меня смех разобрал, нервный немножко. Он сказал: «Слышь, москвич… Короче, иди заводи лайбу, и дуй домой. Сюда не лезь, хватит и меня одного…»

Ну, тут он хрен угадал. Попробовал я шагнуть… еле ногу высвободил. Что делать прикажете?

В общем, моя неопытность сыграла положительную роль. Как потом старые речники говорили – до такого додуматься только москвич мог.

Я завел наш катер, сделал по Ишиму полукруг и с разгону влетел на берег. Хоть и тихоходное было у нас суденышко, а инерции хватило, чтобы въехать в болото. Удачно въехал – по Митяю не попал.

Паскудное это дело все ж таки – трясина. Долго мы с Митяем выцарапывали его.

И пришлось нам потом дойти пешком до лесистого участка, смандулить из бурелома плотик и сплавиться до дому. Потому, как катер вытащить нам было никак не под силу. (Его потом буксиром выдернули.)

А вот как Митяй лет через двадцать меня из другой трясины вытащил – это я потом расскажу. Спать пора уже…