Текст книги "Далила-web"

Борис Георгиев
Далила-web

I was wondering where the ducks went when the lagoon got all icy and frozen over.

J. D. Salinger. The Catcher in the Rye[1]1
  Мне стало интересно, куда деваются утки, когда пруд промерзает до дна. Д. Д. С э л и н д ж е р. Над пропастью во ржи. (англ.)


[Закрыть]

Предисловие автора

Чаще всего писатель берется за предисловие к роману, когда основной текст закончен, выправлен и, с точки зрения автора, совершенно готов к изданию. В этот прекрасный момент дух противоречия вмешивается, чтобы нашептать незадачливому творцу: «Тебя неправильно поймут. Слышишь? Возможно, не поймут вовсе». И автор, преодолевая желание послать рукопись ко всем чертям, садится кропать предисловие, как будто можно в двух словах высказать то, что не получилось вместить в четыре сотни страниц.

Прежде всего, хочу сообщить: все, что вы прочтете, всего лишь пересказ. Андрей Нетребко хороший рассказчик, слушал я внимательно, поэтому и смог месяца за три записать то, о чем он поведал мне при первой встрече. Случилось так, что мы ехали вместе в вагоне дальнего следования, а поездка, как вы сами, должно быть, замечали, располагает к откровенной беседе. Знающие люди могут возразить, что дорожные разговоры правильнее было бы назвать безответственным трепом, и они будут отчасти правы. Чтобы не попасть впросак, я тщательно проверил информацию, сличил ее с данными, полученными из независимого источника, и только после этого взялся за роман.

Когда была написана последняя строка, я перечел текст и усомнился. «Слишком много, – подумал я, – слов и словосочетаний, которые могут показаться читателю непривычными, а то и непонятными». Значение некоторых из них мне самому представлялось туманным. Тогда я решил провести небольшое лингвистическое исследование, составить толковый словарь и поместить его в конце книги, чтобы не загромождать текст многочисленными сносками. Если какое-то слово удивит или рассмешит вас, пожалуйста, не торопитесь обвинять в этом автора, редактора и корректора, а загляните в словарь.

Должен предупредить также, что кое-где в тексте встречаются странные вставки, напоминающие выдержки из протокола работы сложной и, на мой взгляд, довольно бестолково написанной программы. Я не отвечаю за их содержание. Они попали в текст без моего участия и против моей воли. Как такое могло произойти, станет понятно вам, когда прочтете роман до конца. Во всяком случае, я на это надеюсь. Может быть, вы даже разберетесь в содержании загадочных вставок, тогда я буду вам признателен за пояснения. Я не знаток современного программирования. Часть известных мне языков, если можно так выразиться, родились мертвыми, а остальные почили в бозе, пережив рассвет и закат.

Вот и все, о чем я хотел предупредить вас, а теперь передаю слово настоящему рассказчику – Андрею Нетребко.

С уважением, Борис Георгиев

Глава первая

Тем утром я вел себя как последний дурак, честное слово. Прыгнул через турникет, побежал, будто нельзя было подождать три минуты, пока они сдуют со своей захаканной платформы последние пылинки. Со мной такое случается, даже если не спешу никуда, стоит только увидеть надпись вроде: «Идет уборка, извините за временные неудобства». Можно подумать, им и вправду жаль моего потраченного времени. Ага, сейчас. Сдохни я возле ограды, никому до этого дела не будет, пока не пойдет вонь от трупа. Вот если бы мне втемяшилось расколотить табло пальпатора или еще как-нибудь поразвлечься в том же духе, тогда забегали бы. И то вряд ли. Во-первых, мне и притронуться к этой замусоленной чистокожими сальной щупалке с души воротит, а уж сандалить в нее кулаком или там локтем – спасибо, ребята, я от такого и облеваться могу, а во-вторых, никто, понятное дело, ловить меня не станет. Зафиксят на видео, пробьют в базе радужку и спишут денег со счета сколько надо. И никакого удовольствия, даже в морду дать некому. Это мне на руку. Я хочу сказать, хорошо, что нет до меня никому дела, пока есть на счету бабки. Ну, прыгнул через ограду – с кем не бывает, – штрафанули бы, и все дела. Только в то утро обошлось без штрафа, я потом специально проверил. Почему-то не видели меня камеры, хоть и натыкано их на перроне – пропасть, как иголок на заднице у дикобразера из «Пещеры-3». К слову сказать, кулевые они, хоть и старье; до сих пор от них торчу, как тогда. Я о дикобразерах, не о камерах, конечно. Камеры – дотошная мразь. Однако в то утро они меня не видели, и теперь понятно почему, но тогда я не смекнул, в чем дело. Не до того было, в общем-то. Плевать я тогда хотел на камеры, потому что просто удирал, спасался. И зря, между прочим. Я о том, что, если бежишь от Системы, нечего совать рожу в камеры наблюдения, лучше как-нибудь тишком да молчком, но я в то время ничего не понимал в этих делах, поэтому и вел себя как последний дурак, в чем я уже признался. Чего стесняться, если так оно и было.

Я вывалил на платформу, как двуногий ящер из «Рэксомании», и поскакал по ветру, а ветерок-то был ого какой, волосы рвал из башки с корнем, честно. Быть мне чистокожим, если вру. Оно и понятно – платформу как раз убирали, сдували с нее дрянь, которую прошлым вечером набросали всякие отщепенцы. Бумажки, пакеты, кожуру от чип-карт, какие-то ампулки-шмампулки и прочую дребедень. «Не сдуло бы меня совсем отсюда», – подумал я, машинально считая двери посадочных порталов. Досчитав до пяти, попробовал остановиться, но получилось не сразу, пришлось повернуться против ветра, расставить ноги, пригнуться и прикрыть лицо ладонью. И все равно по щекам и шее секло пылью, вдобавок еще чем-то садануло в грудь, я так и не понял, чем. Ладно, пришлось стоять, раскорячившись. Когда-то же, думаю, они с уборкой покончат? Дуло еще с полминуты, пока я не понял, что все, можно дышать нормально, отплевал то, что на зубах скрипело, выпрямился и разжмурился. Не люблю просто, когда в зенки летит пыль, да и кому это понравится? Я, по крайней мере, таких не знаю. Поэтому и стоял с закрытыми глазами, хоть оглядеть платформу стоило, по приколу. Нечасто мне приходилось бывать на станции монорельса, больше скажу, один раз всего я им ездил, когда отец пробил два колеса.

Мы тогда возвращались с озера, где вместе с семейкой дяди Жени Лямкина, отцова двоюродного братца, жарили шашлыки. И без того мне было паршиво – холодно, живот болит от этих самых шашлыков, и настроение такое гадское, какое только может быть после встречи с Лямкиными дочерьми, а тут еще отец в дерьмо какое-то с гвоздями врюхался сначала правым передним, а потом и правым задним. Сами понимаете, на ободьях далеко не уедешь. Пробей он одно колесо, поставили бы запаску и все дела, и ничего бы не случилось. А так пришлось отцу загорать на дороге, ждать эвакуатор, а меня он отправил к монорельсу, благо станция оказалась неподалеку, да и живем мы в двух шагах от Кольца-5. Можно было с ним остаться, но у меня живот болел и, по правде сказать, до вокзального туалета я добрался с трудом. Ладно, дело прошлое. Но, если бы не обожрался я Лямкиными шашлыками и если бы отец, вместо того чтобы орать за рулем дурацкие песни, смотрел за дорогой, жизнь моя сложилась бы иначе. Потому как, вылезши из вокзального толчка, я решил заглянуть в станционный е-бар – хлебнуть бум-колы. Люблю я ее, как ни странно. И вообще, нужно было залить вонючие шашлыки каким-нибудь человеческим пойлом. В баре я встретил Салли Энн.

Никогда мне не забыть той секунды, когда впервые увидал ее у стойки. Я вперся в е-бар, озираясь, как нуб, которого пустили на второй уровень, а она в это время взбиралась на табурет, причем толпа ублюдков – что днем, что ночью их полно в любом е-баре, какой ни возьми, – вся эта свора таращилась на нее так, что кое-кто без малого уже шею свернул. Скажу я вам, было на что посмотреть. Афрокожа тогда только входила в моду, да и не всем она идет, честно говоря, мне так уж точно лучше ходить нечерненым, но Салли... Если вам приходилось видеть афростатуэтки из углепластика, вы поймете меня. Добавлю, что ничего, кроме комбика из нанокожи, на Салли не было. Она казалась нагой, только застежка охватывала талию сверкающей змейкой. Блики барного полусвета лениво ползали по бедрам и груди. Завитки ее коротких, очень светлых волос напоминали лепестки цветка, я только забыл, как он называется. Растрепанный белый цветок на гибком черном стебле. Пробитые колеса, шашлыки и девчонки Лямкины вмиг вылетели у меня из головы. Как я очутился у стойки и что сказал е-бару, не помню. Но я думаю, мозг мне еще не совсем вынесло, потому как на стойке передо мной появился стакан с бум-колой. Пить я не стал – все разглядывал завитки ее осветленных волос. Они казались жесткими, как проволока, и я представил себе, какими они должны быть на ощупь. От таких мыслей в животе у меня похолодело и заныли зубы. Я вспомнил, как Дэн настучал однажды в чате одной дуре, что у нее, мол, аблевастровые волосы. Той понравилось. «Сказать этой, – думал я, – что у нее волосы аблевастровые, или не стоит?» Я решил, что, пожалуй, не стоит. Терпеть не могу умников и красивые слова, особенно если не совсем понимаю, что эти слова означают. Пока я раздумывал, мой стакан загадочным образом опустел. «Волосы волосами, но надо бы поздороваться», – решил я и, думаю, сделал это, потому что она ответила: «Хай, мальчик», – и глянула мне прямо в глаза.

Вот тут-то и состоялся полный вынос мозга. Глаза у нее были серые, прозрачные-прозрачные. Два лесных озерца. Но я это припомнил позже, а тогда мне будто из рейлгана в башку жахнули. Очнулся – нет ее рядом. Пустой табурет, пустой бокал с воткнутой наклонно соломиной, на которой зонтик, а на дне бокала – вишня. «Вишню тебе с зонтиком», – бухнуло в голове. Я оглянулся, но незнакомки уже след простыл. В тот раз не получилось даже узнать, как ее зовут, и все же я твердо обещал себе найти ее, потому что не мог с тех пор забыть черную точеную фигурку, жесткие завитки волос и пару холодных лесных озер.

Стоя с закрытыми глазами на ветру, я вспоминал о Салли, а когда открыл глаза, увидел хмурое утреннее августовское небо над чередой похожих на воротца для крокета опор монорельса. Пустой перрон. Я поежился как от холода. Тоска. Чтобы поднять настроение, подумал: «Салли, я скоро буду». Потому что не просто бежал от Системы, а ехал к моей Салли Энн. Но действительно ли она...

08212031:654:01:13 watchdog: объект <Андрей Нетребко> обнаружен;

08212031:654:01:13 watchdog: вызов supervisor выполнен;

08212031:654:02:18 supervisor: установка режима invisible выполнена;

08212031:654:02:18 supervisor: вызван constructor, Image=SN;

08212031:654:02:19 supervisor: видеопоток перехвачен;

08212031:654:02:19 supervisor: аудиопоток перехвачен;

08212031:654:02:19 supervisor: координаты перехвачены;

08212031:654:02:20 supervisor: запуск scort, descriptor=supervisor:EFFF;

08212031:654:02:24 supervisor.scort: запущен режим сопровождения;

08212031:654:02:25 supervisor.scort: residentmode=1;

08212031:654:02:28 constructor: генерация образа SN выполнена;

08212031:654:02:28 constructor:descriptor=supervisor:AFFF;

08212031:654:03:01 supervisor.scort: выявлены отклонения. Необходима коррекция;

08212031:654:03:02 supervisor.scort: данные переданы supervisor.SN;

08212031:654:03:03 supervisor.SN: получен запрос на коррекцию поведения;

08212031:654:08:34 supervisor.SN: оценка типа отклонений выполнена;

08212031:654:09:23 supervisor.SN: выбор типа коррекции выполнен;

08212031:654:09:23 supervisor.SN: сtype=message.34E01FAD481EFCC;

08212031:654:09:24 supervisor.SN: запущена процедура коррекции.

Нарукавник пискнул и зажег экран. Чипать мой мозг, думаю, надо же было вырубить эту сволочь! Сбежал от Системы, называется. Со мной всегда так – все продумаю, неделю готовлюсь, потом в последний момент затуплю, как тот ламер из анекдота о туалетном монстре. Ну, вы, само собой, знаете его, пересказывать не буду. Бородища у этого анека была в метр длиной лет за сто до рождения Билла Гейтса, а то и раньше. Так стормозить не всякому дано. Мужика с включенным нарукавником не то что Система, любой скулер младших классов разыщет. Это как два байта переслать! Словом, обложил я себя, как полагается, и собрался выключить. Но стало любопытно, кому в семь утра не спится, да и вагон все равно еще не пришел. Я вытащил наверх слой с месагами и чуть не охренел, когда понял, от кого мэйл. Едва не заорал на весь перрон от радости. Салли! Как чуяла, что мне муторно одному на этой трепаной платформе. «Хэй, Дрю! Ты не забыл? Жду тебя в кофейне Гипермаркета-17, в Нижнем Городе. Не опаздывай, слышишь? Вечно тебя приходится ждать. В вирте – ладно, но в реале я обижусь. Да, dear, в реале я сегодня буду в том самом черном comby, от которого тебя плющит. Узнаешь? Вот, зацени скан...» Из нарукавника выскочил фантом Салли в три дюйма ростом. Она еще спрашивала, узнаю ли я! И это после трех месяцев вирта. Нет, конечно, одно дело домашний фантомайзер, и совсем другое – нарукавная фигня с матерчатым экраном, но все равно не могла она всерьез спрашивать, узнаю ли я мою бэйби. Если каждый вечер... С этого, кстати, начались терки с предками. Маман зафиксила меня однажды в гостиной с фантомом Салли, и спокойная семейная жизнь кончилась. Пришлось купить еще один фантомайзер и запираться у себя в комнате, а это может вывести из себя кого угодно. Если добавить утренние кухонные квесты: чем я занимаюсь вечерами, почему у меня голоса до трех ночи, с кем я и как далеко зашли наши отношения, – станет понятно, из-за чего я вечно грызся с предками.

Нет, матери можно было бы рассказать кое-что, но я же знаю, все это она тут же вывалит в блог и три тысячи боевых мымр станут перемывать нам внутренности, а это не всякому понравится. Мне, по крайней мере, точно было бы гнусно. И не думайте, что я приврал, чтобы набить себе цену, мымр набежало бы даже больше трех тысяч. Ник моей маман – Ржавая Крыса, чтоб вы знали. Понимаете теперь? Я не осуждаю ее. Если у человека только и занятий – крутиться на кухне да трещать в своем бложике, не удивительно, что родной сын ей вроде клоуна или домашнего животного. Смотрите, Анджей уже держит головку. Анджей плохо поправляется, печаль, блин. Анджей срыгнул после еды, что делать?! Тетки, Анджей покакал колбаской, я счастлива! Анджей, Анджей, Анджей... Терпеть не могу. И дальше – только хуже. Народ, у Анджея уже стоит! Сегодня застала Анджея с какой-то кобылой. Вот фотки. Тетки, Анджей заперся, и там у него кто-то стонет женским голосом, что делать? И три тысячи дур строчат ей, что делать, а она потом пробует это делать. Мрак. Это все равно, что дрочить на арене цирка. Блоги вообще олдовая блажь. Никогда в жизни не стал бы вести дневник, даже если бы хорошо платили.

С отцом еще хуже, он у меня естет. Узнал бы он, что сын пробавляется виртом, убил бы вообще. Я не шучу. У маменьки хватило ума не растрепать, что застукала меня с Салли, а в блог папик перестал к ней заглядывать много лет назад. Баловство, говорит, все это. Блоги то есть. И я точно так же думаю, но это не значит, что нам с папиком легко понять друг друга. У него заскок на естетстве, и это при том, что работает на синтокомбинате. Каким-то начальником по рекламе. Точнее не скажу, никогда не мог запомнить, как он там называется, да и не в этом суть. Меня бесит, когда кто-то жарит каждую субботу шашлыки из настоящего мяса, жрет только настоящие овощи, ездит на дорогущей раритетной бензиновой развалюхе и при этом вкалывает на синтокомбинате, да еще и начальником по рекламе. То есть на работе он парит городским чипованным олухам, что фуда – это о! А сына тиранит, чтоб не смел пить бум-колу, потому как она – унылое говно. По мне, так все в жизни унылое говно, если вдуматься. Особенно шашлыки круглый год каждую субботу и дурацкие песни, от которых у беременной кошки может случиться выкидыш.

И только я представил себе папика, орущего под гитару песню, как...

– Тень, день, день! – забренчало из динамика над головой, будто кто-то в самом деле перебрал струны гитары. Я спохватился, согнал с локтя фантом Салли и вырубил нарукавник, чтобы замести следы. Вряд ли меня кто-то пасет в семь утра, но логи можно и после разобрать, натравить трассер, то-се. В нашем поганом мире предосторожности не бывают излишними, я считаю. Никого не касается, в каком вагоне...

– Вагон Р-112 радиального сообщения подан к платформе станции Кольцо-5. Уважаемые пассажиры, вход через синие ворота терминала. Просьба не задерживать посадку, – празднично прогундел динамик, и оттуда понеслась ахинея о новинках чип-видео.

– Иди ты в задницу, – буркнул я в ответ и приготовился не задерживать посадку. Вообще-то, я не люблю грубить даже автоматам. Послать кого-то или там обозвать – не в моих правилах, но иногда невозможно удержаться. Диктора я обругал, потому что услышал идиотскую рекламу чип-видео и тут же вспомнил – монорельсом ездят одни чистокожие синтеты, да еще вдобавок чипованные. Значит, битых полтора часа придется проторчать с ними в одном вагоне, разглядывая отростки на голых черепах. Хорошенькое начало дня. Ну, ничего не поделаешь, назвался пальцем, полезай в кулер. Как только разъехались синие двери, я шмыгнул внутрь, стараясь глядеть под ноги, чтобы не стошнило сразу, если вагон полон. Ну, понятно, пустым он в семь утра не был. Как раз между Кольцом-3 и Кольцом-4 тот синтокомбинат, где вкалывает мой отец. Он-то, папик мой, мотается туда на своем музейном корыте, кучу денег тратит на бензин, между прочим. Те, кто попроще, добираются из своей деревни Малые Гребеня – или откуда они там? – монорельсом. Мне кто-то рассказывал, мол, некоторые даже из Города моником ездят, но я не поверил. За каким, извините, герцем горожанин будет ишачить на синтокомбинате? Салли говорила, нет ничего лучше работы в Верхнем Городе, а уж она знает точно. Да, так о чем я? Не мог в семь утра быть пустым вагон, идущий в Город, у нас на Кольце-5. Он и не был. Я тащился по проходу и разглядывал чужие ноги в айдиотской обуви, прекрасно зная, что увижу, если гляну выше. И, как назло, ни одного свободного места. Торчать в проходе я не хотел; монорельс прилично раскачивает на ходу, особенно когда вагон меняет подвес на развилках. Все это мне хорошо запомнилось по первой поездке, вот я и брел по вагону, ища, где бы упасть. И только в самом конце салона, где кресла друг против друга, углядел свободные сидушки. Еще бы они были заняты. Кому понравится целый час, а то и больше сидеть таблом к таблу? Я собрался осмотреться и выбрать местечко получше, но пол дернулся под ногами, и меня повалило в ближайшее сиденье.

«Поехали», – подумал я с облегчением и глянул в окно. Вернее, собирался глянуть, но не получилось, потому что возле окна, прямо против меня, обнаружился чистокожий старикашка. Он разглядывал меня выцветшими глазками так, будто не человек перед ним, а инсектомутант. Мне он тоже не показался симпатичным. Из всех чистокожих старикашек, каких приходилось видеть, этот был самый гнусный.

– Здравствуйте, – сказал я ему, втайне надеясь, что после вежливого приветствия он бросит сверлить меня зенками, но не тут-то было.

Он собрал свою игуанодонскую шею складками, буркнул в ответ, чтоб и я не хворал, но таращиться не перестал. Прическа моя ему не нравилась. А мне кажется, хаера до плеч, как у меня, к примеру, гораздо лучше морщинистого безбрового яйца. Ну, чистокожий – он и есть чистокожий, что с него возьмешь. Мне подумалось, что этот тип нечипованный, потому как чипованные старики попадаются редко, я до той поры не встречал ни одного, да и не хотел бы встретить. Но и тут не повезло. Дед возгласил довольно громко: «Не, прикиньте, шо хотят, то и творят!» – и стал искать поддержки, башкой своей яйцеобразной крутя по сторонам. И тут я заметил – он чипованный. Причем не просто, а по самые гланды. На затылке «косица» антенны и не один фидер, а два. Старый вертун, видать, апгрейдился лет десять назад, когда вышел смел-чип. Мало ему показалось видеть и слышать, захотелось еще и нюх побаловать.

– Хиппуешь? – спросил он меня злобно, когда сообразил, что остальным моя прическа по пояс, если не по колено.

– Да, – ответил я любезно. Хоть и не понял, что он булькнул, но ссориться не было желания. В реале я человек мирный: если встречаю агрессивного тролля, стараюсь замять разговор. Но старикашку мой ответ почему-то не успокоил, даже наоборот. Он заморгал своими лысыми бельмами (не могу смотреть чистокожим в глаза, тошнит), зашипел и весь пошел морщинами. Потом, похоже, взял себя в руки, потому как проговорил довольно спокойно:

– Сынок, я в твои годы был таким же, пока не поумнел. Ты шо, нарываешься, шобы в морду дали? Сними свой кулечек сам, так будет лучше, поверь.

Ненавижу, когда меня называют сыночком и начинают учить жить, как будто имеют на это право. И все равно я не понял тогда, что ему от меня нужно, поэтому ответил вежливо:

– Я вас не понимаю.

– Брось прикидываться, сынок, не зли меня. Я тебя по-хорошему прошу – сними кулечек. Нужно быть, а не казаться, вот шо я тебе скажу. Ты не один в вагоне, если шо. Тебе-то самому не видно, а остальным как?

– Остальным, вроде, пофиг, – отвечаю и чувствую, еще немного и пошлю, чтоб не лез. Говорю ему это и думаю: «Он что, в отрыве? Какой еще кулечек?» – но понимаю – не в отрыве дед. Видал я чипованных в отрыве, не тот случай. Слышит и видит прекрасно.

– А мне не пофиг, – проскрипел старик. Вижу, закипает, сейчас задребезжит крышкой. И точно – посунулся ко мне, да как заорет:

– Я тебя просил, свинья волосатая! Сними на хрен свой мохнатый кулечек! – и меня как схватит за волосы, да как дернет! У меня аж слезы из глаз, до того больно. Не ожидал от него такой подлянки, даже отбиваться не стал, потому как оторопел. Ну, оторопь оторопью, а все же больно, и я завопил на весь вагон:

– А-а! Чипать твою мать! Пусти, урод!.. Больно же!

Еще бы не больно, если выдрал целый клок. Но, похоже, чего-то другого он домогался, потому что вскочил и стал разглядывать свои руки с прилипшими волосинами. Моими, между прочим. Гляжу сквозь слезы и вижу – позеленел он, потом принялся руки от волос отряхивать, шевеля губами. И снова – зырк! – на мою голову. Я даже руками закрылся на тот случай, если опять решит вцепиться, но старикан позеленел еще больше и зажал ладонями рот. «Сдается мне, кому-то сейчас и вправду понадобится кулечек», – подумал я и не ошибся. Старый хрыч шустро крутнулся на месте, махнув хвостом антенны, пригнулся и вдарил вдоль прохода по направлению к ближайшему туалету. Там хлопнула дверь и стало слышно, как он зовет морского змея. Небось, всю свою утреннюю порцию фуды принес в жертву Большому Белому Брату.

Глупо, конечно, но я не смог сдержаться – ржачно же. Старый умник решил, что я в парике. Знаю, о чем вы подумали, нужно мне было сразу догадаться, но задним числом все стивджобсы, а вы попробуйте соображать быстро, когда из вас волосы дерут. Всем известно, что кое-кому из чистокожих, которых очистили в раннем детстве, теперь это не нравится. Я их в полной мере понимаю. Глянешь утром в зеркало, а там глазастая задница без бровей и ресниц. Или, к примеру, муж нормальный, а жена – чистокожая. Вот они и носят парики: кто из протеста, а кто и по необходимости. Пришлось мне однажды видеть мужика, который не только парик на голову, но и чулки волосатые из нанокожи, и на руки волосатые перчатки по самые плечи натянул и в таком виде расхаживал в шортах и майке, гордый как павиан. Несчастный парень, если вдуматься. Понятно, что вредный старикашка меня принял за нечто в этом роде.

Досмеявшись чуть не до икоты, я понял вдруг, что радоваться абсолютно нечему. Во-первых, наши вопли слышали все, и клик за два теперь пялятся, а во-вторых, сосед мой, когда проблюется, наверняка захочет назад в свое кресло, не всю же дорогу он будет в сортире сидеть. Но обошлось. Я даже удивился, оглядев вагон: одни лысые затылки, как булыжники на олдовой мостовой. Никто наших воплей не слышал, и если пошевелить мозгами, понятно станет – почему. На Кольце-5 кроме меня никто не входил, едут они давно, значит, все поголовно уже в отрыве от реала. Зря только кресла занимают, их сложить штабелями – самое то. Странно, что старый герц меня приметил, наверное, он из тех, кому нравится разглядывать пейзажи.

Я глянул в окно, но ничего интересного там не нашел. Рисовые поля, разделенные арыками, на горизонте – башни опреснителей. И значит, скоро по правой стороне появится синтокомбинат. Тощища смертная. Чипованный этого не поймет, ему везде, где есть покрытие, – рай. Там, где на самом деле остохреневшие рисовые насаждения, у него горы и джунгли, а то и вообще Пандора или Сириус-сити, если он на мегасериалах поведенный и есть деньги на пополнение чип-карты. Но завидовать здесь нечему. У меня, когда вижу лысые черепа с косицами, как будто шило в позвоночнике шевелится, до того гнусно. Лучше поскучать с часик, чем пустить к себе в мозг клопа, тем более что обратно его не вытащишь. Даже если и получалось у кого-нибудь расчиповаться, мне о таких случаях не известно. Зачипуешься – будешь до самой смерти таким же айдиотом, как этот старик. Я вспомнил о нем и расстроился. В сортире стало тихо, значит, скоро он оттуда вылезет и тогда...

08212031:710:48:41 supervisor.scort: получено сообщение о коллизии;

08212031:711:18:00 supervisor.scort: выполнен анализ ситуации;

08212031:711:31:15 supervisor.scort: уровень опасности E;

08212031:711:47:24 supervisor.scort: запущено распознавание фигурантов;

08212031:711:48:59 supervisor.scort: получены данные о психотипах фигурантов,

08212031:711:49:59 supervisor.scort: ptype=HL243ACDC8314;

08212031:712:22:35 supervisor.scort: вызов guard;

08212031:713:23:03 supervisor.guard: выбор способа воздействия выполнен;

08212031:713:23:03 supervisor.guard: itype=001OLDFRTRCS7DRM;

08212031:713:23:04 supervisor.guard: вызов процедуры воздействия.

Старик так и не вернулся. Я забыл о нем, потому что стал думать о встрече с моей Салли, поглядывая на бесконечную нитку фудопровода за окном. Чего только я ни делал, чтобы разыскать ее. Я имею в виду Салли, конечно. Без ложной скромности могу сказать, не каждый хоумскулер с таким справится. Мне пришлось реконструировать образ, а это вам не в чате флудить. Сначала я прикинул словесный портрет, потом натравил на то, что получилось, визуализатор, подправил вручную, а после еще пришлось повозиться с трассером – прошерстить видеокамеры в окрестностях вокзала. Меня чуть было не заловили на этом деле. На мое счастье, Салли расплатилась в е-баре не картой, а просто пальчики на пальпаторе оставила. Так я ее и нашел. В первый раз, когда кинул мэйл на почтовый ящик Sally. N, сердце мое колотилось не хуже погремушки на хвосте у гадины с третьего уровня Slime&Darkness. И зря, как выяснилось, я трясся. Разболтавшись однажды, Салли призналась мне, что ждала, когда ж, наконец, придет от меня письмо. Дурочка, не могла прямо в е-баре сказать, что запала. Я раньше не верил в чепуху про любовь с первого взгляда, а получилось, есть в этом что-то. Герц их, женщин, поймет, думал я в тот день, ведь не знает она обо мне ничего, откуда любовь? Но оказалось, Салли понимает меня гораздо лучше, чем маман, о Лямкиных девчонках и моих ковиртоклассницах я вообще не говорю – дуры еще те. А Салли – нет. Наверное, она одна такая, думал я через неделю после первого письма. Позже, когда начал встречаться с ней серьезно и дело дошло до вирта, неожиданно для меня самого получилось, что на остальных мне чихать с мокротой.

Думая о Салли Энн, я задремал. Проснулся так, словно меня толкнули, не понял даже сразу, где я и почему там очутился. Может быть, меня и толкнули; вагон как раз подошел к станции, и в проходе толпился народ. В окне – хвост огромной надписи «…льцо-3» на столбах кольцевой линии. Пока я сообразил, что это уже синтокомбинат, и все чипанутые, кому туда нужно, ломятся на выход, они успели выгрузиться, но вместо них в вагон набилась тьма-тьмущая других таких же типов. Не понимаю, как чистокожие узнают друг друга, по мне, так все они на одно лицо. Сидушки возле меня так и остались пустыми, я думаю, никому просто не захотелось сидеть по соседству с волосатым парнем. И очень хорошо.

Я порадовался, что так и не вернулся из сортира дед, решил, что он просто слез на Кольце-4. Можно было устроиться с удобством; я развалился в кресле, вытянул ноги и снова стал смотреть, как мелькают опоры монорельса и ползет в отдалении змея фудопровода. В Город, значит, тоже фуду качают. И чистокожие, которые запрыгнули в вагон возле комбината, в том направлении едут, стало быть, живут они именно в Городе, хорошо, если не в Верхнем. Понимаете, по рассказам Салли получалось, что Верхний Город крут. Полазив по Сети, я убедился, что она не врет. Честно говоря, ничего я так не хотел, как поселиться с ней в Верхнем Городе, и сказал ей об этом дня за три до отъезда. Салли эта мысль понравилась, мы обсудили, будем ли ставить в квартире нирванну, и решили – будем, только чуть позже, потому что недешево она стоит, если лицензионная, а паленых понтов нам и даром не надо. Мысли о нирванне снова усыпили меня. Ничего странного в этом не было, я ведь поднялся в герцовую рань, часа на четыре раньше обычного.

Проснулся я от удара по башке чем-то холодным и жестким. Дернулся, возмущенно буркнул: «Э! Полегче!» – но потом увидел, какого свалял дурака. Головой просто об оконное стекло пригрело, когда вагон менял подвес на развилке. Я расчехлился, продрал глаза – в окне что-то несусветное. Будто гигантский круглый стол с парой сотен ножек; из столешницы торчат вверх кристаллы и посверкивают гранями, в которых отражаются облака. «Да это же Город!» – дошло до меня после того, как увидел коптер, садящийся на верхушку одного из кристаллов.

Народ полез наружу густо, как будто на перроне парили шару, и я решил выждать, неохота было давиться. Как сказал один умник, собирая дропы возле телепорта на последний уровень «вздрючки», не спеши, а то успеешь. Но все равно его тогда вынесли. «Вздрючка» умников не любит. Ну вот, подождал я, пока скроется с глаз косица последнего чипанутого, встал и заковылял к выходу. Ноги, блин, затекли до иголок. Если б не колотье в ногах, сразу бы выскочил на платформу, а так – захотелось мне проверить, не заперт ли сортир. Понимаете, никак у меня старикан из головы не шел, фигня какая-то получилась – пошел блевать и не вернулся.

Я тронул ручку двери – не заперта. Нет, думаю, все путем, сошел-таки дед на Кольце-4. Успокоившись за судьбу чипанутого старикана, я решил зайти в туалет, раз такое дело. Распахнул дверь и ввалился внутрь, дергая змейку на ширинке, но расстегнуть не успел, потому что заметил разинутый зубастый рот и кадык на игуанодоньей шее. На крышке унитаза в расслабленной позе восседал мой скандальный попутчик, упершись затылком в стекло и свесив плетьми жиловатые руки. Слюна стекала по подбородку струйкой и расплывалась на рубашке темным пятном. Не знаю, дышал ли он, пульс щупать я не стал, потому что касаться тела не хотелось. Не то чтобы я особо брезгливый, просто и без того все было понятно. Зрачки во всю радужку, белки красные, – дед вкатил себе в мозг изрядную порцию какой-то дури. Е-дорфина или полиморфеуса. Сдох он от этого или спит, меня не касалось, пусть с этим полицаи разбираются, им за это деньги платят.