Текст книги "Золотая Орда"

Часть вторая
Страсть и Ярость

3

Княгиня Устинья, бледная и обессиленная, лежала на кровати и неотрывно смотрела в окно. Когда вошла служанка Матрена, держа в руках тарелку с едой, Устинья едва слышно проговорила:

– Унеси, я есть не хочу.

– После такого… надо и поесть, – сухо сказала Матрена и поставила тарелку на лавку. Она уже собиралась уйти, как Устинья – и откуда только силы взялись – цепко ухватила ее за рукав.

– А ты чего это рожу-то от меня воротишь? – вдруг спросила она со злобой. – Ты что, судить меня вздумала?

– Бог тебе судья, – тихо, но твердо проговорила Матрена. – Только, матушка, не жалуйся больше, что муж бьет. Другой бы жену, которая родить не хочет, живьем в землю закопал.

– От него не хочу, – Устинья откинулась на подушки. – Зачем плодить трусов безвольных?

Дверь отворилась, и в комнату с письмом в руках вошел князь Борис. Матрена в испуге замерла, потом спешно поклонилась:

– Здравствуй, батюшка-князь!

– А ну, пошла отсюда, – притопнул он ногой, прогоняя служанку, и сразу обернулся к супруге. – Я сегодня ночью ждал тебя. Как ты смела не прийти?

– Болею… Бабьи дела, – попыталась оправдаться Устинья.

– Опять, что ли, выкинула? – скривился Борис. – Я могу тебя, как порченную, в монастырь отправить, а сам Варвару или Катьку, кухаркину дочку, себе в постель возьму. Она девка – кровь с молоком, не то что ты, дохлая.

– Твоя воля, – устало проговорила княгиня. Заметив письмо, она осторожно спросила: – Плохие новости?

Борис изменился в лице.

– Мой братец Ярослав думает, что я его пес! Свистнул – и я сразу к ноге подскачу, хвостом виляя. Видите ли, совет ему нужен: татары во Владимир едут… А мне какое дело, а?! Я что, великий князь?! Он мое место на престоле занял, сослал меня из Владимира подальше, а я еще должен ему советы давать да в ножки кланяться?!

– Он – великий князь, имеет право! И к тебе он милость проявил – ты ведь против него выступил, когда он в Орде был. Мог бы вообще тебя татарам отдать, – с воодушевлением возразила княгиня.

– А ты бы и рада была, да? – подскочил к ней Борис. – Я же, по-твоему, никто, пустое место… Что глядишь, ведьма? Что ты хочешь от меня, тварь ненасытная?

Он в ярости кинулся к ней и, схватив подушку, начал было душить жену, но сразу же опомнился, провел рукой по лицу, будто стряхивая какое-то марево, и быстро вышел.

Устинья какое-то время сидела неподвижно, приложив руку к оцарапанной шее. Потом она заметила, что князь выронил письмо, подняла его и пробежала глазами по строчкам.

Матрена, переждав, пока Борис уйдет к себе, вернулась и стала разбирать привезенные вещи, причитая:

– Самые холодные комнаты дали… Вот уж видно не шибко вашего мужа тут уважают.

Но Устинья думала о другом:

– Как бы он лишнего не ляпнул на совете… Дорого бы я дала, чтобы послушать, о чем они там будут спорить.

– Эх, госпожа моя! – вздохнула Матрена. – Все ж таки правду свекровь твоя покойная говорила: юродивая ты у меня. Вот родила бы ребеночка – вмиг бы дурь из головы вышибло…

Когда Борис вернулся после совещания, он молча подошел к Устинье и сел рядом с ней. Его будто магнитом тянуло к жене, когда нужно было принять важное решение. Он никогда бы не признался себе в этом, но втайне он рассчитывал на совет княгини.

– Ну? О чем говорили? – нетерпеливо спросила она.

– А тебе какое дело? Решила и впрямь головой моей стать? – огрызнулся Борис.

– Что ты сказал им, милый? – настаивала Устинья.

– Татары к войне готовятся. Скорее всего, едут за пополнением для своего войска. Самое время бунт поднять.

– А потом подоспеют татары, и всех бунтовщиков – на дыбу, – возразила она. – Уймись, князь! Не время еще.

– То ты хочешь, чтобы я действовал, то унимаешь, – вскричал Борис. – Что, мне на совете завтра трусливо кивать да в глаза заглядывать?

– Скажи так, – придвинулась к нему княгиня. – Пусть Ярослав примет Менгу как подобает: пир горой, развлечения, девки красивые. Подарки пусть приготовит – басурмане это ценят. А уж потом, когда гость размякнет, к нам расположится, пусть начнет жаловаться на мор да на голодные годы – мол, рады бы людьми помочь, да повымирали все. С пустыми руками он, конечно, не уедет, но тысяч десять-двадцать сохраним.

– По-твоему, этот Менгу такой дурак, что после чарки водки и хорошей баньки нарушит приказ своего хана?

– Берке-хан стар и болен, насколько я знаю, – жестко сказала Устинья. – Наследников у него нет и уже не будет. Скоро придет черед Орде выбирать нового хана, и тут дружба с князем будет очень на руку Менгу.

– Ну а мне-то что с этой дружбы? – прищурился Борис. – Не лучше ли, если Ярослав поссорится с Менгу? И тот сделает все, чтобы лишить Ярослава великокняжеского ярлыка.

– Нам это не поможет, – решительно сказала Устинья. – Ярлык получат сыновья Ярослава: либо его старший Владимир, либо малолетний Даниил с регентом. Но не ты. А вот если твой совет окажется кстати, Ярослав щедро тебя отблагодарит.

– Я попрошу у него Переславль, – оживился Борис. – Княжество богатое, народ там работящий. Можно будет силы копить да подумать, что дальше делать. Что глядишь? Хорошо я придумал?

– Хорошо, господин мой, – притворно улыбнулась княгиня.

– То-то! Ты бы до такого не додумалась, – гордо сказал Борис.

4

Сквозь гвалт народной толпы, собравшейся на тесной площади перед теремом, долетала ритмичная скандированная речь. Скоморох Гришка в бабьем сарафане, в платке, с огромными ватными грудями, подобрав подол, ерничал на невысоком помосте:

 
– Ах, господин мой! Ах, батюшка!
Зелена вина не пьешь!
Да ходишь к обедне-заутрене!
Да к честному молебену!
Да на девок не поглядываешь!
Да в злато-серебро не убираешься!
Ты добренький, ты хорошенький,
Подай мне, вдовице, копеечку!
Да бражки глоток,
Да хлеба кусок.
А то мы сеяли-сеяли,
Убирали-убирали,
Молотили-молотили,
Месили-пекли,
А потом татары набежали,
Все поели, кровушкой нашей запили.
 

Толпа одобрительно загудела. Ярослав мрачно смотрел на народ, ловя ответные взгляды мужиков и баб. Те старались быстрее отвести глаза, но между собой перешептывались и усмехались.

– Унять подлеца? – спросил у князя Еремей.

– Пусть народ потешится, – нехотя разрешил князь.

Менгу-Темир усмехался, явно наслаждаясь происходящим. Скоморох тем временем снял платок, достал из-под подола царскую шапку и надел ее на голову, изображая князя.

 
– Здравствуй, здравствуй, тетенька, скоморохова жена!
Ах ты, шельма-бестия, какой чести дожила!
Ты к татарину на поклон пойди,
Попляши, да поуговаривай,
Да поплачь-потешь басурманина,
А я во тереме сижу,
Ничего не вижу,
Ничего не слышу,
О люде русском думу думаю.
 

В толпе раздался смех, послышались одобрительные возгласы. Ярослав сжал руку в кулак, с ненавистью глядя на скомороха, потом перевел тяжелый, полный злобы взгляд на Менгу. Тот с улыбкой смотрел представление, всем своим видом демонстрируя дружелюбие и снисходительность к вольным нравам русичей – ведь так говорить о верховном правителе в Орде не было позволено никому.

– Прекрати это, – шепнула теперь Радмила, но князь велел и ей замолчать.

Теперь Гришка надел платок, снова превращаясь в женщину. Он подскочил к Менгу и стал кривляться перед ним:

 
– Ах ты, батюшка, татарский князь!
Дай мне хлебушка для детушек,
А мне, вдовице, зелена вина,
Чтоб напитися,
Да забытися.
 

Он сменил платок на рогатую шапку и заорал, имитируя монгольский акцент:

 
– Давай-давай, подол задирай!
И снова появился платок:
– Что мне делать, бедной?
Что делать горемычной?
Некому защитити,
Детушек накормити,
Ворога лютого наказати,
Сниму-ка я платочек беленькой,
Надену-ка я шапку рогату,
Да пойду честь свою отдавать татарину.
 

При этих словах он развернулся и задрал подол. Народ в восторге захохотал, Менгу тоже посмеивался.

– Да что же это, князь! – вскричал митрополит. – Останови эти поганые кривляния!

– Ай-ай, прости, батюшка, прости Филаретушка! Прости, господи, глупого скомороха! Не подумавши, ей-ей, не подумавши, – кривлялся Гришка. – Не вели казнити, вели бражки монастырской за твое здоровье испити.

Ярослав поднял руку и внятно сказал:

– Ну, полно! – и швырнул скомороху золотую монету. – Вот тебе за потеху, поди прочь!

– Слава великому князю! – вопил Гришка. – Стерпел, стерпел князь правду, не наказал Гришку-скомороха!

– Надеюсь, эти глупые кривляния не показались обидными досточтимому хану? – спросил князь у Менгу.

– Почему же глупые, великий князь? И для меня в этом представлении не было ничего обидного, наоборот.

Ярослав заставил себя улыбнуться в ответ:

– Ну и славно.

Пока Менгу-Темир любовался накинутой на плечи шубой из ярко-рыжей лисицы – княжеским подарком, к нему подошла девушка Алёна с подушечкой, на которой покоилась расписная шкатулка. Девушка, смущенно потупив взор, поклонилась Менгу:

– Прими, батюшка, от великого князя Ярослава – к твоим зеленым очам, чтоб еще ярче сверкали.

Менгу открыл шкатулку. На подушечке лежала золотая подвеска с массивным изумрудом. Хан примерил подарок и улыбнулся девушке.

– Ну как, красавица, засияли мои глаза?

– Хорош, батюшка, чудо как хорош!

– И не жалко тебе, князь, расставаться с такой красотой? – повернулся хан к князю.

– Для досточтимого хана мне ничего не жаль!

– Щедрость великого князя достойна восхищения, – Менгу отвесил легкий поклон. – Мои дары с твоими, конечно, не сравнятся, но все же позволь.

Он щелкнул пальцами, и через несколько секунд на дворе появились два конюха, с трудом удерживающие под уздцы необъезженного жеребца. Скакун, перебирая ногами, дико косил в сторону.

– Красавец! – вскричал Владимир. – Батя, отдай мне его! Тебе его ни в жизнь не объездить!

– Вы посмотрите на него! – усмехнулся Ярослав. – Неужто ты объездишь?

– Я умею, ты знаешь! Прошу тебя, отец! Ты все равно своего Сивку на другого коня не променяешь. А этому красавцу простаивать нельзя – пропадет.

– Не думаю, что обычай позволяет дареное дарить, – проговорил князь.

– Мне нравится твой сын, князь! – рассмеялся Менгу. – Он своего не упустит. Конь теперь твой, великий князь, можешь даже зарезать его и сварить шурпу – я не обижусь. Окажи честь Менгу-Темиру, отдай его подарок тому, кому он так понравился.

– Тебе везет сегодня, сын! – нехотя сказал князь. – Смотри только, кости не переломай!

– Спасибо тебе, батя! И тебе, хан! – Владимир, казалось, задыхался от счастья. – Дайте, я сам его отведу.

Со второй попытки перехватив уздцы, он потащил коня в стойло. Менгу одобрительно кивнул – мол, умеет управляться с лошадьми.

– Второй мой подарок ждет тебя в тереме, великий князь. Его было намного сложнее доставить в целости, чем первый, но мне удалось.

В зале приемов находились пять девушек-«подарков», уже переодетых в русские сарафаны и сапожки. Рядом с ними прохаживался евнух, придирчиво осматривая их руки и поправляя подолы.

– Надеюсь, эти пять прекрасных девственниц украсят двор великого князя. Я лично отбирал их по всей Орде, – гордо сказал Менгу.

– Надеюсь, досточтимый хан пощадил стыдливость этих девиц и оценивал только лица? – пошутил князь.

Ярослав прошел мимо девушек и остановился перед одной из них.

– Ты, наверное, готовилась принять сваху и выйти замуж с честью, – тихо проговорил он. – Как тебя зовут?

– Нет! Кому нужна батрачка, дочь пастуха, – неожиданно бойко ответила девушка. – А зовут меня Наргиз. Отец хотел меня продать персидскому купцу за одну монету, но тот увидел мои руки и сказал: бесплатно, для себя возьму, а на продажу не годится.

Менгу-Темир нахмурился, но Ярослав не увидел нарушения этикета в поступке «подарка». Он вял ее руку в свою и повернул вверх ладонью.

– Купец здорово прогадал, – произнес князь. – Значит, ты не испугалась чужбины? И я не такой уж страшный, как тебе, верно, говорили.

– Ну и не такой уж красивый, – дерзко ответила девушка.

Ярослав сначала открыл рот от изумления, а потом начал хохотать.

– Все слыхали? Ну-ка, расскажи, чем же я тебе не угодил?

– Я думала, русский хан должен быть в такой одежде – чтобы вся сияла, как начищенный котел, – осмелев, продолжала девушка. – И чтобы волосы, умащенные благовониями, прямо лоснились, чтобы руки все были в перстнях и на шее бусы из камней. И еще я просила, чтоб был молодой…

– Кого просила, милая? – поинтересовался князь.

– Богиню земли Этуген и матушку-прародительницу Алан-гоа, – просто ответила девушка.

Зал взорвался хохотом. Менгу, увидев, что дерзость Наргиз нравится князю, тоже улыбнулся.

– Вот, наверное, такого ты у них просила? – князь указал на Владимира.

– Да! – оживилась Наргиз. – Только еще чтоб на голове была такая рогатая шапка…

Ярослав сделал знак своим людям замолчать и обернулся к Менгу.

– Спасибо тебе, досточтимый хан, я уже забыл, когда в последний раз так веселился.

И он велел увести девушек на женскую половину, чтобы о них как следует позаботились.

5

Устинья вышивала, сидя на низком стуле, а Борис страдал после хорошей выпивки – лежал ничком на ложе с мокрой тряпкой на голове. Пришла заботливая Матрена с крынкой – «полечить» князя:

– Вот, батюшка, рассолу огуречного попей – он все оттянет, – но Борис не подался ей навстречу. С постели раздавался тихий храп. – Уснул? Ему бы в баньку, сердешному.

– Напился, боров! В такое время напился, – Устинья разозлилась и, уколов палец иглой, нервно оборвала нитку.

– Потому и напился, что мочи нет смотреть, как жена себя и его позорит, – продолжала зудеть Матрена.

– Это как же я себя позорила?

– А кто перед этим чертом татарским умничать взялся? Сашка, что за столом прислуживала, говорит, этот нехристь глаз с тебя не спускал, с замужней-то.

– Глупости, – устало ответила княгиня. – Он на Радмилу глядел, как кот на сметану. Вот кому стыдиться надо. Хоть бы знать, что они там решат.

– А, ты здесь, ведьма, – проснулся Борис. – А ну, подай напиться.

– Вот, миленький, рассольчику испей, – бросилась к нему княгиня. – Господин мой, родненький, ты уж к вечеру подымайся, а? А то ведь без нас все решат.

– Да уж решили все, – беспечно произнес Борис. – Этот татарин у нас в кармане. Видала, как он весь вечер зубы скалил? Договоримся!

А Ярослав в это время смотрел, как сын гарцует на подаренном Менгу жеребце. Владимир с трудом держался в седле, но не сдавался.

– Роскошный подарок, хан! Давно не видал такого коня, – с восхищением сказал Ярослав.

– Ты оказал мне такой прием, князь, что я боялся остаться в долгу. Надеюсь, мы квиты.

– К чему счеты между добрыми друзьями, хан?

– Ты хороший воин и потому совсем не умеешь лгать, великий князь. Сильным людям ни к чему хитрить и притворятся.

– О чем ты, хан? – прищурился Ярослав.

– Мы не друзья, князь, – жестко сказал Менгу. – И никогда ими не станем. Но я и не враг тебе. Я приехал для того, чтобы выполнить приказ Берке-хана, и я не могу его нарушить.

– Ты не просто ставленник Берке, ты его возможный преемник! Уверен, великий хан считается с твоим мнением.

– Преемником великого хана назовут его сына, – снова улыбнулся Менгу. – Мы всей Ордой молим богов о его рождении. Ты счастливый человек, князь – у тебя есть сыновья, слава, верная жена и любовь твоего народа. А я одинок и не знаю, куда ведет мой земной путь и останется ли после меня хоть какая-то память.

– Ты молод и свободен, хан, – возразил Ярослав. – Уверен, у тебя впереди и рождение сыновей, и престол.

– Вчера я вдруг почувствовал, что это так, князь. Впервые в жизни мне захотелось быть первым. А всему виной слова жены твоего брата – о том, что женщины выбирают лучших.

– Устинья говорила не об этом, – нахмурился князь.

– Значит, я неправильно понял ее язык, великий князь. У нас в Орде многие до сих пор поклоняются божеству Менгу, в честь которого я получил свое имя. Это, по-вашему, значит Вечное Чистое Небо. Когда я смотрел в ее глаза, мне казалось, что сам Менгу смотрит на меня.

– Ты можешь выбрать любую девушку в моем княжестве, – мрачно проговорил Ярослав. – Ту, что еще не сосватана. У нас много красавиц, и почти у каждой – синие глаза.

– Что же делать, князь? – с сожалением развел руками Менгу. – Мне понравилась та, что уже замужем.

– Нет, – твердо сказал Ярослав.

– Что ж, тогда скажи князю Борису, что я оценил его жену в тридцать тысяч воинов. Думаю, ему будет приятно.

Ярослав долго стоял, не двигаясь и глядя в спину уходящему Менгу. В бешенстве он ворвался в приемную залу и, не выдержав, стал с ревом крушить все вокруг.

– Ах ты, пес! Черт косой! – кричал он.

В залу заглянул испуганный слуга. Князь хотел выгнать его, но, передумав, велел привести Еремея.

– Звал, господин мой? – вбежал тот через минуту, тяжело дыша.

– Закрой дверь, – для начала велел князь. – Сегодня же собирай воинов в Орду.

– Сколько собирать?

– Сорок тысяч. Грош цена твоему князю, Еремеюшка, – с горечью проговорил Ярослав.

– Да чтоб ему, басурманину проклятому, пусто было! – начал было Еремей, но сразу остановился и, вздохнув, произнес:

– Ничего, великий князь, переживем.

6

Устинья продолжала вышивать в своих покоях. Нитка все время рвалась, путалась, как ее мысли. Пришел муж – стоял мрачный, прислонившись к косяку, долго молчал, наконец желчно проговорил:

– Что, советчица, не помогли твои советы. Коли во Владимире народу не хватит, придется и Суздалю мужиков своих на смерть отправлять. Когда ж это кончится, а?

– Как же так, господин мой? Ты у брата спросил, чего монгольский черт упрямится?

– Говорят, дядька его, Берке, людей ест. Я бы тоже не посмел такого ослушаться.

– Глупости, бабьи сказки.

– А ты почем знаешь?! – буркнул Борис. – Дальше Владимира нигде не была, а на все свое мнение имеет!

– Иди, Борисушка, сам к Менгу, – вдруг сказала княгиня. – Может, чего узнаешь для нас нужного.

– Да ты в уме ли?! Меня ж Ярослав со свету сживет, если я за его спиной.

– Он вряд ли узнает, – решительно перебила мужа Устинья. – А коли узнает, скажешь, что одурел от горя, решил пособить. И вообще, вали все на меня. Скажешь, баба подлая научила.

– Пойти, что ли? – сомневался Борис. – Авось он за меня Берке словечко замолвит, когда ярлык будут выдавать?

– Да что Берке?! – дала волю чувствам княгиня. – Дни Берке сочтены. К нам, возможно, приехал будущий великий хан. Надо что-то делать, князь. Выбираться из этого Суздаля, из этого болота. Тут ты всегда будешь вторым.

– Я пойду, – согласился Борис. – Авось и правда что разузнаю.

Он долго стоял перед покоями Менгу, но наконец собрался с силами и зашел внутрь.

– Дозволь попрощаться, хан.

– Садись, князь, – ласково проговорил Менгу. – Рад, что ты пришел.

– Хан, если великий князь тебя чем-то обидел – не держи на нас зла, – начал Борис. – Ярослав бывает нетерпелив, часто гневается без повода.

– Князь Ярослав – мужественный человек и достойный правитель. Он принял меня по-царски, – почтительно заверил его хан.

– Тогда почему…

– Почему я не пошел на уступки? Скажем так – мы с великим князем не договорились. Я думал, он уже поведал тебе об этом?

– О чем же, хан? – не мог взять в толк Борис.

– Я кое-что попросил у князя, и он, как истинный христианин, отказал мне в этом, – развел руками Менгу.

– Что же ты попросил, хан? Вдруг я могу дать тебе это?

– Можешь, – Менгу явно наслаждался ситуацией. – Но вряд ли захочешь.

– Проси что угодно! – оживился Борис. – Я не откажу посланнику самого Берке-хана!

Менгу начал рассматривать ногти на руке, потом вскинул на Бориса насмешливые глаза.

– Я хочу твою жену, князь! И готов за это пойти на уступки. И уж конечно, Берке-хан услышит от меня много хорошего про князя Бориса.

Борис смотрел на Менгу, не в силах произнести ни слова. Но решение он втайне уже принял.

Матрена и Устинья тем временем собирали вещи, готовясь в обратную дорогу.

– Недаром говорят, милая: волос у бабы долог, да ум короток. Ты бы вместо того, чтобы глупые советы мужу давать, лучше бы занялась тем, на что бог предназначил, – гнула свое ключница. – Скорей бы домой, в Суздаль! Тут мне все время неспокойно, сердце ноет.

Устинья хотела было возразить, но подняла глаза и увидела стоящего в дверях Бориса. Отослав Матрену, Устинья подошла к мужу.

– Ну что, миленький? Узнал, чего татарин хочет?

– Зря ты, коза упрямая, дома в Суздале не осталась, – тихо проговорил тот. – Вот, получи теперь.

– Не пойму тебя, князь, – нахмурилась Устинья.

– Тебя! Тебя он хочет, сука неугомонная! – закричал Борис. – Сколько девок вокруг, молодых, румяных! Кровь с молоком! Так нет – подавай ему эту, тощую да старую! Не иначе как мне назло. Только какая ему с того польза?! Чем я обидел хана?!

– Хан Менгу-Темир хочет провести со мной ночь? – переспросила потрясенная княгиня после паузы.

– Да нет, глупая, выше бери! – прищурился князь – В Орду он тебя забрать решил. Или так брата хотел на гнев вывести? Знает же, что Ярослав лучше умрет, чем бесчестье допустит.

– А ты, князь? – спросила с вызовом Устинья. – Допустишь, чтобы твоя жена с другим легла?

– Я… – он отвел глаза. – Да что ты несешь, юродивая?..

– Тогда зачем ты мне это сказал? – не унималась она.

– Да чтоб ты знала, неугомонная, под какие образа мужа подвела.

– А может – наоборот? – усмехнулась княгиня. – Окажешь услугу хану, а он за тебя словечко в Орде замолвит.

– Замолчи! – заорал Борис. – А то на веревке в Орду побежишь!

И он выбежал, хлопнув дверью. Когда Матрена вошла, то увидела, что Устинья сидит на скамье, глядя перед собой невидящим взглядом.

– Сдал, сдал жену, Иуда, – бормотала она.

Матрена быстро все выведала у княгини и начала выть.

– Матушка моя милая! Голубка моя нежная! Бедные мы с тобой, горемычные! На смертушку лютую собираемся. У-у, ирод поганый! Не мужик это – змей подколодный! Где ж это видано – родную жену татарину отдать!

Видно, голосила она громко, потому что ни Матрена, ни Устинья не заметили появившегося в дверях Ярослава. Матрена спешно выбежала, оставив их одних.

– Сядь рядом, невестушка, – тихо проговорил Ярослав. – Видит бог, милая, я не хотел этого. Но и мужу твоему тут сам великий князь не указ.

– Он верно все решил, батюшка, – покорно сказала княгиня. – Нечего за меня, сошку малую, такую тьму народа в Орду посылать. Я бы их женам и матерям в глаза бы смотреть не смогла.

– Ты уж держись, милая, – с трудом выговорил князь. – На народе-то слезы не лей. А то сама знаешь – решат, что мы тебя неволим, волноваться начнут, еще, чего доброго, повторится новгородский бунт.

Устинья кивнула, не глядя на него. Ярослав помялся в дверях и тихо вышел.

– Что тебе великий князь сказал? Может, заступится? – неслышно подкралась к ней Матрена.

– Просил на народе не выть, когда с рогатым в Орду поеду. А то еще подумают, что то не мой позор, а их, светлейших. А так все ясно: неверная жена и милостивый муж. Другой бы убил на месте, а этот – с полюбовником в Орду отпустил, – с вызовом проговорила Устинья.

– Да вела б ты себя, как нормальная баба, – сейчас бы уже сидели на печи, ели калачи, а не на смерть собиралася.

И тут Устинью осенило.

– Нормальная баба, говоришь? – на ее губах заиграла недобрая улыбка.

Посольство хана готовилось покинуть город, воины строились в ряды, кто-то усаживался в повозки. Ярослав и Борис, сидя верхом на конях, наблюдали это взволнованное море людей. Дружинники образовали коридор, чтобы посольство могло безопасно выехать.

– А ну, назад! Все назад! Отойди, мать! Заберите ребенка!

Внезапно гул смолк – к посольству подошел Менгу-Темир. Две девушки под руки подвели к нему Устинью. На ней была простая белая рубаха свободного кроя, голову украшал венчальный венок.

В толпе пронесся ропот.

– Что это она? Как покойница оделась, – зашептал Еремей Ярославу. – Что это за балаган?

– Ведьма! Девка татарская! – послышались крики из толпы.

Устинья молчала. Менгу протянул ей руку в кольцах и улыбнулся:

– Садись, княгиня!

Устинья сделала шаг к лошади и вдруг с воем осела на руках у девушек.

– Не хочу татарину доставатися, – заголосила она и поползла на коленях к князю. – Люди добрые, не хочу с поганым… А-а-а… Господин мой! Миленький! Помоги-спаси, родимый мой! Муж мой дорогой – убей-зарежь, да не отдай проклятому… Что ж это, бабоньки?! За что-о-о…

– Уймите ее! Немедля унять! – приказал Ярослав. Он со страхом глядел на волнение толпы, опасаясь бунта.

– Князь, ты слышишь?! Останови это, князь! Да как же это?.. Что ж мы, люди добрые… Позор! Позор! – неслось из толпы. – Бей их, родимые! Навалимся!

Дружинники еле сдерживали напор, им в подкрепление бросились воины. Устинью быстро поволокли к коню.

– Матушка-Богородица! – причитала она – Видишь ли меня?! Слышишь ли меня?! Призови, матушка, призови на небеса! Не хочу с поганым жити.

Ситуация накалялась. Ордынцы уже взялись за рукоятки мечей, но дружинники быстро закинули Устинью на седло Менгу-Темира, и тот пустил коня галопом, торопясь вывезти ее из толпы и опережая вереницу всадников-ордынцев.