Текст книги "Интриганы"

6

Не имея семьи и друзей, Самсон всей душой вдруг потянулся к новым вокзальным знакомым. Он никогда раньше не чувствовал себя с людьми так свободно. Особенно с Марией. Единственная его девушка, с которой дружил еще до призыва на срочную службу, буквально через месяц после его отъезда начала встречаться с другим парнем. Удар был так силен, что он даже попал в госпиталь с нервным истощением. С тех пор он избегал женщин. Что же касается мужчин, то они смотрели на Самсона свысока, и, бывая в компаниях, он всегда остро чувствовал их презрение. А вот эти, которые на вокзале, они другие. «Маэстро и Мария были добры ко мне. Сегодня пятница, непременно пойду к ним», – думал Самсон, с нетерпением ожидая звонка, возвещающего конец рабочей недели. Но, как назло, эта пятница тянулась томительно долго, стрелки часов, казалось, остановились. Не выдержав ожидания, Самсон отпросился у старшего кассира, сославшись на сильную головную боль, и ушел за час до конца работы.

Ноги сразу повели его на вокзал. Он торопился и не обратил внимания, что сзади следует человек в сером плаще.

Кривошей проследил за ним до привокзальной площади и, когда Самсон скрылся в здании, зашел в телефонную будку. Мог бы, конечно, позвонить по мобильнику, но, будучи сотрудником спецслужбы, знал, что враги не дремлют и со спутника отслеживают мобильники всех истинных патриотов.

– Он на вокзале, – кратко сообщил он своему абоненту.

– Чтобы не привлекать к нему внимания, задержите еще несколько человек, – распорядился Антон Антонович, выслушав донесение. – Находитесь на месте, сейчас подтянется подкрепление.

Кривошей повесил трубку, стукнул кулаком по автомату, достал из щели кучу монет, выпавших после удара, и отправился в зал ожидания.

В зале Кривошей застал уже знакомую ему картину: стрелял в тире Бюргер, восхищенно взирала на стрелка Милочка, и о чем-то горячо беседовали Живчиков и Колунов. Мария, Маэстро, ассистент Рыжаков и Самсон, поставив на попа чемодан с приспособлениями для фокусов, готовились расписать пульку.

– Все, чего нам не хватает, – размахивал руками Живчиков, – так это культуры! Культуры быта, культуры взаимоотношений, нравственной и правовой культуры, наконец!

– Продуктов питания тоже не хватает, – заметил Кривошей, подходя к Живчикову и Колунову.

– Потерпите, все народу дадим, – заявил Колунов. – Мы нашли прекрасное биологически чистое удобрение, которое повысит урожайность в три раза. Прелые листья! Их по осени столько, что даже экспортировать можно. Я уже заложил несколько тонн в силосную яму и запатентовал свое ноу-хау.

– Проверьте в интернете, может, кто-то уже запатентовал эту идею, – посоветовал Живчиков.

– У нас в деревне еще нет интернета, – с обидой в голосе сказал Колунов.

– В наш век?! – поразился Кривошей. – Вот власть, совсем о людях не думают! – Во время спецопераций он всегда старался внедриться в среду противников.

Живчиков встал и молча направился в туалет. А Колунов достал из мешка бутерброд с толстым куском колбасы, завернутый в газету, и, отвернувшись от Кривошея, принялся сосредоточенно жевать. Глаза его заволокло дымкой наслаждения.

Кривошею ничего другого не оставалось, как направится к другой компании.

– Сегодня меня утомил один клиент, – говорил Самсон, пока Рыжаков сдавал карты. – То я выдал ему старые купюры, то слишком малого номинала. Час от окошка не отходил.

– Клиенты – народ привередливый, – согласилась Мария. – Им и поза не та, и экстаза мало. За гроши они еще и класс требуют.

– Мизер, – заявил Самсон, подняв свои карты.

– Уверены? – удивился Маэстро.

– Пусть садится, – сказал ассистент. – Вам-то какое дело?

Самсон только улыбнулся. Он просто радовался покою, возникшему в нем от присутствия Марии и Маэстро.

Снаружи послышались сирены полицейских машин, визг тормозов, и в зал с топотом и криками ворвалась группа бойцов в камуфляжах, черных масках и с автоматами наперевес. Впереди группы бежал офицер в металлической кирасе и каске с цветным гребнем и воинственно размахивал жестяным рупором.

Люди, находящиеся на вокзале, остолбенели. Один из бойцов подскочил к Бюргеру, вырвал из его рук ружье и ударил прикладом в спину. Бюргер упал, и зал огласился болезненным криком Милочки:

– Убили!..

– Всем лечь! – прокричал в рупор офицер. – С вами говорит сотник Яровой! Всем лечь мордой в пол!..

– Лежать! Руки на голову! – орали бойцы.

– Делайте, что они говорят, – громко сказал Маэстро.

Все присутствующие повалились на пол. Офицер подошел к Кривошею.

– Кого?

– Всех, – ответил Кривошей. – Поместить в изолятор. Вон тому, плюгавому, создать жесткий режим содержания. Зовут Самсон.

А бойцы уже надевали на лежащих людей наручники и вытаскивали их из вокзала на площадь, окруженную по всему периметру воющими полицейскими «газиками». Арестованных затолкали в громоздкую карету с наглухо заколоченными окнами и расписанными снаружи рекламой цветочного магазина бортами. Для более полной маскировки рядом с кучером сидела цветочница, раздающая направо и налево чмокающие звуки воздушных поцелуев. Из рупора, установленного на крыше, неслась веселая музыка.

Через несколько минут площадь опустела.

Карета катила по изрытым, в трещинах и выбоинах, оставшихся после ремонта теплотрассы, мостовым. Внутри было темно, арестованных трясло и кидало из стороны в сторону. Сзади и спереди шуршали по булыжникам колеса полицейских машин, и кричала в мегафон цветочница. «Цветы – лучший подарок любимым! Доставка на дом прямо из голландских оранжерей!» – доносилось во тьму кареты.

После долгой езды карета остановилась. Послышался крик кучера «Открывай!» и скрежещущий скрип железных ворот.

Карета вкатилась во двор тюрьмы. Дверцы распахнулись. В глаза арестованным ударил яркий свет прожекторов, направленных на них с вышки.

– Выходи по одному! Первый – пошел! Второй – пошел!

Надзиратели выгрузили людей и, ни слова не говоря, отвели в камеру. Камера представляла собой маленькое и абсолютно пустое помещение с одной тусклой лампочкой под потолком. Воняло мышами. На ядовито-зеленых стенах белели процарапанные нецензурные надписи, даты и имена. От длинного тюремного коридора камеру отделяла широкая решетка.

– Отбой! – прохрипел надзиратель, запирая за ними решетку. – Услышу хоть один звук – отправлю в карцер!

Напуганные и измученные дорогой люди молча расселись по углам.

– Но за что? – прошептал Бюргер.

– Я, кажется, предупреждал! – загремел в камере голос надзирателя. Звук шел из черной тарелки репродуктора, висящей на стене. И тут же звякнул засов, решетка отъехала в сторону, и появился сам обладатель этого голоса.

– Кто разговаривал? – спросил надзиратель, поигрывая дубинкой. В камере возникла напряженная тишина, нарушаемая всхлипываниями Милочки. – Не доводите до греха, у охраны тоже есть нервы, и они не железные. Опять спрашиваю: кто разговаривал?

– Клянусь, я больше не буду, – выдавил из себя Бюргер.

– Не будешь, – согласился надзиратель. – Никто не будет. – И обрушил несколько ударов дубинкой на стоящего поблизости Самсона. Самсон застонал и упал ничком на пол. – Это в качестве наглядного примера!

Страж вышел из камеры.

– Мерзавец! – крикнула ему вслед Мария. Из репродуктора раздался громкий презрительный хохот.

Мария присела рядом с Самсоном, положила его голову себе на колени.

Свет в камере погас. Самсон, скрючившись, лежал на коленях Марии и страдал не столько от боли, сколько от осознания собственной беспомощности. Мария легко покачивала его плечо. «Так делал отец», – вспомнил Самсон и незаметно погрузился в сон…

Внезапно ночную тьму разорвал громкий крик.

– Подъем!.. – орал репродуктор.

Самсон открыл глаза. Голова его по-прежнему покоилась на коленях Марии.

– Вы стонали, Самсон, – сказала Мария. – Ворочались и стонали.

– Плохие сны, – хрипло сказал Самсон и осмотрелся. Сокамерники, кто как умел, разминали затекшие из-за неудобного ночлега тела. За зарешеченным окошком брезжил мутный рассвет.

Утро арестованные провели тихо, задумчиво.

– Странно, что до сих пор не пришел дознаватель, – сказала Мария, когда куранты в репродукторе пробили полдень. – Меня много раз арестовывали за проституцию, и всегда дознание начиналось с утра.

– И завтрак не принесли, – заметил Колунов.

Эти невинные реплики взбудоражили всех. Как-то забылось тюремное требование тишины, вчерашнее избиение Самсона, и стало вскипать возмущение.

– Нет, не понимаю, – поднял голову Бюргер. – Я же только стрелял. Тир для того и поставлен, чтобы пассажиры могли культурно проводить время.

– Полное нарушение прав человека, – заявил Живчиков.

– Плевать на права! – воскликнул ассистент. – Но у нас сегодня три концерта! Придумайте что-нибудь, Маэстро, мы же теряем бабки!

– Не волнуйтесь, все образуется, – попытался успокоить сокамерников маг.

– Перед лицом несчастья мы должны объединиться, сплотить усилия и отстоять свои права, – прошептал Живчиков. – Это же произвол.

– Точно! Долой произвол! – громко воскликнул Бюргер.

Восклицание Бюргера обидело Живчикова, в конце концов, это он придумал слоган, он первым произнес его. И Живчиков, несмотря на холодок, возникший внизу живота, отчаянно закричал:

– Громче, граждане. Громче! И все вместе: долой произвол! Пусть от нашего гласа падут темницы! Бороться до конца!

– Только без голодовок, – потребовал Колунов.

Но на его требование никто не обратил внимания.

– В чем дело? – спросил возникший перед решеткой надзиратель. Не тот, что вчера избил Самсона, другой. И в руках держал не дубинку, розги. – Почему буяните?

– Мы не виновны, – заявил Живчиков, выступая вперед и гордясь собственной смелостью. – Существует презумпция невиновности.

– И невинности, – добавила Мария. – Хотя я слышала, что сейчас и то и другое восстанавливают за деньги.

– А еще и не кормят, – пожаловался фермер.

– Потерпите. В кризис кормить предателей запрещено, – заявил охранник. – На этот счет имеются четкие инструкции.

– Мы не предатели! – заявил Рыжаков.

– А кто?! У нас благоразумных граждан в тюрьму не сажают. И прошу больше не нарушать тишину изолятора. Вам все ясно, Самсон?

– А при чем тут я? – растерялся Самсон.

– Молчать! – рявкнул надзиратель, помахивая розгами. – Еще раз тебя услышу – пропишу полсотни ударов!

– Правильно, так и надо! – воскликнул ассистент. – Их племя настоящие предатели!

– Бить я умею, не сомневайтесь. И лицензию на право физических наказаний имею, – никак не мог успокоиться надзиратель.

Пока он наводил порядок, Бюргер отвернулся, достал бумажник, вложил в паспорт несколько банкнот и сквозь решетку протянул паспорт надзирателю.

– Это мой паспорт. Посмотрите, там внутри документ, удостоверяющий мое личное благоразумие.

Надзиратель открыл паспорт, взял деньги, проверил их подлинность на свет и на ощупь, и спрятал купюры в карман.

– Документ не фальшивый. Вполне возможно, что вас задержали ошибочно. – Он открыл двери камеры и стал на пороге. – Пройдемте со мной, разберемся.

Бюргер направился к выходу, но его поймала за рукав Милочка.

– А я?!.. – вскричала она. – Вы бросаете в беде девушку, которая целую неделю любила вас?!

– Любить умеет, правда, – отбиваясь от Милочки, объяснил надзирателю Бюргер. – Очень темпераментная дама.

– Да? – заинтересовался надзиратель.

– Вы можете сами убедиться в этом! – недвусмысленно пообещала Милочка.

– Проверим. – Надзиратель выпустил Милочку, игриво шлепнув ее по заду дубинкой, и запер камеру на засов.

– Когда выйдешь, сразу иди в бордель к мадам Розе, что на углу Конюшенной, – посоветовала Мария. – Тебя туда без протекции примут.

– Дура! – крикнула Милочка, торопясь за надзирателем. – Ради свободы можно пожертвовать всем, даже телом!

– Я так и не понял, получим мы пайку или нет? – спросил Колунов, когда они скрылись из виду. Но его вопрос остался без ответа.

Молчание нарушил Маэстро.

– Самсон, – сказал он. – Никогда не соглашайтесь изменить свою жизнь.

– Вы опять о своем видении? – воскликнула Мария. – Сколько можно пугать человека?!..

– Простите, – проговорил Маэстро. – Я не собираюсь его пугать, я хочу его предупредить. Неужели вы не видите, что над ним нависла беда?

– Да, я это тоже чувствую, – Самсону было страшно. – Со мной надзиратели не так, как со всеми! А почему? В чем я провинился?! В чем?! Маэстро, вы ясновидец, должны знать! – И он разрыдался, по-бабьи горько и бесстыдно. – В чем я провинился?..

– Это уже истерика! – с нескрываемым удовлетворением воскликнул Рыжаков. – Сейчас успокою! – Он вскочил и влепил Самсону крепкую пощечину. На щеке Самсона вспухло красное пятно. – Слизняк!..

Самсон затих. В камере вновь воцарилось молчание.

7

Прошли день, ночь и еще день. Губернатор сидел в большом зале у камина и листал газеты. В газете «Новь» петитом была напечатана заметка об аресте людей на вокзале. Журналист требовал навести порядок в правоохранительных органах и защитить невиновных. Заметка заканчивалась словами: «Губернатора почему-то не тревожит нарушение прав человека в Александровске».

Французов знал эту газетенку, постоянно порочащую власть, и заметка его не удивила. Но возникла опасность, что с целью увеличения тиража эту тему поднимут и другие газеты, даже здравомыслящие.

Вольдемар Викторович вспомнил времена, когда журналист за подобную заметку мог оказаться на Колыме, вспомнил отца, постоянно повторяющего: «Везде притворяйся глухонемым», и вздохнул. Да были времена, он их еще застал, – времена запретов, дешевой водки и праздников под гармонь. Но было и хорошее. Потому и восклицали интеллектуалы на телевизионных шоу: «Ах, политехнический!..» Перебор, конечно. Но в те времена телеведущая дива постыдилась бы сказать с экрана, что галерея Уффици находится в Уфе, а Прадо – это только марка фирмы, выпускающая женские сумочки. А нынешняя без смущения несет эту глупость, сам слышал. По этому случаю даже вызвал на ковер обоих братьев Ге. Их встреча зафиксирована стенограммой.

Стенограмма беседы

Губернатор. Как вы могли выпустить на экраны подобную дуру? Наш канал смотрит вся страна. Что скажут люди?!

Ге-2. Скажут, что в Александровске красивые женщины.

Губернатор. При чем тут ее красота? Я говорю о знаниях и об уме ведущей передачи.

Ге-2. Но она же блондинка, ваше превосходительство. И грудь шестого размера.

Губернатор. Бред какой-то!..

Ге-1. Я ему так и сказал, э, брат…

Ге-2 (перебивая). Нет, это я сказал, э, брат…

Губернатор. Так что вы оба сказали?

Близнецы (вместе). Э, сказали мы с братом: она же женщина.

Губернатор (нервно). Ну и?

Ге-2. Женщины, ваше превосходительство, бывают двух категорий.

Ге-1 (добавляет). Прелесть какая красавица…

Ге-2 (добавляет). И ужас какая умная.

Ге-1. Других нет.

Близнецы (вместе). Э, сказали мы с братом, ум нужнее…

Губернатор. Так и надо было поступить.

Близнецы (вместе). Но прелесть смотрится лучше!

Губернатор (вне себя). Кто из вас курирует СМИ?

Близнецы (указывая друг на друга, вместе). Он!

Губернатор. Значит, мое решение о служебном несоответствии получите оба! А теперь – вон, ко всем чертям!

Близнецы (вместе, слезно). Пожалуйста, тише, ваше превосходительство. Наши черти сейчас отдыхают. Если разбудим…

Губернатор (кричит). Вон!..

Вольдемар Викторович загрустил. Конечно, можно было бы уволить этих двух обалдуев, но где взять толковых руководителей на СМИ и культуру. Особенно для СМИ. Их можно только пожалеть, живут в постоянном страхе кому-нибудь не угодить.

Французов взглянул на газету, которую продолжал держать в руках, и еще раз вспомнил предшественников, боровшихся с любой критикой в свой адрес. «Глупцы, – подумал он. – Если бы позволяли прессе выпускать пар, то сидели бы в своих кабинетах по сей день. Людям нужно давать выговориться. Меня критикуют?! Что ж, флаг им в руки, собаки лают, а караван идет».

Это была последняя мысль губернатора. Из камина тянуло теплом, и к нему незаметно подкралась дрема.

Хлопнула дверь, послышался дробный стук женских каблучков.

– Что за манера входить без стука?! – вскочил Вольдемар Викторович. – Прости, – криво усмехнулся он, узнав Диану. – Это нервы. – И улыбнулся. – Я задремал, и мне приснилась бабушка. И пирожки с картошкой. Я любил пирожки с картошкой. Макал их в сахар, когда он был.

– Пирожки с картошкой в сахаре? – рассмеялась Диана.

– Это вкусней, чем нынешние пирожные. Чудесное было время.

– Пирожки с картошкой… – повторила Диана. – Ты называешь это чудесным временем?

– Много лучше сегодняшнего. Вот признаки настоящего. – Французов потряс газетой и швырнул ее в камин. Бумага вспыхнула, из камина потянуло гарью. – Тут пишут, что группу невинных людей держат в тюрьме без суда и следствия. Может, лгут, не знаю.

– Не лгут, – сказала Диана. – Но ты не беспокойся, Мостовой это сделал для твоей пользы.

– Какого черта?!.. – вскричал Французов. – Ты соображаешь, что говоришь?! – Губернатор хотел высказаться гораздо жестче, но запах Дианиных духов, таящий парижскую чувственность, заставил сдержаться.

– Полковник здесь, – спокойно проговорила Диана. – Поговори с ним, он все объяснит.

– Да, пусть объяснит!

– Сейчас, – сказал Антон Антонович. Он стоял у дверей и наблюдал за поведением губернатора.

– Нужно спрашивать разрешения, когда входишь ко мне! – резко сказал Французов, и бакенбарды его покраснели. Французов всем говорил «ты», подчеркивая тем самым разницу в социальном статусе.

– Я спешил к вам, чтобы объясниться.

– Ты совершил преступление, арестовав невинных людей!

– Может, вспомните, что я вам друг? – улыбнулся Мостовой.

– В политике друзей не бывает.

– Если вы так думаете, я ухожу. – Полковник достал из нагрудного кармана френча сложенный вчетверо лист. – Вот мое прошение об отставке.

– Выслушайте его, ваше превосходительство, – твердо и настойчиво потребовала Диана. В сложных ситуациях она переходила на официальный тон. – Это очень серьезно.

Губернатор с удивлением взглянул на Диану – никогда раньше она не позволяла себе так бесцеремонно давать ему советы при других людях. «Становлюсь подкаблучником», – мелькнула подленькая мыслишка. Мелькнула и тут же исчезла, запах духов действовал.

– Прости, – сказал Французов полковнику. – Это все пресса. Нервы ни к черту.

– Это не пресса, – сказал Антон Антонович. – Ваши немотивированные страхи, неуверенность и нервозность – все соответствует тому состоянию, в котором находился в камере ваш двойник. Парня зовут Самсон, и он служит кассиром в банке. Мы специально посадили его, чтобы создать экстремальные условия и проверить утверждение ясновидца.

– Ну, допустим. Но зачем было задерживать других?

– Издержки производства. Вспомните свою армейскую службу. Когда ваша рота на полном скаку влетала на тачанках в горный аул, вы разве разбирались, кто виновен, кто нет?

– Тачанки… – усмехнулся Французов. – И нечего иронизировать. Где не могли пройти бронетранспортеры, тачанки были единственным средством передвижения и не мешали работе пулеметов на ходу.

– Я видел эти пулеметы в музее. Они действительно работали? – Мостовой знал, как Французов гордится своим армейским прошлым, и воспоминание о нем приведут губернатора в хорошее настроение.

– «Максим» – замечательное оружие, Антон. Пулеметы до сих пор работают безотказно. Не то что современные «Булавы», в белый свет как в копеечку. И точно, влетают они нам в копеечку. – Настроение у губернатора улучшилось, и он улыбнулся. – Но не будем отвлекаться, докладывай.

– Ничего особенного не произошло, арестованные уже отпущены на свободу.

– Но ты говорил о моем двойнике. Значит, утверждение ясновидца подтвердилось?

– Увы, ваше превосходительство.

– Пусть так. Но даже если я действительно связан с ним какой-то сверхъестественной связью, чем опасен для меня какой-то кассир?

– Ясновидец напророчил ему конец в сумасшедшем доме.

– Конец в сумасшедшем доме? – удивился Французов, и чувство тревоги вновь поселилось в нем.

– Доверься нам, дорогой, – сказала Диана, видя растерянность своего возлюбленного. – Мы с Антоном Антоновичем тебя защитим.

У губернатора была причина встревожиться, он вспомнил свой странный сон – пыльную дорогу, опаленную солнцем, по которой ползли повозки с впряженными волами. А на повозках… Тогда он не обратил внимания, что люди, сидящие в повозках, упакованы в грязные смирительные рубахи. Вот, оказывается, кого вез в пустыню этот караван…

Апатия вдруг навалилась на Вольдемара Викторовича неподъемным грузом и вдавила назад в кресло.

С улицы в зал донесся перестук конских копыт.

– Самсона привезли, – сказал полковник.

– Зачем? – вяло спросил Вольдемар Викторович.

– Вас нужно познакомить. Я уже ввел его в курс дела, теперь важно, чтобы он ощутил вашу благожелательность и успокоился. А то он, чего доброго, действительно свихнется от свалившейся на него ответственности.

В комнату горничная вкатила столик с напитками и бутербродами, накрытыми белоснежной салфеткой. Мостовой приподнял салфетку, осмотрел ассортимент и одобрительно кивнул девушке. Горничная присела в глубоком реверансе и выбежала из гостиной.

– Я волнуюсь, – призналась Диана.

– Будьте с ним ласковы, и все образуется, – посоветовал Антон Антонович.

В зал охранники ввели Самсона и стали у дверей, скрестив алебарды. Кольчуги на их грудях были начищены до ослепительного блеска.

– Вот наш герой. – Начальник СБ подтолкнул Самсона к губернатору. – Зовут Самсон. Прошу любить и жаловать.

– Красивое имя, – сказала Диана.

Самсон поднял на нее глаза и обомлел: ему улыбалась невыносимо прекрасная женщина. Ее смуглое треугольное лицо с большими карими глазами и чувственно вздрагивающими крыльями носа впечаталось в его сердце. Оно вдруг стукнуло, затихло, снова стукнуло и зачастило так, что перехватило дыхание. Стало и томительно, и больно, и радостно одновременно. Только тот, кто испытал эту мощную, неодолимую силу любви с первого взгляда, может понять, что испытал в это мгновение Самсон. У него подкосились ноги, руки отказались повиноваться, и он пошатнулся. Антон Антонович, внимательно следивший за ним, подхватил его под руки и усадил в кресло. Самсон сел и опустил глаза – страшился еще раз взглянуть на женщину.

– Вас, кажется, что-то взволновало? – Французов осторожно рассматривал человека, от которого, согласно пророчеству, зависит его жизнь. Ничего особенно угрожающего или опасного он в нем пока не находил.

– Нет, ваше превосходительство, – пролепетал Самсон. – Но все так неожиданно…

– Для меня тоже, – улыбнулся губернатор. – Что поделаешь, подарок судьбы.

– И для меня тоже, – со странно веселой интонацией сказал полковник.

Если бы здесь был Маэстро, он бы понял, что скрывается за такой реакцией Мостового. Но мага здесь не было.

– Трогательное единодушие, – улыбнулась Диана. Самсон тоже улыбнулся. Несмело, скованно, но – улыбнулся. Тягучая атмосфера, висящая в гостиной в первые секунды встречи, развеялась.

– Чего бы вам больше всего хотелось, Самсон? – спросила Диана.

– Путешествовать, – ответил Самсон, не поднимая глаз. Он говорил правду, в эту минуту ему хотелось исчезнуть, чтобы не сидеть под прицелом ее пронизывающих до сердечной боли глаз. – Когда я выдаю кому-нибудь крупную сумму, то представляю, сколько всего можно было бы увидеть за эти деньги, – голос Самсона дрожал от волнения. – Каменные головы острова Пасхи, раскопки Трои, каналы Венеции… – Он говорил, что приходило в голову, скрывая за словами растерянность.

– В Венецию ездить не советую, – сказал Вольдемар Викторович. – Там от каналов вонь несусветная. Лучше поезжайте на юг, к Черному морю. Все-таки родная сторона. Правда, там все дорого, но мы поможем вам с деньгами на билет.

– И дадим бесплатную путевку, – сказала Диана.

Самсону показалось, что с ним обращаются как с нищим, и решил, что в этом виноват сам, не стоило упоминать о деньгах клиентов. И окончательно растерялся.

Мостовой понял состояние Самсона.

– Не нужно никаких путешествий. На железных дорогах крушения, самолеты падают, едва взлетев, суда горят и захлебываются в собственной нефти, заложникам отрезают головы…

– Но это не у нас, полковник, – поправил начальника СБ губернатор, вовремя вспомнив о патриотизме. – Это там, за бугром.

– О да! Поэтому Сочи – достойное место отдыха, – усмехнулся Мостовой. – Соглашайтесь, Самсон.

– Нет, спасибо, – пробормотал Самсон. – Дома столько дел…

Диана почувствовала, что вот-вот возникнет неловкая пауза, которая случается у собеседников, когда не о чем говорить, и взяла беседу в свои руки:

– Хотите выпить?

– Я не пью, – проговорил Самсон.

– Сегодня можно, – заявил полковник. – Сегодня знаменательный день, знакомство нужно отпраздновать.

Мостовой протянул руку к висящему над креслом губернатора колокольчику и позвонил. Тут же в зале официант с четырьмя бокалами шампанского на подносах.

Самсон взял бокал.

– Здоровье присутствующих! – провозгласил тост полковник.

Все выпили.

Зазвучала восточная музыка. В зал стайкой вбежали девушки в костюмах флорентийских цветочниц. Диана склонилась к уху губернатора: «Так надо, милый».

И представление началось. Перед Самсоном возникли фокусники, выдувающие изо рта пламя, в чалмах и набедренных повязках, узкоглазые акробаты и африканские аборигены с тамтамами. Ритм барабанов то нарастал, то стихал, извивающиеся тела артистов блестели. Это был организованный хаос, настоящее византийское празднество – пиршество огня, красок и все время меняющейся музыки.

Самсон вспомнил о развлечениях римских патрициев, и ему захотелось возлечь на подушки, есть виноград, подносимый к его рту тонкими женскими пальцами, и наслаждаться жизнью. У него закружилась голова, спутались мысли, сделалось невесомым тело, и он бессильно обмяк в кресле.

А губернатор внезапно повеселел.

Мостовой был удовлетворен: встреча астральных двойников проходила точно по задуманному им сценарию.

– Голова кружится, – сказал Самсон Мостовому.

– Естественно, в камере был спертый воздух, – объяснил полковник. – Вам необходимо как следует выспаться. – Он помог Самсону встать и взял его под руку. – Пойдемте, я провожу вас.

Как по команде, исчезли танцовщицы, одалиски, циркачи.

– Отдыхайте, Самсон! – сказала Диана. – Мы еще встретимся.

Полковник и Самсон ушли. Диана подошла к губернатору.

– Не верю, чтобы этому человеку грозило психическое расстройство, – сказал Французов. – Я сам едва не потерял разум от этой маскерадной суеты, а ему хоть бы что, только голова закружилась.

– Все будет хорошо, милый, мы не дадим ему заболеть. – Диана обняла любовника, прижалась. – Я соскучилась.

– Я тоже, – сказал Вольдемар Викторович. – Сегодняшний вечер мы проведем вместе.

– А ночь? – кокетливо спросила Диана.

– И ночь тоже. – В голосе губернатора прозвучала нежность.

Диалог возлюбленных прервал полковник, стремительно возвратившийся в зал.

– Это возмутительно, Антон! – рассердился Французов. – Второй раз врываешься, как жлоб, без разрешения!

– Извините, что помешал, – усмехнулся Антон Антонович. – Но мне нужно ваше немедленное одобрение и содействие.

– Объяснись.

– Ничтожный кассир, являющийся зеркальным отражением губернатора, это социальный парадокс. В секрете это не удержать, рано или поздно он станет достоянием гласности. Остряки начнут втихомолку над вами смеяться и сочинять анекдоты.

– Что ты предлагаешь?

– Нужно сделать из Самсона выдающуюся личность. Сходство талантливой личности и властителя приемлемо.

– Мы можем позаботиться о его здоровье, – с иронией сказал губернатор, – можем создать ему легкую жизнь, но вдохнуть в человека талант нам не по силам.

– Ну, это как посмотреть. Не обижайтесь, о присутствующих не говорят, но во всем мире имиджмейкеры успешно создают политиков из всяких дебилов.

– Ты хочешь сделать из него политика? – Французов сделал вид, что не оскорбился сравнением политика с дебилом, но бакенбарды у него опять покраснели.

– Пока он никто и ничто, и я могу сделать из него все, что пожелаю, – сказал Мостовой.

– В какой области?

– Естественно, в той, где все субъективно: в культуре.

– Так делай, что мешает?! – раздраженно бросил губернатор, не сумев до конца скрыть обиду.

– Полномочий начальника СБ для такой акции недостаточно. Тут нужны усилия полиции, СМИ и здравоохранения, действующие под единым началом.

– Не понимаю! – воскликнул Французов. – Ну… Ну, хорошо. Допустим, про полицию и СМИ я еще могу понять, они могут понадобиться. Но для чего тебе здравоохранение?

– Чтобы медперсонал находился рядом с великим бардом постоянно. Именно бардом. Нам известно, что он на досуге сочиняет песенки.

– Ваше превосходительство, мне кажется, полковник предлагает разумные вещи, – сказала Диана.

– Ладно, завтра подпишу указ о курировании этих департаментов главой Службы Безопасности, – решил губернатор.

– Полицией командует генерал, – сказал Антон Антонович. – Табель о рангах будет противоречить нашим служебным отношениям.

– Хорошо, – кивнул Французов. – Можешь нашить лампасы на штаны.

– Слушаюсь!

Мостовой удалился.

Разговор Автора с Дианой в саду

Утро, как это бывает весной, выдалось хмурое, морозное. Но Диану что-то потянуло в сад. В саду прогуливался мужчина.

Диана. А я вас знаю. Вы Автор.

Автор. Верно. И жду здесь вас.

Диана. Зачем?

Автор. Вы с легкостью согласились помогать Мостовому. То есть доносить на любимого человека.

Диана. Любимого?!.. Бог мой, я уже и забыла, что означает это слово.

Автор. Неправда. Вы же воспитывались в институте благородных девиц, вы с подружками не одну ночь провели в разговорах о любви.

Диана. Только не в разговорах. Нас ориентировали на духовную любовь, а мы изнывали от желания физической близости. Секс, конечно, приятное занятие, но его девичье предвкушение, дикие фантазии и сладость мастурбации несравнимы с реальностью. В конце концов мы решили, что физическая близость и есть любовь, инстинкт и буйство гормонов сочли духовностью.

Автор. А дальше?

Диана. Это случилось много лет назад, мне было семнадцать…

Автор. Ох эти гуманитарии! Все, что чуть больше трех, для них много!..

Диана. Очень милый комплимент. Хорошо, это случилось девять лет назад. На выпускном балу я познакомилась с мичманом Славиным с корвета «Стремительный». Невозможно описать словами то неистовство, с которым мы отдавались друг другу. Осенью его фрегат отправился в кругосветный поход. Едва «Стремительный» отошел от берега, как я бросилась к модистке и заказала свадебное платье. Но мой мичман списался в Америке на берег, чтобы жениться на женщине, владеющей нефтеперерабатывающими заводами. Теперь, когда я случайно натыкаюсь в гардеробной на это платье, во мне возникает презрение к мужчинам.

Автор. Но все же вы его храните.

Диана. Да, оно напоминает мне о том, какой наивной я была когда-то. (Помолчав.) А вы говорите – любовь! Настоящая любовь бывает только к деньгам. Или за деньги, что, впрочем, одно и то же. Звучит омерзительно, но это правда. И теперь, если что-то угрожает моему благополучию… Вам пригодится мой рассказ?

Автор. Пригодится.

Диана. Я рада. Когда выйдет книга, пришлите мне гонорар за это интервью.