Текст книги "Интриганы"

8

Самсон занимал одну комнату в четырехкомнатной коммунальной квартире на последнем этаже старого, еще дореволюционной постройки, дома. Соседнюю комнату занимал Юрик, идеолог молодежной монархической организации «Скифы», по коридору напротив жила бойкая продавщица Нюра, а в комнате в конце коридора устроила свое одинокое гнездышко библиотекарша Кира Арнольдовна. Кира была тридцатилетней девушкой. Воспитанная на русской классической литературе, она в каждом современном мужчине видела потенциального насильника и больше всего опасалась оказаться притиснутой к какому-нибудь злодею в часы пик в автобусе, ибо была уверена, что в такой давке от близости можно ненароком утратить девственность. Из мужчин только один Самсон не вызывал в ней отрицательных эмоций. Даже наоборот, иногда ей грезилось, что они вдвоем… Нет, мы не будем врываться в невинные девичьи грезы!

Утром, после встречи с губернатором, Самсон, проснувшись, с каким-то смешанным чувством жалости и отвращения взглянул на свое убогое жилище и вышел на общую кухню. Привычно пахло прогорклым маслом, а из крана над ржавой раковиной тонкой струйкой текла вода. Сейчас на кухне Юрик репетировал перед Кирой Арнольдовной речь, которую собирался произнести на сегодняшнем собрании, организованном в защиту арестованных.

Увидев Самсона, Кира Арнольдовна запахнула чуть приоткрытый ворот халатика, а Юрик обрадовался.

– Вас уже выпустили?! Отлично! На собрании вы расскажете о пытках, учиненных над вами в застенке!

– Я не могу на собрание, – сказал Самсон. – Мне на работу надо.

– Уклоняетесь от участия?! – обиженно вскричал Юрик. – Мы тут митинг против беззакония властей, а вы!..

– А мне чаю пить пора, – сказал Самсон, доставая с полки свой чайник. – Я опаздываю.

– Возьмите мой, он только вскипел, – предложила Кира Арнольдовна.

Самсон поблагодарил, взял соседский чайник и удалился. Юрик проводил Самсона презрительным взглядом, а Кира Арнольдовна, посмотрев вслед на его бедра, густо покраснела.

Самсон наскоро выпил чай и, дожевывая на ходу трехдневный засушенный бутерброд, помчался в банк. Зайдя в кассовый зал, он с удивлением обнаружил на своем месте постороннего человека.

– Вам сюда нельзя, – сказал незнакомец. – Зайдите к главному кассиру.

Главный кассир встретил Самсона, хмуро прищурившись.

– На вас из органов затребовали характеристику, – сказал он, не пригласив Самсона присесть. – Мы написали все как есть.

– Я преданно служу здесь со дня создания банка, – сказал Самсон. – И за двенадцать лет ни одного замечания.

– Мы так и написали, – кивнул главный кассир. – Вы были хорошим работником. Но теперь вы утратили доверие председателя правления банка.

– Из-за чего?

– Не из-за чего, а почему. Потому что кассиру, задержанному за правонарушения, нельзя доверять деньги. Согласитесь, это справедливо.

– Не соглашусь.

– Я передам ваше мнение председателю. Но, боюсь, оно его не заинтересует.

Самсон промолчал. Он вспомнил совет, данный ему магом, – не изменять свою жизнь, и невольно улыбнулся, обстоятельства оказались сильнее его желания следовать этому совету.

– Спасая репутацию банка, мы вас увольняем. Войдите в наше положение. – Главный кассир встал и пожал руку Самсону, крепким рукопожатьем давая понять, что в глубине души он на стороне Самсона, но у него двое детей и зависимая должность. Необходимость приносить домой жалованье сделала его двуликим.

Если бы Самсона уволили несколько дней назад, он бы, наверное, заболел от обиды. Но сегодня потеря работы его почему-то нисколько не огорчила. Насвистывая, он шел по операционному залу банка. Остановившись в центре, он повернулся к коллегам, сидящим за окошками касс, и помахал на прощанье рукой. Но никто ему не ответил. Кассиры, сделав вид, что не замечают его, сидели, уткнувшись носами в какие-то бумаги.

– Ну и черт с вами! – крикнул Самсон и покинул учреждение, которому он отдал двенадцать лет сознательной жизни.

Гулявший по городу ветер, разогнав облака, утомился и стих. На белесом небе появилось солнце, день обещался быть по-весеннему тихим и теплым.

Самсон подставил солнцу лицо и блаженно улыбнулся. Мимо пробежала стайка девушек. Одна из них пальцем указала на нелепо застывшего Самсона, ее подруги расхохотались и скрылись за поворотом. Женский смех проник в его уши, и ему вдруг показалось, что это смеется Диана. Больно защемило сердце. Самсон затряс головой, отгоняя наваждение, отогнал, но вернуть хорошее настроение не удалось. Захотелось побыть одному, чтобы вокруг не было ни души, ни одного человеческого лица. И он торопливо направился в городской парк. За ним, сменяя друг друга на перекрестках или возле магазинов, следовали оперативники из ведомства Службы безопасности.

В парке было пустынно, только по искусственному озеру шныряли жадные утки и скользили высокомерные лебеди.

Самсон обошел озеро и свернул на боковую аллею. Ветви просыпающихся деревьев на этой аллее оккупировали стаи воробьев. Завидев Самсона, воробьи снялись с мест и посыпались ему под ноги, звонким щебетом требуя пищи: решили пернатые, что люди обязаны их кормить.

– У меня нет ничего, – сказал им Самсон и в доказательство протянул вперед раскрытые ладони.

Одна из птиц села ему на руку и нагло скосила голову, изучая ладонь. «Совсем как Маэстро, – подумал Самсон. – Непременно в пятницу пойду на вокзал».

Сидящий на руке воробей убедился в том, что Самсон действительно посмел явиться к ним без крошек, и возмущенным криком сообщил об этом своим товарищам. «Мстс!» – чирикнул нахал. Самсон понял, что он призвал стаю к мести, но не успел защититься. Птицы взлетели, закружились над его головой, и на Самсона посыпался град пахучих воробьиных гуано.

– Сволочи, – беззлобно крикнул Самсон, прикрывая голову. – Вам мало, что мне на службе в душу наплевали?!..

Настроение испортилось окончательно, гулять расхотелось. Да и невозможно гулять в таком, мягко говоря, непрезентабельном виде. И Самсон отправился домой.

9

Известный продюсер и хозяин популярного продюсерского центра «Х+З» унаследовал от своей матери имя Кэбу, чисто японскую внешность и любовь к японской культуре, а от отца фамилию Зильберлейб и организаторские способности.

Детство и юность прошли беззаботно и весело. Учился Кэбу спустя рукава, лентяйничал и окончил гимназию посредственно. (Услыхав фамилию Зильберлейб, никто не удивлялся, что гимназию, но только, что «посредственно».)

Окончив гимназию, Кэбу категорически отказался продолжать учебу в университете и с рвением принялся создавать личный капитал. От отца, владеющего подпольным цехом по производству джинсов фирмы «Ли», он знал, что наибольшую прибыль приносят операции «купля-продажа», и портовый город, в котором он жил, давал для этого широкие возможности. И Кэбу занялся фарцовкой. Фарцевал он всем, что пользовалось повышенным спросом. А так как в магазинах вообще ничего не было, спросом пользовалось все от ниток до разводных ключей, от алкоголя до колбас и сыров. Особым спросом пользовались тонкие презервативы, порно, сигареты, жвачка и нейлоновые рубашки «апаш».

Долгое время Кэбу был удачлив, легко откупался от ментов и гэбэшников, курирующих подпольную деятельность граждан, считался их крестником и чувствовал себя в полной безопасности. Это чувство его и подвело. Стремясь стать богаче отца, что вообще свойственно юности, он переключился на работу с золотом и валютой и был задержан оперативниками КГБ. Оперативники обнаружили в кармане восемнадцатилетнего юноши полторы тысячи долларов и пришли в восторг. Милицейские кураторы тут же открестились от своего подопечного.

Кэбу получил пять лет строго режима с полной конфискацией.

– Не таи зла, – сказал куратор, навестив его в камере перед отправкой в Сыктывкар. – Ты должен был схлопотать полную десятку, прокурор, сука, требовал. Мы твой пятерик едва отстояли, мотивируя тем, что ты наш информатор. Тебе надо было и ему заносить.

– Вернусь, буду иметь в виду, – сказал Кэбу, обнимая куратора.

Но пока он отбывал срок, в стране изменился режим, страна вернулась к законам забытого девятнадцатого века, и все, кто мог, начали безудержно воровать.

Это поклеп, скажут читатели: такого воровства в славном прошлом державы не было. Было, господа. Было! При царе Александре Втором, Освободителе. После указа о раскрепощении крестьян воровство даже царскую фамилию не обошло: один из юных великих князей спер у родной тетушки серебряный сервиз на шестьдесят четыре персоны. На двух подводах увез, недоросль, пока тетушка лечилась на водах в Баден-Бадене.

Вернувшись из мест не столь отдаленных, Кэбу вернуться к бывшей деятельности остерегся, пяти лет хватило, решил сперва осмотреться. Но деньги, как и всякого смертного, его зазывно манили. Присмотревшись к происходящему, Кэбу заметил, что культурно-просветительская ниша еще свободна, ибо от лозунга «хлеба и зрелищ» люди не отказались. И Кэбу создал вполне легальный продюсерский центр, зашифровав в его названии «Х+3» инициалы родителей – Хирико и Зеев.

Раскрутив несколько групп и успешно прокатав их по стране, он приступил к массовому производству дисков с национальной поп и рок музыкой. И деньги к Кэбу потекли рекой, только успевай считать.

Чтобы окончательно покорить прокатчиков, падших на все экзотическое, Кэбу съездил на родину матери в Осако и привез оттуда трех гейш и два десятка мужских и женских национальных костюмов для гостей и сотрудников. Две комнаты центра были переоборудованы под раздевалку, и теперь сотрудники и гости, прежде чем войти в бюро, обязаны были переодеваться в традиционную японскую одежду. Сам хозяин на работе носил сложный костюм эпохи сегунов Токугава. С гейшами он подписал пятилетний контракт, вменив им в обязанность посменную круглосуточную работу.

Мостовой (уже в новенькой генеральской форме) подъехал к бюро «Х+3» во время дежурства самой юной из них – гейши Ясико. Увидев человека, чье лицо постоянно мелькало на экране телевизора рядом с губернатором, девушка смутилась, и улыбка растерянности проступила на ее забеленном личике. Поминутно кланяясь, она провела генерала в комнату для гостей и помчалась к хозяину докладывать о визите нежданного гостя. Зильберлейб велел переодеть генерала, вызвать внеурочно двух других гейш и подготовиться к чайной церемонии.

Антона Антоновича переодели, прицепили к поясу меч и отвели в гостевую комнату, устланную циновками. Навстречу, почтительно сложив ладони на груди, вышел Зильберлейб в сопровождении двух вызванных гейш. Волосы Кэбу были свернуты на макушке в тугой пучок. Хозяин уселся возле низенького столика на пятки и указал гостю место напротив. Генерал кое-как повторил позу хозяина, и ноги его тотчас начали затекать.

– У меня к тебе секретное поручение, – сказал, ерзая, Мостовой.

– Нет-нет, господин генерал, – вежливо ответил Кэбу, – так нельзя. Сначала чай, дела потом.

Ясико внесла в комнату поднос с чашечками сакэ и, опустившись на колени, поставила поднос на стол.

– Отведайте сакэ, – предложил Зильберлейб. – Оно подогрето в меру.

Пить теплую водку, пусть даже и рисовую, генералу было непривычно и неприятно, но пришлось. Он проглотил глоток сакэ и передернул плечами. Устроившиеся в углу гейши запели. В их пении слышался щебет просыпающихся птиц, шелест весенней листвы, шепот морского прибоя.

– Девочек к работе гейши готовят с семи лет, – пояснил Кэбу. – Они все умеют. Почетная профессия. Не бляди, как у нас считалось когда-то.

За время чайной церемонии генерал прослушал еще несколько песен, увидел танец и узнал тайны икебаны. Ноги его окончательно затекли, и он уже проклинал и Зильберлейба, и гейш с их птичьими голосами, и вообще всех японцев, выдумавших такие мучительные чайные развлечения и теплую водку.

Когда наконец чай был выпит и гейши, закончив пытку, удалились, генерал в нескольких словах, изложил свое поручение – приютить и раскрутить начинающего поэта и исполнителя Самсона Далилова.

– Учти, это дело находится под моим личным контролем, – предупредил генерал, но завершил свою речь приятными для собеседника словами: – Деньги на раскрутку получишь в кассе СБ. Налоговая инспекция, полиция и пресса окажут тебе посильную помощь.

Зильберлейб заказ принял беспрекословно, что такое СБ, знал не понаслышке. Да и сумма, названная генералом в качестве поощрения, была заманчивой.

– Будет сделано, господин генерал! – Затем, помолчав, добавил: – У меня есть к вам небольшая просьба, ваше превосходительство.

– Выкладывай.

– Нуждаюсь в спонсорской помощи для постройки синагоги, разрушенной в период бескомпромиссной борьбы с космополитизмом.

– Ты хотел сказать, на храм синтоизма? – удивился генерал. – В твоем уголовном деле указана национальность – японец.

– На три четверти я иудей.

– Хорошо, найду тебе спонсоров, – пообещал Мостовой. – Но зачем тебе синагога?

– По пятницам там будет молитвенный дом, а все остальные дни недели – концертный зал, – ответил Кэбу.

– Теперь верю, что ты на три четверти иудей, – сказал генерал, с трудом выползая из-за стола.

Зильберлейб был человеком слова.

Попрощавшись с генералом, он немедленно приступил к выполнению задания и отправился на квартиру к Самсону.

Самсон жил в старом доме с облупленной облицовкой и обвалившимися балконами. Какой-то мужчина сидел на скамейке возле дома и лепил из пластилина зверушек. На скамейке уже сохли розовый слон и две синих собачки.

– Документы, – потребовал он, когда Кэбу приблизился к дверям подъезда.

– У меня с собой только водительские права, – сказал Зильберлейб, мгновенно сообразив, что человек сидит здесь неспроста и имеет право лепить зверушек.

– Годится. – Мужчина взял пластиковые водительские права, зачитал в воротник фамилию и номер, и откуда-то из-под шарфа сквозь треск и свист, какие бывают при настройке радиоприемника, прорвалась команда «Пропустить!».

– Никак не найдут средств на новую технику, – удрученно пояснил Зильберлейбу скульптор. – Проходите.

Отдуваясь, Зильберлейб поднялся на шестой этаж по темной и грязной лестнице и уткнулся в обитую дерматином дверь. Из протертого местами дерматина виднелась вата. Сбоку двери висела гирлянда из четырех звонков. Отыскать на затертых табличках фамилию Далилов не удалось, и он нажал верхний звонок.

Дверь ему открыла продавщица Нюра в клубничной маске на лице и ахнула.

– Японец?!.. Вы к кому?.. Пардон, я же по-вашему ни бум-бум.

– Со мной можно по-русски.

– Чудны дела твои, господи!..

– Я к Далилову, – сказал Кэбу. – Он дома?

– Там. – Нюра успокоилась и указала на дверь Самсона. – Слышите, гитара вон. Вы идите без стука, он, когда на гитаре тренькает, ничего не слышит. А после можете ко мне заглянуть, – кокетливо добавила она. – Я сегодня выходная. Моя дверь напротив.

– Спасибо, – поблагодарил Зильберлейб и отправился знакомиться с Самсоном.

Обстановка в комнате была скромной – диван, шкаф, стол, стулья, полка с книжками, квадратное зеркало на стене и небольшой аквариум, в котором лениво шевелили плавниками пучеглазые вуалехвостки. Единственным ярким украшением комнаты был цветной постер с видом на гору Арарат.

Самсон сидел на диване и что-то напевал, меланхолически перебирая струны гитары. Увидев незнакомого человека в японской одежде, Самсон отложил гитару и встал. Его реакция на незнакомца ничем не отличалась от Нюриной:

– Вы… – растерянно бормотал Самсон. – Немен зи плац, битте… Нет, не так…

– Все так, – сказал Зильберлейб. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что за человек стоит перед ним. – Я знаю идиш, а это все равно что немецкий. Зильберлейб, – представился он. – Продюсер. – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Проклятая работа. Таскаешься по всем весям, мечешься из города в город, ищешь таланты, как петух зерно в мусоре. А все ради чего? Ради святого искусства, которому служишь преданно и честно. Понимаете? Нет-нет, не отвечайте, знаю, что понимаете. Ибо тоже служите этому чудовищу, пожирающему все наши душевные силы. Но не отвлекайтесь, играйте, пойте, прошу вас.

– Что петь? – невнятно спросил Самсон, пытаясь хоть что-то понять из речи странного гостя.

– То, что вы только что пели! – воскликнул Кэбу. – Я никогда раньше не слышал этой песни. Стоял у ваших дверей, подслушивал и восторгался. Отличная песня, с юмором. Можете мне поверить, я в этом разбираюсь. Пожалуйста, продолжайте.

Самсон без возражений взял гитару, запел:

 
– Я пою, я пою
Эту песенку мою.
Только папа и мама
Повторяют упрямо:
«Хоть на час,
Ради нас,
Но прекрати свой глупый джаз…»
 

Зильберлейб присел на краешек стула, подпер рукой голову, прикрыл глаза и улыбнулся. Он умел отключаться от звуков, когда хотел. Так порой отключается человек под бубнеж телевизионных обозревателей. «Интересно, – думал Кэбу. – Такая чушь, и вдруг под крышей СБ? Впрочем, меня это не касается, мое дело его раскрутить. Надо так надо!..»

– Отлично! – Кэбу прервал Самсона на полуслове. – Будьте завтра с утра дома, за вами заедут.

– Не могу, – промямлил Самсон. – Мне нужно искать работу.

– Вы ее уже нашли, – улыбнулся Зильберлейб и достал из портфеля объемистую пачку денег. – Вот вам на первый случай. Извините, что в английской валюте, другой под рукой не оказалось. – Он положил пачку на стол и удалился.

Нет, все-таки не зря Кэбу слыл талантливым продюсером, работать с которым стремились все музыканты, он знал, как заставить людей восхищаться собой.

Самсон удивился тому, что еврейский японец раздает не иены, а фунты. Может, это провокация, направленная на банк? Но, вспомнив, что он уже в банке не работает, вскрыл пачку и достал одну купюру. На ней был отпечатан профиль какой-то королевы, похожий на профиль Дианы. Самсон взвыл и накрыл пачку подушкой – подальше от глаз. Это не помогло, не могло помочь. Любовь вошла в него, как звуки входят в сознание, – невидимо и беспрепятственно, обожгла беззащитное сердце и застряла там навсегда.

Возвратившись в студию, Кэбу отправил посыльных в редакцию газеты «Песни о главном» и в подвал к Курице с предложением явиться немедленно. Карачумов, чей инстинкт всегда вел хозяина на запах неучтенных денег, явился сам и привел с собой оператора телевидения. Оба были готовы в любую минуту начать съемки музыкального клипа.

– Подожди, все соберутся, тогда будем эсбэшные бабки осваивать. А пока угощайся сакэ, – предложил Кэбу.

– Сакэ так сакэ, – сказал Карачумов, налив себе полный стакан сакэ.

– Ты что, сакэ стаканами глушить собрался?

– А мне все равно что, лишь бы не купорос, – пошутил прославленный режиссер. – Купорос душа не принимает. Шучу, шучу… – И тут же выпил сакэ в три глотка, залихватски задрав голову и прикусив ленточки бескозырки, чтоб не свалилась.

Пить и одновременно держать в зубах ленточки – это ж какой опыт потребления алкоголя надо иметь!..

В этот момент под окном бюро загрохотал мотоцикл музыканта Гоши Кураева, кличка Курица.

Гоша Кураев стал известен в те времена, когда авангардная музыка была под запретом и за ее исполнение можно было загреметь в места не столь отдаленные. Тогда он бесстрашно создал группу «Кайф». Друзья-музыканты отыскали просторный подвал в освобожденном от жильцов доме под снос, привели его в порядок, побелили и стали давать там подпольные концерты. Затем режим сменился, и Гоша сделался полновластным владельцем этого помещения. Он выбросил из подвала ящики, ранее заменявшие стулья, поставил столы и оборудовал бар.

Время шло. За прошедшие годы ребята из группы постарели, обзавелись семьями, но своему юношескому увлечению музыкой и байками (в смысле – мотоциклами) не изменили. Они по-прежнему носили длинные волосы, стянутые на затылке резинкой, черные кожаные куртки и, уже не таясь, продолжали давать концерты и пугать жителей канонадным грохотом мотоциклов. Но популярность авангарда, утратив свою подпольную привлекательность, сошла на нет, и группа потеряла большую часть своих фанатов. И, соответственно, доходов. От полного финансового краха их спасал кураевский бар.

Посыльный от Кэбу застал группу в разгар репетиций. На невысоком помосте пела певица с приятным, с оттяжкой в хрипотцу голосом. Услышав, что его зовет сам Зильберлейб, Курица отменил репетицию, бросил обиженной певице: «Тебя не спросили!» – уселся на мотоцикл и помчался в бюро фирмы «Х+3».

Пренебрегая собственным правилом, Кэбу велел пропустить его в своей одежде и в трех словах обрисовал ситуацию.

– Ты должен начать с ним работать.

– Но музыка-то у него хоть приличная? – спросил Гоша.

– Дело не в музыке, а в генерале СБ. Реклама, охрана, медицинские страховки и полные стадионы гарантированы.

Курица, почти физически ощутив шелест новеньких банкнот в руках, не раздумывая согласился. А тут и журналисты подоспели.

Партнеры быстро подсчитали, кому сколько, и разошлись, довольные нежданным заказом.

Наутро популярная в народе газета «Песни о главном» и внеочередной номер журнала «Рок и поп» сообщили своим читателям радостную новость: после десятилетнего перерыва в шоу-бизнес возвращается группа «Кайф». В программе песни в исполнении автора – выдающегося барда Самсона Далилова.

А на улицах репортеры телевидения проводили летучий опрос прохожих, задавая один и тот же вопрос, предварительно читая несколько строк стихотворения.

– Знаете, чьи это строки:

 
«Одну чувиху встретил я,
Провел домой на всякий случай.
У той чувихи два бедра,
Одно бедро другого круче».
 

Ответы прохожих поражали своим разнообразием. Называли в основном Пушкина, Лермонтова, Грибоедова, Чехова, Толстого и Достоевского. И только две аспирантки академии госслужащих были близки к разгадке, назвав Жванецкого.

– Нет, это не Жванецкий. Это Далилов, – объяснил репортер. И слава Самсона начала расти, как молодой бамбук.