Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"
Автор книги: Борис Кипнис
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
«А хотя перед сим туртукайская экспедиция и удачлива была, но сие воспоследовать могло как от храбрости солдат, но не меньше и от неожиданного <…> нападения; теперь же сколько они осторожны, извольте приметить <…> осмеливаюсь донесть, что без прибавления пехоты на таковой поиск решиться сумнительным считаю выигрышем»[243]243
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 637.
[Закрыть].
Пехоты он не получил, а 4 июня турки снова переправились на валашский берег силами до 300 человек с одной пушкой, но были отражены им[244]244
Там же. С. 639.
[Закрыть]. После этого 5 июня Суворов получил приказ выдвигаться к Дунаю, хотя подкреплений так и не прислали. Уже болевший лихорадкой, он донес, что начинает движение[245]245
Там же. С. 642.
[Закрыть]. На следующий день, 6 июня, будучи на месте, начал Суворов подготовку к рейду, но 7-го почувствовал себя так плохо, что, назначив атаку на 8-е, вынужден был отъехать для лечения в Бухарест. И тут случилась неприятность: в его отсутствие в ночь с 7-го на 8 июня отряд пытался переправиться через Дунай, но заметив сильное превосходство турок, командовавшие отрядом участники первого рейда полковники А. Мещерский и П. Батурин повернули назад. Суворов был в отчаянии, считал себя опозоренным, предлагал отозвать оробевших офицеров и повторить рейд с другим командиром:
«Есть еще, граф Иван Петрович, способ, соизвольте на время прислав к нашим молодцам потверже г[енерал]-май[ора], всякий здесь меня моложе, он может ко мне заехать. Я ему дам диспозицию (той нет у рук, что я диктовал в беспамятстве, она хороша). Прикажите ему только смело атаковать»[246]246
ПибС. – С. 94–95.
[Закрыть].
Но таких радикальных мер не потребовалось: 14 июня герою нашему стало легче, а 20-го (старый стиль) он уже шлет рапорт о втором рейде на Туртукай. Он состоялся в ночь с 16 на 17 июня (старый стиль), к этому времени силы негоештского отряда были увеличены, равно как и десантная флотилия, перевезти удалось до 2000 человек при двух орудиях, в том числе и кавалерию. И снова генерал продемонстрировал высокое тактическое искусство: подъем на береговую террасу шел вверх по узкому логу, рассекавшему береговой склон, Суворов приказал построить пехоту и спешенных карабинеров в одну общую сомкнутую колонну, взвод из шести шеренг. Голову колонны прикрывали 60 стрелков, а фланги – 200 спешенных казаков и арнаутов, навербованных из местных жителей, все в рассыпном строю. Такое построение было первым случаем в истории военного искусства и в России, и в Западной Европе и имело богатую будущность.
Атака полевых укреплений прошла успешно, о последующем ходе сражения полководец вспоминал так:
«…по слабости от болезни, я без помощи ходить не мог; что по овладении нами турецким ретраншементом, ночью варвары, превосходством почти в десятеро нас, в нем сильно обступили, тут был и вышереченный князь Мещерский[247]247
Тот самый, который ночью на 8 июня предложил вернуться назад.
[Закрыть], которым, как [и] генералом Шемякиным[248]248
Н. С. Шемякин во время второго рейда на Туртукай был подполковником Ингерманландского карабинерного полка.
[Закрыть], прибывшим ко мне с конным отрядом и легкою пушкою, довольно нахвалиться не могу, и они всегда в моей памяти пребудут. Карабинеры ж Мещерского вооружены были ружьями и штыками, по недостатку пехоты; ночь и к полудням сражались мы непрестанно, и военная амуниция знатно уменьшилась; поражен был пулею Фейзулла[249]249
На самом деле – Магомет, бей Мекки.
[Закрыть], командующий полка, предатель египетского Алибея, и сколот Сенюткиными казаками. Против полден капитан Братцов учинил вылазку с шестишереножною колонною в вороты на янычар, холодным ружьем[250]250
То есть штыками.
[Закрыть] поразил и сам смертельно ранен; тогда все войско выступило из ретраншемента, и одержана была полная победа; вся турецкая артиллерия нижнего и верхнего лагеря с их флотилиею досталась в наши руки»[251]251
Суворов А. В. Наука побеждать. – СПб., 2015. – С. 22–23.
[Закрыть].
Интересно, что в этот раз на завершающей фазе боя наша кавалерия, согласно диспозиции Суворова, смело атаковала отступающих турок и тем довершила успех этого дня. Однако за эту успешную операцию он награжден уже не был.
Прошло три недели после второго рейда на Туртукай, и Суворов был поражен в самое сердце. 9 июля он писал графу Салтыкову:
«Гром ударил, мне сего не воображалось. Прошу иного. И Ваше Сиятельство может ли помочь? Мне бы только с честью отсюда выйти; всего основания не знаю. Больно! Простите мне, Ваше Сиятельство, что я принужден был писать к Г[енерал]-Пор[учику] Потемкину о флотилии и пр., да и к Вам объяснять. Жаль сие для будущих следствиев»[252]252
ПибС. – С. 106–107.
[Закрыть].
Что же случилось? Неужели он проиграл сражение? Нет: граф П. А. Румянцев назначил его в корпус Г. А. Потемкина. С будущим светлейшим князем Таврическим Суворов познакомился еще в мае 1773 г., как только прибыл в Негоешти, их войска соседствовали, отношения установились хотя и деловые, но хорошие. Однако оказаться под началом энергичного и напористого Потемкина он не хотел, понимая, что может лишиться той самостоятельности, которой пользовался под командованием не в пример более пассивного графа Салтыкова. Кроме того, вообразил он, что крутой характером фельдмаршал на него за что-то рассердился. Однако как ни был расстроен, он все-таки не забыл и тут приписать:
Через два дня главнокомандующий милостивым ордером вызвал Суворова к себе, и как переменилось настроение героя:
«Вашего Высокографского Сиятельства милостивое письмо от 9 июля имел щастье получить. С благодарным чувствованием целости Ваших всегдашних ко мне милостей отправляюсь отсюда немедленно к Вашему Высокографскому Сиятельству. Препоручая себя высокому Вашему покровительству…» [254]254
Там же. С. 107–108.
[Закрыть]
Фельдмаршал потребовал туртукайского героя к себе не случайно: осада Силистрии не задалась, становилось ясно, что придется отказаться от похода на Шумлу. За Дунай армия отступила, прикрываемая пятитысячным корпусом наихрабрейшего генерал-майора О. И. Вейсмана фон Вейсенштейна, которого современники называли «Ахилл русской армии». Чтобы не дать 20-тысячному корпусу Нуман-паши нанести удар по нашим уходящим войскам, Вейсман атаковал и разгромил противника при Гуробалах, но в разгар сражения, 22 июня, отражая попытку турок проломить боковой фас нашего каре, генерал был смертельно ранен янычаром. Гибель талантливого храбреца опечалила не только графа Румянцева, но и государыню, она писала фельдмаршалу:
Через четверть века в далекой Италии Суворов вспомнил о нем:
Но это будет потом, когда Румянцева уже три года как не будет в живых[257]257
Фельдмаршал скончался в ноябре 1796 г.
[Закрыть], а пока он жив и здоров – и ему нужен генерал, который заменил бы погибшего героя. Такой же мужественный и пылкий и для чрезвычайно важного и опасного дела.
Уходя за Дунай, фельдмаршал замыслил всадить туркам занозу в бок: удержать на болгарском берегу город Гирсов и, «приковав» к нему турок, лишить их тем самым возможности перейти на валашскую сторону. Тут нужен человек особых дарований, и граф Румянцев увидел их в Суворове. Он вызвал его, чтобы лично поставить задачу по обороне гирсовского поста. Свиданием с непоседливым подчиненным граф остался доволен и, отправляя его к новому месту службы, в ордере от 4 августа писал так:
«Делами Вы себя довольно в том прославили, сколько побудительное усердие к пользе службы открывает Вам путь к успехам.
На сие, как и на искусство Ваше, весьма мне известное, довольствуюсь я возложить сохранение и оборону сего нужного поста…»[258]258
Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 1. – С. 678.
[Закрыть]
О том, как Суворов повел дело, предоставим рассказать ему самому:
«…определен я начальником гирсовского корпуса. Сей задунайский пост надлежало соблюсти; я починил крепость, прибавил к ней земляные строения и сделал разные фельдшанцы; перед наступлением турецким перевел я мой резерв из-за Дунаю – два полка пехоты на остров, в близости Гирсова, в закрытии за речкой N, на которой были понтоны. Турки оказались рано днем[259]259
3 сентября (старый стиль) 1773 г.
[Закрыть], около 11 000[260]260
Согласно реляции самого Суворова, по показаниям пленного, турок было «4000 пехоты и 3000 конницы с артиллериею» (см. Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 1. – С. 679).
[Закрыть]; велел я делать разные притворные виды нашей слабости; но с моей стороны, особливо из крепости, начали рано стрелять, вместо картечь ядрами. Они фланкировали наши шанцы; шармицирование[261]261
То есть маневрирование.
[Закрыть]продолжалось до полден и не имело конца; приказал я всем очистить поле. Приятно было видеть: варвары, при пяти пашах бунчужных, построились в три линии; в первых двух – пехота, в середине – конницы; по флангам – пушки, в их местах, по-европейскому; в третьей – что резерв – было разное войско и некоторые обозы; с довольною стройностию приблизились они к нашему московскому ретраншементу, где мы молчали, заняли высоту, начали бомбами и ядрами безответно и, впрочем, весьма храбро, под предводительством их байрактаров, бросились с разных сторон на ретраншемент; наша стрельба открылась вблизи; ретраншемент был очень крепок. Из закрытия князь Мачабелов с Севским полком и барон Розен с тремя эскадронами гусар взошли на наши высоты[262]262
То есть переправившись с острова по понтонному мосту, из резерва.
[Закрыть], с превеликим их поражением, и князь Гагарин, другого полку, с кареем наступил на их левой фланг, из ретраншемента; они крайне пострадали. Недолго тут дело продолжалось, и едва от одного до двух часов; ударились они в бегство, претерпели великий урон, оставили на месте всю их артиллерию; победа была совершенная; мы их гнали тридцать верст; прочее известно по реляции» [263]263
Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 1. С. 42–43.
[Закрыть].
Турки потеряли в этот день не менее 1100 человек, но по оврагам и в бурьяне валялось много необнаруженных тел, орудий захвачено 7; наши силы составляли не более 3000 человек, а потери убитыми и ранеными до 200 человек, не более[264]264
Петрушевский А. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 170.
[Закрыть]. Суворов оправдал мнение главнокомандующего о себе, высказанное им в донесении государыне от 8 августа:
Теперь же, когда был получен рапорт о победе, Румянцев повелел во всех частях армии отслужить благодарственный молебен, а самому герою писал 5 сентября:
Однако же на этом сражении боевая страда в 1773 г. для Суворова и прекратилась: армия наша устроилась на винтер-квартиры в Валахии, а турки более тревожить Гирсово не смели. Славный гирсовский командир в сентябре и октябре занимается постройкой помещений для войск, а в начале ноября на него поступил донос о небрежении размещением солдат, донесли самому фельдмаршалу. Румянцев велел генерал-поручику Г. А. Потемкину расследовать дело. Тот приехал, но ничего дурного не обнаружил. Очевидно, эта поездка лишь укрепила их с Суворовым приятельские отношения. Да и зная о постоянной заботе нашего героя о здоровье войск – могло ли быть иначе?
Вскоре, все в том же ноябре, взяв отпуск, наш герой покинул армию и поехал в Москву, к родителю своему. Здесь ждала его невеста и свадьба. Брак был явно делом рук Василия Ивановича, уже приближавшегося к 70-летию и доживавшего свой век на покое в Первопрестольной. Старику хотелось увенчать свои труды по укреплению семейного благополучия, материально уже им упроченного, выгодной женитьбой единственного сына и наследника.
Сестры Суворова уже были удачно выданы замуж: старшая Анна за князя И. Р. Горчакова, сыновья ее впоследствии пользовались покровительством великого дяди; младшая Мария сочеталась браком с богатым вологодским помещиком А. В. Олешевым, довольно известным в тот век писателем и деятелем русского Просвещения. Теперь, по мнению отца, очередь была за Александром. Генералу нашему было уже за сорок, он был известен и в военной среде, и самой государыне, чего ж тянуть далее – пора.
Невеста, княжна Варвара Ивановна Прозоровская, происходила из стариннейшего боярского рода, ведшего свое начало от Рюрика и князей Ярославских. В роду этом боярство переходило в XVI–XVII в. из поколения в поколение, он принадлежал к верхушке старомосковской знати. Однако, как это часто бывало, древний род разделился на несколько ветвей, и судьбы их сложились по-разному. Отец княжны Варвары хоть и достиг чина генерал-аншефа, совершенно разорился, поэтому-то и дочь его на 23-м году была все еще не замужем: бесприданницы редко кому бывали нужны. Но именно поэтому-то Василий Иванович и направил на нее свои марьяжные усилия. Состоятельность и чиновность сына его вынудили гордых Рюриковичей смягчить фамильную спесь и принести свою знатность и родовые связи в приданое «худородному» Александру Суворову. Перезревшей невесте при бедности ее трудно было найти более завидного жениха.
Помолвка состоялась 18 декабря (старый стиль) 1773 г., через четыре дня последовало обручение, а 16 января свадьба. Действительно, этот брак открывал перед новобрачным двери большого света. Один дядюшка Варвары Ивановны – князь А. М. Голицын, другой же – граф П. А. Румянцев, начальник Суворова, женатый на еще одной тетушке молодой супруги военачальника. Оба фельдмаршала были извещены о браке новоприобретенным родственником тут же по его заключении. Казалось бы, Василий Иванович мог быть доволен: род его удачно «привился» к родословным древам князей Прозоровских, Горчаковых, Голицыных, о большем и мечтать было невозможно сыну и внуку служилых дворян средней руки. Но, как и многие расчеты человеческие, «здание» строилось на песке: старик учел, казалось бы, все, кроме самого главного – вкусов, воспитания и характеров сына своего и сиятельной новобрачной. Как показало время, они были совершенно разными людьми. Союз их оказался несчастливым и в течение следующих десяти лет распался совершенно, доставив Суворову сердечную боль и обиду на двукратную измену жены, а ей – горькие сожаления об упущенных возможностях, когда впоследствии ее неказистый внешне супруг превратился в великого полководца, чье имя гремело сначала по всей России, а потом и по Европе. А она оказалась непричастна к его бессмертной славе. Но все это будет потом, а сейчас, в феврале 1774 г., оставив молодую супругу в Москве, герой наш спешит на юг в действующую армию.
Не в спокойное время покидает он Первопрестольную, старика отца, жену и непривычную ему жизнь женатого мужчины: в древней столице множатся слухи о невиданной силы бунте, сотрясающем далекий Оренбургский край, землю яицких казаков, Башкирию и Приуралье. Слухи о дерзком самозванце, принявшем имя покойного Петра III, о толпах простого народа, стекающегося под его знамена, не сходят с уст не только почтенных дворян и купцов, но толкуются и перетолковываются всей громадой простого московского люда: торговцев и лоточников, лавочных сидельцев и мещан, ремесленников, мануфактурных рабочих и крепостной дворни. Смутное и поистине опасное время, но первые громкие победы, одержанные повстанцами, миновали, а на помощь осажденному ими Оренбургу сквозь снежные степи с верными войсками поспешает его старый начальник, усмиривший недавно конфедератов генерал-аншеф Александр Ильич Бибиков – муж испытанной доблести и великого разума, верный слуга государыни. В этих надежных руках войско будет победоносно, мятеж угаснет, и все образуется. И эти трезвые мысли успокаивают нашего путешественника, он гонит прочь от себя тревожные думы, еще прочнее запахивает медвежью полость и, убаюканный покачиванием почтовой кибитки, засыпает. А она, влекомая тройкой резвых лошадей, знай себе летит по снежным просторам России навстречу войне и судьбе.
С наступающей весной армия наша пробуждалась от зимнего оцепенения. Граф Румянцев готовился к новому походу за Дунай. Из Польши в Валахию прибывали освободившиеся там войска, из них формировался резервный корпус, во главе него и был поставлен Суворов. Он приложил большие усилия по подготовке этих войск к боям с турками. Вот что приказывал он, опираясь на приобретенный опыт, внедрять при обучении:
«…в поле варвары[267]267
Так всегда называет он турок в своих донесениях и записках.
[Закрыть] побеждаюца страшными им пехотными кареями, исходящими из него картечами и мелкою пальбою; случаеца, правда, что они на штык набегают и оным поражаюца, прорвавшись в него внутренним его резервом, которому должно быть всегда цельными ротами».Стараться не расходовать патронов залпами, а иметь в каждом капральстве по 6 выборных стрелков «каждому в своем ранжирном месте, и те должны стрелять на наездников; тако плутонги <…> каре действуют наступательно, как бы трудно местоположение ни было <…> каждый начальник карея вступал с неприятелем в дело, соблюдая главные правила и цель данной диспозиции в переменных, но для единственно победы, обстоятельствах, должен только быть вспомогаем своею твердостью, храбростью и расторопностью. <…> Тако господам пехотным полковым командирам к сим кареям весьма полку приучить ко строению <…> В каре передние шеренги никогда не на коленях[268]268
То есть никогда не останавливаться, чтобы дать залп, при котором первая шеренга становится на колено.
[Закрыть]. Солдаты маршируют вольным шагом сами о себе, движения каре суть всему его стеканию; передний фас – тот по обычаю, где ударяет <…> При окружении каре конницею итти ему без остановки, гордым шагом до определенного места[269]269
В диспозиции.
[Закрыть], отстреливать оную[270]270
То есть кавалерию.
[Закрыть], как сказано в сем пункте, невзирая ни на какую трудность местоположения. <…> Окружаица каре пехотою. Тож блистательно – тут действие картечь[271]271
Из полковых пушек, движущихся в углах каре.
[Закрыть], ворвавшихся, пачи чаяния, внутрь – переколет карейный резерв – и вкупе пехотою и конницею»[272]272
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 687–688.
[Закрыть].
При самом начале этой важной службы был он 17 марта 1774 г. произведен в генерал-поручики и теперь с большим основанием, чем ранее, мог претендовать на пост самостоятельного командира корпуса. Близился май, и фельдмаршал привел армию в движение. Действуя по обоим берегам Дуная, из-за так и не взятой Силистрии он перевел на болгарский берег корпуса М. Ф. Каменского и Суворова. Действуя в согласии, они должны были развить наступление в глубь Болгарии в направлении Базарджик – Козлуджа, имея главною целью достижение Шумлы и базы армии визиря. Однако меж генералами быстро возникла рознь: Каменский был младше Суворова и по возрасту, и по началу службы в офицерских чинах, но много знатнее и со связями при дворе. Несомненно храбрый и способный, отличался крутым и жестким нравом, желчным характером и постоянной вспыльчивостью; он сумел в 1773 г. обойти Суворова по службе и раньше него стать генерал-поручиком. По уставу как старший по производству в чин он должен был начальствовать над Суворовым. Герой же наш совсем не хотел ему подчиняться. Началась распря.
Суворов всячески уклонялся действовать совместно с Каменским и вел свой корпус отдельно. На первых порах это было еще терпимо, но к концу мая генералы должны были соединиться, исходя из требований оперативного замысла главнокомандующего. Каменский обратился к нему с запросом, как поступить. 21 мая фельдмаршал ответил: действовать совместно с Суворовым, руководя как «старший предводитель». Меж тем Суворов медлит и разбивает турецкий отряд под Карасу[273]273
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 692.
[Закрыть]. Румянцев, недовольный их разделенностью, специальным ордером указывает Каменскому о подчинении ему Суворова как старшему[274]274
Там же. С. 697.
[Закрыть]. Это было 1 июня (старый стиль), и на следующий день М. Ф. Каменский разбивает при Базарджике пятитысячный турецкий отряд. Более идти врозь было невозможно, и корпуса начали сближаться. 8 июня (старый стиль) Каменский все еще был у Базарджика, а Суворов приблизительно в 10 километрах западнее. В ночь на 9 июня (старый стиль) оба генерала выступили на Козлуджи и шли, пользуясь ночной прохладой, чтобы не переутомлять войска по дневной жаре. К 8 часам утра они соединились у деревни Юшенли, до Козлуджи было около 15 километров, войска расположились бивуаком.
Они не знали, что от Шумлы им навстречу двигалась турецкая армия в 40 тысяч человек под командою Реззак-паши и главного янычарского аги, имевшая целью овладеть Гирсово и тем парализовать русское наступление. Противников разделял лес, через его чащу тянулась узкая дорога из Юшенли на Козлуджи. Пока пехота отдыхала после ночного перехода, герой наш решил с частью кавалерии продвинуться вперед, чтобы выяснить, где находятся турки. Конница наша шла походной колонной по узкой лесной дороге, когда столкнулась с турецким авангардом. О дальнейшем Суворов вспоминал так:
Но тут ситуация изменилась:
«…от моего авангарда три батальона гренадер и егерей с их пушками, под командою генералов Трейдена, Ферзена, Река, остановили в лесу противной авангард, 8000 албанцев, и сражение начали <…> Скоро усилены были команды генерала Озерова кареем двуполковым, Суздальского и Севского, под Мачибеловым[276]276
Героем Гирсова.
[Закрыть], но почти уже предуспели сломить албанцев, соблюдая весьма свой огонь[277]277
Тот самый, о котором так много писал Суворов в наставлении.
[Закрыть]. Сие поражение продолжалось близ двух часов около полден; люди наши шли всю ночь и не успели принять пищу, как и строевые лошади напоены не были. Лес прочистился, мы вступили и марш вперед»[278]278
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 687–688.
[Закрыть].
Итак, турки отступали. В этот решительный момент конфликт, тлевший все эти дни, вспыхнул с новой силой: Каменский, по-видимому, считал продолжение сражения рискованным и думал, что Суворов своим самоуправным продвижением утром с кавалерией вглубь леса спровоцировал внезапную атаку превосходящих сил турок, от которых, слава богу, отбились. Поэтому не хотел более рисковать и со своей пехотой остался на месте утреннего боя. Суворов же, правильно оценив обстановку, махнул на него рукой и двинулся вперед, снова вглубь леса. Лишь часть конницы его соперника пошла вместе с ним далее.
Героя не смущали ни жара, ни усталость наших войск, ни превосходство сил противника: он понимал, что турки внутренне потрясены неудачей утреннего боя, их можно разгромить, если не останавливаться и продолжать натиск. И он решился:
«…на нашем тракте брошено несколько сот телег с турецким лучшим шанцевым инструментом; происходили неважные стычки в лесу; конница закрывала малосилие пехоты нашей, ее было до 4000; старший – генерал Левис, которого поступками я весьма одолжен; я оставляю прочее примечание. Шли мы лесом девять верст, и, по выходе из одного, упал сильный дождь, который наше войско ободрил, противному ж мокротою причинил вред[279]279
Просторные, широкие восточные одежды, намокнув, сковывали движение турок и албанцев, а бумажные патроны, которые они хранили в карманах шаровар, намокли.
[Закрыть]. При дебушировании встречены мы сильными выстрелами трех батарей на высотах от артиллерии барона Тотта[280]280
Французский офицер-инструктор, занимавшийся реформированием турецкой артиллерии.
[Закрыть], и кареи, взяв свою дистанцию, их одержали и все взяли; хотя разные покушения от варварской армии на нас были, но без успеха: а паче препобеждены быстротою нашего марша и крестными пушечными выстрелами, как и ружейною пальбою с соблюдением огня»[281]281
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 687–688.
[Закрыть].
Этот отрывок – прямая иллюстрация к вышеприведенному наставлению об обучении пехоты резервного корпуса. Она говорит, что Суворов, и как пропагандист нового метода обучения солдат, выросшего из боевой практики предыдущих кампаний Дунайской армии, и как командующий на поле сражения, верен выбранному им тактическому принципу, творчески развивает его и в результате добивается победы.
Понятно, почему впоследствии его так будут раздражать постоянные толки о его удачливости, о вечном везении. Ему как никому другому было известно, что удача в бою есть прямой результат постоянных размышлений, упорных ежедневных учений и смелости творческой мысли, развитой двумя предыдущими этапами и выражающейся как в составлении диспозиции, так и в управлении сражением.
Все, чему он требовал учить полки в своем «Наставлении», было продемонстрировано в ходе сражения. А он, полководец, свободно реагирует на изменение обстановки и тут же меняет форму боевых порядков: войска в его руках – гибкий и пластичный материал, из которого он и «лепит» фактуру сражения. Какая уж тут удача. Результат постоянных учений и строящийся на них расчет. И постоянная быстрота движения, и неувядающий натиск в поражении неприятеля. Тут оказывается бессильна даже отчаянная храбрость отборных турецких воинов:
То есть хотя вооруженные только ятаганами и кинжалами эти подлинные «гази» и ворвались внутрь каре, но разгромить его не смогли. Кстати, именно во время такой атаки за год до этого и погиб мужественный Вейсман.
Но вот наступает пятая, завершающая фаза битвы:
«Полем был наш марш, большею частью терновником, паки девять верст, и при исходе его прибыл к нам артиллерии капитан Базин и с ним близ десяти больших орудиев, которыми открыл пальбу в лощину, внутрь турецкого лагеря. Уже турки всюду бежали; но еще дело кончено не было, – за их лагерем усмотрел я высоту, которую одержать надлежало, пошел я сквозь оной с подполковником Любимовым и его эскадронами, карей же оной обходили и тем нечто замешкались; по занятию мною той высоты произошла с турецкой стороны вдруг на нас сильная стрельба из больших пушек, и, по продолжению, приметил я, что их немного, то приказал от себя майору Парфентьеву взять поспешнее и скорее три суздальских роты, их отбить, что он с крайнею быстротою марша и учинил; все наше войско расположилось на сих высотах, против наступающей ночи, и прибыл к нам г. – бригадир Зиборовский с его кареем комплектного Черниговского полку»[283]283
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 687–688.
[Закрыть].
В этой фазе отлично действуют, каждый на своем месте, все три рода оружия: пехота, артиллерия, кавалерия. Войска наши в этой фазе как бы перекатываются друг через друга с максимальным успехом. Это сражение уже целиком воспроизводит все три воинских качества: и глазомер, и быстроту, и натиск. Суворов с полным основанием мог завершить свой рассказ исполненным сдержанной гордости итогом:
И действительно, одержанная им победа позволила через 10 дней М. Ф. Каменскому, продвинувшись вперед, 19 июня (старый стиль) у Али-бабы отбросить врага к Шумле, уничтожить запасенный для лагеря великого визиря провиант, а сам лагерь в Шумле отрезать от сообщения с Адрианополем. На следующий день великий визирь запросил перемирия. Но граф Румянцев прямо заявил: никаких переговоров и проволочек, а пусть в его ставку в деревне Кючук-Кайнарджи прибудут послы для подписания мира. И точка. Турки прибыли 5 июня (старый стиль), фельдмаршал дал им пять дней. Скрепя сердце, после безнадежной дипломатической схватки турецкие делегаты подписали мир, продиктованный им графом П. А. Румянцевым: Россия получала города-крепости Керчь и Еникале в Крыму, Кинбурн, стороживший вход в Днепро-Бугский лиман и само побережье лимана, ей представлялось право торгового мореходства в Черном море с любым количеством пушек на борту купеческого судна, право строить военно-морской флот, турки уплачивали контрибуцию в 4,5 миллиона рублей. Но главное: Крымское ханство становилось независимым от Турецкой империи государством, а значит, волею судеб оказывалось в орбите влияния России. С Крымом вскоре надолго будет связана служебная судьба Суворова. Но пока что ему предстояло немедленно отправиться на новую войну, уже год полыхавшую в юго-восточных губерниях империи.
Пока наш герой спешит в Москву под начало хорошо ему знакомого по Речи Посполитой и Семилетней войне князя М. Н. Волконского, надо объясниться о том, какой характер носила тогда внутренняя война, разожженная яицкими казаками и их ставленником Пугачевым. Началась она как бунт пограничного с казахами казацкого войска, оскорбленного вымогательствами местных властей, усилением дисциплины и наказанием за жалобы на начальство, бунт, жестоко подавленный в соответствии с нравами того времени. Недовольство казачье по прошествии года снова прорвалось наружу, но теперь уже как настоящий мятеж, во главе которого явился предводитель, выдававший себя за покойного Петра III. Сам факт подчинения самозванцу, ими же провозглашенному, делал казаков государственными преступниками, изменниками. Терять им после этого, собственно, было уже нечего. К ним примыкало население пограничных городков и крепостей, башкиры, озлобленные в царствование Елизаветы Петровны изъятием у них части земель в пользу уральских заводчиков и уже бунтовавшие в 1755 г. Известный процент повстанцев составили «гулящие люди», в том числе сбежавшие с каторги. Краденый императорский титул Пугачева брал их как бы под эгиду и превращал из преступников в слуг государевых. По крайней мере в их собственных глазах. Однако нравы их говорили совсем о другом. Так, при осаде Оренбурга 3 ноября 1773 г. на окраине города:
«Мятежники в церкви разложили огонь <…> Пугачев поставил пушку на паперти, а другую велел втащить на колокольню <…> Ночью Пугачев отступил <…> В церкви, куда мятежники приносили своих раненых, видны были на помосте кровавые лужи. Оклады с икон были ободраны, напрестольное одеяние изодрано в лоскутья. Церковь осквернена была даже калом лошадиным и человечьим»[285]285
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. – Т. 6. – М., 1950. – С. 125.
[Закрыть].
Если уж изгадили святыню, то еще менее склоны они были щадить побежденных. Вот что произошло 28 сентября при взятии крепости Татищевой:
«Начальники были захвачены. Билову отсекли голову. С Елагина, человека тучного, содрали кожу, злодеи вынули из него сало и мазали им свои раны. Жену его изрубили. Дочь их, накануне овдовевшая Харлова, приведена была к победителю, распоряжавшемуся казнию ее родителей. Пугачев поражен был ее красотою и взял несчастную к себе в наложницы <…> Вдова майора Веселовского <…> также находилась в Татищевой: ее удавили. Все офицеры были повешены. Несколько солдат и башкирцев [286]286
Не присягнувших самозванцу.
[Закрыть] выведены в поле и расстреляны картечью»[287]287
Пушкин А. С. Указ. соч. – С. 118.
[Закрыть].
Не желая затягивать повествование, приведу лишь одно краткое описание разорения другого города – Казани, взятой приступом 12 июля 1774 г.:
«Город стал добычею мятежников. Они бросились грабить дома и купеческие лавки; вбегали в церкви и монастыри, обдирали иконостасы; резали всех, которые попадались им в немецком платье <…> Из города погнали пленных и повезли добычу. Башкирцы, несмотря на строгие запрещения Пугачева, били нагайками народ и кололи копьями отстававших женщин и детей. Множество потонуло, переправляясь вброд через Казанку. Народ, пригнанный в лагерь, поставлен был на колени перед пушками. Женщины подняли вой. Им объявили прощение. Все закричали: ура! и кинулись к ставке Пугачева. Пугачев сидел в креслах, принимая дары казанских татар, приехавших к нему с поклоном»[288]288
Пушкин А. С. Указ. соч. – С. 165–166.
[Закрыть].
Остальные подробности усердный читатель мой может почерпнуть, прочтя целиком труд нашего великого поэта и талантливого историка.
Таков был противник, сражаться с которым спешил генерал-поручик и кавалер Александр Суворов. Вряд ли думал он о закономерности социальной мести простого народа, уже сто тридцать лет придавленного крепостным правом и притеснениями чиновничества. Скорее всего, он содрогался внутренне от разговоров и слухов, роившихся вокруг, о размахе восстания и беспощадности взбунтовавшегося простого народа. Он должен был вспоминать общее недоброжелательное настроение московских низов в декабре-феврале 1773–1774 гг., когда свадебные хлопоты удерживали его в Белокаменной, равно как и тот восторг, с которым московское дворянство приняло А. И. Бибикова, ехавшего на брань с Пугачевым. В Москве у него были старик отец и молодая жена. Несомненно, думая о них, он прекрасно понимал, с кем будет сражаться и кого защищать.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
