Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"
Автор книги: Борис Кипнис
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Следующий, 1771-й, год был богат на бои и сражения. Вот как наш герой рассказывает о Тынце и Ландскроне в мае:
«Главною конфедерациею город Краков так был стеснен, что нашим тамо войскам недостаток в субсистенции[201]201
Снабжении (фр.).
[Закрыть] наступал; я дал моим отрядам рандеву на реке Сане, отбил прежде преграду их на реке Дунайце и, по некоторых ночных и денных битвах, достиг до Кракова, оттуда мятежников прогнал. В той же ночи, противу рассвету, напал, неподалеку Кракова, на их тынецкие укрепления, где, сверх многих побитых, в том числе штыками, забрали мы много в плен их лучшей пехоты из распущенных саксонцев с немецкими офицерами и артиллериею. На другой день было славное происшествие под Ланцкроною, где собранные множественные мятежники были вконец разбиты: погибли несколько французских офицеров с пехотою, на их образ учрежденною, убито два маршалка, пинский – Орешко и князь Сапега; при многих пленных мне достались в руки маршалки: краковский – Миончинский и варшавский – Лясоцкий»[202]202
Суворов А. В. Наука побеждать. – СПб., 2015. – С. 16.
[Закрыть].
Важность этой победы была в том, что под Тынцем были разбиты не только нестройные ополчения конфедератов, но и вполне равноценные русским части бывших саксонских полков Августа III, да еще под командой немецких офицеров, а при Ландскроне разгромлена выученная французскими офицерами и под их же командой польская пехота. Краков же, древняя столица Польши, деблокирован. Через пару недель еще одна победа – на реке Сан, среди пленных – иностранные офицеры. Потом победа над Пулавскими у Замостья. Все это бои, в которых переламывалась боевая сила конфедератов, принесли Суворову вполне заслуженную награду: 19 августа 1771 г. он был удостоен ордена Св. великомученика и победоносца Георгия 3-го класса. Орден, учрежденный императрицей Екатериной II 26 ноября (старый стиль) 1769 г.[203]203
Александр Васильевич Суворов. К 250-летию со дня рождения. – М., 1980. – С. 248.
[Закрыть], был в России первый, разделенный на четыре степени, что давало возможность награждать четвертой степенью просто офицеров за храбрость и мужество в бою, третьей степенью – старших офицеров и «младший» генералитет за отлично проведенный под их командой бой или же частную операцию. Наш герой как раз попадал своими победами в эту категорию. Вторая же и первая степени ордена полагались «старшему» генералитету и командующим армией или же флотом за крупную операцию или генеральное сражение. Эти награды ждали Суворова впереди.
Он не знал еще о пожалованной ему почетной награде, когда ход событий в начале сентября отдал в его руки судьбу Великого княжества Литовского. Вот как он сам описал это историческое событие:
«Возмутилась вся Литва; регулярная ее из полков немецкого штата и компутонговых хоронг армия, с достаточною артиллериею и всем к войне надлежащим снабденная собралась, как и довольно из регулярных войск, под предводительством их великого гетмана, графа Огинского. Собрал я всего войска до 700 человек и две пушки. но имел я храбрых офицеров, привыкших часто сражаться вблизи…» [204]204
Суворов А. В. Наука побеждать. – СПб., 2015. – С. 17.
[Закрыть]
Именно они: секунд-майор А. Киселев, секунд-майор К. Фергин, капитан Шлиссель и командовавший в этом бою артиллерией капитан И. Ганнибал, не упомянутый в воспоминаниях, но зато постоянно похваляемый в рапортах капитан А. Шипулин, такой же суздальский офицер, как и А. Киселев, и многие другие простые армейцы, беззаветно преданные воинскому долгу и профессии, стали в эти 24 часа главными исполнителями приказов Суворова. Это они провели свои роты в глубокой ночи без малейшего шума на огни неприятельского лагеря, на рассвете 11 сентября внезапно атаковали беспечного противника, зайдя ему в тыл. Это Киселев повел в штыки суздальских гренадеров по узкой плотине через болото и открыл путь нашей кавалерии, это Фергин с нарвскими гренадерами при поддержке Шлисселя и Ганнибала выбил конфедератов из Сталовичей и обрушился на главные силы графа Огинского, успевшие построиться в правильные линии.
Именно там, в Польше и Литве, обычные армейские офицеры стали для Суворова навсегда самыми любимыми боевыми помощниками, именно им он всегда оказывал протекцию и просил наград с особым тщанием. Именно среди младших командиров родилось самое большое число его пламенных почитателей и преданных последователей. Можно сказать, что в эти годы русский офицер наконец-то нашел своего отца-командира, своего героя, которого полюбил всем сердцем и за которым всегда шел и в огонь, и в воду, и сквозь медные трубы. От них имя его передалось в ряды солдат наших и навсегда осталось там.
Победа, одержанная в тот день, была совершенная:
«Вся артиллерия, обозы, канцелярия и клейноды великого гетмана достались нам в руки, тоже все драгунские лошади с убором <…> плен наш наше число превосходил; от драгунских и пехотных полков почти все, кроме убитых штаб– и обер-офицеров были в нашем плену; из наших офицеров старшие почти все были переранены[205]205
Это говорит о том, что они сражались в боевых порядках, увлекая за собой подчиненных.
[Закрыть]; из нижних чинов убито было мало, но переранено около осьмой доли. Сражение продолжалось от трех до четырех часов, и вся Литва успокоилась…» [206]206
Суворов А. В. Наука побеждать. – СПб., 2015. – С. 18.
[Закрыть]
Силы Огинского, по подсчетам Суворова, были около 3000 человек[207]207
Александр Васильевич Суворов. К 250-летию со дня рождения. – М., 1980. – С. 251.
[Закрыть], авторы его формулярного списка, составленного по архивным документам в 1900 г., насчитывали поляков до 4000[208]208
Там же.
[Закрыть]. Их потери определили они в 500 убитых, пленных – 15 штаб– и обер-офицеров и 273 нижних чина, наши же потери составили 8 человек убитыми и 38 ранеными. К трофеям отнесено было 10 медных пушек, 327 ружей, две пары литавр, 10 барабанов и 435 русских «нижних чинов Легионного корпуса, которых ранее всего гетман Огинский захватил в плен»[209]209
Там же.
[Закрыть].
Самый же главный трофей этой баталии, который полководец называет «клейнод», то есть гетманская булава, был брошен Огинским в штаб-квартире при поспешном бегстве и достался, судя по всему, нашим казакам, ибо, как следует из ордера Суворова полковнику фон Древицу, был продан в его отряд. Возвращения гетманской булавы и передаче ее польскому королю письменно требует победитель[210]210
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 457.
[Закрыть].
Значение этой победы императрицей было оценено по достоинству: 20 декабря 1771 г. она пожаловала А. В. Суворову орден Св. благоверного князя Александра Невского. Это была уже награда вельможного ранга. Напомним читателям нашим, что орден этот, задуманный Петром Великими и учрежденный в 1725 г. по смерти его Екатериною I, считался вторым по значению российским орденом после ордена Св. апостола Андрея Первозванного. Награждение им нашего героя, который тогда был генерал-майором, сразу же выдвигало его вперед из общей массы «младшего» генералитета и предвещало уже большую военную карьеру. Напомним, что отец его удостоился такой же награды, будучи уже генерал-поручиком и сенатором. Слава явно сама спешила на встречу с Суворовым.
Однако же не надобно думать, что из-за постоянных побед проникся он неуважением к противникам своим. Наоборот, когда появлялся повод, он всегда был готов отозваться о них с похвалой. Так, в рапорте генералу И. И. Веймарну от 10 апреля 1770 г. о бое под Новодице он пишет о храбрости конфедератов:
«Мятежники же построились по-шахматному, – за сим последовала атака нашей пехоты и кавалерии, расстроившая ряды противника, – но они, после первой атаки будучи выбиты, в поле строились против нашей кавалерии еще три раза, особливо под покровительством одной, оставшейся у них пушки, токмо как последний раз наша кавалерия бросилась на них через болотный ручей на гору, снова их сшибли на излом <…> то более они уже держаться не стали и ударились в совершенное бегство»[211]211
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 231–232.
[Закрыть].
Последняя крупная операция, выпавшая на долю А. В. Суворова в Польше, была связана с возвращением Краковского замка в апреле 1772 г. Замок находился вне городских стен Кракова, только примыкая к нему. Он был занят русским караулом. Из-за небрежности нового командира Суздальского пехотного полка В. В. Штакельберга, ослабившего боевую дисциплину, конфедераты сумели подкупить хозяина трактира, примыкавшего к замковой стене, и под видом строительных рабочих, приглашенных для ремонта, проделали в стене лаз. По нему в ночь с 21 на 22 января (старый стиль) 1772 г. около 800 конфедератов под предводительством французских офицеров, бригадиров де Шуази и Галиберта, смогли проникнуть в замок и пленить русский караул. Произведенные при этом несколько выстрелов подняли тревогу в Кракове. Полковник Штакельберг в ту же ночь попытался отбить замок, но потерпел неудачу и понес потери[212]212
Там же. С. 491.
[Закрыть]. Теперь общую команду над войсками возложили на Суворова, тем более что именно он отвечал за сохранение порядка в Люблинском и Краковском воеводствах. Около месяца вел он наблюдение за замком, собирал информацию о том, что там творится. Наконец 20 февраля (старый стиль) Суворов предпринял попытку штурма: предполагалось с помощью петарды взорвать замковые ворота и ворваться внутрь. Однако пороховой заряд оказался недостаточен, и ворота уцелели. Естественно, без их разрушения приступ не удался и привел к новым потерям: у нас было убито 48 и ранено 72 человека.
Тогда наш герой перешел к тесной блокаде замка, прервав его сообщение с внешним миром, одновременно разослал летучие отряды против конфедератов, дабы пресечь малейшую возможность для них деблокировать осажденных. Особенно отличился в этих рейдах премьер-майор Каргопольского карабинерного полка И. И. Михельсон, неоднократно рекомендованный за свои успехи самим Суворовым[213]213
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 542, 575.
[Закрыть] генерал-аншефу А. И. Бибикову, возглавившему теперь русские войска в Речи Посполитой. Сам полководец в 1790 г. так оценил его действия:
Новая тактика через полтора месяца дала желаемые результаты: конфедераты были изнурены нехваткой продовольствия и воды, потерями при ежедневных обстрелах; поляки перессорились с французами, упрекая их в бездействии, те же попрекали конфедератов отсутствием попыток деблокады. Участилась и сдача в плен дезертиров из замка, так что Суворову было хорошо известно, что там происходит. Наконец после победы И. И. Михельсона 10 апреля (старый стиль) при Бяле бригадир де Шуази начал переговоры с русским генералом о капитуляции, 12-го она была подписана, а 15 апреля 1772 г. конфедераты капитулировали и сдали Краковский замок. Эта победа была тем более значима и приятна для Суворова, что его противниками выступали французские офицеры, имевшие за плечами опыт Семилетней войны, а де Шуази и Галиберт, кроме того, были кавалерами военного ордена Св. Людовика малого креста, то есть противниками многоопытными[215]215
Там же.
[Закрыть]. Вообще французским офицерам в Польше при встречах с Суворовым, как правило, не везло, ведь еще под Ландскроной были разбиты конфедераты, обученные Дюмурье: очевидно, дело было в невысокой степени обучаемости и дисциплинированности повстанцев.
Собственно, после падения Краковского замка сопротивление в Речи Посполитой пошло на спад, судьба ее теперь определялась не на полях боев, а за столами дипломатических переговоров. Она была предрешена: Пруссия и Австрийская империя, пользуясь затруднениями Екатерины II, вызванными затянувшейся войной с Портой Оттоманской, предлагали ей произвести частичный раздел польского государства, угрожая в противном случае выступить на стороне Турции. К войне с целой коалицией, да еще по всему периметру западной границы, государыня была не готова, да и не стремилась: она дала согласие на такую «ампутацию». Так осуществлялась давняя мечта русской дипломатии приобрести плацдарм на востоке Великого княжества Литовского. Полоцк, Витебск и Могилев в современной Белоруссии должны были отойти России. Религиозное равноправие православных с католиками было провозглашено. Победы Суворова этому всему невольно способствовали.
Возможно, что дальнейшая судьба польского государства и не была ему безразлична, но время не сохранило свидетельств этого, а сейчас, летом 1772 г., рвался он из Польши, где делать больше было нечего. Стремительная и капризная богиня Фортуна давно уже манила его на иные поля сражений, к совсем другим берегам, где уже четыре года гремела медным гласом труба большой войны, смущая ревом сотен орудий дотоле тихие воды Дуная. Туда давно уже улетел он пылким воображением своим, желая сразиться с полчищами османов и стяжать такую славу, которой, конечно же, вечная погоня за конфедератами дать не могла.
Неоднократно пытался он хлопотать о переводе и искал себе ходатаев в Санкт-Петербурге, но тщетно: пребывание его в Речи Посполитой почитали уместным и полезным. Но теперь его наконец-то вызвали в столицу. Однако совсем с другой целью: на шведский престол вступил юный Густав III, опасались возможности войны. Один тот факт, что Суворова направили на угрожаемое направление, говорил о том, что его уже привыкли высоко ставить как боевого генерала и в Военной коллегии, и в Царском Селе. Сам он довольно «темно» отозвался о своей миссии на финской границе:
Все это можно толковать достаточно широко, вплоть до каких-нибудь секретных переговоров. Но так или иначе «обстоятельства переменились», и присутствие Суворова на границе со Швецией более не было необходимым. 4 апреля 1773 г., согласно его давнему желанию, герой наш наконец был причислен к 1-й армии и отбыл на Дунай, награжденный по величайшему повелению двумя тысячами рублей на дорогу.
Война между Российской и Османской империями вспыхнула осенью 1768 г. Формально поводом к ней послужил инцидент в местечке Балта, на границе польской Украины и княжества Молдавия. На самом же деле причины ее были глубоки и серьезны.
Если благосклонный читатель был внимателен, то заметил: воюя с конфедератами, Суворов неоднократно обнаруживал, что во главе их стоят французские офицеры. Это было не случайно. Король Людовик XV и его министры вскоре после Семилетней войны, во время которой союзничали с Россией против собственной воли, снова вернулись к политике всяческого противодействия русским интересам и прилагали все усилия, чтобы Екатерина II не смогла вывести страну из политической изоляции, в которую загнал ее своей неразумной политикой незадачливый Петр III. Версаль прилагал все усилия, чтобы поддерживать и разжигать антирусские настроения в Стокгольме, Варшаве и Константинополе у своих традиционных союзников, озабоченно наблюдающих за постоянным усилением грозной северной державы. Не имея сил вступить в борьбу сам, он подталкивал к ней соседей России, имевших с ней давние исторические счеты.
Видя, что дело конфедератов терпит одну неудачу за другой, министр иностранных дел герцог де Шуазель решил одним ударом разрубить не только польский узел, но и надолго ослабить Россию. Он ввел в дело Османскую империю. Нападение украинских гайдамаков на Балту, через которую бежал отряд конфедератов, спасаясь от преследователей, вызвало возмущение в Константинополе. Французский посол красноречиво доказывал Дивану[217]217
Так в Турции называлось правительство.
[Закрыть], что все это не случайность, а предостережение самого Аллаха: русские вот-вот подомнут под себя Речь Посполитую, и если Блистательная Порта не выступит тотчас, то следующей их жертвой станет она. Еще убедительнее его красноречия были три миллиона ливров, приятно гремящие в глубоких карманах турецких вельмож. Не в меру миролюбивый великий визирь в конце августа 1768 г. был смещен, в начале октября его преемник предъявил русскому послу ультиматум о двухнедельном сроке вывода наших войск из Польши и о прекращении поддержки диссидентов. Естественно, что посол принять подобный ультиматум не мог и был заключен в Семибашенный замок, а над главными воротами сераля был выставлен султанский бунчук. Империя османов объявила России войну.
Флот наш пошел из Балтики в Средиземное море под водительством графа Алексея Орлова и адмирала А. Г. Спиридова, проник в Эгейское море и в ночь на 26 июня 1770 г. в бухте Чесма сжег огромный военный флот султана. Весть об этом, подобно раскату грома, прокатилась по столицам Европы. Не успели там прийти в себя от этого известия, как новое потрясло и политиков, и военных: 17-тысячная армия графа П. А. Румянцева 21 июля (старый стиль) на берегу реки Кагул наголову разгромила 150-тысячную армию великого визиря Халил-бея. Потери турок составили 20 тысяч человек, вся артиллерия и обозы, русским же победа стоила жизни 914 человек[218]218
Румянцев П. А. Документы. – Т. 2. – М., 1953. – С. 344–345.
[Закрыть]. Русская армия вышла к берегам Дуная. Военная мощь России стала для всех в Европе очевидна. И масштаб войны, и слава военная были здесь многократно больше, чем в Польше. Вот почему Суворова так влекло сюда все эти годы. На счастье его, война с турками затянулась до невозможности, и вот теперь он, вверив свое тело и судьбу резвости почтовых троек, спешил на юг, в Бухарест, в штаб Румянцева за новым назначением и за новой славой.
В три недели пересек он Россию с севера на юг, преодолел степи Молдавии и поля Валахии и прибыл в Бухарест, в штаб фельдмаршала графа Румянцева. Там получил назначение в «дивизию»[219]219
Фактически дивизии по численности и по оперативной значимости были сравнимы с корпусами.
[Закрыть] графа И. П. Салтыкова, сына победителя при Кунерсдорфе. «Командующий оным, – вспоминал А. В. Суворов, – генерал граф Иван Петрович Салтыков поручил мне отряд войск на реке Аржише, против черты Туртукая»[220]220
Суворов А. В. Наука побеждать. – СПб., 2015. – С. 22.
[Закрыть]. Полководцем сиятельный граф не был, да фельдмаршалу в них и не было тогда особой нужды: во-первых, он сам был полководец хоть куда и, заметим, один из величайших в свое время, да и вообще в истории России. А во-вторых, в армии нашей на берегах Дуная собрались в ту пору генералы опытные, а некоторые, как О. фон Вейсман, и просто первоклассные. Выделялись среди них князь Н. В. Репнин, тот самый, что ранее был послом в Речи Посполитой, а также Г. А. Потемкин-Таврический, еще не знавший, какая высокая судьба ему предстоит. Был и Н. М. Каменский, подававший определенные надежды. И тут еще приехал Суворов, уже составивший себе очень хорошую репутацию в Польше. Поэтому обстоятельство, что граф И. П. Салтыков – офицер храбрый, но не более того, Румянцева не смущало, главное было в другом: он не был опасным подчиненным, могущим уменьшить блеск славы своего командующего. Неплохой администратор, он шел по жизни легко, не прилагая больших усилий к карьере. Благосклонная судьба сама вела его за руку: знатный род и богатство позволяли ему вести жизнь большого барина, громкое имя отца и придворная сметливость, соединенная со знанием жизни и большого света, прокладывали ему дорогу к почестям и чинам. Не одержав за всю карьеру ни одной громкой победы, не выиграв ни одной войны, 15 декабря 1796 г. по одному капризу императора Павла I стал он генерал-фельдмаршалом российской армии. Вот под каким славным начальником оказался наш герой.
Фельдмаршал граф Румянцев собирался с армией перейти Дунай, ему предписано было идти вглубь Болгарии, на Шумлу, ставку великого визиря. Для беспрепятственности операции надо было обезопасить себя от возможных атак турецких гарнизонов, заполнявших болгарские городки и крепости по правому берегу Дуная. Вот почему Салтыков тотчас по прибытии отправил Суворова в Негоешти, приказав принять в команду находящийся там отряд и совершить поиск, иначе – рейд на болгарский берег: разорить турецкий опорный пункт в Туртукае.
5 мая 1773 г. наш герой прибыл в Негоешти, о чем и рапортовал своему начальнику[221]221
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 607.
[Закрыть] 6 мая, а на следующий день начал подготовку к рейду через Дунай[222]222
Там же. С. 40.
[Закрыть]. За сутки преодолев все препоны, он приготовил и свой отряд, и собранные суда, и лодки и в ночь с 8 на 9 мая выступил к устью Аржиша, где ждали его плавсредства. Но на середине пути, идя скрытным маршем, Суворов наткнулся на значительный турецкий отряд из Туртукая, этой же ночью переправившийся на валашский берег и совершавший аналогичный рейд. О произошедшем далее наш герой вспоминал так:
На самом деле, как видно из рапорта Суворова, паша оставался в Туртукае, а пленены были его помощник в звании бин-баши[224]224
Звание, равное майору.
[Закрыть] и два аги[225]225
Звание, равное капитану.
[Закрыть], убито от 50 до 100 неприятелей. Силы противника он сам оценивал в 600 кавалеристов и 400 пехотинцев. По сообщению пленных, в Туртукае было до 4000 войска[226]226
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 611.
[Закрыть].
В рапорте о первом успехе, отправленном тут же Салтыкову, Суворов так резюмировал то, что ему теперь предстояло:
Отряд Суворова был невелик: 500 человек Астраханского пехотного полка, 100 человек Астраханского карабинерного полка да 100 казаков войска донского полка Леонова под командованием доблестного есаула Сенюткина. Все они отличились в ночном встречном бою – и все снова рвались в дело. В ночь с 9 на 10 мая, как смерклось, лодки перенаправили отряд:
«Турки на противном берегу, свыше 5000, почли нас за неважную партию, но сильно из их пушек по нас стреляли, как и в устье Аржиша, откуда выходили лодки» [228]228
Там же. С. 618.
[Закрыть].«Высадившись, астраханские пехотинцы сформировали две колонны: 1-я под командой полковника Батурина, и 2-я – подполковника Мауринова, который по своему желанию просил меня быть при пехоте для штурма бывшего города Туртукая, хотя он перед тем, в бывшем сражении неприятелем был ранен и не пришел в совершенное свое здоровье»[229]229
Там же. С. 41.
[Закрыть]..
Оба мужественных астраханских офицера повели свои колонны на приступ 1-го турецкого лагеря, стоявшего на вершине очень крутой возвышенности, оба захватили по четырехорудийной укрепленной батарее. Не тратя зря патронов, астраханцы действовали штыками – «начал колоть и рвать»[230]230
Там же. С. 618.
[Закрыть], как рапортовал Суворов. Тогда же Батурин послал подполковника П. А. Мальгунова с ротой гренадер взять трехорудийную батарею на берегу Дуная, вскоре и она пала. Город Туртукай был «обращен весь в пепел и вконец разорен»[231]231
Там же. С. 619.
[Закрыть].
Суворов сам руководил боем, поспевая везде, был ранен:
Сопротивление турок он оценил высоко, но солдат своих поставил еще выше:
«…хотя они и сами по батареям держались долго, но противу быстроты нашего нападения держатца не могли. <…> Солдаты же, рассвирепев, без помилования всех кололи, и живой, кроме спасшихся бегством, ни один не остался.
И что похвально было видеть, что ни один солдат в сражении до вещей неприятельских не касались, а стремились только поражать неприятеля. Трофеи наши составили 12 пушек большого калибра, их пришлось утопить в Дунае, 3 меньшего, их русские увезли, вся турецкая речная флотилия – 51 судно разных размеров, войсковые ”магазины” – их сожгли; 187 болгарских семей, или 663 человека, увезены на валашский берег. Наши потери: убитых 24, раненых 31 человек»[233]233
Суворов А. В. Документы. – Т. 1. – С. 619–620.
[Закрыть].
О своем состоянии он написал Салтыкову:
Майский рейд на Туртукай интересен с нескольких точек зрения. Во-первых, с тактической: Суворов по причине ограниченности грузоподъемности русских плавсредств не мог взять ни одной пушки и первым рейсом переправил лишь 500 пехотинцев, которые одни, собственно, и выиграли ночное сражение. Небольшой отряд кавалерии прибыл вторым рейсом и принял участие лишь в коротком и энергичном преследовании. Пехота при высадке была построена в три каре по 150–170 человек, два в первой, а третье во второй линии. Такое построение оптимально защищало от атаки, если бы турки на нее решились, но ночная темнота парализовала их конницу, а пехота предпочла обороняться на укрепленных батареях. Боевой порядок нашей пехоты обладал повышенной маневренностью: небольшая численность каре, фактически это были роты, позволила их быстро свернуть в штурмовые колонны, когда потребовалось подниматься на укрепленные высоты, о чем пишет в реляции сам военачальник. Цепь стрелков прикрывала каре Батурина и Мауринова при продвижении к подножию туртукайских холмов[235]235
Там же. С. 613.
[Закрыть]. Атака батарей велась исключительно холодным оружием и имела полный успех, и это при том, что турецкая пехота кроме мушкетов имела белое оружие и умела им пользоваться. Но именно рукопашная схватка показала превосходство штыковой атаки хорошо обученных и закаленных в боях пехотинцев против клинкового оружия турок, даже при наличии у них артиллерии. Вообще, надо отметить, что ночной бой особенно сложен и опасен, и то, что Суворов так прекрасно провел его, говорит о высоком мастерстве командования, которого он уже к этому времени достиг. Сказывалась школа управления боем, усвоенная еще в Семилетнюю войну и отточенная в борьбе с конфедератами.
Во-вторых, вышеприведенные воспоминания нашего героя, равно как и отрывки из его реляций, дают нам наглядное представление о великолепном сочетании глазомера, проявленного в выборе диспозиции к рейду, с быстротой и натиском в проведении форсирования Дуная ночью под огнем и в штурме туртукайских позиций. Необходимо отметить, что собственные дарования Суворова сочетались с большим боевым опытом, накопленным войсками его отряда за прежние кампании против турок. То есть методика Суворова абсолютно совпала с прекрасными боевыми качествами только что переданных в его подчинение солдат и офицеров. Живым свидетельством этого явилось стремление только что раненного подполковника Мауринова непременно участвовать в рейде на Туртукай.
В-третьих, высокие моральные качества наших солдат, особо подчеркнутые в реляции о победе: отказ воспользоваться правом победителя на добычу ради достижения совершенного поражения противника.
Однако с Туртукаем связана и еще одна интереснейшая особенность. Переписка победителя позволяет нам близко познакомиться с нравами эпохи. Вот сразу после победы, чуть ли не из дымящихся руин Туртукая, пишет он короткую записку графу Салтыкову:
На следующий день, 11 мая, он посылает своему начальнику более пространное письмо, в последней части которого звучит совершенно не вяжущийся с хрестоматийным образом полководца мотив:
Через двое суток, 13 мая, в еще более пространном письме графу Салтыкову уже во втором абзаце снова та же просьба:
На следующий день, 14 мая, он поздравляет графа Салтыкова с производством в следующий чин:
«Но, праведно, утешение мое гораздо превозходнее, слыша, что Ваше Сиятельство Генерал-Аншеф. Осмеливаюсь, Ваше Сиятельство, с сим поздравить. Уповаю, что Ваших милостей ко мне и впредь отменять не изволите. А будьте ж войском так любимы, как Ваш родитель! Будьте так для Отечества добродетельны и снизходительны до верных его деток…»[239]239
ПибС. – С. 90.
[Закрыть]
Через пять недель в письме своему петербургскому другу А. И. Набокову, советнику канцелярии Государственной коллегии иностранных дел, Суворов снова поднимает тему о награждении:
Очевидно, в тот же день полководец отправил письмо и самому вице-президенту Военной коллегии графу З. Г. Чернышеву:
Более писем с просьбой о награждении за первый рейд на Туртукай Суворову уже писать не пришлось – 30 июля 1773 г. по именному высочайшему указу он получил желанную награду.
Не спешите, мой читатель, осуждать полководца за то, что он столь настойчиво выпрашивает себе награду, да еще и откровенно льстит своему начальству. Такова практика взаимоотношений подчиненного и начальства в XVIII в., да и не только в нем. Очевидность подвига вовсе не означала очевидности награды. Наоборот, чаще вознаграждалась не заслуга, а близость к тому, от кого награды зависели; вознаграждались не способности, а высокое происхождение, сильные и тесные связи в аристократической среде и при дворе. Хорошо вознаграждались угодничество и раболепие. Тот же граф И. П. Салтыков, будучи камер-юнкером двора, за победу своего отца при Кунерсдорфе в 19 лет стал полковником, а на следующий год был выпущен в армию бригадиром, и это в 20 лет от роду. Тот же Суворов стал бригадиром в 39 лет, имея за плечами опыт Семилетней войны. Граф Я. А. Брюс благодаря своим придворным связям в 26 лет из поручика гвардии был произведен в полковники, Суворов же стал полковником в 37 лет. Эти и многие другие подобные же карьерные успехи, происходившие у него на глазах, выучили нашего героя при необходимости льстить сановной бездарности, волею судеб начальствовавшей над ним, ради того, чтобы и его собственное мужество и талант не остались безвозмездны, как говорили тогда. Обращение же к главе Военного ведомства с просьбой о награде, хоть и заслуженной, было тогда вообще делом само собой разумеющимся и никак не считающимся унизительным. Что же делать? С волками жить – по-волчьи выть.
Напоследок надо заметить, что, конечно же, победа под Туртуками – дело замечательное, но Св. Георгий 2-го класса, пусть даже за такую победу, для генерал-майора, командира небольшого отряда, – награда, превышающая и звание, и должность. Думается, Суворов это хорошо знал, но все-таки просил именно ее, надеясь, очевидно, что не задержится и производство в генерал-поручики, и повышение в должности. Справедливости ради отметим, что, получив желанный большой белый георгиевский крест и звезду его на грудь, он обошел своего «шефа» графа И. П. Салтыкова, не имевшего пока этой награды, несмотря на чин и придворные связи. Однако вернемся на берега Дуная.
Главная армия вскоре перешла на болгарский берег и двинулась осаждать Силистрию, без взятия которой ни о каком захвате Шумлы не могло быть и речи. Суворов в конце мая просил у Салтыкова взять и его в этот поход, но был оставлен в Негоешти. Меж тем его рейд через Дунай 10 мая растревожил осиное гнездо: с 17 мая из реляций нашего генерала видно, что в туртукайские руины стали прибывать турецкие войска и снова возводить укрепления, а 22 мая турки атаковали казачий форпост в устье реки Аржише[242]242
Суворов А. В. Письма. – М., 1986. – С. 624–633.
[Закрыть]. Через пять дней в рапорте графу Салтыкову Суворов пишет о необходимости новой экспедиции на Туртукай и просит усилить его отряд пехотой, столь необходимой для атаки этих высот:
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
