Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"
Автор книги: Борис Кипнис
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
«Христа Спасителя ради не потревожьте любезных братцев, добрых молодцев. Бог милостив. Новая наша собратия, которых Ваше Превозходительство нижайше прошу жаловать, сего дня все за Малоейским нашим кордоном <…> жнут теперь хлебец и собираютца на Уральскую степь в неблизкий поход, что, уповая на милосердие Всевышняго, дней через десяток начатца может во всех сих странах»[495]495
Суворов А. В. Письма. – С. 88.
[Закрыть].
Казалось бы, все хорошо и можно надеяться, что так будет и далее.
Прошла неделя, и ногайские орды двинулись в путь. Скрипели тысячи повозок, перевозивших юрты, огромные табуны лошадей, неисчислимые гурты скота тонули в облаках поднятой пыли. Это было подлинное переселение народа, точнее, его исход: ногаи покидали родные степи, навсегда прощались с берегами полноводной Кубани, быстро текущего Бейсуга, своенравного Челбаса. Все они шли к Ее, чтобы, переправившись через нее, повернуть на восток и идти. Идти далеко-далеко на восход солнца в земли, о которых слышали они в преданиях старцев, но сегодня для них совершенно чуждые. Сердца их сжимались оттого, что поворачивались они спиной к могилам предков и покидали их навсегда. Тоска в их сердцах начинала сменяться обидой. Ею и решил воспользоваться самый влиятельный из джамбулуцких вождей – Тав-султан, давний недруг русских. Суворов был бдителен: заговорщик был разоблачен и содержался теперь под крепким караулом. Но подлинный размах заговора был и для нашего героя «непроницаем», ибо восточные люди умеют хранить тайну. 30 июля джамбулуцкие предводители подняли восстание: они перебили русские отряды сторожевого охранения, лишь донские казаки с боем пробились сквозь толпы восставшего народа.
Восстание переросло в междоусобную брань, ибо не все ногайцы отреклись от присяги. В эти дни родич пошел на родича, брат на брата, рубились жестоко, со всем пламенем неистового татарского сердца. Так, в эти два кровавых дня был тяжело ранен в шею верный русским джамбулуцкий вождь Муса-бей, зато Тав-султан бежал из-под караула и ушел за Кубань. Все орды стали поворачивать на юг, прорываясь через Ею и стремясь за черту Кубани, вырезая или сметая со своего пути русские посты. Лишь 31 июня все тот же подполковник И. Ф. Лешкевич с корволантом[496]496
Сводный отряд пехоты и кавалерии.
[Закрыть] в 1000 человек сумел отбить атаку крупных сил ногайцев. Это был перелом в ходе кровавых событий: Суворов, останавливая стремление бурного человеческого потока, направил на возмутившихся степняков донские полки и пехоту во главе с полковником Бутырского пехотного полка П. С. Телегиным. 1 августа в урочище Уран-Улгасы рота бутырцев во главе с капитаном Н. И. Скуратовым засела в редуте, защищая брод через реку. Силы атакующих ногайцев во главе с канакаем-мурзой составили от 7000 до 10 000 человек, но, к счастью, у русских были пушки, и они продержались до подхода частей Телегина и Лешкевича: бутырцы и владимирские драгуны одержали полную победу, довершенную донскими казаками. Последних пришлось унимать: никогда не желавший проливать излишнюю кровь человеческую, Суворов 4 августа писал с берега Кагальника А. И. Иловайскому:
И действительно, как выразился он сам жестко, но выразительно: «канакаевцы почти все перехошены»[498]498
Там же.
[Закрыть], их предводитель был убит в бою. Через два дня генерал благодарил главного виновника победы – полковника П. С. Телегина:
Однако радость победы не лишила Суворова остроты духовного зрения: на всем пространстве отступления мятежников царили смерть, нужда и горе. Беглецы в ярости бессилия убивали пленных, резали свой скот и даже убивали своих жен и детей. Уцелевшие скитались в опустошенной степи, становясь легкой добычей голода и беспомощности. В эту минуту он снова доказал, что истинный герой лишь тот, кого природа вооружила не только разящим мечом, но и сострадающим сердцем. Он пишет 11 августа войсковому атаману:
«Милостивый Государь мой! Сколько прислано будет к Вашему Превозходительству от г. полковника Телегина взятых из оставленных без призрения и пропитания на полях гибели подверженных при волновании ногайских орд, малолетних и протчих пленных, Ваше Превозходительство благоволите, приняв, иметь в Черкасске впредь до решения его Светлости Князя Григория Александровича Потемкина по мое о них Его Светлости донесение»[501]501
Суворов А. В. Письма. – С. 89.
[Закрыть].
Но какова ирония судьбы, пытливые читатели мои! Этих кровавых событий можно было бы избежать, если бы в те времена депеши доставлялись поспешнее: 2 августа, находясь на марше, Суворов получил ордер от Потемкина о приостановке переселения ногаев и возвращении их в родные кочевья до будущего года! Тут же написал он об этом генерал-майору А. И. Иловайскому, но, едва закончив письмо, вынужден был сделать к нему приписку:
Дальнейшее нам уже известно. Воистину: хотели как лучше, а получилось…
Увы, одни ошибки порождают другие: во второй половине августа наш герой покинул Ейск и ушел с частью войск к Копылу, в крепости осталась его жена. Через неделю к крепости прорвался из-за Кубани Тав-султан с большим отрядом немирных ногайцев. Три дня защитники Ейска отбивали атаки врага, жизнь их висела на волоске. Наконец 25 августа донские казачьи полки обрушились на осаждавших. Ейск был спасен. Теперь уже сама судьба решала все за полководца: после столь дерзкого набега он сам решил идти в экспедицию за Кубань. В ту самую, на которую в середине июля у него не было охоты[503]503
Там же. С. 87.
[Закрыть]. Месяц провел он в Копыле, боролся с эпидемией, косившей наши войска, боролся с преступной ленью местного начальства, боролся с природой и готовил войска к походу. В середине сентября он сам назвал дату будущей атаки в письме к А. И. Иловайскому:
«Паки Ваше Превозходительство прошу предпринятое соединение изполнить непременно при наступлении ночи на 1-е октября, ибо уж здесь все меры приняты…»[504]504
Там же. С. 90.
[Закрыть]
Через пять дней по написании этих строк отборные войска Кубанского корпуса выступили в поход.
Никто лучше самого Суворова не расскажет нам об этом предприятии. Обратимся к тексту его рапорта Потемкину:
«Кубанского корпуса легкой отряд войск, выступя 19 сентября от Копыла вверх Кубани <…> 20-го числа в ночи прибыл в урочище Ески Копыл, 25-го числа марш скрытной продолжался в ночах <…> прибыл на 30-е число[505]505
30 сентября 1783 г.
[Закрыть] <…> до урочища Карт-Кешу. Чрез конфидентов слух был пущен закубанским племенам, как и в Суджук-Кале [506]506
Турецкая база на Черноморском побережье.
[Закрыть], что я отъехал в Полтаву, что войска обращены внутрь России для войны с немцами, что их малая часть следует к Кавказскому корпусу для войны с персами, что строго повелено закубанским племенам ни малейших видов к неудовольствию не подавать, что нагайских татар повелено оставить в покое». [507]507
Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 287.
[Закрыть]
Следом говорится о соединении с частями А. И. Иловайского на марше из Карт-Кешу, а далее:
«…в предположенном осьмом часу, в ночи на 1-е октября, корпус следовал безостановочно от прежнего лагеря двенадцать верст до переправы при урочище Токус-Тобе; сия была наитруднейшая, широтою более семидесят пяти сажен[508]508
Через Кубань.
[Закрыть], едва не вплавь, противной берег весьма крутой, высокой и толико тверд, что шанцовым инструментом в быстроте движения мало способствовать можно было, артиллерия и тягости подымаемы были на канатах, картузы[509]509
Артиллерийские упаковки пороха.
[Закрыть] и патронные веки переносили в руках, в студеной ночи пехота переходила нагая, все сие отправлялось на челе бунтовщиков: колонны поелику переправлялись, шли быстро вперед.Отошед правым боком Лабы 12 верст на половине чрез топкое место до урочища Кременчик, донское войско под предводительством войскового атамана г. генерал-майора Иловайского, авангардные драгуны в команде г. подполковника и кавалера Лешкевича и резервной баталион гранодер при подполковнике Кропфе на рассвете ударили на бунтовщиков с великою храбростию и в десять часов по полуночи открылась полная победа! Побоище было по обеим сторонам Лабы, в числе показанных убитых <…> сочтены тела почетных мурз и главных нагайских наездников, кочевавших впереди прочих <…> Утружденные войски на месте поражения отдыхали два часа. Не можно было, чтоб от бегущих бунтовщиков в прочие аулы известии тотчас не разнеслись.
В первом часу пополудни войско выступило правым боком Лабы в марш, вперед четырнадцать верст, и с тою же быстротою напало на бегущие джамбулацкие Тав-Солтана и разных поколениев, пробилось за левой бок Лабы до густых лесов, куда далее в глубину Тав-Солтан с прочими ушел, и на вечер одержали паки совершенную над бунтовщиками победу…»[510]510
Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 287–288.
[Закрыть]
4 октября войска совершили бросок на кочевья султана Мамбета, но тот уже скрылся в лесах, а войска наши после этого последнего усилия повернули назад. [511]511
Там же. – С. 287–289.
[Закрыть]
Были взяты трофеи, захвачено «в добычь множество скота, примерно по количеству рогатого до шести тысяч, овец до пятнадцати тысяч, что на них и поделено, и часть оставлена для казны»[512]512
Там же. С. 289.
[Закрыть]. Взяты были и пленные от 600 до 700 человек, их также разделили между победителями, но «внушено г. войсковому атаману, что он записывать может годных в казаки»[513]513
Там же.
[Закрыть]. Наконец, достойна внимания оценка действий войск в этом сложном и кровавом деле:
И действительно было с чем поздравлять: после этой кровавой сечи в урочище Кременчик в Прикубанье наступила тишина – и наступила надолго. Уцелевшие ногайцы присмирели, а племена Большого Кавказского хребта после такого предметного урока ощутили грозную силу русских войск. Сама того еще не осознавая, Россия вступила на дорогу колониальных войн и присоединений.
В далекой Северной Пальмире были весьма довольны и талантом, и рвением Суворова. Он был удостоен высокой награды, большой настольной золотой медали «на присоединение Крыма». Потемкин в письме от 5 ноября 1784 г. так сообщил об этом полководцу:
Но это будет через тринадцать месяцев после побоища на берегах студеной Лабы. А пока что этот год надо было прожить.
Начинался 1784 год, как обычно, массой служебных дел и забот. Усмиренный край не отпускал от себя генерала: надо было следить за ремонтом укреплений, заботиться о прекращении болезней среди солдат, печься о пропитании мирных ногайцев. В середине февраля в крепость Св. Димитрия Ростовского [516]516
Сейчас это Ростов-на-Дону.
[Закрыть] почта из Петербурга доставила важнейшую новость: 2 февраля государыня пожаловала Потемкина чином генерал-фельдмаршала и назначила президентом Военной коллегии. Суворов был искренне рад и не кривил душою, поздравляя своего патрона:
«Великой Императрицею увенчание высоких талантов Вашей Светлости новою степенью меня, Вам наипреданнейшего, в восторге моем ободряет паки принесть Вашей Светлости мое всенижайшее поздравление. Благоволи Боже, чтоб многолетие Вашей славы процветало во вселенной»[517]517
Суворов А. В. Письма. – С. 90.
[Закрыть].
Он просто прекрасно понимает, что упрочение положения Потемкина послужит и ему щитом от завистников и клеветников, которых становится все больше по мере роста его известности. С радостью, как отдых от трудной службы на беспокойной границе, принимает Суворов новое назначение – командование Владимирской дивизией. Сдав 10 апреля[518]518
Там же. С. 91.
[Закрыть] Кубанский корпус новому командиру, он едет в Москву.
В Белокаменной оказался он 21 апреля, но вот какая странность: остановился он не в своем доме у Никитских ворот, а в особняке генерал-губернатора древней столицы графа З. Г. Чернышова. Почему? Ведь дома его ожидала Варвара Ивановна. В том-то было и дело. Она ждала ребенка, но герой наш теперь не ждал его. В бумагах человека, в те времена чрезвычайно известного, начальника потемкинской канцелярии, умнейшего и проницательнейшего В. С. Попова, сохранилась писанная по-французски помеченная 21 мая суворовская собственноручная записка:
«Мне наставил рога Сырохнев. Поверите ли?»[519]519
ПибС. – С. 385.
[Закрыть]
Старая рана вскрылась вновь и более уже не заживала. Семья его развалилась вторично и окончательно. В истории этой много неясного. Приехав в Москву, Суворов подал прошение прямо в Святейший синод, обвинив супругу в недозволенной связи с секунд-майором И. Е. Сырохневым, автором истории похода Надир-шаха персидского против лезгин. В прошении оскорбленный супруг обещал представить «обличающее ее свидетельство». Но вместо этого умчался в Петербург.
Уже 29 мая был он на берегах Невы. О дальнейших событиях поведал уже знакомый нам И. Турчанинов в письме от 1 июня Потемкину:
«Александр Васильевич Суворов приехал сюда неожидаемо, желая представлен быть Государыне для принесения благодарности за орден[520]520
Св. Владимира 1-й степени.
[Закрыть]. И как здесь ни графа Валентина Платоновича[521]521
Граф Мусин-Пушкин.
[Закрыть], ни Безбородки не было, то он просил Александра Дмитриевича[522]522
Ланского, на тот момент фаворита императрицы.
[Закрыть] о представлении его. Почему и приказано быть ему к столу. По выходе Государыни к столу по обычаю своему представился он двоекратным земным поклоном и, будучи весьма милостиво принят во время стола разговором, вышед из-за стола, повалился паки в ноги и откланялся. На другой день ездил в Гатчину и, зделав то же самое, уехал сегодня в ночь в Москву. Причину приезда своего объяснил так: видеть Матушку, поблагодарить за все милости и посмотреть дочь свою»[523]523
Записки Одесского общества истории и древностей. – Одесса, 1844–1919. – Т. 9. – С. 241 (далее – ЗООИД).
[Закрыть].
Турчанинов поехал к Суворову, но оказалось, что генерал находится у преосвященного митрополита Гавриила, хорошо известного читателю по эпизоду примирения супругов в Астрахани в 1780 г. Турчанинов отправился к преосвященному:
Однако «довольство» продолжалось недолго. Так как никаких неопровержимых свидетельств измены Суворов не представил, то и Священный синод предложил ему начать дело о разводе в низшей церковно-судебной инстанции. Как видно, первоначальная ярость утихала, и он сообразил, что марать семейную честь бракоразводным разбирательством в подобного рода суде было бы негоже. Философски заключает он по этому поводу:
Приближался срок родов, и наш герой счел за благо перебраться в свое владимирское поместье Ундол. В конце июня он уже живет там и решает обосноваться здесь надолго:
Варвара Ивановна родила в августе 4 числа мальчика, нареченного Аркадием, то есть счастливым. И он действительно оказался таковым. Если с супругой своей более знаться Суворов не желал, лишь выплачивал ей ежегодно небольшое содержание, то сына своего признал уже к 1795 г., что видно из благодарственного письма к императрице от 28 сентября 1795 г. Оно было написано в ответ на пожалование ему имения Кобринский ключ в Брест-Литовской губернии:
Первые десять лет мальчик воспитывался у матери в Москве, в 17951797 гг. жил в семье своей сестры Наташи, ставшей в это время графиней Зубовой, с 1797 г. жил у дяди Д. И. Хвостова. Все эти подробности показывают нам, насколько темны и противоречивы оказались семейные отношения полководца. Сегодня можем мы сказать по этому поводу лишь: «Увы! Бог ему судья».
Всю вторую половину 1784 г. и большую часть 1785 г. провел Суворов в Ундоле. Сохранившаяся переписка рисует нам его вдумчивым и рачительным хозяином – черта, явно унаследованная от отца. В отличие от многих помещиков того времени, он не был привержен барщинному хозяйству и отдавал предпочтение оброку, то есть был склонен к наиболее прогрессивному способу ведения хозяйства. Дело здесь было не в отвлеченной гуманности, а в понимании, как рационально вести хозяйство:
«По настоящим обстоятельствам к удобрению моей экономии московские и рождественские[528]528
Рождествено – подмосковская усадьба Суворова.
[Закрыть] продукты продать, им интересною для меня ценою и сие основательное правило твердо хранить ныне и впредь текущее время»[529]529
Суворов А. В. Письма. – С. 93.
[Закрыть].
Так писал Суворов своему управляющему из Ундола. То есть продукты, которые должны были идти на барский обиход, он предпочитает превращать в деньги, необходимые для «удобрения» своих доходов. Из текста этого же письма можно судить, что и в Кончанском крестьяне были на оброке:
«В Новгородских моих деревнях я никогда не бывал. От держания беглых и многого разстройства при трехрублевом оброке бывшие богатые Шуваловские крестьяне[530]530
В. И. Суворов купил село Кончанское в 1763 г. у графа И. И. Шувалова.
[Закрыть], слышу (хотя странно), что частию они раззорились <…> Нет ли тут каких злоупотреблений в разных посылках людей на работы?»[531]531
Суворов А. В. Письма. – С. 93.
[Закрыть]
Дворовые люди не должны сидеть без дела, так же им в Рождествено выращивать некоторое количество птицы и поросят на господский стол, а ежели он не приедет, «то можно и весь приплод от сего продавать»[532]532
Там же. С. 98.
[Закрыть].
Но он не только рачительный в свою пользу хозяин. Он постоянно в курсе состояния дел своих крепостных и, попечительствуя им, поддерживает как их благосостояние, так и мирской сход, общинное самоуправление:
«…На приказные расходы деньги мирские должен выдать особый поверенный мирской, которые он и держит из своих рук, а ходатаю-крестьянину денег никаких не надобно в избежание лихоимства, сопряженного с крестьянским бременем. Земли и пустоши покупать дозволяю всем миром, разверстывая разнообразно цену на богатых и неимущих, скудных и убогих.
В неурожае крестьянину пособлять всем миром заимообразно, без всяких заработок, чиня раскладку на прочие семьи совестно при священнике и с поспешностию. <…>
Ныне повелите суки рубить в местах, определенных по мирскому приговору, и прежде удовольствовать лядиными скудных, а за сим уже достаточных совестным разсмотрением при священнике. Ибо, в случае малейшего налога от имущественных крестьян над скудными, в моем присутствии последует строгое взыскание за неприличность сию и недонос мне на сильных крестьян. Солью торговать моим крестьянам поодиночке незаконно; когда соль покупать, то на это всем миром складываться старшим крестьянам на мирском сборе, сколько на какую семью потребно, и потому на покупку собирать с семей деньги, и как скоро привезена будет соль по наряду подвод от мира, то в те же сутки оную по семьям разделить. Непорядки сокращать мирскими наказаниями, но непорядочного в рекруты отдавать не можно; понеже малолюдствуют от того семьи и страждет крестьянское хозяйство…»[533]533
Суворов А. В. Письма. – С. 99.
[Закрыть].
Эти письма принадлежат перу нашего национального военного героя, они рисуют нам его во всей полноте человеческой личности не только как полководца, но и как дворянина-помещика. Они показывают, что забота его о солдатах коренится в заботливости о своих крестьянах. Именно поэтому он и есть образец отца-командира, хорошо знающего и понимающего жизнь простого русского человека. Он выписывает с московского почтамта газеты и ежегодные тома французской «Энциклопедии Дебульон»[534]534
Там же. С. 95.
[Закрыть] или же книгу Б. Ле Бовье де Фонтенеля «Беседы о множественности миров»[535]535
Там же. С. 96.
[Закрыть], и он же скрупулезно и здраво наставляет своего новгородского управляющего в необходимости поддерживать мирское самоуправление и не утяжелять крестьянского бремени[536]536
Там же. С. 99.
[Закрыть]. Ну что тут еще сказать? Суворов настоящий русский человек.
Толкуя о семейной беде нашего героя, прожили мы этот непростой для него 1784 год. В ноябре он был пожалован большой золотой памятной медалью на присоединение Крыма к России. Медаль эту и послание Потемкина, ее сопровождающее, получил он в селе Ундол под Владимиром, за что тут же 22 ноября выспренно благодарил своего начальника и покровителя[537]537
Там же. С. 100.
[Закрыть]. Однако настроение Суворова неустойчиво, и одинокие вечера в ундольском барском доме действуют на него угнетающе. Декабрьский ветер, завывая в печных трубах и бросая пригоршни снега в окно кабинета, пробуждает в нем тяжелые и горькие мысли о том, что ему месяц назад исполнилось 55 лет, жизнь его клонится к закату, одиночество сосет его сердце. Одной хозяйственной суетой да крепостным театром не успокоить страждущую душу. И он берет лист почтовой бумаги и изливает все, что накопилось на сердце у него, человеку, который кажется ему в эту минуту самым близким, самым могущим понять его боль, его тяжесть, а может быть, и его одиночество. Он пишет поздравление с Новым годом Потемкину. Пишет его с таким расчетом, чтоб поспело оно в стылый Санкт-Петербург к самому празднику. Чтобы посреди радости и веселий размягчившийся сердцем князь Григорий Александрович прочел его и помог:
Начинает он привычно, но тут же сбивается с праздничного тона на просьбу предоставить вакантную должность командующего дивизией вместо оставивших свои посты графа Я. А. Брюса или князя Н. В. Репнина. Однако мысль его скачет, и тут же он почему-то пишет, что купил в праздности 92 души под вексель, что оставил на Кубани экономии более 100 тысяч, что на него пишут пасквили. Но нет, нет – все это мелко, все это не то, что жжет ему сердце. И вот наконец клокочущая в груди лава прорвалась и выплеснулась на бумагу:
«Служу я Милостивый Государь! больше 40 лет и почти 60-ти летний, одно мое желание, чтоб кончить Высочайшую Службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей, препроводя мою жизнь в поле, поздно к ним привыкать.
Наука просветила меня в добродетели; я лгу как Эпаминонд, бегаю как Цесарь, постоянен как Тюренн и праводушен как Аристид. Не разумея изгибов лести и ласкательств к моим сверстникам, часто неугоден. Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей, был щастлив потому, что я повелевал щастьем.
Успокойте дух невинного пред Вами, в чем я на Страшном Божием суде отвечаю, и пожалуйте мне особую команду… Исторгните меня из праздности, но не мните притом, чтоб я чем, хотя малым, Г[рафом] Иваном Петровичем недоволен был, токмо что в роскоши жить не могу. В чужие краи… тоже праздность…» [539]539
Там же.
[Закрыть]
Закончив письмо, он, наверное, несколько успокоился: груз с души был снят.
Потемкин должен был понять его настроение, он по достоинству мог оценить галерею героев, начерченную суворовским пером: сам человек образованный, Потемкин знал и ценил их, величайших в военном искусстве. Великий Эпаминонд, открывший метод создания ударного «кулака» на фланге боевого порядка, был всегда открыт и правдив, скромен и добродетелен; Гай Юлий Цезарь превосходил всех быстротой своих маршей и внезапностью ударов; маршал Франции, величайший военачальник XVII столетия виконт А. Тюренн д’Овернь, человек необычайной твердости характера и верности, его противник имперский генералиссимус Монтекукколи, узнав о гибели полководца, воскликнул: «Он делалъ честь человеку»; афинянин Аристид, известнейший полководец и государственный муж, был образцом правдивости и бескорыстия; умирая, он не оставил своим дочерям никакого приданого, ибо потратил все свое состояние на нужды дорогого Отечества, оценившего его только после смерти. Да, герой наш был о себе высокого мнения, ибо брал за образец только величайших из героев.
И хотя, казалось бы, он все высказал в письме Потемкину, но совладать до конца со смятенным состоянием своего духа не смог. Вскоре Суворов покинул опостылевший Ундол и под сочельник оказался в глуши новгородских лесов, под Боровичами, в селе Кончанском. Это был его первый приезд сюда. Тут он и встретил наступающий 1785 год. Если бы дано было ему знать, при каких обстоятельствах через тринадцать лет окажется он в Кончанском снова…
Но и там генерал наш надолго не зажился и уже в феврале покинул его и отправился назад в Ундол[540]540
Суворов А. В. Письма. – С. 101.
[Закрыть]. Большую часть года проводит он то здесь, то отъезжает в свое суздальское поместье Кистошь. Везде он деятельный и зоркий хозяин, но деятельность по поместью не может исчерпать всей энергии его. Дух его томится без большого дела, он напоминает о себе Потемкину и, наконец, глухой ноябрьской порой 1785 г. перебирается в Санкт-Петербург. Приняли его здесь милостиво: 16 ноября он приглашен к императорскому столу в Зимний дворец, а через десять дней участвует в ежегодном торжестве по случаю дня Святого великомученика и победоносца Георгия как кавалер ордена 2-й степени. Он сидит за одним столом с Потемкиным, Н. В. Репниным и другими находившимися в тот день в столице генералами и штаб-офицерами, которых Екатерина II отметила георгиевским орденом за их военные дарования и мужество в бою. Сама императрица как учредительница ордена в парадном платье с оранжево-черной орденскою лентой через плечо и золотою ромбовидной звездой Св. Георгия на груди председательствовала за обеденным столом. Быть на таком обеде – высокая честь, и самолюбие Суворова наконец-то было успокоено.
Новый, 1786-й, год он встретил в столице, где обосновался всерьез. С апреля его пять раз приглашали к высочайшему столу в Царском Селе и в Зимнем дворце. Еще 21 ноября 1785 г. указом Военной коллегии, то есть самого князя Потемкина-Таврического, генерал-поручик и кавалер Суворов был переведен в Санкт-Петербургскую дивизию под команду генерал-фельдмаршала графа К. Г. Разумовского. О роде его службы в столице сведениями мы не обладаем. Наступившая осень приносит нашему герою долгожданную, но оттого и приятную перемену: именным высочайшим указом 22 сентября 1786 г. по старшинству Суворов пожалован в генерал-аншефы, то есть он стал «полным» генералом. А в конце октября Потемкин отправился на юг. Вот уже год, как государыня подписала рескрипт, назначавший его там главнокомандующим войсками. Эта мера была принята загодя, если Османская империя решится на войну с Россией. И вот теперь обстановка была такова, что Потемкин поспешил к войскам. И кого же из генерал-аншефов взял он с собой? Конечно, Суворова. Как видно, предстояли большие дела – и настроение улучшилось, страхи и сомнения оставили его. Кибитка катилась себе по подсохшим после осенней распутицы бесконечным верстам российских дорог. Семейные обиды и хозяйственные дрязги последних трех лет остались далеко позади, впереди же ждало интересное и сложное предприятие. Вот и слава Богу, вот и хорошо. Только жаль было оставленную учиться в Смольном монастыре дочь Наташу, любимую Суворочку.
По прибытии к Екатеринославской армии в конце 1786 г. состоит он при 3-й дивизии[541]541
Александр Васильевич Суворов. К 250-летию со дня рождения. – М., 1980. – С. 254.
[Закрыть], а 24 марта 1787 г. «князем Потемкиным препоручена в команду Суворову часть войск, к границе польской назначенная»[542]542
Там же.
[Закрыть]. Если вспомнить, что в те времена весь правый берег Днепра, кроме округа Киева, был польским (и Житомир, и Белая Церковь, и Корсунь, и Умань), то становится ясно, что речь идет о левом береге нижнего Днепра, о Кременчуге, который тогда являлся административным центром потемкинской Новороссии, здесь и группировалась значительная часть войск Екатеринославской армии. Именно здесь должен был в мае 1787 г. по Днепру пролегать путь императрицы из Киева, где находилась она с 29 января по 22 апреля, далее на юг, в края полуденные, в «пламенную Тавриду». Тут-то и было место службы Суворова: он должен был подготовить и в наилучшем виде представить государыне войска, предназначенные в случае войны сразиться с турками и победить.
Сам полководец об этом времени вспоминал, что
«во время высочайшего ее Императорского Величества в 1787 году путешествия в полуденные края находился в Киеве, при ее присутствии, и, как их императорские величества[543]543
Суворов имеет в виду, что вместе с Екатериной II в Крым путешествовал и Иосиф II, император австрийский.
[Закрыть] изволили следовать в Таврическую область, я сформировал лагерь между Херсона и Кременчуга, возле 120 верст от оного, при Блакитной…» [544]544
Суворов А. В. Наука побеждать. – СПб., 2015. – С. 30.
[Закрыть]
Итак, сам он положительно пишет, что был при государыне в Киеве, другие свидетельства указывают, что полководец был и при встрече императрицы в Кременчуге[545]545
Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. – М., 1992. – С. 203.
[Закрыть], где пробыла она с 30 апреля по 3 мая. Здесь Екатерина II провела смотр кавалерии и пехоты. Ей представлялось любимое детище Потемкина: легкоконные полки – Сумской, Ахтырский, Изюмский, Харьковский, Павлоградский, Мариупольский. Через десять лет предстояло им под теми же именами стать полками гусарскими и обессмертить имя свое в войне с Наполеоном, равно как и во всех последующих, вплоть до Первой мировой. Тогда же увидела императрица полки, в наименовании которых сочеталось имя ее со славой: батальон Екатеринославский гренадерский, Екатеринославский кирасирский, Бугский егерный корпус, которым командовал генерал-майор М. И. Голенищев-Кутузов. Государыня была довольна, доволен был и Потемкин, а значит и Суворов.
После этого смотра поспешил он в лагерь при Блакитной, чтобы здесь встречать императрицу среди вверенных ему войск. О появлении его сохранился рассказ капрала Смоленского драгунского полка С. О. Попадичева:
«Однажды, в прекрасный летний вечер, мы стояли на форпосте; это было перед самым приездом императрицы; кашица на ужин была готова; мы уселись в кружок вечерять – как вдруг к нашему бекету подъехал на казачьей лошади, в сопровождении казака с пикой, просто одетый неизвестный человек, в каске и китильке с нагайкою в руках. Он слез с лошади, отдал ее казаку и, подходя к нам, сказал: “Здравствуйте, ребята!”»[546]546
Александр Васильевич Суворов. Слово Суворова. Слово современников: Материалы для биографии. – М., 2000. – С. 64.
[Закрыть].
Далее следует рассказ, как неизвестный поел с солдатами каши, поспал часа полтора у костра и, уезжая, велел передать записку Кутузову:
«“На, отдай записку Кутузову и скажи, что Суворов приехал!” – и тут же вскочил на лошадь; мы все встрепенулись! Но покуда одумались, он был уже далеко, продолжая свой путь рысью к форпостам, вверх по реке Бугу. <…> Через три дня сама императрица изволила проезжать мимо нас.
Войска стояли вдоль по дороге в строю, наш полк был с правого фланга, а еще правее нас донские казаки. Государыня ехала в коляске, самым тихим шагом; спереди и сзади сопровождала ее пребольшая свита. Отдав честь саблями, мы кричали ”ура!”. В это же время мы видели, как Суворов, в полной форме, шел пешком с левого боку коляски императрицы и как она изволила подать Суворову свою руку; он поцеловал ее и, продолжая идти и разговаривать, держал все время государыню за руку. Императрица поехала на Блакитную почту…»[547]547
Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. – М., 1992. – С. 203.
[Закрыть]
Было это уже на обратном пути из Крыма, представлялись полки: Смоленский драгунский, Воронежский, Ольвиопольский, Херсонский, Александровский легкоконные [548]548
Там же. С. 107.
[Закрыть]. Наградой за подготовку войск к высочайшему смотру, как писал сам полководец, стала табакерка:
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
