Текст книги "Свиристели"

Борис Красильников
Свиристели

© Красильников Б.М., текст, 2020

© НП «Литературная республика», издание, оформление, 2020

© Московская городская организация Союза писателей России, 2020

* * *

С чувством благодарности за всё то лучшее, что есть во мне, издание этой книги я посвящаю самым близким и дорогим людям:

светлой памяти отца

Красильникова Михаила Александровича, участника Великой Отечественной войны;

маме

Красильниковой Нине Филипповне, труженице тыла;

брату

Красильникову Владимиру Михайловичу.

Дорогие читатели!

В этой книге представлены лирические, сатирические, философские, религиозные и любовные стихотворения, написанные мной в короткий промежуток юности и небольшой отрезок зрелости.

Надеюсь, каждый из Вас, найдёт в этой книге что-то близкое, созвучное своим мыслям и чувствам.

Желаю Вам приятного прочтения и буду рад любым отзывам!

Борис Красильников

Вместо предисловия

Вероника Подольская. Рыцарские стихи

«Каждая девушка мечтает о принце на белом коне. А Вы знаете, о чём пишут стихи рыцари и принцы? Знакомьтесь: Борис Красильников – тот самый принц, или рыцарь! Его обнажённая и уже умудрённая опытом душа, несмотря на то что с годами она «становится всё ближе к Богу» и порою вздыхает «мне бы тело молодое», готова отдать всё ради своей земной любви, даже превратиться в пса, чтобы попасть в её замок («Я зависти полон к собаке…»).

Рыцарство, и ещё раз – рыцарство! – красной линией проходит по всему сборнику, и каждой женщине было бы безумно приятно, если бы подобные стихи посвящались именно ей. Проходящая женская красота на самом деле не особо волнует автора, он готов закрывать глаза и принимать любимую такой, какой она есть здесь и сейчас, однако всячески стесняется своего облика («Я внешне – плоть осеннего листа, душа цветёт, но тайно и незримо… И как внушить любимой: ты хорош, и оставаться скромным и правдивым?»). И совершенно напрасно, поскольку почувствовать единение души и ощутить истинную любовь можно, закрыв глаза (Шептали губы слово: «Кать…» И жизнь его была прекрасна!)

Безусловно, любому поэту есть к чему стремиться в процессе творческого пути к покорению Литературного Олимпа, но шаги Бориса, даже ещё не совершенные, внушают оптимизм критикам – его «мухи-человеки» пиршествуют, в то время как их ловит развешенная повсюду и почти невидимая ими липкая «пёстрая лента» Смерти!»

Андрей Давыдов. На одном языке с читателем

«Борис Красильников не постеснялся произнести вслух и вынести на всеобщее обозрение свои мысли и чувства, пусть даже кому-то и не особо приятные, но таящиеся внутри каждого человека, где-то на уровне подсознания, влияющие на наши поступки и жизнь в её многообразии.

Да, он обычный человек, как и мы с вами: завидует, ревнует, бредит любовью, переживает за ушедшие годы и невозможность их вернуть, боится (а кто – нет?) смерти. Его стихи, без пошлости и грязи, несмотря на «хотелось мне грязно ругаться», пронизаны атмосферой уютных 80-х и однозначно рисуют читателю самого автора как интеллигентную и глубоко порядочную личность.

Можно ли назвать Красильникова поэтом? Можно, хотя бы потому что причастность к миру поэзии определяется складом души, души творческой, пытающейся выразить в физическом мире свои метафизические эмоции в лаконичной форме для их последующей передачи – аналогично факелу в олимпийских играх – другой душе или даже душам. Что касается самой формы преподнесения результатов творческого процесса, она по-детски проста и неприхотлива, что даёт возможность автору проникнуть в душу самого обычного человека, говорить с ним на одном языке».

Иннокентий Чернов-Горский. Золотая середина

«Стихи Бориса Красильникова выражают понятные каждому человеку чувства – желание взаимной любви, крепкого здоровья и жизненной справедливости, страх старости и «никому ненужности», веру в бессмертие души («Поэты, чей прах растворился в земле, строками стихов ходят в гости ко мне…») и надежду на помощь высших сил (стих-обращение к ангелу-хранителю).

Стихотворения многих поэтов можно разделить на два типа: «фонтанирующие образами» и ориентированные на описание действий (при этом оба типа, не будем забывать, должны нести смысловую нагрузку). Борис Красильников, на мой взгляд, в представленных в данном сборнике произведениях, занимает «золотую середину» с диапазоном от шедеврального «Эскиз» («от счастья млел дверной проём…») до абсолютно простогочеловеческого «Я боюсь, что…».

Нельзя не отметить, что рифма и размерность для поэта – достаточно условные правила. Но стоит ли ими пренебрегать? Впрочем, как отметил Борис Пастернак в одном из своих писем, истинных поэтов, остающихся в веках, определяет некая высшая Сила. И я от всей души желаю Борису Красильникову удачи!»

Свиристели

Поэты

 
Поэты, чей прах растворился в земле,
Строками стихов ходят в гости ко мне,
Как другу вверяют порывы души,
Сердечные тайны, волшебные сны…
 
 
И в те же мгновенья гостят у других –
Почти вездесущность их с Богом роднит.
Роднит со Всевышним их участь творца –
Сплетением слов будоражить сердца.
 

Страх бездны

 
Становлюсь всё ближе к Богу,
Сбросив груз вражды, обид.
В невесёлую дорогу
Собираться предстоит.
 
 
Ручейком текут желанья,
Иссыхает их исток –
Тело шепчет: «До свиданья»,
Всем страстям, что вспомнить мог.
 
 
Счастьем было бы, наверно,
Не вкусив телесных мук,
В чан кипящий, окунувшись,
Возродиться Новым вдруг.
 
 
Но боюсь, что наш Создатель,
Эту сказку не читал,
И для плоти предназначил
Всем известный ритуал…
 
 
Пусть я стану бестелесен,
И прозрачен, как эфир,
Лишь бы слышать звуки песен,
Видеть, как прекрасен мир.
 
 
С ветром подружусь навеки,
С вьюгой закручу роман –
Понесёмся по планете
В разноцветье разных стран.
 

Падение

 
По мелочам вредил мне мелкий бес,
А может быть не бес, а кто-то рядом…
И падал я, теряв нательный крест,
Под брошенным мне в спину чьим-то взглядом.
 
 
Оглянешься – все внешне хороши,
А ты лежишь, незнамо чем сражённый,
Один неверный шаг и в теле нет души,
Но жив пока и все мечты бездонны.
 
 
Заняться что ли шведскою ходьбой?
Да вот боюсь, что не спасут опоры,
В пространстве, где играют ворожбой,
Где ненавистью брызжут мыслей поры.
 
 
Слепой наткнулся тростью на меня,
И извинился – это ли не чудо?
В толпе, давящей ноги почём зря,
Расцеловать его готов средь люда.
 
 
А может этому всему виной
Рассудок мой болезненно-ранимый?
И мнимо колдовство души чужой,
И надо мной кружатся херувимы…
 

Ненастье

 
Пьяным барабанщиком
Дождь стучит в окно –
Завидно, что рядом
Сухо и светло.
 
 
Дом не из соломы,
Дом из кирпича.
Волком ветер воет,
Щели в нём ища.
 
 
Не страшно ненастье –
Ведь пройдёт оно,
Градом бьют напасти:
К одному – одно.
 
 
Беды неизбежные,
Не кляну я вас,
А спасаюсь бегством
От недобрых глаз.
 
 
С мудростью медвежьей,
Затаюсь в тепле.
Суета и дрязги
Плачут пусть по мне.
 

13 сентября

 
Он думать про неё забыл,
Как вдруг она во сне явилась,
В стихах застыл любовный пыл –
Фантом её возник, как милость.
 
 
Как тут не верить в чудеса:
Девятый месяц, туз и тройка,
У дамы карие глаза
И Дева стала знаком только.
 
 
Размытый облик не узнать,
Но голос спутать невозможно,
О Господи, зачем опять? –
Упрятаны ведь чувства в ножны.
 

Ангелу-хранителю

 
От карего, от голубого,
Но лучше всё же от любого –
От сглаза – сбереги меня.
Пусть взгляд недобрый отразится,
Ударившись невольной птицей,
Не повредив души стекла,
Той, что наивна и светла
И этим рада поделиться.
 
 
Среди житейской суеты,
Где коршуном над всеми – случай,
Причиной стать чужой беды
Не дай, товарищ мой летучий.
Всё остальное ерунда,
Как то наветы и хула, –
Они исчезнут злобной тучей.
 

Ночная тоска

 
Где ты, детство беззаботное,
Средь кузнечиков и грёз,
И поляна поселковая
С хороводом из берёз?
 
 
Где друзья мои весёлые
И собака Уголёк?
Где вы, бабушки и дедушки,
И лампады огонёк?
 
 
Где трескучие морозы
И тепло кривой печи?
По лицу катятся слёзы
От бессилия в ночи.
 

Там город оказался…

 
Там огород казался садом дивным,
Наполненным неведомым зверьём,
Сарай убогий – замком нелюдимым –
Рождались страхи шорохами в нём.
 
 
Там небо ежедневно трепетало
Крылами белоснежных голубей,
Малины спелой было вечно мало –
Тянулись ручки меж листвы за ней.
 
 
Вертелась там юла и мягкий мишка,
Попав в объятья, помогал уснуть,
И, словно разукрашенный, из книжки,
Котёнок забирался мне на грудь.
 
 
Бетоном зданий заросло то место –
Кричи «АУ!» – его не отыскать,
Фантомной болью оживает детство
И памятью пускает время вспять.
 

Осенний звон

 
Пронеслась стрижами летняя пора,
Вновь несёт букеты в школу детвора,
Осень подлетает стаями ворон,
Душу будоражит колокольный звон.
 
 
Суетливых улиц меркнет звуков рой,
Под его былинный голос вековой:
Одиноким тоном, словно камертон,
Насыщает воздух Благовеста звон.
 
 
Об уходе времени, о земле сырой…
Гулким эхом множится колокола бой
На урок зовёт он взрослых, как детей,
Просит не молиться, просит быть добрей.
 

Свиристели

 
Налетели свиристели,
Закружились, засвистели,
Вихрем канули в рябине,
На ветвях тревожа иней.
 
 
Запорхали все крылами,
Закивали головами,
Окунулись в ягод лужи,
Расплескав их среди стужи.
 
 
Вмиг забыли про метели
Средь ветвистой той купели,
Средь снегов, что заалели
От рябиновой капели.
 

В метро

 
Хищной птицей в вагоне место себе выискивая,
Полонённая бытом, до бесчувствия ног,
Сквозь шеренги тел, своё тело протискивая,
Жаждет взгляда того, кто бы ей бы помог.
 
 
Ей бы впасть в забытьё, скинуть дел всех ярмо,
Просто сесть на скамейку устало…
Мчится в тёмном стекле отраженье её,
Слепком той, кем была и кем стала.
 
 
Кто-то сразу не встал, затаившись, как зверь
Телом, вспомнив из «Маугли» фразу,
Рвутся новые судьбы в открытую дверь,
Подчинённые жизни приказу.
 
 
Но под «пулями» взглядов поднялся другой,
Видя Мать в ней, Сестру и Невесту,
Он за душу свою шёл в невидимый бой,
Ощутив отвращенье к «насесту».
 
 
Стыд холодным стволом постучал мне в висок,
Я увидел себя в настоящем:
Средь уткнувших лицо в «монитора кусок»,
О любви бесконечно твердящем.
 

Письмо

 
Мне страшен стал мистический обман,
Не нужен Ангел, Ты нужна – живая,
Чтоб, чувств святую влагу проливая,
Боль унесла с моих душевных ран.
 
 
В любой момент, мой друг, в любой момент и час
Старуха скверная с зазубренной косою,
Из досок сбив постель, укрыв землёй сырою,
Любого может унести из нас.
 
 
Пред этим меркнет суета вокруг,
Ничтожной кажется борьба за тленность блага,
И ум, словно иная драга
Два ценных слова вымывает вдруг:
 
 
Любовь и Труд – слова ясны, понятны,
Избиты всеми с самых юных лет,
А были ли они, что прозвучит в ответ,
А дни текут – часы их невозвратны.
 
 
И неизвестно, сколько до конца,
Кому-то много – дней, кому-то – мало
С того прекрасного и светлого начала,
Когда младенцем на руках творца
Сказать не в силах были слово «Мама».
 
 
Зачем же я так долго пел и пил
В округе, где души вмиг вянут всходы
И смерти преждевременные роды
Блевотою доносят смрад могил?
 
 
Зачем же я, собрав в весомый ком
Всю грязь, что мне терзала душу,
Не зная: создаю ли этим счастье или рушу,
Швырнул его в твой светлый, чистый дом?
 
 
Зачем, зачем – лишь в слабости ответ,
Она как глупость – сеятель ошибок,
Которые клянут все без улыбок,
Но вновь и вновь рождают их на свет.
 

Бред наяву

 
Он ею бредил наяву:
Она мерещилась в прохожих,
Скакало сердце на ветру,
От черт лишь издали похожих.
 
 
В беседах, именем её,
Других он нарекал случайно,
На миг, впадая в забытьё:
Рассудком раскрывалась тайна.
 
 
В пути не замечал скандал,
И то, что кто-то был неловок,
Он годы с нею проживал,
Проехав десять остановок.
 
 
При ней он телом каменел,
И лава слов в нём застывала,
И бегством он спастись хотел
От той, что так околдовала.
 
 
И после, проживая дни,
Как узник, ждущий приговора,
Срывал боязней кандалы
Для встречи с ней и разговора.
 
 
Открыла дверь ему – лишь Тень,
Той, что его безумством стала,
Он опоздал… и ощутил:
Финал рассказа «После бала».
 
 
Но разум не желал принять,
То, что мечта его угасла,
Шептали губы слово: «Кать…»
И жизнь его была прекрасна!
 

Грусть

 
Куда ушла былая красота?
Она теперь мне так необходима:
Я внешне – плоть осеннего листа,
Душа цветёт, но тайно и незримо.
 
 
И как внушить любимой: ты хорош,
И оставаться скромным и правдивым,
Здесь нужен ум, а где его найдёшь,
Когда он весь исчез под взглядом милым.
 

Ревность

 
Я боюсь, что к тебе прикоснётся
Кто-то просто по-свойски совсем,
Между делом тебе улыбнётся,
Между делом оставит ни с чем.
 
 
Всё возьмёт, словно должную плату,
За повадки, за свой экстерьер.
Про фату ты забудешь, ведь фату
Так к лицу цепь из звеньев измен.
 
 
Я не смею писать эти строки –
Они болью вонзаются в лист,
Это нервы ко мне так жестоки,
Словно дико пронзительный свист.
 

Боюсь

 
Я боюсь, что совсем некрасив,
Я боюсь, что совсем неразумен,
Я боюсь, что, наверно, спесив,
Я боюсь, что не создан для буден,
 
 
Но боязни свои растопчу,
Уничтожу клубок их гадючий,
Только Ты бы прижалась к плечу,
Словно молвив: «Себя ты не мучай».
 

Эскиз

(Т.Н.)

 
В ажурном «кофе с молоком»
стояла, глаз не поднимая,
и молния на платье том
казалась мне вратами Рая.
 
 
От счастья млел дверной проём,
в картину с ней преображаясь,
когда она застыла в нём,
его границ едва касаясь.
 
 
И жаждал взгляд её поймать –
луч солнца, зайчиком играя,
и, змейкой извиваясь, прядь,
сияла словно золотая.
 

Бес в ребро

 
С приятностью ветки жасмина,
Едва распустившей цветы,
Всё в ней притягательно мило,
Ей жаждут уста сказать: «Ты».
 
 
С улыбкой её возникают
Лукавой Джоконды черты,
Застыло у самого края,
Сорваться, боясь, слово «Ты».
 
 
В ту бездну сердечных волнений,
Забытой давно суеты,
Где ждать могут: символ олений
И розы коварной шипы.
 
 
Две чаши весов – «За» и «Против»
«За» – к небу, под гнётом судьбы,
Но бьющий в ребро, бес – юродив,
Мечтает шептать в ночи: «Ты»…
 

Видит око

 
Мне бы тело молодое
И копну льняных волос –
Встретил взглядом взор девичий
И столбом к земле прирос.
 
 
Побежал бы я вдогонку,
Про миры ей нёс бы чушь,
Приголубил бы девчонку,
Как навек влюблённый муж.
 
 
Видно, в сердце отболело…
С чувств застывших снят озноб.
От красы лица и тела –
Зацвести готов и столб.
 

Молчаливый диалог

 
Их молчаливый диалог
возник от молнии незримой,
её разряд сбил мысли с ног,
сердца наполнив юной силой.
 
 
Под шелухой избитых фраз
живёт словам он параллельно,
в движеньях рук, в сиянье глаз,
от окружающих келейно.
 
 
Они в пространстве, средь дверей,
наполненном рабочим бытом,
а не на острове вдвоём,
людьми и Богом позабытом.
 
 
Друг друга ищут их тела,
как Юг и Север на магните,
толпе чужда их маета,
понятна – Левину и Кити.
 

Родинка

 
Мне родинка, что возле глаз твоих,
Дороже всех сокровищ неземных,
 
 
Лишь ею любоваться только рад,
Она одна дороже всех наград.
 
 
В ней колдовство, что в пламени огня,
Она пленит мой взгляд, пленит меня,
 
 
Куда бы ни ступил и с кем бы ни был я,
Везде она собой манит меня.
 
 
Лишь вспомню я о ней – и вот уж Ты со мной,
В своей незримости Ты словно Ангел мой.
 
 
Мне кажется, она была звездой,
Что в час рождения распалась над Тобой,
 
 
Впитав весь мрак земли в свои частицы,
Одной из них померкнув у зеницы.
 
 
С ней волшебство пришло к восточному лицу,
Она дополнила штрихом небес красу
 
 
И, заиграв гармонией на нём,
С тех пор сияет в мире только днём.
 

Фантазия

 
Я зависти полон к собаке,
Что ходит с тобой гулять,
Что спит где-то рядом, во мраке,
Ничто не пытаясь понять,
 
 
Что носом холодным уткнувшись,
От рук получая тепло,
В глаза твои смотрит, прогнувшись,
Ища в них к себе добро.
 
 
С ней слиться готов воедино,
Незримо проникнув в твой дом,
Чтоб с бархатной шерсти счастливо
Дождинкой стряхнуться потом
 
 
И, в воздух затем превратившись,
С дыханием влившись в тебя,
С биением сердца слившись,
Оставить частицу себя.
 

Ахаристия

 
В слепом младенчестве крещёный,
Храм воплем страха огласив,
Познаешь термин «оглашенный»,
Когда ударит жизнь под дых.
 
 
Тогда наденешь крест нательный,
Свечу пред образом зажжёшь,
И станет с ближним речь елейна,
Но с губ слетит лишь благом ложь.
 
 
Отведаешь тогда кагора
И каплям с ложки будешь рад,
Из рук священника просфора
Настроит жизнь твою на лад.
 
 
Отливом отойдут невзгоды,
Путь указуя в благодать,
Но не сорвёт душа оковы –
Вновь телу станешь угождать.
 
 
В довольстве, разомлев по-детски,
Подумаешь, что жизнь постиг,
И вдруг в узоре занавески,
Узришь укором Божий лик.
 

Призрак

 
Когда, устав от жизни серой,
От тяжести похожих лет
Себя представишь королевой,
В которую влюблён поэт.
 
 
Тогда помолодеет тело,
Украсит лик – оклад волос,
Смотреть на жизнь Ты станешь смело,
Забыв про Гамлета вопрос.
 
 
И в забытьи мечты блуждая,
В очах прикрытых сон тая,
Увидишь, как Посланник Рая
Волшебный свет льёт на тебя.
 
 
А рядом преклонив колени,
Как призрак юности былой,
Поклонник твой – подобный Тени –
Явится словно дух святой.
 
 
Ты сможешь Тень его ударить,
Ты сможешь Тень его обнять,
И он, морями отдалённый,
Почувствует любви печать.
 
 
Преодолев разлуки дальность,
В тот миг к сердцам вдруг боль придёт,
И нереальный мир Реальность
В слезах невольных обретёт.
 

Стих джаз

 
Я пил настой шиповника
Под аромат жасмина,
Джаз лился из приёмника,
Всё телу было мило.
 
 
На блюде бледно-розовом
Зефир пленял уста,
И рядом клавиш белых
Дразнила пастила.
 
 
И занавес оконный,
Похожий на вуаль,
Хранил мир полусонный,
Где изгнана печаль.
 
 
Она влетела в комнату,
Нарушив грёз покой,
Окраскою тигровой,
Недоброю молвой.
 
 
Зигзагами полёта,
Мой взгляд свела с ума,
На яства не садилась –
Ни ела, ни пила.
 
 
Лишь только исполняла
Безумный танец свой,
Труба ей стала другом,
Приятелем – гобой.
 
 
И в памяти всплывала
Пора амурных стрел,
В ней талия осиная
И хищницы удел.
 
 
Ей видно не хватало
Партнёра по судьбе,
Она мне сердце сжала,
Приблизившись ко мне.
 
 
На край стола присела,
Словно отдав поклон
И мигом улетела,
Рыдал вслед саксофон.
 
 
Протяжно и печально
Мысль навевал кларнет:
Она, как ты искала,
Чего на свете нет.
 
 
Остыл настой шиповника,
Поник цветок жасмина,
Стих джаз в устах приёмника,
Вдруг стало всё не мило.
 
 
Жизнь стала лишь довольствием,
Довольства нет судьбой,
Но грех бить лбом об стену –
Здоров я и живой!
 

100 дней до приказа

 
Сто дней до приказа,
Рвались мы домой,
Мечтали о джинсах
И жизни хмельной.
 
 
Шестьсот раз услышав
«Подъём» и «Отбой»,
Казались два года
Нам тратой пустой.
 
 
Был чайник креплёным
Наполнен вином –
Армейское братство
Скреплялось тайком.
 
 
Латунные звёзды,
Сияли в ремнях,
Проснулись однажды,
И мы – в дембелях.
 

Путь в Никуда

 
Можно ливнем разрыдаться,
Вспомнив тех, кого уж нет,
С чередой бед-дегустаций
Мил не станет белый свет.
 
 
С головой уйду в кручину,
От вины на сердце гнёт,
Захлебнусь в слезах и сгину –
Скорбь трясиной засосёт.
 
 
И берёзкой стан девичий
Не склонится надо мной
И не выдернет из плена
Нежной, ласковой рукой.
 
 
Оттого тропой Орфея
Не иду спиной вперёд,
Прошлым боле не болея, –
В никуда оно ведёт.
 

Красавице

 
Природа словно хочет защититься,
От гнёта суррогатной красоты,
Когда порою создаёт такие лица,
Что осквернением на них мазок сурьмы.
 
 
Поэтом названная страшной силой,
Берущая в полон рассудки и сердца –
В плоть облачённая, возводится счастливой,
На пьедестал в душе влюблённого творца.
 

Разбита чашка

 
Разбита чашка – можно склеить,
На это масса средств дана.
Пусть это труд, но можно верить,
Что будет вновь служить она.
 
 
А где найти такое средство,
Чтоб сердце вновь любить могло,
Когда оно, что эта чашка,
В осколки вдруг превращено?
 

Пёстрая лента

 
Из норки картонной, блестящей змеёй,
Липучая вылезла лента,
На кухне в верёвку вцепилась петлёй
И ждать стала жадно момента.
 
 
Когда соблазнит её глянцевый вид
И запах густой и дразнящий
Крылатых букашек, чья жизнь состоит
Из поиска пищи манящей.
 
 
И мухи летели на гибель, жужжа,
И в глянцевом вязли болоте,
В мученьях у них отлетала душа,
И лента пестрела от плоти.
 
 
А дети смеялись, играя под ней,
Считали тела для потехи,
Казалась им жизнь вереницею дней,
Где радость вселилась навеки.
 
 
А дедушка рядом качал головой,
Он знал, что не ведали дети:
Как кто-то незримый, лукавый и злой
Раскинул для них свои сети.
 

Мухи-человеки

 
Люди есть – назойливые мухи
Кажутся во сто крат их милей,
И кусают, и жужжат от скуки,
Вызывая в мыслях слово: «Бей».
 
 
Не найдёшь от них ты мухобойку
И не спрячешься под белой простынёй,
Может, в жизни всё у них на «двойку»,
И душа зияет пустотой?
 
 
Не родится парфюмер вовеки,
Не создаст от них он аромат –
Пиршествуют мухи-человеки,
Видя в людях только голый зад.
 

Хандра

 
Как быстро годы пролетели,
Когда не думал я о Теле –
О том, как чувствует оно,
Да и Душа тогда была
Не слишком мной оценена.
 
 
Корабль уплыл… моряк остался –
Век доживать на берегу,
Смотреть на пристань ежечасно,
И знать: не нужен никому.
 

Послесловие

 
Хотелось мне грязно ругаться,
Злорадно смеяться в лицо,
Над телом её измываться,
Забыв про Фату и Кольцо.
 
 
Но дикость страстей миновала:
Увидел я скорби черты,
«Той девушки больше не стало» –
Под дверь я кладу ей цветы.
 

Птица вольная

 
Беззаботность птицей вольной
Упорхнула в свете дня,
Видно, посчитав: довольно
Песен спела веселя.
 
 
Я кормил её по-царски,
Вин заморских не жалел,
Но финал настал сей сказки,
Улетать – её удел.
 
 
В «страны» юного безумства,
Где ещё не знают бед,
Где девятым валом чувства,
Где изгоем слово «Нет».
 
 
В ком найдёт теперь гнездовье,
Срок отмерив для себя?
Осчастливит иль погубит –
Райским пеньем опьяня…