Текст книги "Дочь греха"

Лицо моего приятеля исказила гримаса боли:

– Это ты хорошо сказал: «ночную судьбу». Она один раз уже сыграла со мной злую шутку.

Я отложил в сторону ложку и собрался выслушать его рассказ.

– Как там поговорка? Родился с золотой ложкой во рту? – Юсуф сделал глоток чая. – Так вот, я пришёл на этот свет с двумя ложечками во рту. Папа был секретарём обкома, а мама работала в Президиуме Верховного Совета Узбекской ССР. О моём образовании я тебе уже говорил, а вот работать я начал в Фергане, но сразу директором техникума. Отец, напутствуя, сказал: «Через пару лет перейдёшь в тамошний пединститут, потом, через годик-другой, в ЦК или правительство». Одним словом, будущее было для меня расписано по минутам и казалось столбовой дорогой. И тут МУР{Московский уголовный розыск. – Ред.} вышел на сеть поставщиков девушек в тайные публичные дома. – Юсуф снова отпил немного чая и, забыв о своём слове-паразите, продолжил: – К моему счастью или несчастью, в этой цепочке было несколько преподавателей из моего техникума. Сам понимаешь, Москва попыталась сделать меня стрелочником, но родители подключили свои связи. Все обвинения, кроме халатности, сняли. Меня выгнали из партии и лишили должности, запретив работать в сфере образования.

Он отставил стакан и поднялся:

– Пойдём поищем местный ресторан, что ли, а то воспоминания жгут душу и требуют чисто русского отдохновения. Хоп?

Вдоль побережья тянулась вереница здравниц. Ослепительно-белые здания в обрамлении пирамидальных тополей, аллеями стекавших к небесно-голубому озеру, казались ожерельем, опоясывающим с одной стороны водную гладь, а с другой – тянущиеся к небу коричневые горные вершины. Это было бесконечным великолепием, безмолвным гимном человеческому труду, в этот раз удивительно точно и без малейшего пренебрежения вписавшему своё произведение в природный ландшафт.

Другое дело – городок аборигенов, бесстыдно раскинувшийся на прибрежных холмах. Его беспорядочно возведённые домики походили на кубики, разбросанные разбалованным шалуном. Некоторые были такими развалинами, что казалось, достались этому миру от предыдущего. Мостовые жилых улиц в основе своей не знали ухода и были похожи на лабиринт с ловушками для зевак.

– Можешь считать меня кем угодно, – выругался Юсуф, – но даже самый отдалённый узбекский кишлак больше похож на курортный город, чем всё это безобразие. Хоп.

Я пожал плечами. Он не видел Африки…

Мы нашли два предприятия общественного питания. Одно было рабочей столовой, чистой, но переполненной обедающим трудящимся людом. Мы, отдыхающие, выглядели бы тут несколько раздражающе. Другое – шашлычной при автовокзале, где над столами роились мухи, а мужчина, жаривший мясо, носил на животе передник, обильно покрытый кровавыми пятнами умерщвлённых им животных.

– Ну, – развёл руками мой приятель, – не возвращаться же в санаторий, в мир, если ты прав, подслушек и подглядок?! Хоп. В этот раз, продолжив свою историю, уголовки я не избегу.

– Нам для начала, – ответил я на вопросительный взгляд хозяина заведения, – пару порций шашлыка, бутылку водки и большой чайник зелёного чая.

Он кивнул и, стянув с плеча серую от грязи тряпку, широкими взмахами поднял с ближайшего стола облако мух. Они – наверное, от обиды – кинулись отстаивать своё место под солнцем, при этом нападая на него и нас.

Только когда шашлычник ушёл, я вспомнил, что собирался отказаться от крепких напитков, но тут же сам себя простил.

– Странно, – проговорил Юсуф, обеими руками отбиваясь от назойливых насекомых, – я таких кусающихся мух не встречал.

Хоботки действительно причиняли боль.

Хозяин принёс водку, три стакана (один был обмотан липучкой для мух), столовые приборы и тарелки. Последние были заляпаны жиром не хуже, чем подставка для ловушки.

Я увидел раковину, из которой тонкой струйкой бежала вода.

– Помою стаканы.

Мой приятель, сморщив нос, нюхал только что откупоренную им водку.

– Похоже, он собирается нас травить.

Я пожал плечами и разлил спиртное по чистым мокрым стаканам. Водка была горячей и отдавала сивухой, но шашлык был прекрасен. Когда хозяин принёс нам вторую порцию, Юсуф продолжил воспоминания:

– По-моему, наказание было несправедливым: к похищению девушек я не был причастен, как и не удалось доказать, что я пользовался ими как проститутками. Обиженный до слёз, я закрылся в квартире и принялся опустошать запасы своего коньяка. Детей у нас до сих пор нет: жена строит карьеру и трудится с утра до ночи, поэтому я даже не заметил, как прошёл месяц. Однажды утром меня разбудил звонок в дверь. Часы показывали начало седьмого. Размышляя о том, кем мог быть столь ранний посетитель (жена уже ушла на работу), я поплёлся к двери. Это был мой дед.

Юсуф, улыбаясь своим воспоминаниям, плеснул водку в стаканы и поднял свой:

– Давай, за моего деда. Хоп? Все говорят, что он обычный дехканин, но я почему-то не верю этому. Басмач, курбаши – это больше для него подходит. Он ни разу ничего не сказал о нашей нынешней власти, но если бы ты видел, как он смотрит на трибуну Мавзолея или усмехается, слушая длинные речи наших вождей! Да и на теле у него следы рубленых и огнестрельных ранений. Жена – медик, и это её заключение. – Мой приятель тепло улыбнулся, и я понял, что он любит своего деда. – Все говорят, что я похож на него, но старик, без малого, двухметрового роста, широкоплечий, сильный; кожа смуглая, выдубленная солнцем. А я?..

Юсуф был высоким стройным человеком с тонким эмоциональным лицом. Его нежной белой коже могла бы позавидовать любая красотка. Его тонкие, прозрачные руки, без единой мозоли, не знали ничего тяжелее авторучки…

– Хоп. А голос? У деда сиплый, командный бас, способный поднять мертвеца из могилы или полк бросить в атаку. Одним словом, я пошёл в материнскую линию, но не об этом речь. У ног старика стоял большой фанерный чемодан. Он легко перенёс его через порог и коротко приказал: «Одевайся, самолёт через два часа». Сказать, что я опешил, значит ничего не сказать. «Летишь в Ригу, – продолжал дед, протягивая мне небольшой бумажный цилиндрик, – тут справки о том, что ты колхозник и это урожай с твоего огорода. В Ташкенте тебя встретят – я договорился – и посадят на рижский рейс. Продашь помидоры, заработаешь. Мой внук сидеть на шее жены и пропивать мозги не будет. Ясно?!»

Шашлычник принёс нам очередную порцию жареного мяса и, по своему разумению, две бутылки минеральной воды. Ледяная минералка остудила жар в моей груди, но на вопросительный взгляд мужчины я ответил отказом:

– Спасибо, мы и так прилично выпили.

Лицо Юсуфа порозовело, а лоб покрылся капельками пота.

– Ну что, – он тронул пальцем пустую бутылку, – добавку просить не будем, нам ведь ещё к врачу идти?

– Ешь мясо. Доедим – нырнём пару раз в ледяное озеро и пойдём к лекарю.

Он согласно кивнул. Шашлык был бесподобным. Мы доели нежные, ароматные куски жареного мяса и вышли на улицу. В тени тополей было прохладно, но стоило выйти из тени, как солнце обжигало кожу. Купание освежило нас, и, когда мы медленно тронулись в сторону санатория, мой приятель продолжил свой рассказ:

– В Ташкенте на трапе самолёта меня встретил милицейский капитан. Он не только провёл через все барьеры, напоил, накормил, но и, когда пришло время, посадил на борт, летевший в Ригу. Прибалтика встретила меня прохладным дождём. Хоп. Зато всё было чистенько, приветливо, хотя и бездушно. Ещё в самолёте я выяснил у стюардессы, как можно снять временное жильё. Она дала мне телефон подруги, иногда сдающей комнату. Та оказалась свободна, и всего через час после приземления я был устроен, сыт и вымыт. Более того, хозяйка, приятная девушка лет тридцати, всем своим видом показала, что готова со мной хоть в лес по грибы, хоть в кровать за любовью.

Катрин, так её звали, – искусствовед, кандидат наук. Её папа был какой-то «шишкой» в тамошних партийных кущах и был обласкан по самые брови. Умер он от инфаркта, а его семья – дочь с женой, точнее вдовой – жили в четырёхкомнатной квартире, владели дачей на взморье. К тому же Катрин ездила на их машине – старинном правительственном «ЗИМе». Он выпивал море бензина, зато был просторным и комфортабельным, и, что главное, вся рижская милиция знала его и не останавливала.

Хоп. Я выложил из чемодана несколько помидоров для ужина, и Катрин отвезла меня на центральный рынок. Там я быстро прошёл все формальности и встал к прилавку. – Юсуф расхохотался. – Ты бы видел мой белый фартук и здоровенный тесак! Там же, в мастерской, мне наточили его до бритвенной остроты. Местные цены на свежие помидоры были запредельны. Чтобы привлечь покупателей, я сбросил пять копеек. Потом насыпал за весами (чтобы клиенты не видели) горку соли и погрузил в неё лезвие ножа. Первой же даме, решившейся спросить о цене на мой товар, я одним движением отрезал тончайший лепесток помидора и предложил начать с дегустации овоща. Соль сразу придала ему особый вкус. Я уже не говорю, что дедовские томаты были огромными, свежими и выделялись из всех, что продавались на рынке.

В голосе рассказчика прозвучала неподдельная гордость. Я вдруг понял, как же было трудно этому энергичному молодому человеку сидеть без дела в четырёх стенах. Ведь чтобы сделать бывшего директора, обладателя учёной степени, рыночным торгашом, нужно было что-то сломать в его психике. Именно – сломать.

Когда-то я видел, как пытали юаровского коммандос. Только что завершилась очередная атака, и кубинский майор решил выяснить, что ждёт нас впереди. Здоровенный бур молча сидел на земле и смотрел в небо. Кубинец, только что вышедший из боя и от этого немного сумасшедший, принялся силой добывать нужные ему сведения. Пленный кричал и ругался, но на вопросы не отвечал. Сломать его не удалось. Он умер, так и не произнеся ни слова. Это был Воин! Человек, настоящий боец. И молчал он не оттого, что скрывал великую тайну. Какими секретами мог владеть рядовой солдат? Бур молчал из гордости, самоуважения. Вот и мой нынешний приятель стал, по-моему, торговцем из-за того, что его не только унизили, но и попытались лишить самоуважения. Хотя, насколько я читал о привычках и пристрастиях азиатских народов, умение торговать могло прийти к нему с молоком матери…

Мы решили немного посидеть в тени тополей, прежде чем идти к врачу. Похоже, я был первым, кому Юсуф рассказывал о своих приключениях, поэтому так откровенничал. Он продолжил:

– Я едва продал килограмм помидоров, как к прилавку подошли двое крепких молодых людей. «Ты, чурка», – ближайший не успел договорить, как я прижал к его горлу острие своего ножа. Прижал не сильно, но так, чтобы выдавить каплю крови. Его спутник, не дошедший до меня пары шагов, замер на месте. «Ещё раз подойдёте, – прошептал я, зная, что в этом случае тихий, спокойный голос страшнее крика, – обоих прирежу. И передайте там, кому надо, что я убью любого, кто захочет мне помешать. А это вам на закуску». – С этими словами я вручил первому мужику отменный помидор.

Юсуф замолчал и некоторое время задумчиво смотрел на горы, окружавшие нас, потом вздохнул:

– Московская элитная спецшкола заканчивала занятия в полвторого, дальше был обычный день. Мне, узбеку, чтобы выжить, приходилось много драться, и если честно, то я больше московская шпана, чем сын азиатского высокопоставленного партаппаратчика. Хоп. – Он кивнул в сторону моей груди. – Твоя рана, костяшки и рельеф мускулатуры говорят, что ты меня поймёшь.

Я, ничего не ответив, опустил глаза. Юсуф продолжил, найдя во мне благодарного слушателя:

– Торговля шла бойко. Я продавал свой товар, не гнушаясь резать помидоры пополам. Представляешь, кто-то хотел купить, но денег хватало только на половинку. К вечеру мой чемодан был пуст. Получилось так, что я больше летел до Риги, чем торговал. Вдруг я почувствовал такую усталость, что с трудом накупил гору всякой снеди, добавил к ней бутылку коньяка и поехал домой.

Хельга, мать Катрин, больше походила на её старшую сестру. Хоп. Она была приветлива, но смотрела на меня с некоторой опаской. Лёд растаял, когда я заговорил на английском. Оказалось, что по образованию она учительница иностранного языка, а работает заведующей ковровым магазином. У меня мелькнула интересная мысль, но додумать я её не смог, так как заснул прямо за столом. Они с трудом дотащили меня до кровати, раздели и уложили спать, а чтобы я не замёрз, рядом со мной легла Катрин. Я заметил её только утром, когда нас разбудил будильник.

Лицо Юсуфа осветила добрая улыбка. Он, вспоминая что-то очень хорошее, молча смотрел вдаль.

– Товарищи отдыхающие. – На ступенях корпуса, обращаясь к нам, стояла полная женщина в белом халате. – Если вы к нам, то прошу к доктору. Он не занят.

Мы послушно встали. В медицинском корпусе пахло цветами. Врач, походивший на доброго старенького гнома, внимательно осмотрел и выслушал меня, потом долго листал мою медицинскую книжку.

– Как они выпустили вас с таким ранением?! – В его неожиданно ярких голубых глазах сверкали искорки гнева. – Рана затянулась, но ещё не зажила как надо!

Я пожал плечами:

– Устал валяться на госпитальной койке и уговорил своего врача отпустить меня домой, а он направил сюда, в ваш санаторий. «На здешнем целебном воздухе, – сказал он, – всё быстро заживёт».

– Ну-ну. – Доктор живо поднялся и пробежался до двери и обратно. – Я назначу вам щадящий режим и минимум процедур, если вы пообещаете беречь себя. Много не ходить, пьянками и бабами не увлекаться, по горам не лазить. На дворе ещё утро, а вы уже подшофе. Много выпили, майор? – Он замер напротив меня и укоризненно покачал головой.

Я снова пожал плечами.

– Обещаете?

– Да.

– И ещё. – Он с силой потёр переносицу. – Не ходите на поселковую танцплощадку: местные недоросли завели дурную манеру драться с отдыхающими. Я нисколько не подвергаю сомнению вашу боеспособность, только один случайный удар в грудь может не только испортить пребывание здесь, но и отправить на пенсию. Ещё месячишко-другой вам надо поберечься. Ясно?

С Юсуфом он говорил пару минут, но, когда мы вышли наружу, я вдруг почувствовал усталость:

– Вернёмся в номер, – предложил я.

– Хоп, – закончил он, – а вечером выйдем на охоту?

– Идёт, но в санаторных кущах. Доктор говорит, что местные парни любят подраться. – Я опустил глаза. – Сейчас мне это противопоказано.

– Хоп, – кивнул Юсуф, – пойдём отдохнём.

Я проснулся от чужого взгляда. Это был сосед. Он стоял рядом с моей кроватью, держа стакан с водой.

– Что? – Я сел и огляделся.

Его глаза были полны сочувствия:

– Ты кричал, – он протянул мне стакан, – и говорил по-испански – наверное, снова воевал? Выпей воды.

– Это был просто дурной сон. – Я опустил глаза. – К сожалению, я его не помню.

Юсуф усмехнулся:

– Вставай, обед пропустим…

Волейбольная площадка была окружена болельщиками, и все или почти все болели за команду моего соседа. В ней он был единственным мужчиной. Я после первого прыжка, отозвавшегося болью в груди, забрался в судейское гнездо и сверху наблюдал за игрой. Юсуф, прикрывая девушек, метался по полю, как лев. Тем не менее очко за очком его команда проигрывала. Окружение площадки больше всего сочувствовало яркой блондинке с высокой, чувственной грудью, со страстными вскриками отбивавшей мяч. Ближе к ней держался и мой приятель. Девушка это заметила и всем, чем могла, поощряла его.

«Похоже, – как-то вяло подумал я, – сегодняшняя ночь у Юсуфа будет снова занятой».

Игра окончилась проигрышем. Блондинка, словно сломленный тростник, припала к груди моего приятеля. Он чуть обнял её и, смотря в мою сторону, что-то прошептал. Девушка сначала оглянулась на меня, потом окинула взором болельщиков.

– Наташа! – Со скамейки под тополями, навстречу взгляду блондинки, поднялась стройная рыжеволосая девушка. – Я тут.

Она сделала короткий шаг в нашу сторону и посмотрела на меня. Этот мимолётный взгляд жаром опалил мою грудь. На миг мне показалось, что мы знакомы, но тут же я понял, что вижу эту девушку впервые. Она, в отличие от подруги, была одета в плиссированную юбку, едва открывавшую колени, и в лёгкую полупрозрачную блузку. Одежда чуть подчёркивала её летящую спортивную фигуру. Когда подошли Юсуф с блондинкой, я узнал, что рыжую зовут Катей. У неё была сильная сухая рука, а что-то в её взгляде мешало мне нормально дышать. Но самое смешное: я сразу понял, что сегодня мы спим одни. И что бы ни делал мой приятель, что бы ни говорил – ни Катя, ни Наташа на ночь у нас не останутся.

Юсуф откуда-то достал гитару, и мы вчетвером провели прекрасный вечер. Он пел песни, я читал стихи, девушки восторгались нами, и время промчалось, как целая жизнь. Они не пошли в нашу комнату ни пить кофе, ни слушать музыку, ни смотреть персидские ковры, как, отчаявшись получить их согласие, предлагал Юсуф. Поэтому, когда мы проводили наших новых знакомых, все удовольствия ограничились бутылкой коньяка. Нормальной еды в комнате не было – спиртное пришлось закусывать фруктами.

– У Катрин густая грива чёрных, как грешная ночь, волос, – продолжил свой утренний рассказ Юсуф, чтобы разогнать тоску, охватившую нас после ухода девушек. – Я проснулся на её груди: эта копна защекотала меня до чихания. Вывернувшись из моих объятий, девушка умчалась на работу. Я скоренько привёл себя в порядок, позавтракал и понял, что не знаю, куда себя деть. Что-то зудело в душе, толкая меня на действие, но что делать и куда направить свои стремления, я разобрался не сразу. Лишь увидев такси, я понял, чего хочу, и попросил водителя отвезти меня на какой-нибудь рынок за чертой города.

Юсуф тронул гитару, и струны ответили жалобным стоном.

– Представляешь, я хотел торговать! И это желание было на уровне подсознания, это был зов генов, некой программы, заложенной в меня ещё до рождения. Я ехал в такси и думал: деда торгашом сделала революция, точнее пролетариат, лишивший его имущества и загнавший в колхоз. А я, я тут с какого бока?

Гитара негромко плакала.

– Рынок располагался на окраине города. Тут помидоры были на тридцать копеек дешевле, но выглядели пожиже моих. Одним словом, я отобрал два ящика и повёз их в центр. Моё место было занято – пришлось обосноваться подальше от входа. Когда передо мной появились давешние парни, я отложил в сторону нож и, подозвав, протянул им двадцать пять рублей. Тот, поцарапанный мною, невольно тронул пальцем болячку и удовлетворённо кивнул.

Торговля была не очень активной, хотя я выставил цену на десять копеек ниже, чем в первый раз. Ящики опустели часам к трём. Дома была только Хельга. Она хлопотала на кухне, но была одета с иголочки. Брючный костюм не только шёл ей, но и подчёркивал особенности фигуры. «Вы прелестны», – сказал я по-английски, нисколько не покривив душой. Когда пришла Катрин, мы весело болтали, рассуждая о поэзии Рильке. Этот вечер мы провели на их кухне.

Утром я повторил свою операцию с походом на загородный рынок. Так продолжалось дня три. На четвёртый, проснувшись, я обнаружил рядом с собой не Катрин, а Хельгу.

Юсуф отложил гитару и, поднявшись, прошёл до окна и обратно.

– Сказать, что я был ошарашен, значит не сказать ничего. По сравнению с дочерью, Хельга была рациональнее и изощрённее. Каждую секунду, каждое движение она использовала для наслаждения. Она была ведущей и не успокоилась до тех пор, пока не получила всего, чего хотела. Уже закурив, женщина добила меня, сказав: «Не волнуйся, с Катрин всё обговорено».

Представляешь, мне не хватало только кольца в носу и верёвки на шее – стойло было готово! И тут я вспомнил, что она заведует ковровым магазином, и спросил: «А ковры, большие, три на четыре или что-то около этого, у тебя есть?» Она потушила сигарету и повернулась ко мне. «Естественно, – поспешил я, – свой процент ты получишь». Одним движением она вскочила, накинула халат и уже на пороге комнаты коротко бросила: «Одевайся, поедем в магазин, посмотришь товар». В тот же день я улетел домой, увозя с собой два ковра. В аэропорту встречал дед. Он крепко обнял меня и сказал: «Я знал, я верил, что ты сможешь выбраться из этой хандры, но ты смог приятно удивить меня, – старик кивнул в сторону моего приобретения, – молодец, моя кровь!»

Забулькал коньяк, который Юсуф щедро плеснул в наши стаканы.

– Так я наладил торговый канал между Ригой и нашим городком. Хельга оказалась человеком хватким и оборотистым. Бывало, что она в месяц посылала мне по два-три контейнера с коврами. Обратно я отправлял свежие овощи и фрукты. Она сдавала их оптом в местные рестораны. Какой к чёрту ректорат, пыльная наука с копеечной зарплатой! Теперь я жил как Крёз. Несколько раз побывал в Карловых Варах, слетал по профсоюзной путёвке в Париж и Ниццу. Посетил Канаду и Штаты. И вдруг на пороге нашей квартиры снова появился мой дед. «Хватит, – сказал он, – твоя торговая фирма закрывается. Рижский ОБХСС{Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. – Ред.} начал к тебе принюхиваться. Хватит! Теперь поработаешь дома. У нас освободилось место первого зама начальника областного управления материально-технического снабжения – завтра выходишь на работу».

Ни спорить, ни возражать старику я не стал. Я верю в его чутьё, иначе дед давно бы сгинул на просторах Колымы или в шахтах Магадана. «Место хлебное, – продолжал он, – там деньги текут рекой. Взятки, подарки, но я хочу, чтобы ты и через это прошёл не замаравшись. Брать придётся, брать и давать. Наш народ так живёт не одну сотню лет: низший платит высшему, подчинённый – начальнику. С этим справился один человек – эмир Тамерлан, – но в наше время искоренить коррупцию не смог даже Сталин. – Глаза старика заблестели. – Ты у меня единственный внук, и, прежде чем я уйду в иной мир, мне хочется научить тебя всему».

Юсуф встал, прошёлся по комнате и снова уселся напротив меня.

– Ты человек служивый, государев страж. Ты должен понимать, что государство живёт до тех пор, пока эта зараза не поразила и вас. – Он на секунду задумался, потёр виски. – Хотя кровь, которую вы проливаете, свою и чужую, тоже может быть своеобразной взяткой.

Я мгновенно отрезвел, но возразить не успел.

– Нет, пожалуй, она скрепляет народ, как честь, как совесть нации. – В его голосе не было ни наигранного пафоса, ни лжи, и я успокоился. А он продолжил: – Интересный у нас, узбеков, уклад. Я приехал на новую работу. Вижу, по стоянке ходит дворник и собирает с водителей, оставляющих машины, деньги. Я знаю этот обычай и достал из кармана двадцать копеек. Мужчина подошёл ко мне, коротко глянул и, словно не видя моей руки, поклонился: «Добро пожаловать, хозяин, – сказал дворник, – как семья, здоровы ли дети, как ехали?» Я опешил: «Вы знаете, кто я?» Он открыл дверцу моей машины: «Поздравляю с первым рабочим днём на нашей базе. Все мы ждём вас».

Я там не был, и он не мог меня знать, но понял, что это что-то глубинное, словно старый домоправитель узнал господина, вернувшегося из Парижа. Прости, я не могу найти другого сравнения. Одним словом, я стал там работать. Первый раз на меня свалилась не только масса обязанностей, но и неподъёмная груда бумаг. Самое смешное, что учиться приходилось на ходу. Мой новый шеф был занят одним – коллекционированием денежных знаков. Вся работа базы держалась на плечах главбуха. Простой русский человек, относительно честный. Насколько я знаю, взяток он не берёт, живёт на одну зарплату, – Юсуф взглянул в сторону своего саквояжа, – и отпускные. Палыч, так его зовут, – очень внимательный и работоспособный человек. Бумаги, цифры, отчёты – там не то что комар, там никакой контролёр не подкопается. Не знаю, как в этой круговерти дел он находил время для обучения меня. А тут, где-то через пару месяцев, я чуть не угодил за решётку.

Юсуф замолчал. Взял в руки гитару, осторожно тронул струны, потом отложил инструмент и некоторое время смотрел на меня.

– Не знаю откуда, – он снова заговорил, – но у нас, узбеков, чинопочитание стоит на особом месте, хотя я к любителям лизнуть начальственный зад или подставить свой отношусь спокойно, без должного рвения. Ну да ладно. Одним утром ко мне пришёл директор таксомоторной автобазы. Высокий, сильный мужчина с громогласным голосом, он привык командовать и, по-видимому, легко брал на себя ответственность. Этим он вызывал у меня уважение. А тут через порог моего кабинета шагнул испуганный мышонок. Он даже ростом стал ниже, а глаза (обычно он уверенно смотрел на меня и с некоторой долей наглости требовал то, за чем пришёл) потеряли зрачки. Сел на краешек стула, сунул мне какие-то бумаги, а у самого пот льётся по лицу. В этот момент моя секретарша принесла чайник горячего чая. Я налил ему и себе, но он, вытянув из-под моей руки подписанные бумаги, положил передо мной тугой цилиндрик купюр и стремительно выбежал из моего кабинета. Я взял в руки деньги и тут услышал в приёмной какой-то шум. Не знаю почему, но я мгновенно поднял крышку чайника и сунул туда эту взятку. Дверь с грохотом врезалась в стену, и на пороге появилась группа милиционеров во главе с полковником Назимовым, начальником областного управления БХСС.

Юсуф снова прервал рассказ, а я вдруг понял, что он избавился от неизменного «хоп» и говорит на чистом русском языке, лишённом азиатского акцента.

– Я давно знал полковника и его семью. Во время приезда моих родителей в Узбекскую ССР он был первым среди неизменных гостей нашего дома. Назимов почтительно разговаривал с моим отцом и кланялся мне. А тут, на пороге моего кабинета стоял огнедышащий дракон. Он, изрыгая ненависть к вору и коррупционеру, потребовал от меня выдать только что полученную взятку. Я был так ошарашен этим штурмом, что вместо ответа взял чайник, добавил в свою пиалу горячего чаю и спросил: «Хотите, он только заварен?» Полковник швырнул на середину кабинета один из стульев и, усевшись на него, прорычал: «Обыскать тут всё!» Часа два они переворачивали в моём кабинете всё, что можно было перевернуть. Назимов топал ногами и грыз удила, но ничего не нашёл. Потом незнакомый капитан подошёл к открытому окну и высказал предположение: «Наверное, он через окно кому-то передал деньги – может, знал, что мы придём?» Полковник встал, ударом сапога отправил стул в угол и вышел вон. Я, по-прежнему ничего не понимая, сидел и прихлёбывал давно остывшую жидкость из бездонного чайника. Вошла заплаканная секретарша. Оказалось, что и у неё был обыск, и кто-то из офицеров раздавил сапогом её набор французской косметики. Я успокоил женщину, пообещав завтра же подарить ей другой.

Юсуф встал и натянул на себя спортивную куртку:

– Пробегусь до стоянки такси – душа ещё хочет выпить.

– Давай вдвоём? Ночь на дворе…

– Нет, ты перекрои стол заново, чтобы не походил на останки кораблекрушения, а я мигом.

Он убежал, а я принялся рассуждать, чем вызваны откровения моего соседа. Кто-то из моего начальства решил таким образом проверить меня? Но это чушь. Чужая разведка? Последнее время было несколько предательств, и их спецы решили попробовать меня на зубок? Тоже проблематично. Эффект попутчика? Выплеснул случайному человеку то, что его гнетёт, а своему рассказать нельзя, и забыл? Забыл и рассказ, и попутчика?

Я задумался. В нашей среде такого не могло быть по определению. Профессия и образ жизни требовали от меня и моих товарищей молчания, более того – короткой памяти. Сделал – и, чтобы не сболтнуть лишнего и не рвать собственные нервы, надо всё забыть. Просто стереть из памяти некоторые дни, недели, месяцы.

А Юсуф?..

Может, у него наступило время подвести итог пройденному, с другой стороны посмотреть на свою жизнь и решить, как жить дальше и стоит ли вообще делать то, к чему он привык? В этом случае ему нужен не советчик и не сочувствующий, ему даже слушатель нужен только как реагент, активирующий его память и дающий ему послушать самого себя. Послушать, оценить и решить. Поэтому он так откровенен – самому себе врать бессмысленно, да и глупо.

Едва я подумал об этом и согласился со своими рассуждениями, как тонким голосом вскрикнула дверь и через порог шагнул мой сосед. Он светился от радости:

– Я добыл не только армянский коньяк, пару бананов, но и один лимон. Взгляни, какой огромный. – Юсуф подкинул вверх жёлтый шар и, поймав его, искренне расхохотался.

Мы пили и смеялись. Мы пили и читали на память стихи. Он – английских поэтов, ушедших лет сто назад в иной мир, я – русских мастеров Серебряного века. Мы пили, и в этот раз мой сосед ничего не рассказывал о себе.

Утро было прелестным. Солнце уже взошло, но бриллианты росинок ещё играли гранями счастья, перекидывая друг другу крошечные звёздочки любви. Песок дорожки был ещё влажен и, подначивая нас, мягко пружинил. Мы бежали к озеру, заранее предчувствуя его ледяные объятия, – даже хотелось кричать, обменивая адреналин на холод ещё не проснувшейся, тяжёлой воды. Она обожгла нас и тут же согрела, как чужая жена – запретный и от этого сладкий до приторности плод.

– Ну вот, – услышал я чей-то недовольный голос, – и появились мужчины.

– Не мужчины, – возразил ей второй голос, – а неповоротливые и глупые тюлени, от которых сбежала даже тишина.

Я огляделся и увидел две головки, торчавшие из воды.

– Катя, Наташа, – невольно вскрикнул я, узнав наших вчерашних знакомых, – простынете!

Они переглянулись и весело расхохотались.

Назад мы бежали вчетвером. Девушки временами опережали нас, давая возможность полюбоваться их точёными фигурами. День прошёл так же весело, как и начался. В этот раз, слушая песни Юсуфа, мы пили ледяное шампанское. Головка Кати нашла уютное место на моём плече. Золото её волос щекотало меня, наводя на любовные мечты, но едва стрелки часов добрались до десяти, как девушки дружно встали:

– Всё замечательно, – Наташин голос звенел от сдерживаемого смеха, – если вы можете рано вставать, то на рассвете мы ждём вас на озере.

Катя склонилась ко мне. Её горячие губы на миг прижались к моей щеке, но, прежде чем я успел отреагировать, девушки оказались за порогом. Гитарные струны, отзываясь на прикосновение пальцев Юсуфа, вскрикнули. Им ответил удаляющийся девичий смех.

– Я начинаю жалеть, что мы отказались от объятий двух первых фей. – Юсуф был явно раздражён. – Чёрт бы с ними, ну написали бы о нас донесение.

– В стихах, – ответил я.

Он рассмеялся и достал из тумбочки две бутылки коньяка и пакет итальянской ветчины.

– Это-то откуда? – искренне удивился я, помня о том, что мы весь день провели с девушками.

– Так, с ограбленного крестьянского обоза, – пошутил он, – когда одни миловались без надежды на любовь, другие потрошили жирных каплунов.

– Ладно, добытчик, наливай и спой какой-нибудь романс.