Текст книги "Великая Северная экспедиция"

Но ничто не характеризует в такой степени крутых и жестоких нравов того времени и чёрствой неблагодарности правительства, как случай с самим Шпангбергом. Когда, по окончании экспедиции, сделавший так много для неё моряк, бывший несколько раз на краю гибели и отчаянно голодавший, не испросив разрешения, возвратился утомлённым в Петербург, он был за, это судим и приговорён к смертной казни, от которой был освобожден лишь по ходатайству датского посланника. Скончался Шпангберг в 1761 году в чине капитана I ранга.

О прочих участниках экспедиции мы скажем в своём месте при подробном обзоре хода самой экспедиции.

Как известно, в экспедиции принимали участие также академики и учёные Российской Академии Наук: двадцативосьмилетний академик, немецкий профессор истории и этнографии Гергардт Фридрих Миллер (1705—1783), неутомимый и энергичный исследователь, по возвращении из экспедиции давший в «Sammulung russischer Geschichte» солидный историко-этнографический труд, которые впервые познакомил с прежней жизнью сибирских народов, с путешествиями русских на Восток, с завоеванием и колонизацией Сибири и со многим другим. Статьи Миллера и теперь являются исходным пунктом всякого исторического знакомства с северной Азией и в частности с Великой Северной экспедицией. Как Миллеру, так и другим академикам был открыт доступ во все русские архивы и библиотеки и дано право делать из отчётов, рукописей и книг нужные им выписки. Важным следствием этого явилось обнаружение Миллером в якутском архиве ценнейшего, совершенно забытого отчета о плавании Семена Дежнева, о чем мы упоминали выше. В экспедиции Беринга Миллеру было поручено заведывание всей научной частью.

Ближайшим соратником Миллера был ещё более молодой академик, профессор Тюбингенского университета по кафедре «химии и науки о травах» (ботаники) Иоганн Георг Гмелин (1709—1755). Этому «просвещённому и страстному к науке германцу» было всего лишь 24 года. И Миллер и Гмелин сопровождали экспедицию лишь до Якутска, куда оба прибыли в сентябре 1735 года после двухлетних скитаний по северной Сибири, посвящённых всякого рода исследованиям. И ещё долго они путешествовали по Сибири, Гмелин даже вплоть до самого окончания экспедиции, т.-е. до 1743 года. Заслуга Гмелина как специалиста заключается прежде всего в его трудах в области ботаники: он первый познакомил нас с сибирской флорой во всем её объёме. Несмотря на молодость, Гмелин обладал энциклопедическими познаниями в естественных науках. Он первый указал на необычайные зимние холода в восточной Сибири, равно как и на то, что земля там в течение летних месяцев оттаивает лишь на несколько футов, открыв таким образом вечную мерзлоту северных окраин Сибири. По возвращении из экспедиции Гмелин вновь уехал к себе на родину в Тюбинген, где продолжал читать лекции по ботанике.

В 1740 году к экспедиции присоединился ещё один немецкий учёный – академик Иоганн Эбергардт Фишер (1697—1771). Историк и археолог, он посвятил себя главным образом изучению прошлого Сибири, в результате чего (сначала в Германии, а затем в переводе и в России) был издан его известный труд «История Сибири». Труд этот написан целиком на основании материалов, добытых им в камчатской экспедиции. Впоследствии им написаны также «Догадки о происхождении американцев».

Из-за недостатка отпущенных им средств, немецкие профессора ограничились работами на континенте и не принимали участия в морских походах экспедиции.

Георг Вильгельм Стеллер (1709 – 1746), адъюнкт Российской Академии Наук, также принял уже позднее по предложению Гмелина участие в экспедиции в качестве натуралиста и сопровождал два года Беринга в его плавании к берегам Америки. После этого он ещё два года самостоятельно изучал Камчатку и умер на пути в Якутск, недалеко от Тюмени. Стеллер, типичный представитель экспериментальной науки того времени, горел подлинным энтузиазмом к знанию и ко всякого рода научным открытиям. Темпераментный, энергичный, талантливый, неутомимый, он был настоящей находкой для Берингова предприятия. Он оставил чрезвычайно яркий след в науке. Его мастерские описания многих представителей сибирской фауны и до сих пор можно считать образцовыми. После его смерти, в издании Академии Наук появился его труд «Морские звери», изданный потом в немецком переводе. В этом сочинении описана, между прочим, уже вымершая, открытая моряками на острове Беринга морская корова. В 1774 году издано его подробное описание Камчатки, и, наконец, Палласом опубликованы посмертные записки его путешествия из Петропавловска на Камчатке к берегам Америки.

И, наконец, в экспедиции принял участие известный французский астроном-академик Иосиф Делиль де-ла-Кройер (1688—1769), приглашённый Петром I в Россию в 1725 году. Первоначальная цель путешествия Делиля в Сибирь состояла в наблюдении прохождения Меркурия. В 1740 году должно было происходить прохождекие этой планеты через диск солнца; невидимое в Европе, оно могло быть хорошо наблюдаемо в северных районах Сибири. Путешествие Делиля в Сибирь не было, таким образом, в прямой связи с Великой Северной экспедицией. Но задёрнутое по большей части облаками небо и вообще неблагоприятная погода, препятствовавшая наблюдению важного для астронома явления, и все более возраставший его интерес к заданиям огромной экспедиции заставили Делиля расширить программу своей работы в Сибири. Он занялся также астрономическими определениями главных пунктов, через которые пролегал его путь, обучая практически астрономии и геодезии сопровождавших его учеников, и, наконец, разыскивал разные специальные старые русские карты в архивах сибирских городов. Снабжённый именным указом, Делиль с двадцатью спутниками, в числе коих находились его помощники, воспитанники Морской академии, механики, рисовальщики и пр., 14 марта 1740 года выехал из Петербурга. Он вёз с собой целую обсерваторию, целый арсенал приборов и инструментов, сюда входили: зрительная труба, работы Кампани, длиною 15 футов , «невтоньянский» телескоп около 7 футов длины, несколько малых зрительных труб, часы, термометры, компасы и т. д. Следование экспедиции и перевозка огромных, тяжёлых, неудобных инструментов были сопряжены, разумеется, с исключительными трудностями и хлопотами. По счастью, путешествие в Сибирь было совершено зимою, санным путём, что и дало возможность доставить инструменты в полной исправности.

Как учёный, Делиль отличался необычайной продуктивностью. Его рукописи и наблюдения, составляющие около 200 портфелей, находятся во французском Морском архиве и в Парижской обсерватории. Его научная переписка со всеми астрономами того времени составляет 14 томов. Делиль между прочим первым предложил пользоваться пороховыми сигналами для определения разности долгот; он уже усовершенствовал предложенный Галлеем способ определения солнечного параллакса из прохождений Венеры; для составления карты России он выработал особую проекцию. В 1747 году Делиль вернулся в Париж.

В Великой Северной экспедиции принимал также участие младший брат Делиля – Людовик, известный у нас под именем Лакройера, также астроном и географ. Однако, как ни протежировал ему его знаменитый брат, из Людовика ничего путного не получилось. Пьяница и невежда, он, как только мог, пользовал своё положение и заботился прежде всего о приобретении всякими способами мехов. Как ни странно, но все почти историографы Великой Северной экспедиции останавливаются именно на нем и ничего не говорят о его знаменитом брате.

По обычаю того времени экспедиция носила строго секретный характер, и официальные инструкции всем начальникам, на случай их встречи с иностранцами, были даны иного содержания, а именно: необходимо было говорить им, что экспедиция осуществляется по воле Петра I, с исключительной целью выяснения вопроса, соединяется ли Азия с Америкой, или нет. Мотивы этого засекречивания, как и предыдущих камчатских экспедиций, весьма пагубно отразившегося на своевременном использовании её результатов и способствовавшего утрате многих ценнейших документов, и до сих пор вызывают недоумение и недостаточно выяснены. Касаясь первой камчатской экспедиции, знаменитый Карл Бер делает следующее весьма возможное предположение об истинных задачах этого похода. «Да будет мне позволено, – говорит Бер в своей статье «Заслуги Петра Великого по части распространения географических познаний[10]10
  Записки Русского Географического Общества, кн.III. СПб. 1849.


[Закрыть]», – сделать очень вероятное, по моему мнению, предположение насчёт цели этого путешествия. В первой половине XVII столетия пронёсся слух, что на северо-восток от Японии есть земля, или остров, чрезвычайно изобилующий золотом и серебром. Голландский корабль «Кастрикоме» ходил, как достоверно известно, отыскивать эту землю благородных металлов. Возвратясь, командир корабля донёс, что он приставал к берегу, названному им Компанейскою землёю, на котором земля была будто бы совершенно серебристого цвета, но распускалась в воде. О плавании корабля «Кастрикоме» много было толков в начале XVIII столетия. Пётр, при своей любви к географии, не мог не слышать об этой экспедиции. И вот узнает он от Козыревского, что японцы вывозят с одного необитаемого Курильского острова какой-то минерал. Как было не подумать, что, может быть, это-то и есть серебряный остров? Таинственность экспедиции в таком случае очень понятна. Государь не был уверен в том, что подобная экспедиция не покажется смешною. И, в самом деле, о ней не осталось бы и малейшего известия, если бы Миллер не был лично знаком с капитаном корабля, не знавшим впрочем настоящей цели путешествия».

Компанейская земля, как мы видели выше, оказалась мифом. Повидимому, капитан корабля «Кастрикоме» принял за эту землю один из Курильских островов, с которого, как утверждал ещё Пётр Козыревский, японцы вывозят какой-то минерал. Узнав об этом, Пётр I немедленно же отправил туда в 1719 году двух геодезистов – Евреинова и Лужина, снабдив их собственноручной тайной инструкциею. В данной же им открытой официальной инструкции цель экспедиции не была объяснена, в ней только сказано: «Ехать до Камчатки и далее, куда вам указано»; кроме того, геодезистам поручалось собрать побольше сведений о Японии и выяснить, не соединена ли Америка с Азиею. По окончании экспедиции они имели личное свидание с императором в Казани; каково было содержание их донесения, до сих пор остаётся неизвестным. Крайне интересно отметить лишь, что уже тогда поднят был у нас вопрос о связи Азии с Америкой.

Участие в Великой Северной экспедиции большого числа высокообразованных иностранцев, опубликовавших по окончании экспедиции поучительные сочинения, можно сказать, спасло во многом грандиозное предприятие от более или менее полного забвения. Слабое развитие в ту пору в России образования и интереса к науке как нельзя более способствовало бы этому.

Отправление экспедиции в путь началось в феврале 1733 года. Продолжительность её была рассчитана на шесть лет. Весь начальствующий состав и многие нижние чины двинулись в дальний путь в сопровождении семей, жён и детей. Многие ехали навсегда. Всего отправилось 546 человек. Длинен и разнообразен состав участников экспедиции, в неё входили: морские офицеры (начальники отдельных партий), штурманы и подштурманы, штурманские ученики, гардемарины, комиссары, шкиперы, подшкиперы, боцманы и боцманматы, квартирмейстеры, ботовые и шлюпочные мастера, трубачи, барабанщики, канониры, матросы, конопатчики, парусники, плотники, купоры, солдаты и капралы, сержанты, лекари и подлекари, профессора и академики, адъюнкт, студенты, инструментальный мастер, живописцы, рисовальщики, переводчики, геодезисты с учениками, пробирных дел мастер и, наконец, рудознатцы, как называли в то время специалистов горного дела. Из этого списка мы убеждаемся в основательности экспедиции и многочисленности возложенных на неё задач.

Программа отбытия партий, отправляемых частями, была детально разработана. Первым уехал лейтенант Овцын для дальнейших подготовительных работ в Казань; следом за ним отбыл Шпангберг с мастеровыми в Охотск для сооружения там судостроительных верфей. В марте отправились к местам назначения все остальные участники экспедиции, за ними потянулись бесконечные обозы со всякого рода инструментами, корабельными принадлежностями и строительным материалом, заготовленным Петербургским адмиралтейством. Последними отправились академики со студентами и геодезистами, нагруженные всякого рода кладью.

Путешествие академиков с самого начала было обставлено со всем возможным по тому времени комфортом. Достаточно сказать, что на каждого академика полагалось по десяти подвод, куда они могли разместить свои инструменты, книги и материалы. Сами они восседали в удобных колясках, по рекам же совершали своё путешествие на специально построенных для этой цели судах. Академики Гмелин и Миллер с особенным удовольствием подчёркивают предоставленные для них удобства, давшие им возможность, не отвлекаясь никакими тяготами и дорожными хлопотами в неизвестной, плохо организованной для передвижений стране, отдаться всецело наблюдениям и научной работе.

Миллер так отзывается об одной из поездок по Лене: «Быть может, ещё никогда не было путешествия, соединенного с такими удобствами». Позднее Иосиф Делиль так описывал своей сестре приготовления к дальнейшему путешествию: «Могу тебе сообщить, что относительно продовольствия, дорог и безопасности мы снабжены всем, что только можно было предвидеть; мы даже имеем повара, прачку, плотника, столяра и других мастеровых, причём некоторые из наших слуг умеют печь хлебы, варить пиво и т. д.»

Ввиду того, что Делилю пришлось везти с собой груз (астрономические инструменты), значительно больший по объёму и тяжести, чем прочим академикам, ему было дано 25 подвод, запряжённых каждая четвёркой.

Главный караван морской экспедиции до Твери следовал на подводах; далее до Казани плыли по Волге на специально оборудованных для целей экспедиции судах. От Казани до Тобольска, где зазимовали, следовали опять на подводах. Первый этап пути был, таким образом, здесь закончен.

Из отдельных партий, входивших в комплекс Великой Северной экспедиции, раньше других приступила к работе партия, предназначенная для описи берегов от Архангельска до устья Оби. Оно и понятно, – ведь этой партии, как наиболее западной, не пришлось проделывать столь дальнего пути, чтобы прибыть к месту своего назначения, подобно всем прочим партиям.

План описи северных берегов от Архангельска до крайнего северовосточного пункта Сибири и далее до Камчатки был составлен по тому времени очень дельно и во многом предусмотрительно, однако выполнение этого плана оказалось значительно более трудным, нежели предполагалось, хотя и были учтены всевозможные неожиданности. Тогдашние карты изображали северное прибрежье Азии довольно неопределёнными, более или менее фантастическими линиями, далеко же вытянувшиеся на север полуострова были и вовсе неизвестны, вследствие чего Обский полуостров, два Таймырских мыса, Святой Нос и мыс Шелагский, как не предвиденные и не учтённые составителями планов, представили совершенно неожиданные затруднения: прошли годы, пока большую часть этих препятствий обошли морем или объехали сухим путём. По замечанию одного моряка из Адмиралтейств-коллегий, не было на ту пору «никаких достоверных не только карт, но и ведомости». Не будем забывать, что все известные тогда сведения о северном береге России сводились к плаваниям по морям и рекам далеко не умудрённых научным опытом, а часто и вовсе безграмотных казаков и промышленников, плававших из Белого моря в Карское. Да и о них узнали достоверно лишь впоследствии, когда академик Миллер смахнул пыль с полок якутского архива в 1736 году.

Наши мореплаватели, следовательно, отправлялись в совершенно девственную, неведомую им страну и притом мрачную, пустынную и холодную. «Труды и лишения, – замечает Соколов, – беспрестанная борьба и почти беспрестанная неудача – такова участь этих деятелей! Ни больших выгод им не предвиделось, ни большой славы себе они не могли ожидать. И между тем, исполняя суровый долг, они совершили такие чудные подвиги, каких очень немного в истории мореплавания; они сделали такие приобретения, которые и поныне не потеряли своей цены». И, в самом деле, усилия исследователей того времени, увенчавшиеся крупными, но сопряжёнными с неимоверной затратой труда успехами, – навсегда должны остаться памятниками мужества и упорства. Корабли затирались льдами, но экипаж не оставлял своего дела. Зимовки в полярных пустынях среди самых жестоких условий жизни вскоре стали делом самым обыкновенным. На берегах Хатанги, например, люди, лишённые всякой возможности добыть огня, чтобы согреться от невыносимой стужи, выкапывали в мёрзлой земле ямы и вповалку ложились друг на друга. Но об этом ниже, а сейчас обратимся к первому этапу Великой Северной экспедиции – работе архангельско-обской партии, которой после упорной борьбы с бурями и льдами удалось, наконец, лишь в 1737 году, после четырехлетней работы, достигнуть цели, т.-е. преодолеть путь из Архангельска до устья Оби. Таким образом, благодаря энергии её руководителей Малыгина и Скуратова была разрешена проблема северовосточного прохода, по крайней мере в том смысле, как это понимали в XVIII столетии.

ПЕРВЫЕ МОРЕПЛАВАТЕЛИ К УСТЬЮ РЕКИ ОБИ

Сооружение судов для обской экспедиции. – Состав экспедиции. – Неудачные попытки лейтенантов Муравьёва и Павлова достигнуть устья Оби. – Кормщик Язжин. – Удачные обследования геодезистом Селифантовым берегов Ямала. – Новый руководитель обской экспедиции лейтенант С. Г. Малыгин. – Постройка новых судов. – Авария. – Приход новых кораблей. – Через льды Карского моря. – Достижение устья реки Кары. – Зимовка. – Достижение Оби. – Зимовка в Березове. – Обратный путь. – По льдинам на берег. – Возвращение в Архангельск

Первый отряд Великой Северной экспедиции – обский – удачнее было бы назвать карским, так как район его действия составляло почти исключительно Карское море. Что же касается описи берегов от Архангельска и до входа в Карское море – Югорского Шара, то в таковой почти не было необходимости ввиду сравнительно достаточной по тому времени обследованности этого уже проторённого пути в океан.

Для плавания были выстроены специальные суда – «Экспедицион» и «Обь», длиною каждое по 54 фута и шириною по 21 футу . Их соорудили из особо прочных материалов; по словам современника, они были «обшиты самою крепкою лодейною вицею[11]11
  Вица – тонкая размочаленная хворостина, употреблявшаяся иногда вместо верёвки.


[Закрыть], накладывая краи по три вершка, и упруги (шпангоуты) друг от друга по полуаршину, а палуба креплена кокорами[12]12
  Кокора – нижняя часть дерева, срубленная с частью толстого корня. Употреблялась при судостроении для боковых рёбер или шпангоутов судна, на которые наколачивались доски.


[Закрыть], по две кокоры у каждой балки». Для нужд экспедиции в Пустозерске было заготовлено стадо оленей, в Обдорске же устроен продовольственный склад.

10 июля 1734 года суда под командою начальников экспедиции лейтенантов Муравьёва и Павлова отбыли от Архангельска. Всего в этой экспедиции участвовало 51 человек, среди них: подштурманы Руднев и Андреев, рудознатцы Одинцов и Вейдель, иеромонах и два подлекаря. Миновав пролив Югорский Шар, путешественники обнаружили, что Карское море совершенно свободно от льда, «чему кормщики и бывалые люди весьма удивлялись, – замечает по этому поводу Муравьёв, – ибо они от тех льдов всегда имеют нужду и пропадают много».

За время стоянки у острова Вайгача приступили к работе по описи берегов острова и поставили на материковом берегу несколько знаков. Плывя дальше, благополучно добрались до полуострова Ямала, где и остановились в Мутном заливе; здесь набрали воды, плавника и, решив обогнуть полуостров, двинулись севернее. Но неожиданно ветры и полная неизвестность, как далеко отстоит отсюда Обь, а также и позднее время заставили моряков плыть обратно.

Подходящих мест для зимовки не было найдено вплоть до самой Печоры, куда моряки благополучно прибыли 4 сентября. Расположились на зимовку у деревни Тельвицы, причём команда была отправлена в Пустозерск. Неприятным сюрпризом для моряков было полное отсутствие по берегам Карского моря маяков и опознавательных знаков, предусмотренных сенатской инструкцией; «видимо было и некому и не из чего строить». Все это, стало быть, надлежало сооружать самим в следующую же навигацию. Зимовка проходила в приготовлениях к весеннему путешествию. Для укомплектования судового состава экспедиции из Петербурга прибыли геодезисты – Сомов и Селифантов.

Но и следующий год не принёс морякам удачи. Карское море оказалось на этот раз сплошь заполненным льдами; пришлось немедленно вернуться в Югорский Шар, «и так были в том Шаре ото льдов утеснены, что принуждены стоять на мелях и день и ночь разными способами от оных отбиваться, и едва могли спастися… « Мы не станем передавать всех подробностей этого вторичного неудачного плавания к устью Оби, а скажем лишь, что в конце сентября суда, очень мало сделав (была закончена съёмка Вайгача), вернулись на зимовку туда же – в устье Печоры.

Экспедиция Муравьёва и Павлова закончилась полной неудачей. Хотя двухлетний срок, предназначенный для похода на Обь, иссяк, но Адмиралтейств-коллегия, в непосредственном ведении которой находилась обская экспедиция, не сделала морякам ни малейшего упрёка за постигшие их двухлетние неудачи и предписала лишь: «без окончания по инструкции в совершенстве оной экспедиции – возвращения оттуда с командою не будет».

Но достичь какого-либо существенного результата Муравьёву с Павловым так и не удалось. Поход закончился ссорой всех участников. Муравьёв поссорился не только с Павловым, но и со всеми своими подчинёнными. На поведение обоих лейтенантов, пьянствовавших и облагавших незаконными поборами, указывали также и местные жители в своих жалобах в Петербург. Указом Адмиралтейств-коллегий от 28 февраля 1737 года оба злополучных начальника «за многие непорядочные, леностные и глупые поступки» были сняты с работы, преданы суду и разжалованы в матросы.

Так закончился первый этап карско-обской экспедиции. Но неудачи на море не помешали успешной работе на суше. Прикомандированный к экспедиции геодезист Селифантов в течение всего лета 1737 года, следуя на оленях со своей партией вдоль берегов Ямала, сооружал маяки и производил опись берегов. Энергичному геодезисту удалось не только заснять восточный берег, но и обогнуть северную оконечность Ямала и выйти на западный берег до того пункта, куда подходили в своё первое плавание в Карское море Муравьёв и Павлов, т.-е. до 72° 45' северной широты.

Дальнейшее руководство обской экспедицией перешло в опытные и надёжные руки лейтенанта Степана Григорьевича Малыгина[13]13
  Лейтенант Малыгин, в честь которого назван известный советский ледокол, был одним из самых выдающихся специалистов штурманского дела. По окончании Московской математической школы, он начал в 1717 году службу во флоте гардемарином. В 1731 году им написано первое руководство по мореплаванию. Приглашённый преподавателем в штурманскую роту, он в 1743 году становится её командиром, в каковой должности и находится в продолжение семи лет. 3а это время Малыгин вводит много улучшений в штурманское дело и особенно заботится о практическом обучении штурманов. Главное дело его жизни, далеко прославившее его имя, – знаменитый поход из устья Печоры до Обской губы.


[Закрыть].

В помощь ему были даны ещё два судна, которые спешно заканчивались постройкой в Архангельске. То были боты «Первый» и «Второй». Желая наверстать время, бесплодно затраченное Муравьёвым и Павловым, Малыгина сильно торопили, предписывая ему отправиться в поход в то же лето 1736 года. Но все же, учитывая возможные трудности, оговорили в инструкции: «Ежели за какою крайнею невозможностью в одно лето оной экспедиции в окончание привести будет не можно, то для зимования отыскать пристойного и безопасного места, не отдаляясь оттуда».

25 мая 1736 года Малыгин, на достаточно потрёпанном уже «Экспедиционе», отправился в поход. Подходя к Печоре, он застрял в тяжёлых льдах, пришедших в сильное движение. Лишённое всякой возможности управляться, выкинутое на мель судно потерпело здесь крушение. Разбитый, давший обильную течь корабль пришлось оставить и перебраться с припасами на другое судно – «Обь».

21 июля Малыгин выбрался из устья Печоры, но тотчас же попал в ледяные поля, сплошь забившие в этом году море. Целый месяц протискивался Малыгин вперёд, «то вступая под паруса, то становясь на якорь». Во время семнадцатидневной вынужденной из-за льдов стоянки у острова Долгого (к западу от Югорского Шара) подоспели из Архангельска под командованием лейтенантов Скуратова и Сухотина новые боты – «Первый» и «Второй». Протомившись в проливе ещё десять дней «за великими льдами», наконец протолкнулись в Карское море. «Держась более берегов, ибо в море, по надлежащему нам курсу, не малые льдины видимы были, и пройтить было весьма безнадёжно», – дошли наконец до устья реки Кары (69° 48').

На этом достижения первого года плавания Малыгина закончились. Далее к северу из-за густых «безразрывных» льдов продвинуться не удалось. Здесь в 60 верстах от устья Кары и решили зазимовать. Зимовка благодаря предусмотрительности и организационным способностям Малыгина протекала успешно и без приключений. Из привезённых досок соорудили чум, затем, обшарив окрестности, привезли с реки Коротаихи избу, соорудили на берегу продовольственный склад. Всячески экономили провиант, питаясь больше местной рыбой.

Летом 1737 года флотилия, за исключением одного судна, за «худостью» отправленного под командою Сухотина обратно в Архангельск, вышла из Кары и направилась вдоль берегов Байдарацкой губы. Вначале льды сильно тормозили продвижение вперёд, но дальше, когда миновали Мутный залив, пошло удачнее. 23 июля достигли, наконец, северной оконечности Ямала (73° 30'). Льдов здесь не было, однако непогода, упорные восточные и северовосточные ветры продержали здесь мореплавателей более трех недель. Наконец задувшим северозападным ветром наших путешественников вынесло за оконечность полуострова. Ямал был таким образом обойден, занесён на карту и определён астрономически.

Было совершено «первое плавание здесь человека, ибо и самые промышленники никогда не достигали в этой стороне до такой широты! « Малыгин и Скуратов являются таким образом первыми и до 1869 года единственными мореплавателями, которым посчастливилось пройти с запада до Оби. Далее путь их уже не встречал затруднений. Не сталкиваясь более со льдами, моряки 11 сентября достигли устья Оби, где их поджидали приветствовавшие их казаки.

2 октября путешественники достигли Берёзова, где и зазимовали. Отсюда Малыгин отправился с донесением о выполненном походе в Петербург. На Скуратова же возлагалась весною будущего года доставка судов обратно в Архангельск. Этот путь, «столько же или ещё более трудный, как настоящий», был совершён также в два лета. У устья реки Кары, затёртое льдами, одно из судов было вынесено на мель и, «совсем срезанное», оставлено экипажем, сошедшим по льдинам на берег, где и была устроена зимовка. Потерпевшее аварию судно не было покинуто на произвол судьбы; разгрузив, его притянули к берегу и кое-как починили. Перезимовав в Обдорске, летом 1739 года вышли в море и прибыли в Архангельск в половине августа. Возложенная на обскую партию задача была выполнена, хотя и с большими, как мы видели, трудностями и риском.