Текст книги "Замок грез"

Замок грез
Борис Борисович Пьянков

Автор напоминает о том, что все герои повести являются литературными персонажами и в действительности не существуют, а события и места действия повести вымышлены, потому всякое сходство с реальностью случайно.

© Борис Борисович Пьянков, 2017

ISBN 978-5-4490-1597-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Остров Южный

Меня зовут Алексей Соломин. Моя биография не представляет ничего особенного. Родился в Москве, вырос в детском доме, служил в десантных войсках. Двадцать девять лет, здоров, телосложение спортивное, образование среднее техническое. Люблю путешествовать и увлекаюсь живописью. К сожалению, эти занятия не являются для меня основными. Возможность получать зарплату за то дело, которое ты любишь, является уделом редких счастливчиков, простым же людям остается заниматься тем, что принято обозначать, как увлечение.

Мое хобби требует значительных материальных вложений, поэтому я охотно согласился на предложение одного из своих друзей поработать в геологической партии на Новой Земле в качестве рабочего. Обычно меня устраивают любые исследовательские экспедиции; археологические, этнографические, биологические. Они нравятся мне тем, что за интересное путешествие ты ничего не платишь, напротив – деньги платят тебе, что весьма существенно для женатого человека.

Николай, приятель, который пригласил меня, был настроен весьма оптимистично, и сказал, что проблем с поездкой не возникнет. Когда-то я имел неосторожность, пообещав написать его портрет на фоне дикой природы, с карабином в руках, и эта идея запала Николаю в душу. Может быть, я передергиваю, но сейчас мне кажется, что оптимизм моего приятеля был вызван именно этим обстоятельством.

Устроиться на работу оказалось не просто. Острова Новой Земли принадлежат военным, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и проверка моей благонадежности заняла много времени. Я уже начал сомневаться, что меня примут, но через месяц мой допуск был оформлен.

Работать в геологическом отряде мне понравилось. Меня привлекала простота лагерной жизни. От работы никто не отлынивал, льготы отсутствовали, как таковые, деньги и документы до возвращения на материк были не нужны, а жилищные условия и питание были одинаковыми – мы жили в палатках и ели то, что приготовил наш повар. Ценность вещей определялась по их полезности. Случайно найденная железная печь с трубой заменила старомодные примусы и была востребована. Ржавые дверные петли отлично держали самодельную дверь у входа в кухонную палатку, из старых ящиков и рубероида удалось построить неплохую баню, а из металлических трубок, снятых с потерпевшего аварию вертолета, наш умелый водитель соорудил самогонный аппарат.

Летний сезон я провел плодотворно. Помимо обязанностей рабочего, мне удавалось выкроить время для рисования, и моя коллекция пополнилась замечательными этюдами и набросками; от изображения трепещущих на ветру полярных маков до портретов небритых коллег с геофизическими приборами в руках.

Наступил конец сентября. Большая часть плановых работ была закончена. Студенты-физики, на которых были возложены подсобные работы, закончили практику и уехали. Если не считать руководства, к которому относились начальник отряда и главный геолог, то в лагере осталось лишь несколько рабочих, водитель вездехода и повар.

Утро было солнечным и безветренным – большая редкость в этих краях. Воздух был на удивление прозрачным. Верхушки заснеженных гор на Северном острове ярко сияли на фоне неба и темно-синей воды пролива, где среди светящихся под солнцем зеленоватых льдин шел большой военный корабль под Андреевским флагом. Над водой, как планеры, пикировали огромные полярные чайки. В этой картине не хватало характерной растительности, заполняющей привычные для нас пейзажи средней полосы, но это лишь подчеркивало суровую красоту северной природы.

Вид был ошеломляющий, но для того, чтобы охватить на холсте бóльшую часть пространства, мне требовалось выйти за пределы лагеря, и подняться в гору. Для этого следовало получить разрешение, но начальник отряда, как назло, отсутствовал. Ранним утром он разбудил водителя, и они уехали в поселок. Скорого его возвращения ожидать не приходилось – все знали, что по поводу приезда столичного руководства на базе ожидается большая пьянка.

Погода могла испортиться в любую минуту. Сгорая от нетерпения, я решил обратиться со своей просьбой к главному геологу. Это был, добродушный мужчина средних лет, с окладистой рыжей бородой, облаченный в черную телогрейку с капюшоном. Его звали Олегом. Не придумав для меня никакой срочной работы, бородач беззлобно выругался:

– Живописец, блин! Лавры Александра Борисова11
  Александр Алексеевич Борисов (1866 – 1934) – русский художник, первый живописец Арктики, писатель.


[Закрыть] до сих пор покоя не дают? – демонстрируя эрудицию, спросил Олег. – А как же техника безопасности? Ты в курсе, что одиночные маршруты запрещены?

– Ага, его сáмого, Борисова, – рассеяно отвечал я, пропуская мимо ушей два последних вопроса, и думая о том, что мой собеседник гораздо лучше меня знает о том, что правила безопасности нарушаются здесь на каждом шагу. Но сейчас он был вправе не отпустить меня, и я этого боялся.

– Ну, что мне с тобой делать? Топай, – ухмыльнулся геолог, – чтоб до темноты был в лагере. Мишек не боишься? Я слышал, что они любят охотиться именно в сумерках.

– А мне говорили, что они приходят с севера позднее, когда на море образуется кромка льда. Так им удобнее охотиться на тюленей. Сейчас льда нет, значит, и медведей нет. Я за весь сезон ни одного не видел!

– Ладно, только возьми ракетницу и рацию на всякий случай!

– Договорились! – с облегчением сказал я, и бросился к своей палатке за этюдником.

Кроме этюдника с красками, я взял с собой сигареты, нож, зажигалку, флягу с водой, и, конечно же, ракетницу. В ее брезентовой кобуре было десять патронов. С ракетницей я чувствовал себя хоть в какой-то степени защищенным, хотя рассказы опытных полярников, которые пытались отпугнуть белого медведя ракетами, были самими противоречивыми.

– Зверь бывает разный, – говорили они, – может испугаться, а может и наоборот, разъяриться, он же не знает, как опасен огонь. Лесных пожаров в Арктике не бывает, а грохот лопающегося весной льда погромче любого выстрела будет….

Не то, чтобы я не боялся медведей. Но я не собирался уходить далеко от лагеря, значит, вероятность встречи со зверем была невелика. Портативную рацию я не взял, так как ее аккумулятор совсем выдохся, – его хватало лишь на пару минут. Зачем таскать с собой лишний груз?

Для начала я решил подняться на Безымянную гору, у подножья которой располагался наш лагерь. Высота ее была относительно небольшой, чуть больше трехсот метров над уровнем моря. Поверхность горы была частично покрыта типичной для арктической тундры растительностью, – лишайниками, мхами, и редкими травянистыми полукустарничками. Ее склон, обращенный в нашу сторону, и изрядно израненный гусеницами вездеходов, был достаточно пологим, поэтому подъем был несложным.

Первую остановку я сделал на середине пути. Лагерные палатки, натянутые на деревянные каркасы из привезенных с материка брусьев, и выстроившиеся в одну линию, сверху выглядели чрезвычайно живописными. Из трубы над большой шатровой палаткой, которая служила нам кухней и столовой одновременно, вился дым, – наш повар варил борщ и пшенную кашу с тушенкой. Я проглотил слюну. На радостях, что меня отпустили, я забыл перекусить перед выходом.

Установив этюдник, я быстро сделал несколько набросков, дублируя пейзажи с помощью небольшого фотоаппарата. Настоящий художник не должен использовать фотоснимки, но для того, чтобы учесть все детали, у меня часто не хватало времени, поэтому я решил поступиться некоторыми принципами.

На горизонте появилась темная полоса облаков. Это значило, что мне следует поторопиться. Я погасил недокуренную сигарету, сложил этюдник и направился к вершине горы. Когда я добрался до цели, погода испортилась. Небесное пространство было затянуто облаками, но я не отчаивался. Погода на полярных островах неустойчива, и может измениться в любую секунду. Времени у меня было достаточно, и я решил немного подождать, авось облака и рассеются!

Прошел час. Солнце действительно выглянуло, но лишь на несколько минут. Облачное окно затянулось, и, буквально за пять секунд, поднялся холодный ветер. С неба повалил снег, такой обильный, что дальше трех метров я ничего не видел. Ветер давил на грудь так сильно, что было тяжело дышать. Я мысленно выругался. Мне следовало немедленно вернуться в лагерь, но вокруг меня была белая пелена. В каком направлении надо идти?

В надежде найти приметы пути, я сделал десяток шагов вперед, и в этот момент заметил в снегу какие-то отпечатки. При ближайшем рассмотрении они оказались медвежьими следами, причем большие следы пересекались меньшими, более короткими и округлыми, чем-то напоминающими отпечаток человеческого кулака. Следы быстро заметало снегом.

Боже мой! В этой снежной круговерти, в нескольких метрах от меня, бродит медведица с медвежонком! Ощущение смертельной опасности заставило меня оцепенеть. Безуспешно вглядываясь в белую пелену, я пытался угадать, с какой стороны придет моя смерть. Я не забыл про свое несуразное оружие, но медведь преодолевает девять метров одним прыжком; чем бы могла помочь мне ракетница? Через некоторое время я взял себя в руки. Стараясь не бежать, но трусливо озираясь, я постарался отойти от страшного места, как можно дальше.

Новая Земля – основное место обитания белого медведя, – огромного и очень выносливого хищника. Это животное не впадает в спячку, выносит отрицательную температуру, которая может достигать восьмидесяти градусов, и отлично плавает. Рост белого медведя доходит до полутора, а его длина до трех метров. Вес зверя может составлять семьсот килограммов, а бегает он со скоростью сорок километров в час.

В России белый медведь занесен в красную книгу, и его популяция медленно растет. По подсчетам биологов численность его скоро достигнет тридцати тысяч, но убивать этих животных разрешается только при нападении зверя на людей. Любое убийство белого медведя рассматривает специальная комиссия, которая выясняет, действительно ли хищник был опасен, или во всем виноват человек. При этом кормежка медведя, или попытка его сфотографировать, считаются провокацией. Ежегодно от лап и зубов медведей погибает примерно пятнадцать человек.

Я шел сквозь поднявшуюся пургу, спотыкаясь о камни и оскальзываясь на снегу, совершенно не отдавая себе отчета о том, куда меня ноги несут. Через полчаса ко мне вернулся разум, и я, наконец, осознал, что заблудился. Если удастся выйти к проливу, – думал я, – то все проблемы будут решены. Я сумею добраться до стоянки, или привлеку к себе внимание кого-то из военных, выпустив пару ракет.

Я знал, что пролив Маточкин шар лежит от меня к северу или к северо-западу, но в какой стороне находится север? Компаса у меня не было. Попытка сориентироваться по солнцу оказалась неудачной, так как я не мог определить, в какой стороне оно находится. Но если бы я знал это, то мое положение было бы не намного легче. Вокруг ощутимо похолодало. Мои штаны и куртка из грубой материи были утеплены ватой, но ноги в резиновых сапогах почти окоченели, несмотря на специальную утепленную подошву, носки и шерстяные портянки.

Может быть, медведица не сожрала меня только потому, что провидение уготовило мне участь замерзнуть в нескольких километрах от лагеря? Отгоняя неприятную мысль, я попытался наметить дальнейшие действия. Если предположить, что я шел на юг, удаляясь от нашей стоянки, а скорее всего так и было, иначе я бы давно добрался до склона, то мне следует идти обратно. Но по вполне понятным причинам идти назад мне не хотелось, да и как найти дорогу, если ветер занес все следы снегом? Вспомнив, что на западе от лагеря геологов протекает река, я решил найти ее приток и двигаться к проливу вдоль него. В ту минуту это решение показалось мне логичным, хотя я совсем позабыл о том, что река, текущая в горах, может представлять собой бурный поток, стремительно несущийся между скал.

Отбросив сомнения, я решительно двинулся вперед, слегка отклонившись вправо от прежнего пути, туда, где по моим предположениям должна была течь река. Время от времени я останавливался и прислушивался, надеясь услышать шум воды. Вскоре начался спуск, и это обнадежило меня. Спуск становился все круче, но я не останавливался, надеясь, что вот-вот выйду к воде. В итоге случилось то, что и должно было случиться с неосторожным путником, – я поскользнулся.

Попытки остановить бесконечное скольжение оказались безуспешными. Я летел вниз по обледеневшему склону со скоростью курьерского поезда, с минуты на минуту ожидая удара о большие камни, которыми был усыпан склон, но судьба оказалась милостива ко мне. Крутой склон внезапно закончился заснеженной расщелиной, и финал моего падения оказался куда мягче, чем я мог предположить.

Не без труда вынырнув из сугроба и отдышавшись, я попытался выяснить ущерб, нанесенный мне падением. Руки и ноги болели от многочисленных ушибов, но судя по ощущениям, кости были целы. На данный момент это было главным, разорванная одежда и ободранная кожа лица были не в счет. Метрах в десяти от меня валялся этюдник. Видавшему виды деревянному ящику досталось больше, чем мне. Он треснул в нескольких местах, а кисти и краски разлетелись в разные стороны.

Собрав все, что можно было спасти, я перевязал разбитый этюдник веревкой от рюкзака и огляделся по сторонам. С трех сторон меня окружали скалы, но с четвертой стороны расщелина, куда мне посчастливилось свалиться, переходила в узкое горное ущелье. Когда я добрался до него, снегопад закончился. Дно ущелья, по которому тек небольшой ручеек, было густо усыпано обломочным материалом.

Ну, что же, – подумал я, спотыкаясь о камни, – так или иначе, но до воды я добрался! Порывшись в кармане, я вытащил из мятой пачки одну из двух уцелевших сигарет. Зажигалка, к счастью, работала. Мысль о том, что все обойдется благополучно, согревала душу. Завершив перекур, я двинулся вдоль ручья, стараясь не споткнуться. Метров через двести я дошел до места, где из расселины в скалах вытекал еще один ручеек. Соединившиеся потоки воды могли бежать только в сторону моря. Эта мысль обрадовала меня, и я прибавил шагу, но меня ждал неприятный сюрприз.

За поворотом я услышал шум падающей воды. Дорогу между скалами перегораживал спускающийся с горы высокий ледник, в промоину под которым низвергался мой путеводный ручей.

Небо начинало темнеть, напоминая мне о том, что полярное лето уже закончилось. На широте, где я находился, солнце не заходит за горизонт примерно восемьдесят летних дней, но после десятого августа темнота переходит в активное наступление. С каждым днем темнеет все раньше, и уже в начале ноября на здешних землях наступает холодная и снежная полярная ночь.

Я посмотрел на часы. Они показывали девятнадцать тридцать, значит, скоро будет совсем темно. В лагере уже должны заметить мое отсутствие, но до рассвета меня искать никто не будет. Сейчас мне следовало подумать о том, как продержаться до утра, а затем отыскать дорогу к проливу. Вот незадача! Думать-то я мог о чем угодно, а вот сделать ничего не мог. В растерянности я опустился на плоский камень, и сидел на нем, пока не стемнело.

Облака рассеялись, ветер затих. Неожиданно надо мной прорезался зеленоватый свет, который быстро усиливался. Это было северное сияние. Его лучи трепетно перебегали по небу, напоминая колебания струн арфы в руках искусной исполнительницы. Сияние разгоралось. Скоро весь небосвод стал напоминать колышущееся шелковое покрывало необычно чистого и насыщенного зеленого цвета, по краям которого пробегали малиновые и фиолетовые сполохи.

Зрелище было настолько красивым, что я позабыл о том, где я нахожусь. Картины Тыко Вылки или Константина Коровина, которые я видел, не передавали всей яркости этого удивительного зрелища. Я подумал о том, что не всякий мастер осилит такую картину. Разве что Архип Куинджи… интересно, видел ли он северное сияние?

Со склона надо мной скатилось несколько камней, и это вывело меня из мечтательно-сонливого настроения. А вдруг это медведь? Я вспомнил инструкцию по технике безопасности, за которую расписался при устройстве на работу:

1.Если есть вероятность встречи с медведем, не выходите без оружия. Можно запастись сигнальными ракетами. Яркий свет и шипение могут отогнать незваного гостя.

2.Будьте всегда начеку. Постарайтесь находиться вне поля зрения хищника. Спрячьтесь или заверните в сторону. Следите за поведением собак. Они начинают лаять, когда чуют незваного гостя.

3.Следите за позой медведя. Любопытный медведь движется равномерно, наклоняет голову вверх и вниз, втягивает носом воздух. Может подняться и на задние ноги, чтобы разглядеть вас. Все это еще не признак агрессии. Осторожнее надо быть с медведем, который старается приблизиться, оставаясь вне вашего поля зрения. Это значит, что он охотится.

4.Перед нападением медведь может щелкать челюстями, но может напасть и без предупреждения.

5.Если все-таки медведь игнорирует все ваши предупреждения и продолжает приближаться, то у вас нет другого выхода – стреляйте. Но даже смертельные выстрелы не приводят к немедленной смерти животного, поэтому следует избегать экстремальных ситуаций.

Замечательная инструкция! Она запрещает перемещаться по острову без огнестрельного оружия, но получить разрешение на него достаточно сложно и в отряде с этим никто не заморачивался. У тех, кто имел охотничий билет, как правило, были с собой охотничьи ружья, которые втихую использовались для браконьерской охоты на гусей или северного оленя. А винтовок и карабинов геологам никто не дает, мало ли что может случиться!

Я вытащил из кобуры ракетницу и загнал в нее патрон, затем подыскал место спиной к камням, чтобы зверь не напал сзади. Северное сияние меня больше не радовало. Ночь была тяжелой. Несколько раз я вставал с места, чтобы размяться и перемотать портянки. Ближе к утру я перестал думать об опасности, забыл про холод, и впал в забытье. Мне снились пляжи у теплого моря, симпатичные девушки, и питание по системе «все включено».

В шесть тридцать ночной мрак начал рассеиваться, а к семи часам утра стало совсем светло. Температура поднялась выше ноля, и снег сделался тяжелым и мокрым. Все тело ломило, руки и ноги не хотели никакого движения, но я через силу сделал гимнастику, чтобы разогреться, а затем приступил к изучению окружающей местности.

При ясном свете треклятый ледник выглядел совершенно неприступным. Пятнадцатиметровая стена грязно-голубого льда, обращенная в мою сторону, потрескалась, и представляла собой полуразрушенные, кривые ледяные колонны с отвесными стенами. Колонны эти были неустойчивыми. Время от времени от них с шумом отлетали большие куски льда. Падая, они раскалывались на части, и все пространство возле ледника было усеяно острыми, истекающими водой обломками. Подняться вверх по такой стене не смог бы даже горный козел!

Внезапно меня осенила догадка, и я заглянул в отверстие, куда утекал ручей. Темная дыра не казалась такой страшной, как накануне вечером. Я обнаружил, что высота небольшого водопада не превышает полутора метров, а за самим водопадом лежит большая ледяная пещера, границы которой теряются во тьме.

Ручей, втекающий в пещеру, должен где-то вытекать из нее, – думал я, – значит, можно попробовать пройти подо льдом. Жаль, что у меня нет с собой фонаря! Опыта спелеолога у меня тоже не было, но выход из создавшегося положения напрашивался сам собой, – пещеру следовало осмотреть в любом случае.

С помощью камня и ножа я расщепил свой этюдник на узкие полосы. Вытягивая из разорванных штанов вату, я туго обматывал ей верхнюю часть деревяшек, и в итоге у меня получилось два десятка тонких факелов. Вату я пропитал маслом, которое использовал для разведения красок. Остатки этюдника и тюбики с краской я сложил на склоне горы, – зачем тащить с собой лишнее?

Выкурив последнюю сигарету, я полез в пещеру, цепляясь за большие камни, и стараясь не поскользнуться. Вода падала в небольшое, не более пяти метров в диаметре, круглое углубление. Спустившись вниз, я поджег факел, и попытался оценить размеры пещеры. Свет не достигал ее свода, и лишь с трудом я смог заметить отдельные блики на ледяных стенах. Судя по всему, пещера была немаленькой, и я укрепился в мысли, что могу пройти ее насквозь.

После водопада уклон ручья, убегающего в темноту, стал почти пологим, но продвигаться вперед было нелегко. Мне приходилось переступать через каменные обломки, огибать большие валуны, и при этом стараться не упасть в воду. Свод пещеры по-прежнему был высоким. Когда я удалился от входа, стало совсем темно. Постепенно глаза привыкли к темноте. Я стал лучше различать окружающую обстановку, но попробовав ускорить шаги, был немедленно наказан за самонадеянность. Моя ступня попала между камней, и я потерял равновесие.

Если я сломаю здесь ногу, это будет равносильно смерти! – эта мысль наполнила меня ужасом. Можно сказать, что мне повезло; я всего лишь ушиб колено и разбил себе локоть. Самой большой потерей оказались японские часы, которыми я так гордился. Стекло из сапфира, – отличный вариант для наручных часов. Оно не царапается, уступает по твердости лишь алмазу, но достаточно хрупкое, и не выдерживает удара о камень.

Я решил быть осторожнее, и тщательно выбирал место, куда поставить ногу. Шаг за шагом я углублялся в пещеру. Не знаю, как долго я шел. Потеряв чувство реальности, я продолжал идти, пока не выбился из сил. Решив передохнуть, я уселся на плоский камень, погасил факел и заснул.

Пробуждение не было приятным. Свесившаяся голова потянула меня вниз. Я упал лицом в воду, а поднявшись, не мог сообразить, куда мне надо идти. Вытащив из кобуры ракетницу, я выстрелил наугад в темноту. Лучше бы я этого не делал!

Грохот выстрела показался мне оглушительным. Оставляя дымный след, красная ракета унеслась вдаль, освещая многочисленные ледяные сталактиты. Я еще не успел оценить масштабы открывшейся перспективы, как стены пещеры издали многократный сдавленный стон, а сверху с грохотом посыпались огромные камни и куски льда. Камнепад показался мне долгим.

А что если от сотрясения воздуха обвалится ледяной свод пещеры? Да от меня мокрого места не останется! При мысли о том, что могло бы произойти, я ужаснулся. Когда камнепад окончился, я зажег новый факел, и снова двинулся вперед. Мои ноги подгибались в коленях от усталости. В сапоги, продырявленные камнями, начала проникать вода. Меня бил озноб, но, несмотря на холод, мне все равно хотелось лечь и отдохнуть. Я изо всех сил отгонял эту мысль, понимая, что такой привал может стать последним в моей жизни, и подбадривал себя мыслью о том, что скоро дойду до выхода из пещеры.

Когда догорел последний факел, я подумал о том, что моя игра окончена, но продолжал брести в кромешной тьме, ориентируясь при коротких вспышках догорающей зажигалки. Внезапно я заметил, что ледяной свод пещеры слабо светится, отражая пробивающиеся внутрь лучи солнца. Собравшись с силами, я двинулся к свету, и добрался до выхода из ледяного лабиринта.

Картина, которую я увидел тогда, навсегда врезалась в мою память. В долине реки я увидел небольшой деревянный балок с трубой. Неподалеку от него стоял зеленый вездеход, возле которого возились два человека. На шапке одного из них блеснула кокарда, по-видимому, это были военные.

Я вытащил ракетницу, чтобы подать им сигнал. К сожалению, я не позаботился о том, чтобы вытащить оттуда стреляную гильзу. Ее заклинило, замерзшие руки не хотели меня слушаться, и я не мог зарядить новую ракету. Когда я освободил патронник, военные уже сели в вездеход. Из его выхлопной трубы вырвался сизый дым, и гусеничная машина рванулась с места. Я поднял ракетницу вверх и нажал на курок, но выстрела не последовало. Осечка! Перезарядив ракетницу еще раз, я, наконец, выстрелил. Ракета взмыла в воздух, но вездеход уже отъехал, и мой сигнал так и остался незамеченным.

Возле места, где стоял вездеход, на притоптанном снегу виднелись большие пятна свежей крови. Это не показалось мне чем-то необычным. Я подумал, что военные, пожелавшие разнообразить свой рацион, подстрелили на охоте крупного оленя. На северном острове охота на него запрещена, а на южном острове, куда когда-то были завезены одомашненные северные олени, произошло смешение подвидов. Ученые до сих пор не могут разобраться, являются ли олени южного острова уникальной популяцией, поэтому здесь до сих пор выдаются разрешения на охоту.

Когда я вспомнил о том, как наш повар готовил нам котлеты из оленины, мысль о еде пробудила во мне острое чувство голода, и я устремился к охотничьему домику. Я слышал от полярников, что на Новой Земле в некоторых местах расставлены убежища для охотников, рыбаков, и других путников. Мне говорили, что в каждом балке обязательно есть печь, топливо, спички, чайник, и запас еды. Я считал эти рассказы простой болтовней. Если на острова допускаются только военные, то кому нужны такие укрытия? Однако, как оказалось, я ошибался.

Балок представлял собой небольшой домик, основание которого покоилось на салазках из бруса. В торце постройки имелась дверь, а с другой стороны было расположено небольшое застекленное окошко. Над плоской крышей, покрытой рубероидом, торчала железная печная труба. Замочные скобы на двери были закручены на несколько оборотов стальной проволоки, – дверь запиралась не от людей, а от зверей.

Я раскрутил проволоку, толкнул дверь от себя, и вошел в домик. В маленьком предбаннике стояло два ящика с углем, ведро со щепками для растопки, и рваная брошюра под названием «материалы двадцать шестого съезда КПСС». На полочке над ящиками лежал консервный нож, несколько свечей, три коробка со спичками, и открытая пачка дешевых папирос.

Дверь в жилое помещение открывалась уже на себя. Справа от двери были грубо сколоченные дощатые нары, на которых валялись два старых матраса, а слева на стальном листе стояла круглая чугунная печь с отверстием для конфорки, состоящей из нескольких съемных колец. Над печкой висела проволока для просушки одежды. Под окном располагался небольшой стол. Там лежали три банки с тушенкой, солдатские галеты, стеклянная баночка с солью, пачка гречневой крупы, и неполная упаковка чая. Здесь же стоял закопченный металлический чайник с остатками воды. Под столом стояла объемистая кастрюля, в которой валялись солдатские миски, алюминиевые ложки и эмалированная кружка. Под нарами лежали обрезанные валенки невообразимого размера.

Когда я увидел еду, мой желудок скрутило от голода. Скинув мокрые сапоги, и перемалывая зубами галеты, я засунул замерзшие ноги в валенки, и затопил печку. Разогрев банку тушенки, я моментально опустошил ее. Когда я выпил кружку чая, и закурил папиросу, по моему телу разлилось приятное чувство тепла.

Как немного надо человеку для счастья! Бросив окурок в банку из-под тушенки, я скинул телогрейку, свернул вместо подушки свитер, откинулся на нары и моментально заснул. Спал я долго. Просыпаясь от холода, я подбрасывал в печь несколько кусков угля и снова засыпал. Миновала ночь. Я заставил себя подняться, сходил к реке, чтобы умыться и набрать воды. Позавтракав гречневой кашей, закурил, и придирчиво выбрал ракету, чтобы избежать осечки при подаче сигнала. Спешить был некуда. Поиски наверняка начались, погода установилась безветренная, и мне оставалось ждать, когда кто-нибудь появится.

Мои спасители не заставили себя долго ждать. Услышав в небе шум вертолета, я выскочил на улицу с ракетницей, но стрелять не понадобилось. Военно-транспортный вертолет, окрашенный в зелено-бурые тона защитной окраски, уже снижался, вероятно, кто-то из экипажа заметил дым, который шел из печной трубы. Я надеялся, что меня высадят в полевом лагере, но этого не произошло. Остроносая машина развернулась над проливом, и через полчаса я оказался в одной из воинских частей поселка, где подвергся допросу военного в звании капитана. Больше всего его интересовали люди, которые уехали при моем появлении.

– Вы уверены, что это были военные?

– Я заметил кокарды на шапках.

– Они были в погонах?

– Было далеко, и я этого не заметил.

– В каком звании были эти люди?

– Откуда я знаю?

– Но кокарды заметили?

– Они блестели на солнце!

– Их было трое?

– Я уже говорил, что двое! – с нажимом в голосе сказал я. Военный часто повторял одинаковые вопросы, и это меня рассердило. Он меня за дурака держит, что ли?

– Какое у них было оружие?

– Оружия я не видел.

– Вы уверены, что они не заметили вашу ракету?

– Думаю, что не заметили.

После того, как я в десятый раз описал свои злоключения, капитан отпустил меня на базу. Руководство моему появлению не обрадовалось. Выпивка, привезенная с материка, окончилась, и начальник нашего отряда страдал от головной боли.

– Ну, ты и кашу заварил, – грубо выругался он. – Завтра в Рогачево летит вертолет. Я договорился, чтобы военные взяли тебя с собой, и чтоб здесь духа твоего не было больше!

– Мои вещи остались в поле, в палатке, – сказал я, – без них я никуда не поеду!

– Водитель уже привез твои пожитки.

– Надеюсь, он не забыл мои холсты.

– Не забыл. Черт бы побрал эту твою мазню! Теперь из-за тебя нам премию не дадут.

Обижаться мне было не на что, а оправдываться бесполезно. От капитана я уже знал, что начальник и главный геолог получили из-за меня по выговору, а их еще и премии лишили!

Красномордый похмельный повар отказался накормить меня обедом, мотивируя это неожиданностью моего прибытия. Мне очень хотелось надавать ему по роже, но я сумел сдержать изначальный порыв. Есть хотелось все сильнее, и я решил, что мне пора возвращаться к цивилизованной жизни. Раскопав в рюкзаке бумажник, я отправился за едой в местный магазинчик. Холодный дождь в сочетании с сильным ветром не лучшее время для прогулок, но другого выхода у меня не было. За компанию со мной увязалась одна из собак, обитающих на базе. Золотисто-черного кобеля звали Пирит. Ума не приложу, зачем он пошел со мной. Может быть, пес понял, что я иду за едой, и надеялся, что ему что-нибудь перепадет?

Собак на архипелаге много. Трудно сказать к какой породе они относятся. Некоторые люди не без оснований полагают, что это просто крупные и выносливые дворняги, которые ухитряются выживать в условиях крайнего севера, другие думают, что в результате скрещивания и сурового естественного отбора на Новой Земле вывелась новая, особая порода, похожая на немецких овчарок и лаек одновременно.