Текст книги "Прочный корпус. Записки подводника"

Секретный агент

Мичман забрал к себе кота Билла. Тот уж очень просился.

Решающим аргументом были слёзы и жалобы:

– Инженер – человек хороший, но пьющий.

– А кто сейчас непьющий? – пытался Вова разобраться в сложностях жития кота.

Кот как истинный философ продолжил:

– Так-то оно так, истинный интеллектуал не может не пить и без боли смотреть на уродливый окружающий мир трезвыми очами. Но когда мой хозяин уходит в астрал, ладно до Луны и обратно, а если до самого́ Сатурна – мне жрать нечего. Да и собутыльник я никчёмный и опасный. Органон кошачий алкоголь на дух не принимает. Могу и в рожу вцепиться. Нам достаточно валерьянки понюхать – и на следующий день мало что помним. Природа берёт своё.

– Понятно, согласен, зачем мучиться утренним похмельем, ещё совесть будет грызть от дуализма: геройство совершил на благо отечества или паскудство с кошками… всего района, – поддержал Билла и забрал с собой за литр шила.

– Цена хорошая! – согласился инженер.

После чего ударили по рукам и разошлись как в море корабли.

Новый хозяин привёл Билла на новую квартиру, по адресу д. 51, у вертолётной площадки. Открылась входная дверь. Телепатия кота подсказала, что дверь «скоммуниздили» из Гремихи по улице Соловья д. 14.

Котяра осмотрел обстановку и сразу пожалел себя, порадовался лишь за прошлого хозяина, у него сейчас целый литр хорошего настроения, затем упёрся задними лапами перед входной дверью, насикал с испуга.

Тут же извинился:

– О, мой новый хозяин, товарищ офицер, простите великодушно, это я от неожиданности. Не сдержался.

– Проходи, чувствуй себя как дома, но не забывай, кто в доме хозяин. В моём доме принято гадить исключительно в унитаз.

Билл всяко не ожидал увидеть разруху в квартире заслуженного боевого офицера атомной подводной лодки. Предыдущее пристанище сейчас казалось хоромами. Деваться некуда, сделка состоялась, и часть шила уже прижилась в желудке предыдущего хозяина. Договор расторгнуть невозможно.

Кот пробормотал по-английски:

– Oh, shit! Everything is fucked up88
  – О, чёрт! Все пошло наперекосяк.


[Закрыть].

Чихнул от пыли и продолжил по-португальски:

– Merda! Chupa a minha pila!

Как потом выяснилось, Билл в Бразилии не только гонялся за дикими обезьянами по лианам, но и ещё выполнял особое задание по слежке за нацистским преступником.

Деваться некуда, из весомых плюсов нового места прописки оценил, что в квартире тепло. Значит, жить можно.

– А как ты хотел? Коктейли, мартини хлебать на явочных квартирах с мамзелями, любовников изображать в Лиссабоне или Париже? Здесь настоящая мужская работа – служба на подводных лодках! – гордо отвесил Вова секретному агенту, избалованному высоким обществом.

В комнате с полусвесившимися обоями, лампочкой Ильича, деревянным полом, прогрызенным в углах крысами, стояла одна железная кровать с двумя матрасами, аккуратно застланная чистым постельным бельём. Володя достал нижний тюфяк по-братски и кинул в тёплый угол подальше от окна, резюмировав по-хозяйски:

– Твоё место там. Если не будешь доставать дурацкими вопросами, получишь постельное бельё, не простое, а для подводников со штампом «МО» и звездой.

Первая совместная ночь прошла в располагающей тишине, без задушевных разговоров. Утром Вова в одну миску насыпал корма, в другую налил воды.

Сурово сказал:

– Смотри у меня здесь! Не балуйся, напоминаю, гадить положено в унитаз, в дучку, свесив свой секретный зад. Будут звонить или стучать в дверь – молчи или мяукай, – сделал первый инструктаж новый хозяин и ушёл Родину защищать.

Свойство понимать мысли людей на расстоянии позволяло Биллу не задавать лишних вопросов. Он прекрасно осознавал, что его хозяин недавно перевёлся из Гремихи в Гаджиево вместе с экипажем и ракетным крейсером под командованием уважаемого Юрия Петровича. В гарнизонах разруха, как во всей стране.

Переезд из гарнизона с ещё боевыми кораблями, оставив Гремиху для отстоя кораблей, атомоходов, которые никогда более в море не выйдут, организован флотом оказался под стать. Выделили БДК (кто не в курсе, большой десантный корабль). Новоявленные гаджиевцы снимали двери с покинутых квартир. Переезжало два экипажа: Крапивки и второго, братского. Представьте себе, други мои, помимо никчемных пожитков погрузили на БДК тридцать восемь роялей. В семьях экипажей дети, будущие достойные граждане нашей страны, занимались музыкой. Как без фортепьяно?

Здесь хочется обратить внимание, что в совсем недавний рассвет боевой мощи СССР в Гремихе никогда не выламывали двери в квартире, показавшейся бесквартирному бедолаге пустующей, как это делали на Камчатке, Приморье и даже в Полярном.

Гремиха многим отличалась от всеобъемлющего флота. Каждый командир боевой части решал вопрос, используя связи с сослуживцами, флагманскими специалистами и замполитом корабля, решали в первый день поиска квартиры для молодых лейтенантов и мичманов положительно. Двери не ломали, ключи ушедшие в автономку или длительный отпуск (каждый манёвр по три месяца) для молодежи оставляли у флагманских специалистов или друзей. Может, поэтому в том числе Гремиха – не край мира, а ближняя точка человеческих отношений?

Билл знал, что попал не в рай, но к людям, достойным уважения. Его офицер приехал, занял свободную квартиру, где отопление подключено. Дверь привёз с собой, значит, сообразительный, так как пустующие квартиры без дверей. Не пьёт, не курит, на службу убежал побритым и отглаженным. Настоящий мужик!

Билл растянулся на хозяйской кровати:

– С новым хозяином я точно не пропаду, – с такой приятной мыслью проспал весь день.

Вечером Вова с друзьями притащил трёхстворчатый шкаф, да ещё с зеркалом. Билл подходил к зеркалу, смотрел на своё отражение и искренне радовался, что котов теперь в квартире двое.

Хозяин оказался рукастый малый, видать, ждал приезда хозяйки, что-то пилил, строгал – делал мебель. Потолок побелил сам, потом прибежали друзья, за один вечер ободрали обои, за другой оклеили всю квартиру. Да, нашёл за пару литров и уложил дубовый паркет. Сам раком стоял и шлифовал стеклышками, и лаком покрывал. Палуба засверкала, как северное сияние. Был такой момент, что только оно будоражило.

Билл верил в свою звезду кошачьего счастья, но времени попусту не терял и не расхолаживался. Для начала выловил всех мышей.

Потом услышал про конфликт с грызущими.

Ниже этажом жил Железяка, друг и сородич, командир торпедистов, старшина команды. Подробности писать не буду, там полная жесть, как крысы атаковали Железяку, он утром просил поддержки у Вовы.

Билла ситуация задела, и он молча, не объявляя войны, взялся за крыс, коих были стаи. Использовал подготовку в спецназе. В штыковую не ходил. Сидел в засадах и душил поодиночке. Иногда растяжки ставил с хлебом и ядом. Когда число крыс убавилось впятеро, притворялся мёртвым и неожиданно в горло вцеплялся. Потом надоело никому не нужное кровопролитие, пошёл на переговоры с ультиматумом. Крысы его послушались, потому как сильно боялись и в жилые дома не заходили. Для Билла, незаурядного кота, это была маленькая победа, но душу грело. Помогал людям и своему офицеру, хозяину Вове.

Тот часто осекал неприкрытую кошачью лесть:

– Билл, я не офицер, я мичман.

Для кота эти аргументы были непонятны, он открещивался:

– В царском военно-морском флоте воинское звание мичман являлось офицерским.

Вова с котом привязались друг к другу как братья. Но, как известно, счастье не бывает вечным.

Вова продолжил:

– Кто-то настучал в особый отдел, что у меня живёт кот-разведчик-нелегал, знающий семь иностранных языков, включая тюркский и арабский.

– И что дальше? – подмывало узнать, чем закончилась история.

– Приехал УАЗик, предложили Биллу принять присягу России, тот только обрадовался, не его уровень крыс ловить. С меня взяли «подписку». Больше Билла не видел.

Мы вздохнули от неожиданного конца такой красивой байки, а Вова в ответ улыбнулся:

– Не переживайте, братцы. В прошлом месяце срок «подписки о неразглашении военной тайны» закончился, поэтому и рассказал, – и, помолчав немного, продолжил: – Когда прощались, он мне напророчил: «Прослужишь 27 календарей на прочном корпусе, у тебя будет много друзей, счастливая семья и последний крейсер окажется с красивым названием „Брянск“, литер „БДРМ“, тактический номер „К-117“. Удивительный корабль – будет считаться тысячным атомоходом, построенным в СССР и России». И, представьте, всё сбылось именно так!

Айболит

На подводных лодках НМСа, начальника медицинской службы, помимо штатного ещё называли Доком, Пилюлькиным, Эскулапом. Люди полезные и неординарные, поэтому про них столько добрых воспоминаний.

Наш экипажный доктор Айболит Саша был колоритной фигурой в полном смысле этого слова! Маленький толстячок, капитан медицинской службы с густыми бровями здорово походил на генсека Леонида Ильича.

Старше меня на пять лет и не женат, хотя до «слабого полу» весьма охоч, разборчив, обожал безумно это самое дело.

Всякий раз получая денежное довольствие, он аккуратно делил пачку поровну – одну половину запихивал в левый карман тужурки со словами:

– Это на людей, которым так необходима моя любовь и помощь, на женщин!

Вторую половину – в правый карман, и произносил сакральное:

– На сберкнижку!

Мы делили одну каюту на штабной плавказарме (ПКЗ-17). Всякий раз собираясь в отпуск, покупал в нашем Гремиханском универмаге два обручальных кольца и говорил:

– Всё! Женюсь!

На вопрос:

– Шура, а невеста есть?

– Будет! В Питере – это не проблема! – бодро и решительно отвечал доктор Айболит, засим убывал в отпуск.

В отпуске он всегда очень худел и, отгуляв, выглядел, как бык-осеменитель после удачной случки, с опустошёнными не только карманами, но и причиндалами.

– Ну что, Шура? Где жена? – подзуживали друзья.

– Да ну их, этих людей! Напоролся до рвоты, что видеть их на ближайшие пару недель не могу!

– А кольца куда дел?

– Какие кольца? А-а-а-а эти, да в шкатулке в Питере, у мамы.

И так каждый год. Звонил я ему несколько лет назад, нашёл телефон в интернете, так и живёт бобылём. Представляю, сколько колец в золотом брачном запасе…

Как-то захожу в каюту и вижу картину совсем без масла: наш Док абсолютно голый сидит на своей койке, в левой руке банка пол-литровая из-под овощных консервов с раствором марганцовки, в правой – Шурин покоритель женских сердец, который старательно полощет в оной.

Я в полном изумлении:

– Шура – это что?

Док поднимает на меня невинные глаза и мрачно изрекает:

– Профилактика дурных болезней!

Помолчали, затем Док задумчиво глянул в иллюминатор нашего ПКЗ-17. За бортом вовсю мела пурга. Начал размышлять вслух:

– Планировал вечерком к бабам. Но против ветра топать, потом уговаривать полночи, а без шампанского вообще не подходи, а пьют, что лошади полковые, не напасёшься столько пойла. Не-е-е-е, лучше останусь да спать пораньше лягу!

Баек про Дока нашего надолго хватит, может, ещё поделюсь про приключения в Полярном.

А пока – очередной выход в море на сдачу задач.

У нашего экипажа лодки не было, поскольку он был резервным, перегнанным с Камчатки. Называли нас «250-й экипаж 18-й дивизии АПЛ». Или просто – пришельцы-камчадалы. Мы были на подхвате. Допустим, другому экипажу надо в отпуск, принимаем лодку, отрабатываем все задачи, подтверждаем линейность, потом штатный экипаж приходит из отпуска, сдаём ему лодку – и так по кругу.

Какое счастье! Выход в море – есть возможность подвиг совершить и какое-никакое разнообразие, в сравнении с рутиной базовой жизни и топтанием края Земли в патрульной повязке, счастливое избавление от занятий всякой береговой дребеденью. Не зря существует поверье: «Подводникам прививают любовь к морю невыносимыми условиями на берегу». С удовольствием ввели ядерный моторчик на красивом мустанге проекта 658М и вышли в Баренцево море.

Проболтались уж пару дней, бороздим северные воды в подводном положении. Чувствую, что у меня что-то не то со средним пальцем на правой руке, ну с тем, чем американский «факс» показывают. Дёргать начинаешь, тот побаливает. Ещё два дня потерпел и двинул к нашему Айболиту. Док, опухший со сна, посмотрел и цинично отказал:

– Как на переборку от боли полезешь, приходи, а сейчас иди, мне надо сон досмотреть, такие классные девчонки Блэки и Блэнди.

Спал Шура именно днём. Вечером, после чая в 12 ночи, шёл на камбуз снимать пробу. Покушать досыта и даже с избытком – было вторым значимым и страстным его искушением после баб. Сняв пробу в виде десятка котлет, он отправлялся ко мне поговорить за жизнь. У меня была первая смена вахты с полуночи до четырёх утра. А у него – бессонница, хорошее настроение после перекуса, и просыпалось желание пообщаться.

Короче, через два дня я действительно полез на переборку от дикой боли и побежал просить срочной медицинской помощи.

Док многозначительно изрёк:

– Щас, – и достал инструменты, на вид – с турецкой кампании и битвы за Шипку середины XIX века.

Сделал укол новокаина и начал резать своими артефактами мне палец. Операцию сделал быстро: порезал, выгнал гной, почистил ранку и плотно перевязал. Оказалось, у меня была профессиональная женская болезнь швей-мотористок «панариций», то бишь воспаление ногтевого валика. Не представляю, как мог её заполучить в прочном корпусе, но след от хирургического вмешательства у меня до сих пор остался на пальце в виде шрама. На прощанье Док дал мне какие-то таблетки.

Я поинтересовался:

– Что это?

Эскулап ответил:

– Антибиотик.

На том и расстались. Уже у себя на посту через час, когда действие новокаина стало проходить, я почувствовал дикое желание опять лезть на переборку. Потерпел до ужина, а после помчался опять будить Шурку.

Медчасть на этом проекте находилась в 4-м ракетном отсеке, между ракетными шахтами. Недовольный и заспанный Шурка грубо спросил:

– Чего тебе опять?

– Дык больно же! Терпеть сил нет!

– Щас, – ответил Шурка.

Покопался в своих закромах, достал оттуда штук шесть таблеток и выдал мне со словами:

– На, держи, съешь, поможет, – и тут же рухнул досыпать.

Что за таблетки, я даже спрашивать не стал и подумал, надо бы подстраховаться и чего-нибудь спиртного на вахту раздобыть. Может, бутылочку сухого у нашего мичмана-начпрода попросить?

За порогом санчасти ничего, кроме узкого прохода и кабельных трасс, не наблюдалось. Я поймал проходящего матроса и спросил:

– Где начпрод?

– Здесь, – уверенно ткнул пальцем в палубу у санчасти.

– Где? – не понял я.

– Да вот лючок, стучись, он там!

И тут только я разглядел небольшой люк, по которому много раз ходил, но ни разу не замечал.

– Стучитесь громче, тащ лейтенант, он спит, наверно.

Я постучал, люк открылся, и из него показалась не совсем трезвая голова мичмана Вити.

– Братишка, одолжи бутылку сухенького, в базе отдам, видишь, палец порезали, боль надо унять!

– На, бери, без проблем, – и кинул мне бутылку, затем опять завалился на мешки с продуктами, только и сказал: – Люк закрой.

Радостный ушёл к себе на пост, где и усугубил 0,75 болгарского «Тырново» или еще чего, не помню уже. Прошёл час, боль не унималась и даже стала сильнее. Ну что, сухое не помогло, остаётся шило. А где его взять? Пораскинув мозгами, осознал, что кроме как у нашего бычка (командир боевой части БЧ-4), повелителя электроники и средств связи, больше негде.

Собственно, у связиста основная работа была на сеансах связи при всплытии под перископ каждые 4 часа, остальное время о нём забывали. Тем более он был замшелый флотский пень, кап. 3 ранга, любитель заложить за воротник, а потому и вечный бычок, служебный рост ему не светил. Его логово прямо под санчастью, на нижней палубе у входа стоял матрос и охранял его покой. Я еле уговорил матросика его поднять.

– Дай стакан шила! Видишь, палец житья не даёт.

– Хорошо, но только после вечернего чая.

После вечернего чая я заныкал шоколадку на закусь, напомнил бычку про шило. Он завёл меня в секретную рубку прямо напротив офицерской столовой. Туда вообще-то посторонним вход воспрещён, но начальство уже улеглось спать, вахта дремала, и никто не видел, как он меня туда затащил. На переборке у него в держателе по-штормовому стоял графинчик.

Связист показал на него:

– Наливай, я не буду, спать хочу.

Я плеснул полстакана, разбавил и выпил. Поговорили немного о смысле жизни, после чего он спросил:

– Ещё будешь?

Поразмыслив, согласился:

– Буду.

Разбавил ещё полстакана, выпил и пошёл к себе. А это путь из 4-го отсека в 8-й. Уже в 6-м реакторном я почувствовал, что меня стало покачивать. Время 23.30, мне полчаса до вахты. Добрался на пост и подумал: «Может, полчасика вздремнуть?» – и завалился на матрас прямо под рабочим столом. Перед тем как закрыть глаза, наказал своему матросу:

– Через полчаса обязательно разбуди на вахту!

Отключился. Проснулся утром с необычайным ощущением какой-то лёгкости во всём теле, с прекрасным настроением, хоть прямо сейчас на кросс десять километров. И самое удивительное – никакого похмелья, ну словно заново родился!

И здесь началось! Моему взору предстала картина: сидят наш Док и мой матрос и глядят на меня бешеными глазами.

Шурка, обозлённый на меня, кричит:

– Химик! Урод! Ты что творишь?

Далее поток русских идиоматических выражений чувств, распиравших нашего лекаря.

Когда он успокоился, нарисовалась следующая картина. В 12 ночи матрос Арнаутов Николай совершил первую робкую попытку меня поднять – не получилось. И тут на огонёк заглянул Док после снятия пробы на камбузе узнать новости об удачно прооперированном «факсовом» пальце.

Увидев меня под столом, обескураженно спросил:

– Чего это он?

– Да вот, поднять не могу.

И они вдвоём начали меня трясти, как грушу, впрочем, с тем же успехом. Я упорно не хотел подавать признаков пробуждения к службе!

Доктор спросил:

– Он пил чего-нибудь?

– Да вроде шила немного после чая, пришёл, прилёг, попросил разбудить и отключился.

– А-а-а-а-а, медь его! – завопил доктор. – Ему же нельзя!

– Почему?

– Я ему шесть таблеток димедрола дал в качестве обезболивающего, он же помрёт.

И они продолжили меня трясти. Потом Док пощупал мой редкий пульс, организм умирать пока не хотел. Айболит немного успокоился и отправился к себе.

Наказал матросу:

– Следи за пульсом до утра, а там поглядим! Может, выживет!

По первой возможности утром Док прискакал зафиксировать факт смерти. А я оказался живее всех живых. Тем более что палец не беспокоил.

Шурка выдохнул и уже без обид произнёс:

– Химик, ну ты сволочь, к тому же живучая, – на прощание показал мне выставленный в характе́рный жест средний палец и, успокоенный, отправился к себе дальше спать.

А что он хотел? От всех болезней, включая девочек-белошвеек, лекарство одно – всемогущее шило!

Руслан и Людмила

Наверное, стоит остановиться поподробнее на личности Александра, доктора экипажа пришельцев-камчадалов на Северный флот, начальника медицинской службы корабля. Шуру не хуже, чем нас, помотало по советским базам и заводам Севера и Дальнего Востока СССР. Не особливо словоохотливый, но про баб-с вещал с трепетом, понятное дело, обходился без высоких материй и «ногу ножкой» не называл.

Поскольку в списке побед на амурном фронте числилась уйма женских особей человеческого рода, многих попросту позабыл, как «наше всё», Александр Сергеевич, писавший о мимолётном виде́ньи, увы, для Дока – без гения чистой красоты. Причём сам особо не трепался и так называемые «победы» считал частью поиска той единственной, искренней и доброй спутницы, отзывчивой на ласки, не лишённой женственности, которая мужчину заводит и пробуждает в нём желание жить с ней до самого конца… жизненного пути. Причём как врач был убеждён, что качественная близость, щедро приправленная взаимной страстью, является залогом крепкого союза и обоюдного здоровья.

Кое-что я усвоил из его рассказов.

У него в достатке случалось приключений. Саша с большой нежностью отзывался о времени, проведённом в Комсомольске-на-Амуре. С упоением вспоминал, что местом для поиска объекта вдохновения и последующего сброса играющих гормонов был Дом культуры и забегаловка при нём. Сначала требовалось хлебнуть куража в ресторанчике, чтобы устремить взор на поиски той самой, единственной и неповторимой, причём тут же, либо в танцзале.

Своей берлоги, куда мог привести «мимолётное виденье», не нажил, поэтому вечер всегда заканчивался на территории случившейся подружки. Не всегда это было комфортно. Так, однажды, придя в комнату утончённой дамы в какой-то грязной общаге, с удивлением обнаружил, что в приюте странников не наблюдается элементарной кровати. Почему? Абсолютно непонятно, но острый военно-морской ум не растерялся и зацепил взглядом здоровенный платяной шкаф. Шура, недолго думая, повалил шкаф на спину, распахнул створки и устроил туда предмет любви прямо на одежду.

По факту случившегося рассказывал:

– Недурственно случилось, а главное – необыкновенно и незабываемо. Разнообразили искренность момента, который пошляки именуют – и сами же в нём участвуют – «рутинный кекс»!

Другой эпизод случился уже с драматической ноткой и волшебными превращениями. После ресторанчика, как всегда, изрядно нагрузившись, отправился гусар вальсировать в танцзал, где и обнаружил писаную красавицу средних лет, ну, как показалось после бутылки коньяку. Благосклонности добился даже без изысканного слога Александра нашего Сергеевича, после чего, захватив игристого, погнали к красотке, навстречу сказке. Там продолжилось знакомство, подкреплённое возлиянием, причём закусывать было абсолютно нечем. Усугубив шампанского, Шура почувствовал, что сегодня он сорвал джекпот, разом и ненавязчиво победив Фарлафа, Ратмира, Рогдая и даже могущественного Черномора – красавица Людмила досталась в награду ему!

Далее мир померк, плохо помнил, как они ёрзали и потели под одеялом, долго возились. Шурины способности оказались сильно ограничены употребленным в избытке горячительным зельем. Кое-как справившись с поставленной задачей, Док просто выключился в той позе, в какой был.

Пробуждение было ужасным! Причём не от сильнейшего похмелья и жажды, а от того, что он увидел в робких лучах нарождающегося рассвета. В убогой обшарпанной комнатке стояла облезлая солдатская кровать, рядом такая же тумбочка уставного образца, как в казармах. Собственно, эта меблировка составляла весь интерьер.

Саша, качая головой, себе удивлялся:

– Глянув едва открывшимся глазом на вчерашний «пленительный облик», обомлел… Это была самая настоящая Наина из «Руслана и Людмилы», возрастом лет под семьдесят! По лицу, изборождённому глубокими морщинами, размазана косметика из смеси дешёвой губной помады, туши для ресниц и теней для век боевого раскраса. Зрелище являло удручающе-зловещий портрет.

 
Печальной ветхости картина!
Ах, витязь, то была Наина!..
 

Контрольный выстрел в больную с перебора голову Шурик получил, когда глянул на уставну́ю тумбочку, где отдыхал блондинистый женский парик. Натюрморт дополняли две челюсти, плавающие в стакане с водой и накладные ресницы.

В какой момент красавица превратилась в чудовище, Шурик не помнил, отчего ему стало отчаянно стыдно и нахлынула брезгливость. Такого неожиданно предательского эффекта от смеси коньяка с шампанским никак не ожидал. Док понял, что надо срочно уходить противолодочными зигзагами, пока бабуля не пробудилась и не трансформировалась в «царицу».

 
И вдруг терпеть не стало мочи;
Я с криком вырвался, бежал.
 

Он тихо оделся и, пожелав в сердцах долгого крепкого сна «королеве ночи» (конечно, здоровья и долгих лет жизни), испарился из обшарпанного пристанища страстей.

Причём это всего лишь пересказ с его слов, точнее, лишь малая толика.