Текст книги "Рождение и смерть общества потребления"

Частная собственность на средства производства

При капитализме частная собственность является ведущей. Все остальные формы собственности играют подчиненную роль. Впрочем, в конце ХХ века ситуация с соотношением форм собственности существенно изменилась. На стадии раннего капитализма основным элементом хозяйственной деятельности была частная мануфактура. Государственных предприятий, по крайней мере, в общепринятом смысле, не было. Отсутствовали и коллективные предприятия. Хотя существовали акционерные общества, но с небольшим числом акционеров, которые по статусу фактически являлись совладельцами.

С середины XIX века мануфактуры стали заменяться заводами и фабриками, но отношения собственности не претерпели при этом никаких изменений. По-прежнему большая часть предприятий находилась в частной собственности. Тогда же вследствие первой промышленной революции резко усилилась конкуренция. Отдельным маленьким предприятиям было трудно успешно конкурировать на рынке. Поэтому активизировался процесс концентрации капитала. Расширение заводов и фабрик имеет весьма жесткие пределы. В связи с этим концентрация развивалась не по пути укрупнения отдельных предприятий, а за счет создания их конгломератов. Так, в конце XIX века появились синдикаты, тресты, концерны. Эти организационно-правовые формы отличались лишь степенью жесткости управления интегрированными в их структуры предприятиями и их финансовыми потоками (наиболее жесткой формой был концерн). Концентрация капитала естественным образом вылилась в монополизацию экономики. Основным ее элементом теперь стала частная монополия.

Это создало очень серьезные угрозы национальной безопасности. Правительства вынуждены были реагировать на вызов, брошенный им частными монополиями. Надо отметить, что правительственная бюрократия никогда не выступала против частного бизнеса, но она была обязана учитывать его неспособность обеспечивать самостоятельно, без участия государства, общественную стабильность и социальный мир. Этим и определялись характер и форма государственного вмешательства в экономику. Во-первых, правительства стали сами активно применять монополию. Создавались государственные монополии – как в виде объединений предприятий, так и в форме лицензирования определенных видов деятельности или производства и реализации товаров. Во-вторых, предпринимались меры законодательного регулирования экономической деятельности вообще и монополистической в частности. Уже в начале ХХ века на частную собственность стали накладываться первые ограничения.

Естественно, что это не только не остановило процесс концентрации капитала, но даже усилило его. В то же время отношения собственности стали претерпевать более существенные, нежели на ранней стадии капитализма, изменения. Появился государственный сектор, причем достаточно влиятельный, т.е. частные компании вынуждены были учитывать в своей хозяйственной деятельности фактор его присутствия на рынке. Увеличилось количество акционерных обществ и число акционеров. При этом несколько демократизировался сам процесс принятия управленческих решений в них. Можно сказать так, что впервые проявилась тенденция демократизации капитала. Но все эти изменения не затрагивали сути капиталистической формации – ведущей формой оставалась частная собственность.

Так продолжалось вплоть до 1933 г. Пришедшие тогда к власти Ф.Рузвельт в США и А. Гитлер в Германии внесли существенные коррективы во взаимоотношения государства и бизнеса. Они учли советский опыт планирования и управления и сделали акцент на государственный капитализм. В Германии эта линия проявилась сильнее, чем в США, и потому она вышла из Великого Кризиса быстрее других капиталистических стран.

Государственный капитализм характеризуется:

– большей регламентацией хозяйственной деятельности частных компаний и отношений собственности;

– регулированием цен по основным товарным позициям;

– главенством интересов государства над частными и, следовательно, бóльшим удельным весом и бόльшей ролью государственной формы собственности.

Ужесточение правил и усиление государственного вмешательства могли быть эффективными только в условиях еще большей концентрации капитала и монополизации экономики. Поэтому многие ограничения на слияние и поглощение были аннулированы. Известно, что договариваться с десятком структурированных монополистов легче, чем с сотней разрозненных собственников. Поэтому было вполне естественным превращение государственного капитализма в государственно-монополистический. При этом влияние частной собственности уменьшалось. Все более ощутимым становился разрыв между формальным признанием ее основополагающей роли при капитализме с фактическим превращением в корпоративную собственность.

Итак, с середины ХХ века частная стала трансформироваться в корпоративную собственность. Сейчас основу большинства крупнейших состояний составляют не реальные деньги, а пакеты акций. Повышаются котировки акций, входящих в пакет – растет его стоимость, а значит, увеличивается и денежная оценка состояния владельца данного пакета. Но предприятиями управляют, в большинстве своем, не сами собственники, а менеджеры. Они работают за зарплату, компенсационный пакет, бонусы (премии). Им важны не столько интересы частного собственника, сколько корпоративные. При этом нет никакой или почти никакой разницы между мелким и крупным акционером. Теряют или выигрывают (в процентном отношении) они примерно одинаково. Разница возникает только там, где собственник одновременно является и менеджером своего предприятия. Таким образом, к концу ХХ века частная собственность утратила свои позиции. Появилась ее вариация, сущностно отличная от нее – корпоративная собственность. А государственная трансформировалась в бюрократическую собственность. И в государственных, и в т.н. частных компаниях резко возросла роль менеджмента. Соответственно усилилась оторванность собственников от реального экономического процесса. Только в одном случае страдает частное лицо, а в другом – государство. Но последнее в реальности представлено бюрократией, которая стремится утраченный госконтроль перевести в режим частно-бюрократического контроля. К этому же стремится и частный собственник, т.е. утраченный частный контроль он хочет перевести в форму частно-менеджерского контроля. Менеджер – это частный бюрократ, а бюрократ – это государственный менеджер. Следовательно, мы вправе утверждать, что формально частная и формально государственная формы собственности при капитализме неизбежно трансформируются или вырождаются в бюрократическую форму собственности.

Процесс бюрократизации особенно усилился в последние годы. Капитализм стал обществом потребления, которое может его наращивать только за счет увеличения денежной массы вообще, кредитной в частности и, в первую очередь, фиктивного капитала. Мелкие частные собственники, меряющие бизнес старыми критериями экономической эффективности, сопротивляются столь рискованной политике «жизни в долг». Следовательно, их надо исключить из процесса принятия решений, сделать их влияние формальным, а это достигается только трансформацией частной собственности в корпоративную. Значит, современный капитализм и не капитализм вовсе, – по крайней мере, в его классическом понимании.

Свободная конкуренция и свободное ценообразование

Принципы рыночной свободы считаются ключевыми для капиталистического способа производства. И когда-то, в XVII – XIX вв., это было действительно так. Государство практически не вмешивалось в деятельность частных фирм. Примат частной собственности обеспечивал и обуславливал полную хозяйственную свободу рыночных элементов.

Но уже в середине XIX века рост рабочего движения привел к социализации значительной части общества. Противоречие между трудом и капиталом, владельцами рабочей силы и собственниками предприятий вылилось в масштабные акции протеста. Кроме того, увеличение объемов промышленного производства натолкнулось на недостаточный платежеспособный спрос широких слоев населения.

Поэтому правительства капиталистических стран вынуждены были начать регулирование частного бизнеса. Но государственное вмешательство тогда ограничивалось упорядочением микроэкономической, а не микроэкономической ситуации. Правительственными постановлениями регламентировались продолжительность рабочего дня, правила охраны труда и некоторые механизмы социального обеспечения.

В начале ХХ века выяснилось, что меры, предпринимаемые государственными органами, явно недостаточны. Социализация общества продолжалась. Резко возросло влияние социалистических и родственных им рабочих партий. Угроза революционных потрясений стала осязаемой. Бизнес же всячески противился регламентации своей деятельности и, кроме того, не считал необходимым установление более справедливых отношений между собственниками капитала и владельцами рабочей силы. К тому же в интеллектуальной среде все большую популярность приобретали идеи планирования. В результате уже к началу Первой мировой войны в Англии, Германии, Франции, Австро-Венгрии, Японии, Италии и России государственное вмешательство в экономику существенно возросло. Появились специальные плановые инстанции, возникла система государственных заказов. Тем самым впервые правительства стали в достаточно больших масштабах определять объемы выпуска различных видов продукции и их ценовые уровни. Постепенно развивалось планирование и в сфере трудовых отношений. Практически повсеместно началось внедрение тарифных ставок и минимумов заработной платы. В ходе войны планирование раширилось. Наиболее далеко на пути ограничения рыночных свобод продвинулась Германия. Пожалуй, во многом благодаря этому она, несмотря на острейший ресурсный дефицит, смогла четыре года вести войну против мощнейшей коалиции, – и не просто вести, но и побеждать.

После войны масштаб государственного вмешательства в экономику сократился. Однако оно все равно оставалось более значительным, чем в конце XIX века.

Те страны, которые в большей степени пренебрегали правительственным участием, более других пострадали от Великого Кризиса 1929—32 гг. С другой стороны, страны, которые развивали плановые начала, смогли пережить кризис с меньшими потерями и быстрее его преодолели. Под воздействием кризиса государственное регулирование экономики и механизмы планирования прочно вошли в жизнь Запада.

Любопытно, что после Второй мировой войны (в отличие от послевоенного периода Первой мировой войны) резкого ослабления плановых начал не произошло. Правительства капиталистических стран не только не сократили объем вмешательства в экономику, но и существенно нарастили его.

Нельзя не упомянуть и о том соревновании, которое началось после Великой Октябрьской социалистической революции между СССР и капиталистическими странами. Последние вынуждены были учитывать советский опыт в экономике, тем более что темпы экономического роста в СССР были в 3—5 раз выше.

Именно под влиянием советского социализма социализировался капитализм. Его центры силы понимали, что избежать новых революций можно только путем большей социализации экономической системы, но при безусловном сохранении базовых рыночных принципов. Однако не было понимания того, что данный вариант имеет свои ресурсные ограничения, что рано или поздно придется делать выбор либо в пользу окончательной социализации, либо – новой, ретроградной, капитализации.

Расширенная социализация невозможна без развития регламентации хозяйственной деятельности. Естественно, что государственное вмешательство в экономику стало постепенно трансформироваться в государственное управление. Появились такие элементы, как минимальные часовые тарифные ставки, пенсии, государственные цены, государственный заказ. Кроме того, регламентировались монополистическая деятельность, фондовый рынок, инвестиционные операции. Советские политэкономы не ошибались, когда характеризовали послевоенный капитализм как государственно-монополистический. Они не ошибались и в определении этой стадии в качестве высшей ступени капиталистического развития. Дальше могли быть лишь колебания – то ли в сторону усиления государственных начал, то ли в сторону дальнейшей концентрации капитала в рамках гигантских монополий.

На самом деле логика дальнейшего развития была весьма жестко детерминирована. Государственный – это бюрократический, а монопольный – это менеджерский. Иными словами, получается не государственно-монополистический, а бюрократический капитализм. И здесь не важно, что ослабляется, а что усиливается. Источники доходов у обеих бюрократий одни и те же. В действительности ничего не усиливается и ничего не ослабляется – идет процесс консолидации бюрократии в единый класс.

Однако в условиях нарастания ресурсных ограничений даже такой относительно небольшой (несколько десятков миллионов человек) класс не имеет долгосрочных перспектив без сокращения своей численности. Единственный способ сохранить себя и капиталистическую систему, состоит в трансформации из бюрократического класса в олигархию. А для этого необходимо резко ускорить процессы концентрации капитала и власти. Именно это и происходит, начиная с 1990-х годов. Создаются банки с активами, превышающими 1 трлн. долл. Сливаются крупные телекоммуникационные компании, т.е. происходит концентрация информационной власти. Капитализм стремится «вернуться в точку», т.е. иметь один центр финансовой власти, один центр политической власти, один центр информационной власти и т. д. и т. п. А в итоге – просто один центр власти, всей власти. Рыночная свобода этому только мешает, и ее принципы все больше игнорируются, хотя формально олигархи со своей интеллектуальной обслугой декларируют их незыблемость. Не будет преувеличением утверждение, что, в конце концов, возникнет тоталитарное общество, в котором 99% населения окажутся в очень жестком регламентном режиме, не имея никаких свобод не только в экономической жизнедеятельности, но и в своей личной жизни. Дефицит ресурсов в системе и концентрация власти, а значит и всех степеней общественной свободы, в руках малочисленной группы олигархов приведут к такому режиму, в котором будет регламентировано всё или почти всё.

Но в отличие от т.н. советского тоталитаризма это будет не коллективистский, а индивидуалистический тоталитаризм. Люди будут разобщены. Они станут даже не людьми, а индивидуальными потребителями (пищи, удовольствий, информации, вырабатываемых единым олигархическим центром и его структурами). Они будут объединяться только в киберпространстве, да и то в очень незначительные по численности группки и не по идейным, а по потребительским предпочтениям. Ими будет легко управлять, ибо фактически они утратят духовное начало и станут сугубо материальными объектами. Такова логика капиталистического развития в контексте основополагающих принципов рыночных свобод.

Политические приоритеты

На ранней стадии развития капитализма его основным политическим признаком была демократизация общества и власти. Расширялись права буржуазии, крестьянства и одновременно с этим происходило формирование рабочего класса. Получение буржуазией избирательных прав очень быстро привело к властному переделу. Дело в том, что именно у народившегося тогда класса капиталистов были деньги, – большие деньги, достаточные для взятия власти в свои руки. У дворянской, феодальной аристократии таких денег не было. В XVI – XVIII вв. буржуазия последовательно реализовывала сценарий превращения денег в реальную власть. И в этом смысле общество и власть действительно утрачивали аристократичность и становились более демократичными.

Практически весь XIX век буржуазия, если так можно выразиться, обволакивала аристократию. Для этого использовались любые средства, включая, естественно, деньги и брачные союзы. Буржуа стремились к аристократизму, а аристократам были нужны деньги. Место аристократии заняла буржуазия, приобретшая лишь незначительный аристократический лоск, но не изменившая, ни на йоту своей капиталистической сути. Этого, кстати, нельзя сказать об аристократии. Она потеряла свою феодальную суть и превратилась в элемент капиталистического общества, причем элемент обуржуазившийся, подчиненный классу капиталистов.

Разгром аристократии был завершен в ходе Первой мировой войны. После нее процесс демократизации перешел в новую стадию. Капиталистический мир внимательно следил за событиями в России, но до Великого Кризиса не торопился с выводами. Когда же он разразился, причем на фоне успехов первой советской пятилетки, тогда процесс созерцательной политической стагнации сменился процессом реструктуризации политических институтов.

Практически безграничная до кризиса власть буржуазии была ограничена государственной бюрократией. Впервые последняя, не располагавшая большими деньгами, какие были у собственников капитала, взяла на себя смелость диктовать им свои условия. И здесь очень важно иметь в виду, что бюрократия тоже состоит из собственников, ее представители плоть от плоти порождение класса капиталистов. Но в бюрократию в то время входили, в основном, мелкие буржуа, не владевшие значительной собственностью. Они, если угодно, были более демократичны, чем представители крупного капитала. И для уравновешивания их бюрократической и денежной власти крупного капитала было необходимо обеспечить поддержку широких слоев населения. Бюрократия не могла вечно опираться на неустойчивый рабочий класс и мелкое крестьянство, ибо на такой основе упрочить свою власть нельзя. Поэтому после Великого Кризиса она проводила политику создания среднего класса, основным критерием попадания в который является определенный денежный доход, а не социальный или профессиональный статус.

В политической плоскости создание среднего класса требовало расширения избирательных прав граждан, а также их социальных прав, выраженных, в первую очередь, в дотировании потребления наименее обеспеченных. С 1940-х годов капитализм становится демократическим, а его основным политическим признаком выступают свободные выборы законодательной и исполнительной властей.

Впрочем, весьма скоро выяснилось, что их нельзя считать полностью свободными, т.к. изначально жестко регламентирован ассортимент. Кроме того, резко возросла роль СМИ, а тот, кто ими владеет, может манипулировать общественным сознанием и, значит, в существенной мере определять выбор.

Также не нужно забывать, что после Второй мировой войны шла холодная война между социалистическим и капиталистическим лагерями. Формально политический строй в странах социализма был более демократичен, а потому более привлекателен в глазах большинства жителей планеты. Косвенно данный факт подтверждается тем, что вплоть до 1970-х годов влияние социализма в мире росло. Увеличивалось и число стран, вставших на т.н. социалистический путь развития. Западу и капитализму нужно было вновь начинать процесс трансформации в политической сфере. В начале 1970-х годов основным политическим приоритетом капитализма стали права человека. Но вот что интересно: акцент делался не на естественные человеческие права, как право на жизнь в безопасности, право на чистый воздух, право на еду, право на труд, право на пенсию, право на медицинскую помощь, а на информационные права. Речь идет о правах получения информации из независимых СМИ, свободы слова, свободы совести, свободы перемещения, свободы выбора.

Хотя даже в наиболее благополучных капиталистических странах треть населения живет в условиях нищеты или близким к ним, т.е. на уровне прожиточного минимума или около него. Вот уже сто лет, как число голодающих не только не уменьшается, но даже растет. Все более актуальными становятся права получать пищу, воду, чистый воздух, лечебную помощь. Разумеется, об этих правах на Западе не забывают, но они не стоят на первом плане. Да и реализуются они в разных объемах для различных групп населения.

Почему же ставка была сделана на информационные права?

Капитализм трансформировался в свою новую ипостась – «постиндустриальное общество». Это означало отмирание классовой структуры общества. Нет классов – нет и социальной разобщенности. Следовательно, общество однородно, во всяком случае, в основной своей массе. В нем проблема удовлетворения жизненных потребностей считается решенной. Отсюда вывод, что следующий этап развития – это создание информационного общества. Я его называю виртуальным. А в таком обществе на первый план выходят информационные права, трансформирующиеся в публичные политические и закулисные информационные технологии. Кто более изощрен в этих сферах – тот и выигрывает.

СССР эту войну проиграл, хотя в действительности права человека при социализме обеспечивались все-таки лучше, надежнее, чем в капиталистических странах. Более того, социализм имел намного больше оснований считать этот политический признак своим, хотя и не основным, но весьма важным, поскольку именно после революции конституционно были закреплены такие права, как право на труд, на жилище, на отдых и ряд других.

Фактически данный политический признак является социалистическим, а потому он не может быть реализован в условиях капитализма. Можно сказать, что он виртуален, впрочем, как и общество, сделавшее его своей основной политической характеристикой. У виртуального общества – виртуальный политический признак. Все естественно и логично. Сейчас на наших глазах происходит регресс социализации. Социальные программы замораживаются, урезаются и тем самым нарушаются основные права малоимущих, социально незащищенных граждан.

Параллельно с помощью информационных технологий усиливается индивидуализация потребления различных групп населения. Идет тиражирование потребностей мелкими сериями для все более растущего числа потребительских групп. Причем увеличиваются различия между ними, что затрудняет переход представителя одной группы в другую. Иначе говоря, создается неофеодальная иерархия, на вершине которой находится бюрократия, а внизу – строго структурированные рядовые потребители.

Общество все более дезинтегрируется и, по сути, перестает быть обществом. Его составляющие распадаются и становятся частями экономической системы. Следовательно, исчезает общественное мнение, а вместо него возникает множество мнений потребительских групп, которыми легко управлять.

Зависимость человека от системы возрастает. Он фактически превращается в информационного раба, для которого важны не идеология, не принципы, а потребительские стандарты. При таком сценарии развития права человека перестают быть приоритетом. Нельзя не упомянуть и о росте насилия и контркультурных проявлений. Все чаще происходят беспричинные расстрелы мирных людей, растет численность сектантских и экстремистских группировок. Эту тенденцию никто и не пытается преодолеть. Бюрократия и крупный капитал ее используют, чтобы осуществить переход от формального приоритета прав человека к фактическому доминированию прав олигархии. Это своего рода откат к первобытнообщинному строю, когда вожди и их приближенные решают судьбы племени. Только в современном мире речь идет о миллиардах людей.