Текст книги "Блокада в моей судьбе"

Нас эвакуируют в Ленинград

В начале июля по квартирам начал бегать небольшого роста круглолицый военный в звании капитана и кричать:

– Эвакуация, эвакуация!

Поднялась паника. Вскоре выяснилось, что этот капитан назначен старшим за проведение эвакуации жителей нашего военного городка, в котором оставались практически только дети и женщины. Эвакуироваться нам предстояло в Ленинград. Капитан собрал всех женщин, проинструктировал о времени отправления и о том, что можно брать с собой. Разрешил взять лишь одежду, посуду и легкий инвентарь. На все сборы дал три часа.

Мы с мамой начали лихорадочно собираться. Увязываем вещи в узлы, подтаскиваем к месту погрузки. Младшие братья путаются под ногами и мешают. Наконец подъезжают три грузовика. Начинается обычная в таких случаях суета и неразбериха. Надо отдать должное капитану: он быстро навел порядок, определил очередность погрузки, выделил несколько солдат в помощь. Наша семья погрузилась во вторую машину. Мне досталось место у заднего борта. Наконец, после бесчисленных сверок, тронулись в путь.

Но не успели проехать и нескольких метров, как раздался истошный женский крик. Остановились.

Оказывается, какая-то женщина забыла в сарае корыто, а без него, по ее словам, она никак не может ехать. Ждали, пока она принесет корыто. Поехали дальше.

При въезде в Ленинград наши машины остановили на КПП, на котором несли службу ополченцы. Они были вооружены, с красными повязками на рукавах. Началась проверка. Женщины нервничали, кричали, что проверять у них нечего. Но ополченцы были неумолимы, проверили у всех документы, перешерстили каждый узелок с вещами. Никаких нарушений обнаружено не было, собрались было ехать дальше. И вдруг выяснилось, что у одной девушки в последней машине не оказалось паспорта и ее хотят оставить для дальнейшей проверки.

Ее мать разрыдалась, взмолилась, просила ополченцев и сопровождавшего нас капитана поверить, что документы дочери находятся на оформлении в милиции. Ее дружно поддержали другие женщины.

В конце концов нас пропустили, и вскоре мы добрались до эвакуационного пункта. Там уже было много людей, стоял сплошной гвалт и шум. Мы своим «табором» расположились прямо на полу, на котором пришлось прожить двое суток среди узлов и баулов.

Наконец мама объявила, что нам выделили жилье.

За какое-то вознаграждение трое солдат помогли перетащить наши вещи, тем более что это оказалось довольно близко, на улице Салтыкова-Щедрина. Сейчас она называется Кирочной.

Эта улица расположена между Литейным проспектом и Новгородской улицей. История ее прослеживается около двух веков. В начале 19-го века она называлась 1-й Артиллерийской улицей, затем – 4-й Артиллерийской улицей, а впоследствии – Кирочной. Теперешнее свое название она получила от расположенной на ней протестантской кирхи. Место, где нам предстояло жить, было довольно интересным: с одной стороны улицы располагалась нарядная металлическая ограда Таврического сада, с другой – большие дома, чуть дальше – музей А. В. Суворова. Как утверждали старожилы, до революции весь этот квартал занимало расположение Преображенского гвардейского полка. Рядами стояли казармы для солдат, конюшни, дома для офицерского состава, госпиталь и прочие сооружения. После революции все это хозяйство перешло по наследству военному ведомству.

Напротив угла Таврического сада, за небольшим сквером, в большом старинном здании до революции был госпиталь Преображенского полка, а перед войной размещался курсантский клуб. К моменту нашего приезда в этом здании уже вновь был развернут госпиталь. В большом и глубоком подвале было оборудовано бомбоубежище, где нам впоследствии пришлось проводить долгие часы во время воздушных налетов.

На задворках госпиталя находилось маленькое одноэтажное строение, похожее на сторожку, в прошлом это было караульное помещение. Оно и стало нашим домом. В нем была комната примерно метров двадцати, с одним окном и двумя батареями парового отопления, небольшой коридор с двумя окнами, в конце которого находились умывальник и туалет. Окна коридора выходили на территорию воинской части. Недалеко от домика стояли два 45-миллиметровых орудия, и там постоянно проходили тренировки курсантов.

Здесь нам предстояло пережить блокаду.

Главным недостатком нашего нового жилища была очень легкая его доступность для посторонних. Деревянные, очень хлипкие двери, настолько низко расположенные окна, что на подоконники могли садиться даже мы, дети. И самым неприятным было то, что в этом, мало приспособленном для жизни, особенно в холодное время года, домике мы были вынуждены жить одни.

У нас даже поблизости не было никаких соседей. Честно скажу, нам было очень страшно, мы понимали, что в случае беды позвать на помощь некого. Не было, конечно же, ни телефона, ни радио.

В начальный период нашего пребывания в Ленинграде маме приходилось решать массу проблем, касающихся нашей большой семьи: оформление прописки по новому месту жительства, получение продовольственных карточек, приготовление еды, кормление и мытье детей, добыча лекарств и топлива, стирка.

Организовать все это было непросто, требовало большого количества времени и усилий.

Мы не имели достаточного количества одежды, одеял и подушек, чтобы нормально укрываться и согреваться по ночам. Младшие дети начали болеть. Мама бегала по аптекам, искала лекарства, возила больных детей на уколы и прививки. Естественно, что на меня была возложена обязанность по уходу за младшими братьями. Никаких детских площадок рядом не было. Поэтому, пока было тепло, я ходил с ними гулять в Таврический сад.

Несмотря на всю тяжесть обстановки, в Ленинграде летом и ранней осенью 1941 года строго следили за тем, чтобы в городе не было инфекций. Даже в наш домик неоднократно в этот период заглядывали люди в белых халатах, проверяли санитарное состояние жилища, здоровье детей.

Должен сказать, где бы я впоследствии ни жил, сердцем и всем своим существом я навсегда остался на этой улице в городе Ленинграде, где меня ожидали невероятные испытания. Я каждый год приезжаю теперь уже в Санкт-Петербург, брожу по Кирочной, Таврическому саду, обязательно посещаю Пискаревское кладбище, на котором похоронены сотни тысяч безвинных жертв блокады.

К сожалению, наш домик уже давно снесен, в здании бывшего госпиталя идут строительные работы – там будет располагаться гарнизонный военный суд. В процессе реконструкции засыпан землей подвал, бывшее бомбоубежище, в котором мы спасались от вражеских налетов. Строители мне рассказали, что, когда засыпали подвал, там находили много полуистлевших красноармейских книжек раненых и умерших в госпитале бойцов.

Последние детские радости накануне больших испытаний

Видимо, мозг оберегает детскую психику от ужасных воспоминаний, поэтому из того времени наиболее ярко мне запомнились дни, когда еще не было голода, холода и прочих бедствий.

По крайней мере, до середины июля жизнь в Ленинграде напоминала мирное время. Лето было теплым и солнечным. На улицах продавали мороженое, квас, лимонад. Мама по мере сил старалась как-то скрасить нашу жизнь. Когда понемногу утряслись проблемы с обустройством на новом месте, она повела нас на прогулку по Ленинграду. Мы тщательно готовились к ней. До сих пор помню, кто из нас во что был одет. Я и мой брат Володя были одеты в белые хлопчатобумажные костюмчики. Вася и Гена были в матросках. Мама принарядилась в модное в то время крепдешиновое платье с крупными коричневыми яблоками на желтом фоне. Она тогда была еще очень привлекательной женщиной, невысокой, худенькой, очень стройной блондинкой с волнистыми волосами. Даже я это понимал, несмотря на детский возраст.

Вышли на Литейный проспект. Было очень жарко, и у уличной торговки мама купила нам по стакану лимонада. Затем сели на трамвай и поехали в сторону Невского проспекта. На Невском гуляло много народа, в там числе военных. Несмотря на то, что уже шел июль 1941 года и на фронте вовсю шли бои, здесь мало что напоминало о войне. Мы прошли пешком почти половину Невского проспекта. Перед войной мы жили в Ленинграде и, конечно, гуляли в то время по его центральным улицам и площадям, но по малости лет я мало что запомнил. На этот раз я получил более четкое впечатление от Казанского и Исаакиевского соборов, от всего образа великого города Петра. Эта прогулка нам очень запомнилась, ибо оказалась прощальным приветом от благодатного мирного времени.

В сквере у Казанского собора, рядом с памятником Кутузову, мама купила нам мороженое. Это было последнее мороженое, которое мы ели за все годы Великой Отечественной войны. Несколько раз нашей многочисленной семейкой интересовались прохожие, преимущественно прогуливающиеся военные. На их довольно игривые вопросы: «Чьи вы дети? Где ваш отец?» – мама строгим голосом отвечала, что дети все ее, а их папа воюет на фронте. В конце прогулки вышли на набережную Невы. Там мама купила нам пирожков с рисом. Когда уже собрались ехать на трамвае домой, мама заметила, что около уличного репродуктора стоит небольшая толпа с мрачными лицами. Подошли и мы. Передавали очередное сообщение о положении на фронте. Ничего радостного не было. Опять говорилось о сданных врагу городах, о тяжелых боях.

Где-то там воевал и наш отец. Мама помрачнела, и наше радостное настроение испарилось.

Помню еще один эпизод из той поры. Стоял летний солнечный жаркий день. С утра мама объявила, что все едем купаться на Неву. Мы, естественно, пришли в восторг.

Оказалось, что едем мы на пляж, который расположен у Петропавловской крепости. С собой взяли воду, несколько отваренных с кожурой картофелин, соль и хлеб. Никакой другой еды у нас не было.

До места добирались довольно долго, в основном на трамваях с пересадками. На пляже оказалось на удивление много народа, в том числе и детей. На этом пляже практически нет песка – в основном каменная галька, лежать на ней довольно больно.

Но вскоре кое-как устроились. Вода в Неве оказалась прохладной, но это не мешало нам весело резвиться в ней.

Когда мы вдоволь накупались и улеглись отдохнуть, мама начала рассказывать об истории бастионов Петропавловской крепости.

Вдруг ее рассказ прервался, поскольку все отдыхающие стали смотреть в небо. Мы тоже подняли головы и разглядели высоко в небе самолет. Он летал над городом довольно долго, потом исчез. Народ начал гадать: чей же это самолет? Большинство сошлось на том, что это немецкий разведчик.

Со временем я узнал, что на самом деле в эти летние дни немецкие самолеты часто летали над городом. Но почему-то реакции со стороны наших ПВО на их полеты мы не видели.

В эти летние дни я потихоньку осваивал окрестности, постепенно познакомился с мальчишками из соседних дворов.

Мама, когда не была занята неотложными делами, позволяла мне поиграть со сверстниками. Летом еще ходили автобусы, трамваи, троллейбусы.

Мы с мальчишками нередко ездили, конечно, зайцем, по разным местам.

Однажды долго гуляли по Марсовому полю. Там стояли зенитные орудия, было вырыто много землянок. Больше всего нам нравилось находиться среди военных, которых в ту пору на улицах города было много. Мне очень понравились фрески на фасаде музея А. В. Суворова, изображающие переход русской армии через Альпы. Это очень сильная, вдохновляющая картина. Она до сих пор радует взор посетителей. Я очень любил ходить смотреть на Неву, которая протекала недалеко от нашего дома.

Иногда мама давала несколько копеек на какое-либо лакомство, и мы вместе с братишками бегали на Литейный проспект, покупали леденцы или по стакану лимонада.

Оборона Ленинграда на Лужском укрепленном рубеже

Пока мы в эти теплые июльские дни 1941 года наслаждались прелестями почти что мирной жизни, совсем рядом с нами развернулась одна из драматических страниц в битве за Ленинград – сражение на Лужском укрепленном рубеже, в котором, как мы узнали позднее, принимал участие наш отец. Строительство этого рубежа началось 29 июня 1941 года, то есть всего лишь через неделю после начала войны.

Рубеж протяженностью 280 километров проходил вдоль реки Луга и тянулся от Финского залива до озера Ильмень.

Необходимость его создания была вызвана тем, что Северо-Западный фронт, предназначенный для защиты Ленинграда, потерпел поражение в приграничных боях. До Ленинграда врагу оставалось не более 250 километров, а серьезных преград для продвижения его к городу не было. Счет времени шел на дни и часы.

Масштаб организованной ленинградцами работы по сооружению укреплений на этом рубеже до сих пор поражает воображение и, несомненно, сам по себе уже является подвигом. Были использованы строительные войска и привлечены до 100 тысяч ленинградцев. К началу июля сюда прибыло еще 25 тысяч работников. С Урала для оказания помощи в создании укреплений прибыли 10 трудовых батальонов. Работа кипела круглые сутки. Отовсюду, откуда только можно, везли для сооружения дотов бетонные конструкции. Большое количество орудий и пулеметов перевезли с других укрепленных районов. Все бетонные заводы города и области отливали для этой линии противотанковые надолбы. Было отрыто 94 километра противотанковых рвов, сооружено 570 огневых точек и множество других объектов. Одним словом, трудились всем миром.

К сожалению, к моменту подхода немецких войск укрепленный рубеж еще не был достроен.

Однако он сыграл важную роль тем, что послужил становым хребтом обороны наших войск, вставших на пути захватчиков у ворот Ленинграда.

Для руководства действиями войск на этом рубеже была образована Лужская оперативная группа. Ее командующим стал генерал-майор К. П. Пядышев. Для занятия оборонительных позиций были выделены шесть стрелковых дивизий. Большинство из них понесли большие потери в предыдущих боях и оборону занимали поспешно. Здесь же заняли позиции курсанты Ленинградского пехотного училища имени С. М. Кирова и Ленинградского стрелково-пулеметного училища. Для поддержки Лужской оперативной группы были выделены 21-я и 24-я танковые дивизии. Сюда же отходил 41-й стрелковый корпус Северо-Западного фронта, который занял позиции на северном секторе рубежа. Но этих сил было явно недостаточно. Поэтому 7 июля в Ленинграде были сформированы для обороны Лужского рубежа три дивизии народного ополчения. В них были только добровольцы. Эти дивизии олицетворяли собой волю и энергию нашего народа. Люди горели желанием вступить в бой с захватчиками. Они были плохо обучены и слабо вооружены, но в боях проявили упорство и стойкость.

Основные силы защитников рубежа были сосредоточены в районе города Луга. Здесь оборонялась 177-я стрелковая дивизия, которая была неплохо укомплектована и имела мощную артиллерию. Здесь же была сосредоточена особая артиллерийская группа под командованием будущего маршала артиллерии, а тогда полковника Г. Ф. Одинцова, в составе примерно семи полков тяжелой артиллерии. В этом же районе располагалась 24-я танковая дивизия. Несколько позднее подошли и заняли здесь позиции 111-я и 235-я стрелковые дивизии.

Немцы вышли к Лужскому рубежу 14 июля. Завязались ожесточенные бои. Обе стороны несли большие потери. В частности, был убит командир 20-й моторизованной дивизии СС генерал Мюльферштедт. В районе города Луга мощные удары нашей артиллерии остановили натиск немцев, и они перешли к обороне. Однако севернее Луги, в районе города Сабска, немцам удалось захватить два плацдарма на реке Луга, где они начали накапливать силы.

Для последующего наступления на Ленинград с Лужского рубежа немцы создали три ударные группы. Одна, под названием «Шимск» – на юге, в районе города Шимска, в составе семи дивизий. Основная ее задача – захват Новгорода и последующий выход вдоль реки Волхов на соединение с финнами. Вторая, «Север», – на севере, в составе шести дивизий. Ее основные задачи – прорыв на Красногвардейск (ныне – Гатчина), одновременно окружение наших войск в районе городов Луга и Нарва. Третья группа, «Луга», – в центре рубежа, в составе трех дивизий. Основная задача – сковать нашу самую сильную группировку в районе города Луга. Замысел операции состоял в том, чтобы мощными ударами танковых клиньев на флангах прорвать фронт наших войск, окружить их основную группировку и выйти непосредственно к Ленинграду. Наступление немцев поддерживало самое сильное и боеспособное соединение Люфтваффе – восьмой авиакорпус.

Немцам пришлось на некоторое время отложить начало наступления, поскольку отстали их пехотные соединения. Наконец все у них было готово, и 8 августа 1941 года, используя плацдармы на реке Луга, северная группировка немцев перешла в наступление. Преодолевая сильное сопротивление советских войск, она прорвала фронт и устремилась к Красногвардейску. Часть сил она повернула на юг и приступила к окружению нашей основной группировки под Лугой. Еще две дивизии этой группы, повернув на север, атаковали и захватили города Кингисепп и Нарву. В районе города Кингисепп располагался наш укрепленный район. Немцы в своих воспоминаниях отмечают, с каким ожесточением и упорством защищались здесь советские воины. Для поражения наших дотов немцы использовали свои 88-миллиметровые зенитные орудия прямой наводкой. Здесь же, на этом участке фронта, немцы впервые захватили установку реактивных минометов, легендарную «Катюшу».

В эти же дни немецкая оперативная группа «Луга» атаковала наши позиции в районе города Луга.

10 августа южная группа немцев перешла в наступление. Развернулись ожесточенные бои. Используя хорошую погоду, немцы наносили по нашим позициям массированные авиационные удары.

Во время этих боев произошел один очень огорчительный для наших войск случай. В руки немцев попал хорошо и подробно разработанный план обороны 128-й стрелковой дивизии. Немцы использовали этот документ для обхода наших минных полей, обнаружения слабых мест в обороне.

16 августа немцы захватили Новгород, овладели городом Чудово и перерезали Октябрьскую железную дорогу.

Контрудар нашей 34-й армии из района южнее озера Ильмень хотя и отвлек часть немецких сил, но не смог переломить ситуацию в нашу пользу. 24 августа немцы взяли город Лугу. Попали в окружение основные силы нашей Лужской оперативной группы. Им пришлось разделиться на несколько частей и выходить из окружения на соединение с войсками фронта. Здесь же попали в окружение и остатки 24-й танковой дивизии, в составе которой воевал мой отец.

Бои на Лужском укрепленном рубеже отличались рядом особенностей. Замечательно показала себя наша артиллерия. Мощные артиллерийские удары уже в июле месяце заставили немцев перейти к обороне. Заметно выросла стойкость наших войск в обороне и ожесточенность боев в целом. Особенно отличались в этом отношении бои в Новгороде. Четыре дня защитники старинного русского города бились за каждый дом, неоднократно переходили в контратаки. Ими даже был окружен один немецкий полк. В период этих боев взошла звезда одного из выдающихся полководцев Великой Отечественной войны, тогда командира 28-й танковой дивизии – И. Д. Черняховского. Свидетельством высокого боевого духа воинов, защищавших Лужский рубеж, было то, что немцы захватили относительно мало пленных из числа попавших в окружение.

Несомненно, требует ответа вопрос: почему, несмотря на возросшую силу обороны, мужество и героизм наших воинов, немцы добились в этой операции своих целей?

Дело в том, что наши войска после поражений в приграничных сражениях были еще очень слабы, а немцы тогда отличались своей подготовкой и умением воевать. Наша армия столкнулась с сильным и опытным врагом. Немцы, встретив сопротивление, не лезли в лоб, а засыпали наши позиции бомбами и снарядами, постоянно искали пути обхода. Благодаря хорошей военной подготовке они прекрасно ориентировались на местности, использовали для обходов любые дороги, даже проселочные.

Совершив окружение части наших войск, немцы сразу перекрывали все возможные пути их отступления. Широко использовали автоматическое оружие, минометы, мотоциклы. Нередко бывало, что небольшая группа немецких автоматчиков на мотоциклах, обнаружив наши войска, выходящие из окружения, сразу вызывала помощь по рации, удерживая кольцо окружения до подхода подмоги.

По общему мнению ветеранов, немцы берегли танки. В отличие от нас, они не посылали танки в атаку на неподавленную оборону. Бросалась в глаза точность огня немецкой артиллерии. На высоте у них были разведка и связь.

Бои в этом районе продолжались до середины сентября. В оперативном отношении успех немцев был несомненен. Они преодолели Лужский рубеж, вышли к ближним подступам к Ленинграду.

Но несмотря на большие потери, советские войска достигли значительного стратегического успеха. Он состоял в том, что защитники Ленинграда получили месяц драгоценного времени для лучшей подготовки к предстоящим боям.

Уже после войны, по моей настойчивой просьбе, отец рассказал мне о своем участии в боях под Ленинградом, в том числе и на Лужском рубеже.

24-я танковая дивизия, в которой он служил, с началом войны, после совершения марша на Карельский перешеек, находилась во втором эшелоне 23-й армии. Там отдельным частям и подразделениям дивизии пришлось принять участие в боях с финнами. В начале июля 1941 года был получен приказ на совершение марша и сосредоточение в районе Луги. Учитывая сложность обстановки, пришлось оставить на Карельском перешейке около трети танков и часть пехотных подразделений. Так что к Луге дивизия отправилась в ослабленном состоянии. Танки и другая гусеничная техника были отправлены по железной дороге, остальные двигались своим ходом.

Отец вспоминал, что, когда выдвигались к месту боев, настроение у воинов было вполне достойным, боевым, многие горели желанием показать захватчикам, на что способны советские танкисты.

Но уже с первых дней стойкость и боевой дух стали подвергаться серьезным испытаниям.

Немецкая авиация господствовала в воздухе. Особенно досаждали пикирующие бомбардировщики Ю-87. Это была довольно тихоходная машина, способная действовать лишь при наличии господства в воздухе, в противном случае она становилась легкой добычей истребителей. Но отпор давать им было некому, поскольку в небе наших самолетов видно не было. К тому же в войсках не оказалось достаточно эффективных средств ПВО. Поэтому для действий этих стервятников в летнем русском небе тогда был полный простор. Подходя к месту бомбежки, бомбардировщик включал сирену и под ее дьявольский вой сваливался вниз, в пике. Прицеливание осуществлялось самим корпусом самолета, что обеспечивало высокую точность попадания в цель.

Отец неоднократно попадал под бомбежки, рассказывал и о днях обороны на Луге. Это было время дикого напряжения сил, ощущения постоянной опасности, временами отчаяния. Атаки сменялись отступлениями, каждый день – большие потери людей, кругом раны и кровь.

Мучили изнурительные марши по дорогам, в пыли и на жаре, под постоянной угрозой воздушного нападения противника. Бывало и так, что танкисты весь день совершают марш. Наконец прибывают в назначенный район.

И тут же поступает приказ – совершать марш в обратном направлении. Ввиду крайнего изнеможения механиков-водителей офицерам приходилось подменять их и самим садиться за рычаги управления боевых машин. Нередко приходилось сутками быть без пищи и сна.

В силу боевой необходимости постепенно дивизия распалась как единое целое. Та же участь постигла штаб и политотдел дивизии. Вести боевые действия приходилось смешанными группами танкистов, пехотинцев, ополченцев. Главная опасность состояла в том, что люди могли ослабнуть духом, сломаться психологически. К сожалению, такие случаи были. Но основная масса воинов на Лужском рубеже держалась стойко. Политработникам приходилось много работать с людьми, показывать личный пример – красная звезда с серпом и молотом на рукаве ко многому обязывала.

В этой невероятно сложной обстановке замечательно показали себя многие командиры, политработники, бойцы. Исключительно добрых слов заслуживали, по мнению отца, командир дивизии полковник М. И. Чесноков и его заместитель полковник А. Б. Родин. Именно они были одними из организаторов обороны на Лужском рубеже, они же организовали выход боевых групп дивизии из окружения.

Прорваться из окружения им долго не удавалось, была даже мысль перейти к партизанской борьбе. Лишь ценой героических усилий, неся большие потери, боевые группы дивизии все же осуществили переход линии фронта. Самое главное, что они сохранили и принесли с собой боевое Красное знамя дивизии, что служило подтверждением доблести и героизма воинов.

Мужество и стойкость десятков тысяч строителей и защитников Лужского рубежа, стоявших насмерть перед неизмеримо лучше обученным и вооруженным врагом, заслуживают слов великой благодарности и высочайшей оценки потомков и нашего государства.