Текст книги "Наш сосед Степаныч"

КАК ПОЙМАТЬ КРОКОДИЛА В ТРЁХКОМНАТНОЙ КВАРТИРЕ

Уроки в тот день закончились в три, так что в половину четвёртого преподаватель технологии, а, если говорить попросту, трудовик, Роман Степаныч Мастерков был уже у себя дома. Он принял душ, надел махровый банный халат и сел на кухне пить чай, закусывая пирожком с повидлом, принесённым из школьной столовой, когда зазвонил телефон. Вы замечали, что телефоны всегда звонят в неподходящий момент?

Звонил Антошка Хохотушкин с четырнадцатого этажа. Он дружил со Степанычем, потому что тот учил его делать рогатки.

– Дядя Рома! На помощь! – прокричал в трубку Антошка.

– А что случилось-то? – спросил Степаныч.

– Тут у меня это, как его, ну… чрезвычайное происшествие, вот что! – отвечал Антошка, а потом раздался пронзительный детский визг, и телефон отключился.

«Вот ведь как визжит! Что ж там у него стряслось? Когда ребёнок так кричит, нельзя медлить!» – пронеслось в голове у Степаныча. Он бросил на блюдце недоеденный пирожок, вскочил из-за стола и, как был в банном халате и тапочках, рванулся к лифту. Через полминуты он был уже на четырнадцатом этаже и звонил в дверь квартиры Хохотушкиных. Послышался стук упавшего на пол стула, потом – новый визг, и дверь открылась.

Степаныч стремительно зашёл в прихожую и увидел восьмилетнего Антошку, на его глазах запрыгнувшего на галошницу и с опаской посматривающего оттуда на пол.

– Антон, что случилось? – спросил Степаныч.

– Крокодил сбежал, – ответил мальчик.

– Какой ещё крокодил? Откуда сбежал? Куда? – Степаныч успел задать за один раз сразу три разных вопроса, прежде чем сообразил, что испуганному мальчишке трудно ответить на каждый из них, а уж на все сразу – тем более.

Но Антошка был сообразительным мальчиком, недаром учился во втором классе и даже сам, без взрослых, ходил в школу и обратно.

– Гена. Он у нас давно живёт. Папа его совсем маленьким привёз из Африки. А теперь он уже здорово вырос, мама его хорошо кормит сосисками. А сбежал он из аквариума, когда я его хотел сарделькой покормить. А где он теперь прячется, я не знаю: у нас ведь целых три комнаты и кухня. – Антошка немного успокоился и один за другим подробно ответил на все вопросы Степаныча, даже про сосиски с сардельками рассказал.

– А родители-то где? – поинтересовался Степаныч.

– Мама в магазине, а папа в Африке.

– Как же мама тебя одного оставила? – спросил Степаныч.

– Я не один. Мы с Лидой, мне мама велела за ней приглядывать, – шмыгнул носом Антошка.

Только тут Степаныч вспомнил, что у Хохотушкиных двое детей: Антошка и Лидочка. Просто с Антошкой он дружил, помогал ему делать рогатки и скворечники, а вот с Лидочкой практически никогда не общался. Выходило, что четырёхлетний ребёнок – в опасности.

– А где Лидочка? – с тревогой спросил Степаныч, но, услышав новый пронзительный визг, сообразил, что Лида находится в комнате слева. Кометой он ворвался в детскую и увидел Лидочку, стоящую на Антошкином письменном столе. При виде незнакомого дяденьки Лидочка снова завизжала, но уже на тон выше.

– Не бойся, деточка, никто тебя не съест. Ты сюда от крокодила спряталась? – спросил Степаныч. Лидочка кивнула в ответ.

– А где крокодил сидит, знаешь?

Лидочка отрицательно помотала головой.

– А он большой, этот ваш крокодил? – на всякий случай поинтересовался Степаныч.

– Больсой! Гена сначала был маленький, а теперь он вот такой! – Лидочка широко, насколько хватало длины рук, развела их в стороны, как заправский рыболов. – Кто хорошо кушает, тот быстро растёт – так мама говорит.

«Ручки-то у ребёнка маленькие, шире показать она не может. А вот крокодил может быть сколько угодно большим. Не знаешь, к чему готовиться… – пронеслось в голове у Степаныча, – наверняка крокодил не может быть больше аквариума, в котором живёт. Надо бы посмотреть на аквариум. Но и оставлять ребёнка одного никак нельзя: неизвестно, где эта тварь прячется». Роман Степаныч взял Лидочку на руки и побежал с ней в ванную. Он был уверен процентов на 97, что крокодила в ванной нет: не для того же тот сбегал из аквариума, чтобы сразу нырять в ванну, в которой даже нет воды.

– Антон, быстро за мной! – крикнул трудовик стоящему на галошнице Антошке, пробегая по прихожей.

Когда они втроём вбежали в ванную и убедились, что никакого крокодила в ней нет, Степаныч закрыл дверь, посадил Лидочку на стиральную машину, а Антошке велел сесть на край ванны.

– Сидите здесь, никуда не выходите! А я пока выясню, где ваш Гена скрывается, – как можно спокойнее сказал он детям.

Послушная Лидочка кивнула.

– А если, пока вы его ищете, нам тут скучно станет, что нам делать? – спросил Антошка.

«Тут у них дикие крокодилы бегают, а ему, видите ли, скучно!» – подумал Степаныч, а вслух сказал: – Почистите себе зубы, вон сколько у вас зубных щёток, вот и весело будет.

– Так мы уже чистили утром, – ответил Антошка.

– Ещё почистите, кариеса не будет, – сказал Степаныч вслух, а про себя подумал: «А вот крокодилы зубы не чистят, интересно, бывает у них кариес или нет?».

– Я сейчас выйду, а ты дверь сразу закрой, крокодилу нипочем не открыть, – проинструктировал он Антошку.

Степаныч, оглядевшись по сторонам, вышел из ванной и закрыл дверь. Можно было начинать спасательную операцию. Роман Степаныч решил, что нужно методично, помещение за помещением, обследовать всю квартиру. Но сначала нужно было оценить размеры бедствия, которые вырастали в геометрической прогрессии в зависимости от размеров крокодила. Поэтому первым делом Степаныч рванулся в гостиную, в которой должен был находиться аквариум.

То, что он увидел в гостиной, не добавило ему положительных эмоций, скорее, наоборот. Аквариум был огромный, длиной 165 сантиметров – глаз у Степаныча верный, тут можно не сомневаться. Значит, чтобы хоть изредка распрямляться в полный рост, крокодил должен быть меньше длины аквариума. Так что Роман Степаныч сделал логичный вывод, что рост крокодила от ноздрей до кончика хвоста не должен превышать полутора метров.

Но чего ждать от полутораметрового крокодила? Под силу ли обычному человеку со всего лишь тридцатью двумя зубами и совсем без хвоста совладать с хищным зверем? Впрочем, это и не зверь вовсе, зверями только млекопитающих называют, это Степаныч хорошо помнил из школьного курса биологии. Ну, хоть и не зверь, а всё равно – хищник! Какая разница?

Роман Степаныч решил, что для противостояния огромному зубастому чудовищу ему следует срочно вооружиться. Вот только какое оружие выбрать для этой неравной битвы: большой поварской нож, который можно взять на кухне, или зонтик-трость, который он успел заметить в прихожей? Пожалуй, зонт предпочтительнее. Нож, во-первых, слишком короткий, а во-вторых, слишком острый, ведь Степаныч сам точил его на прошлой неделе. Ножом можно чужое животное поранить, а этого Степанычу делать совсем не хотелось. Наверняка старший Хохотушкин обожает эту рептилию и будет недоволен. Поэтому Степаныч выбежал из гостиной в прихожую и схватил длинный зонтик с блестящим металлическим наконечником с одной стороны и полукруглой деревянной ручкой – с другой.

Степаныч был человек храбрый, но при этом рассудительный. Ему пришло в голову, что правильнее было бы вызвать бригаду спасателей МЧС: говорят, они змей ловят и всё такое. Или полицию с собаками. Вот только какая собака годится для охоты на крокодила? На ум не пришло ни одной охотничьей или бойцовской породы, пригодной для такой охоты. Тут леопард нужен или даже лев…

Но вызвать МЧС или полицию не было возможности. Мобильник Степаныча остался дома, а Антошка свой телефон мог оставить где угодно. «Ладно, обойдёмся без спецназа, сам как-нибудь с этой тварью разберусь», – подумал Степаныч и с зонтиком наперевес вошёл в гостиную.

В гостиной было не так уж много мест, где мог бы спрятаться полутораметровый крокодил. Шторы раздвинуты, за ними не спрячешься. Диван стоит впритык к стене. Под комод или витрину крокодилу не залезть: у них вместо ножек глухие цоколи. Так же – и у тумбы, на которой стоял аквариум.

Степаныч ещё раз взглянул на аквариум. Кого и чего там только ни было: рыбки, водоросли, кораллы, ракушки и красивые камушки!

На самом дне лежали три черепахи размером с суповые тарелки. Сначала Степаныч подумал, что это пустые панцири, но увидел, что из панцирей на него внимательно смотрят три пары маленьких глазок.

– Как же Гена их не сожрал? – удивленно произнёс Степаныч вслух.

– Гена сожрррал! Саррррделька! Каррраул! Кррррокодил удрррал! – раздался над головой Степаныча хриплый голос. Степаныч обернулся, поднял голову и увидел огромного попугая Ара цветов колумбийского флага, сидящего на люстре.

«Вот ведь, развели зверья!» – подумал Степаныч, вышел из гостиной, закрыл дверь и отправился на кухню. Потому что, если хочешь поймать преступника, нужно мыслить, как преступник. А будь Роман Степаныч крокодилом, он бы первым делом пополз бы на кухню: там еда.

На кухне полутораметровому крокодилу тоже негде было спрятаться, разве что – под столом. Но там никого и ничего не было, кроме плюшевого мишки с оторванной от туловища лапкой.

«Вот зверюга! Разборчивый! Опилки жрать не хочет», – отметил Степаныч и отправился в спальню. По дороге он постучал три раза в дверь ванной и спросил: – Как вы там, ребята? Зубы чистите?

– Чистим, – не слишком уверенно и не очень внятно ответил Антошка. Степаныч продолжил свой путь в спальню старших Хохотушкиных. Там стояла огромная кровать на высоких ножках. Так что, если мыслить, как преступник, то злодей вполне мог бы залечь в темноте под кроватью, чтобы потом броситься на добычу из своей засады. Роман Степаныч лёг на живот около кровати и заглянул в темноту. И тут – о ужас! – он увидел, как из темноты на него смотрят два светящихся глаза.

– Вот ты где, Гена! Сейчас мы тебя оттуда выгоним, – произнёс Степаныч, не до конца, впрочем, уверенный, стоит ли это делать. Он нацелил остриё зонтика прямо между горящих в темноте глаз и произвёл колющий выпад. Из темноты раздался истошный визг, будто кто-то наступил коту на хвост.

– Вот как, оказывается, кричат крокодилы, – поразился Степаныч. Он решил подступиться к твари с боковой стороны кровати и стал шуровать зонтиком как кочергой. Раздалось зловещее шипение, а потом – вновь истошный визг, и из-под кровати выскочил белый в чёрных пятнах кот Мурзик, который, прижав уши и поджав хвост, задал стрекача из спальни.

Степаныч выдохнул и дал задний ход. И тут он физически ощутил на своём затылке чей-то взгляд.

«Похоже, я попался, – с досадой подумал Степаныч. – Нельзя было оставлять тылы неприкрытыми». Всё ещё лежа на полу, Роман Степаныч медленно повернул голову набок.

Он увидел Татьяну Хохотушкину, только что вернувшуюся с покупками из магазина и удивлённо рассматривающую постороннего мужчину в банном халате, распластавшегося на полу её спальни.

– Роман Степаныч, вы? – спросила хозяйка квартиры. – Я иду из магазина, вижу: дверь в квартиру не заперта, никого нет, хотела в полицию звонить. А тут, оказывается, вы. Да ещё под кроватью. Зачем вы туда забрались? Потеряли что-нибудь?

– Гену вашего ловлю. Меня Антошка вызвал, они с Лидой крокодила выпустили, он где-то теперь прячется.

– А где дети? – всполошилась Татьяна.

– Я их от греха подальше в ванной запер, – ответил Степаныч, поднимаясь с пола и плотнее запахивая халат.

Татьяна поставила на пол сумку с продуктами и быстрым шагом пошла в ванную выпустить детей на свободу.

– Господи, на кого же вы похожи! Вам бы только безобразничать! Ни на минутку нельзя вас одних оставить! Ладно, всю зубную пасту извели, а зачем было стиральный порошок в раковину высыпать? Ещё и крокодила упустили, где его теперь искать? – Степаныч услышал, как Татьяна отчитывала детей, перепачканных с ног до головы зубной пастой.

«Смелая женщина! Крокодила совсем не боится», – подумал Роман Степаныч, тем временем соображая, что ему делать дальше.

В это время раздался звонок в дверь. Татьяна была занята отмыванием детей, и Степаныч открыл сам. На пороге стояла пенсионерка Олимпиада Петровна, соседка Хохотушкиных по лестничной площадке.

– Роман Степаныч? Надо же! Никогда бы не подумала, – взметнув нарисованные брови, произнесла соседка, причём непонятно было, чему больше она удивляется: то ли фасону его одежды, то ли тому, что встретила его в квартире молодой женщины, чей муж на полгода уехал в Африку.

– Вот, зашёл помочь Татьяне по ремонту, – недрогнувшим голосом сказал Степаныч, вальяжно опершись на зонтик. Это была ложь во спасение. Не стоило говорить пожилой женщине, что тут происходит охота на смертельно опасное животное, а то ещё давление поднимется, вызывай потом скорую.

– А я, собственно, к Танечке зашла, – сказала Олимпиада Петровна.

– Татьяна в ванной, подойти не может, – ответил Степаныч.

– Ну конечно, конечно, – игривым тоном сказала Олимпиада Петровна, привстав на цыпочки и изогнув шею налево, чтобы заглянуть в спальню через плечо Степаныча, ожидая увидеть там Татьяну.

– Дело молодое, – добавила она, как бы ни на что такое не намекая.

«Наверняка она хотела сказать: «Седина в бороду, бес в ребро“, но сдержалась. Вот что значит настоящая интеллигенция старой закалки», – подумал Степаныч.

– Ну, не буду вас отвлекать от вашего … ремонта. А Танечке скажите, что их ящерка опять к нам забежала, – сказала Олимпиада Петровна. Она достала из-за пазухи зелёненького крокодильчика размером с длинноплодный огурец и протянула его Степанычу.

Степаныч посмотрел на Гену. Гена тоже посмотрел на Степаныча своими выразительными навыкате глазами и щёлкнул зубастыми челюстями прямо перед его носом. «Вот ведь зверь! Что будет, когда он совсем вырастет?» – подумал Степаныч. Он отнёс крокодильчика в аквариум, задвинул стеклянную крышку и, не дожидаясь благодарности, пошёл к себе домой, где его ждал недоеденный пирожок и незаслуженная расплата.

ПОХИЩЕНИЕ ЧУВСТВ
(Романтический детектив)

В тот день, когда произошло это преступление, учитель технологии Роман Степаныч пришёл в школу ко второму уроку. До начала занятий у него было ещё предостаточно времени. Его мастерская располагалась на первом этаже, но Степаныч поднялся на третий и прошёл по коридору вдоль закрытых дверей классов, где шли уроки.

Дверь одного из классов в конце коридора и была нужна Роману Степанычу. Потому что за этой дверью был кабинет английского языка, в котором преподавала Иветта Эдуардовна. Роману Степанычу нравилось смотреть, как она что-то объясняет или просто пишет на доске. Ему даже больше нравилось наблюдать именно за тем, как она пишет, повернувшись спиной к классу. При виде её осиной талии у Степаныча всегда перехватывало дыхание.

«Такая хрупкая, словно ивовый прутик», – думал Степаныч, который про себя так и называл её – Веточка-Иветточка. Каждый раз, когда он смотрел на Иветту Эдуардовну, в голове звучали первые строчки никогда им так и ненаписанного стихотворения:

 
Милая Иветточка,
Ивовая веточка,
Гибкая и тонкая,
Хрупкая и звонкая…
 

А дальше ничего так и не сочинялось, потому что у Степаныча снова и снова перехватывало дыхание. И даже сердце, и то на пару секунд, замирало перед тем, как начать вновь биться в бешеном ритме.

От этой аритмии лекарства не было, либо Роман Степаныч не знал его. Но ему казалось, что сердце успокоится, стоит только найти подходящие слова.

А пока что ему не давало успокоиться слово «звонкая». Оно выглядело чужеродным в окружении прочностных характеристик точёной фигуры Иветты Эдуардовны. Но в то же время это слово вполне подходило для её описания. Голос у Иветты действительно был чистый и звонкий, а когда Степаныч звонил ей по телефону, и она узнавала, кто звонит, этот голос становился вдруг низким и каким-то грудным. Тогда у Степаныча опять перехватывало дыхание. Тогда у него возникало желание тут же сорваться с места и оказаться на другом конце телефонной линии, рядом с ней.

Никаких сомнений быть не могло: Роман Степаныч, несмотря на свой зрелый возраст и богатый опыт супружеств и разводов, был безумно влюблён в эту молоденькую учительницу, такую грациозную, озорную и желанную, наполненную жизненной силой, и в то же время такую беззащитную.

Вообще-то по жизни Роман Степаныч был однолюб. То есть всю жизнь он любил женщин одного типа. Много раз он был влюблён, но все его возлюбленные были очень похожи одна на другую: черноволосые и грациозные, как пантеры, у каждой были огромные карие глаза, скульптурный бюст, осиная талия и манящие губы.

Иветта Эдуардовна спиной почувствовала его взгляд и на секунду оглянулась в сторону полуоткрытой двери. На полсекунды в её карих глазах сверкнула какая-то озорная искорка, в следующие полсекунды уголки её губ лукаво приподнялись, но никто, кроме Степаныча, этого не успел заметить, потому что она тут же повернулась к доске.

Степаныч вздохнул и пошёл к себе на первый этаж. Скоро прозвенит звонок, и школьные коридоры заполнятся хаотичным, по типу броуновского, движением школьников. И пока в мастерскую ещё не пришли дети, Роман Степаныч хотел успеть записать первую строфу своего нового стихотворения. Он знал, что это самое главное – успеть записать самую первую строфу, пока она не вылетела из головы. Записал и считай, что стихотворение готово на 46 процентов (Степаныч, как человек технический, во всём любил точность). А потом, когда первая строфа закрепится на бумаге, приложатся остальные 54 процента. Потом можно будет даже переставлять строфы, и, быть может, первая строфа станет третьей или шестой. И, если понадобится, можно будет даже до неузнаваемости изменить и сам текст этой первой строфы, потому что к тому времени стихотворение уже приобретёт основы своей формы.

Роман Степаныч подошёл к дверям своей мастерской, открыл дверь, сел за свой стол, открыл верхний ящик и потянулся за ключами от сейфа. Впрочем, сейф – это только название. На самом деле, это был обыкновенный стальной шкаф, запиравшийся на простенький ключ. В этом шкафу Степаныч обычно хранил стограммовый флакончик спирта для протирки концевых мер длины, именной штангенциркуль, подаренный ему коллегами по Третьяковке, золотые запонки, подаренные Чрезвычайным и Полномочным Послом Российской Федерации в Ватикане, рогатку, отобранную у Сашки Репина, и потрёпанную общую тетрадь в клеточку с оранжевой обложкой. В эту тетрадь Степаныч обычно и записывал свои стихи, которые, впрочем, сам он стихами считать не решался.

Степаныч наугад пошарил в верхнем ящике стола, выдвинул его вперёд до упора, но ключа от сейфа там не было. Степаныч поднял взгляд на сейф и увидел, что ключ с прикреплённой к нему вместо брелока бронзовой гайкой 3/4 дюйма вставлен в замочную скважину.

«Непорядок», – подумал Роман Степаныч. Он был абсолютно уверен, что вчера закрывал сейф, а ключ с брелоком-гайкой положил, как всегда, в верхний ящик письменного стола и закрыл ящик на ключик. Он всегда так делал, потому что порядок – половина жизни, а кроме того, одно из правил международной методологии менеджмента качества «5С» строго предписывает, чтоб каждый рабочий инструмент находился на своём месте.

Вот и вчера он, как и обычно, закрыл ключ от запертого сейфа в верхнем ящике стола, а ключик от стола положил в карман. Правда, замок в ящике стола был рассчитан исключительно на честных людей. А любой нечестный человек мог легко вскрыть этот ящик и без ключа, хотя бы большой канцелярской скрепкой.

Трудовик посмотрел вниз и увидел на полу рядом со столом как раз такую скрепку, один конец которой был сначала распрямлён, а потом загнут по-новому. И только тут он смекнул, что минуту назад не обратил внимания на то, что ящик стола был не заперт.

– Квалифицированная кража со взломом, статья 158 УК РФ, – констатировал Степаныч.

Выходило, что кто-то в отсутствие Степаныча порылся в ящике его стола, нашёл там ключ с гайкой вместо брелока и залез в сейф. А потом по наглости или по неопытности, или из-за спешки забыл ключ из замка вынуть. А вот чтобы понять, что этот неизвестный преступник оттуда взял, нужно было сейф открыть и осмотреть.

«Вскрытие покажет», – мелькнула в голове у трудовика неприятная мысль.

Степаныч, чтобы не затереть отпечатков пальцев злоумышленника, которые могли оставаться на головке ключа, решил провернуть ключ за жало, зажав его пассатижами. Однако, сейф оказался не заперт, просто дверца была прикрыта.

– Итак, что мы имеем? – спросил Степаныч сам себя.

В сейфе стоял пузырёк со спиртом и лежали в беспорядке именной штангенциркуль и рогатка Сашки Репина.

«Значит, охотились за посольским золотом», – решил Степаныч, но посветив вглубь сейфа мобильным телефоном, обнаружил обе запонки в углу верхнего отделения. Они валялись как раз за пузырьком, а это означало, что взломщик залез в сейф за чем-то для него более ценным, чем массивные золотые запонки.

«Тетрадь!» – мелькнула в голове трудовика запоздалая догадка. И как это он не заметил сразу, что нет такого большого и такого яркого предмета. А потому и не заметил, что тетрадки-то там уже не было.

Итак, неизвестный вскрыл сейф и украл тетрадь со стихами Степаныча. Именно за тетрадью злоумышленник и залез в сейф, ведь ничто другое его не интересовало: ни спирт, ни золото, ни даже рогатка.

Дверь мастерской открылась и в помещение ввалилась гурьба ребят. Роман Степаныч захлопнул сейф и начал урок технологии.

– Сейчас мы с вами начнём вытачивать болванки для ключей, – вкрадчивым голосом произнёс трудовик.

На что он надеялся? На то, что при этих словах у возможного преступника сдадут нервы, и он тут же признается, зачем взял тетрадку. Но ребята как ни в чём не бывало охотно принялись за работу, ведь задания на уроках у Романа Степаныча были не только полезными, но и очень интересными.

Когда урок закончился и дети ушли, Степаныч опять открыл сейф, будто в надежде, что тетрадка там появится. Но с чего бы ей появиться в закрытом сейфе?

«Ну что же, – решил Степаныч, – раз такое дело, придётся начинать следствие. Пойду к директору, пусть полицию вызывает, может, даже с собакой. Хотя сомнительно, чтобы полиция возбудилась на такое происшествие. С одной стороны, налицо кража, то есть тайное хищение имущества. С другой стороны, украдена только копеечная и наполовину исписанная тетрадка. А с третьей стороны, что главное, – это, наверняка, «висяк», то есть дело, которое не удастся закрыть. А полицейским оно надо?».

– Хочешь что-то сделать как следует – сделай это сам! – буркнул трудовик себе под нос и решил расследовать это преступление самостоятельно. И не потому что ощущал себя специалистом по дедуктивному методу, а потому что он очень хотел вернуть свою тетрадку и очень не хотел, чтобы посторонние люди узнали о его лирических переживаниях. Никому – ни жене, ни самому близкому другу – никогда он не рассказывал о своих стихах. С другой стороны, обладая дедукцией, можно было попытаться расследовать это дело даже не выходя из мастерской, тем более, что у него впереди было ещё два урока.

Прежде всего следовало, как учил Сенека, найти ответ на вопрос: «Куи продэст?» – «кому выгодно» было взять тетрадку?

Но кому в школе могли понадобиться стихи непризнанного поэта Романа Мастеркова?

Он же не Шекспир и не Пушкин, чтобы его рукописи представляли интерес для похитителя. Да и больших ценителей поэзии в школе было не так уж много, в основном, учителя литературы и русского языка. Были ещё три девочки из старших классов, которые сами стихи сочиняли и на школьном сайте публиковали. Но и те, и другие были вне подозрений, потому что они не смогли бы вскрыть ящик стола отогнутой скрепкой.

Началась большая перемена, и Роман Степаныч отправился в учительскую, чтобы попить там кофейку из капсульной кофемашины и, если повезёт, увидеть ещё раз Иветту.

Иветта Эдуардовна, действительно, уже была в учительской, сидела там за крошечным столиком в углу, рядом с ней сидел учитель физкультуры Анатолий Петрович, известный своей тягой к красивым женщинам, а свободных стульев у их столика не было. Степаныч сел за большой стол, за которым обычно заседал педсовет. В учительской было ещё шесть учителей и завуч.

– Вы представляете, веду я сегодня урок в 7А и вижу, что Смирнов и Кокошкин рассматривают что-то под партой и перешёптываются, – сказала сидящая в углу комнаты учительница русского языка и литературы Патимат Курбаналиевна. – Я поинтересовалась, что это они так оживлённо разглядывают и обсуждают. Сначала отпирались, а потом отдали мне вот эту тетрадку, – Патимат Курбаналиевна помахала общей тетрадкой в оранжевой обложке.

«Вот она, пропажа!» – подумал трудовик и весь напрягся. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то из учителей увидел эту тетрадку. Но требовать отдать её ему тоже не хотелось, так как пришлось бы признаваться, что тетрадка принадлежит ему.

– Спрашиваю: где нашли?

– Отвечают: в мужском туалете на втором этаже, на умывальнике лежала.

– Спрашиваю: чья?

– Отвечают: не знаем, она не подписана.

– Ну и что там такого в этой тетрадке? – спросила завуч.

– Чувства, чувства в чистом виде. Поэзия. Любительские стихи, причём весьма неплохие. Хотите, прочту, уверена, что вам понравятся, – сказала Патимат Курбаналиевна и, встав, потому что к искусству стихосложения относилась с уважением, начала читать:

 
Как много лет ходили мы по кругу,
Сбегая от негаданной любви!
Как много лет мы мучили друг друга,
Скрывая мысли тайные свои!
 
 
Как много раз в пустяшном разговоре
Искали потаённые слова,
Пытаясь смысл их прочитать во взоре.
И как потом кружилась голова…
 
 
Как долго, как наивно, как напрасно
Искал я повод или хоть предлог
Сказать тебе о том, как ты прекрасна,
Как ты нужна мне… и никак не мог.
 
 
Как много раз, с тобой встречаясь взглядом,
Тонул я в глубине бездонных глаз,
Читая предисловие романа,
Ещё не сочиненного для нас.
 
 
Написана лишь первая страница,
В ней – годы ожиданий и мечты,
Миг счастья… Дальше что случится?..
Пока лишь только чистые листы…
 

– Вот ещё одно про любовь, – сказала Патимат Курбаналиевна, перелистнув страницу:

 
Любить тебя и знать, что всё напрасно.
Любить и быть счастливым и несчастным,
И погружаться глубже в это чувство,
Тонуть в нём снова сладостно и грустно.
 
 
Любить тебя в несбыточной надежде
Однажды возродить, что было прежде.
Надеяться и разочароваться,
И вновь в который раз в тебя влюбляться.
 

– Прямо любовная драма какая-то, – сказала учительница французского Галина Геннадьевна.

– Слушайте дальше, – продолжала Патимат Курбаналиевна, перевернув страницу:

 
Как мне забыть, всё то, что было?
Как о тебе не думать мне?
Как не мечтать, чтобы любила
Меня, явившись мне во сне?
 
 
Как мне смотреть, не замечая
Твоей искрящей красоты?
Как жить на свете, не мечтая,
Чтобы ко мне вернулась ты?
 
 
Как позабыть прикосновенья,
Что были страстны и нежны?
Как мне не помнить те мгновенья,
Что слишком для меня важны?
 

– И впрямь, драма, слезу прошибает, – с издевательской усмешкой произнёс физрук.

«Молчал бы лучше, пока самого не пришибли!» – подумал Степаныч, на секунду сжав кулаки, но потом решил не обращать на физрука внимания. Что с него взять: человек ограниченный, к тому же его много и сильно били по голове, в том числе и ногами.

Патимат Курбаналиевна перелистнула страницу и продолжила чтение:

 
Я на тебя тайком глядеть готов:
Пространство, время, звуки – всё распалось…
Дистанцию в четырнадцать шагов
Мне не пройти, хотя – такая малость!
 
 
Не передаст служебный телефон
Десятой доли твоего волненья!
Лишь фото в ноутбуке, но на нём —
Твоё давнишнее изображенье…
 
 
И снова телефон в моей руке…
А хочется живых прикосновений!
Поцеловать, прильнуть щекой к щеке…
 

– Дальше не дописано, – с сожалением констатировала Патимат Курбаналиевна.

– И впрямь, очень романтично, – сказала уборщица тётя Глаша, минут пять назад зашедшая в учительскую, да так и застывшая в дверях со своим ведром и шваброй. – Мне нравится! Муж мой, царствие небесное, тоже стихи сочинял, частушки, правда, всё больше матерные, в школе вслух читать нельзя.

– А я хотела бы быть на месте музы этого поэта. Повезло же кому-то! – сказала учительница рисования Изольда Соломоновна, дама пенсионного возраста. – Эх, молодость, молодость! Чувства…

– А я считаю, что эти стихи выдают зрелого человека, школьники такого сочинить не могут, даже старшеклассники, – сказала Патимат Курбаналиевна. – И потом, стихи у нас в школе пишут только девочки, а эти явно написаны мужчиной. Да и почерк мужской, уверенный, как чертёжный шрифт.

– А там ещё есть что-нибудь? – спросила слегка покрасневшая, очевидно под влиянием поэзии, Иветта Эдуардовна.

– Тут ещё много всего, – сказала Патимат Курбаналиевна и продолжила чтение:

 
Я, видно, совсем пропал: стал снова стихи писать!
Вновь романтичным стал, начал опять мечтать…
Я, видно, схожу с ума: мысли в моей голове
Крутятся без конца…мысли мои о тебе…
 
 
И никак не даёт уснуть запах твоих волос,
Что из ночных глубин мне ветерок принёс…
И вкус твоих пряных губ я чувствую на губах,
И вспоминаю вновь блеск счастья в твоих глазах…
 
 
И снова внутри меня желаний круговорот
Крутится без конца… снова уснуть не даёт…
Твоих не пойму я чувств, и не проходит ни дня,
Чтоб я не стал гадать: любишь ли ты меня?
 
 
Я, видно, сошел с ума… должна ты меня простить!
Только твоя любовь сможет меня исцелить!
 

– Хорошие стихи, чувственные, вот только размер иногда хромает, – с досадой произнесла завуч, которая в прошлом тоже преподавала литературу и очень любила поэзию, особенно Маяковского.

– Есть шероховатости, немного подшлифовать бы надо, – сказал Роман Степаныч, чтобы не выбиваться из общего хора голосов, обсуждавших произведения неизвестного им автора.

Прозвенел звонок на урок.

– Увы, на этом наш литературный час окончен. Мне нужно на урок в 7Б, – Патимат Курбаналиевна положила оранжевую тетрадку на стол для совещаний и вышла из учительской.

Вслед за ней потянулись и другие учителя. Вышел и Роман Степаныч, чтобы не отбиваться из коллектива. Ему очень хотелось забрать со стола свою оранжевую тетрадку, но он так и не решился задержаться, чтобы себя не выдать.

Уборщица тётя Глаша принялась за уборку, так что Иветте Эдуардовне, оставшейся сидеть за своим столиком в учительской, пришлось поджать ноги, уворачиваясь от её проворной швабры.

* * *

Итак, старик Сенека со своим «куи продэст» не помог. Злоумышленник попросту выбросил похищенную тетрадь, значит, она оказалось ему ненужной. Наверное, он ожидал найти в ней что-то кроме стихотворных строчек о несчастной и счастливой любви. А похищенные чужие чувства ему были совсем не нужны.

Теперь следовало искать в другом направлении. Нужно было понять, кому в школе было под силу открыть ящик стола скрепкой. Таких специалистов в школе было не так уж много.

Учителя разошлись по классам, а Роман Степаныч подошёл к доске с расписанием занятий для старших классов. Найдя нужную запись, он развернулся и направился на четвертый этаж. Там он подошёл к кабинету физики, заглянул в дверь.