Текст книги "Тюдоры. «Золотой век»"

Глава 24
Хроника царствования Карла IX

I

18 августа 1572 года королева Елизавета приняла у себя в своей резиденции в Уорвике французского посла Фенелона – у них был долгий разговор. И предмет переговоров был таков, что чувствительнее и не придумаешь – речь шла о возможном заключении брака между королевой и герцогом Эркюлем-Франсуа де Алансоном, младшим братом короля Франции, Карла IX. Тут надо было учесть множество факторов. Например, существовал план французского вторжения в Нидерланды – в поддержку гёзов и Вильгельма Оранского. Идея заключалась в том, что новым государем Нидерландов станет герцог де Алансон – считалось, что он расположен к протестантам и поэтому станет для своих новых подданных приемлемой кандидатурой в правители. А для того, чтобы такого рода союз между Францией и новым режимом в Нидерландах не тревожил Англию, предлагалось поженить герцога де Алансона и Елизавету Английскую, создав таким образом трехсторонний союз против Испании.

План пользовался полной поддержкой сэра Уильяма Сесила. Собственно, теперь его следовало называть уже не сэром Уильямом, а лордом Берли – благодарная королева Елизавета дала ему титул барона Берли, по имени его поместья, и тем самым сделала своего первого министра пэром Англии. Так вот, лорд Берли всей душой стоял за брак своей государыни с герцогом де Алансоном, и не столько даже из внешнеполитических соображений, сколько из-за того, что тем самым мог бы решиться наконец проклятый вопрос о престонаследии. В конце концов, королева была еще не так стара, чтобы не иметь возможности родить детей: ей было 39 лет.

А то, что ее предполагаемому супругу недавно исполнилось 18 и лицо его было попорчено оспой, – это все было не столь важно. Интересно, что и королева не отказывалась рассмотреть вопрос о браке с таким вроде бы неподходящим женихом. Правда, послу Фенелону она сказала, что ей все-таки хотелось бы посмотреть на своего будущего мужа, прежде чем согласиться отдать ему свою руку. И даже снизошла до обьяснений, добавив, что «…хотя браки между государями и заключаются из политических соображений, но не следует все-таки считать таким уж неблагоразумным ее желание поглядеть на самого жениха, а не на посылаемые ей его портреты…».

Лорд Берли был очень разочарован – он хорошо знал свою августейшую повелительницу и считал, что она опять, как и всегда, уклоняется от определенного ответа и норовит только потянуть время. В письме, датированным 22 августа 1572 года и адресованном адмиралу Колиньи, главе французских протестантов, лорд Берли написал следующее:

«…брак королевы [Елизаветы] очень важен и для блага нашего государства, и даже для блага всего христианства и истинной религии, но я опасаюсь, что грехи наши слишком велики для того, чтобы это все-таки случилось…».

Лорд Берли был очень умным и проницательным человеком.

Но, конечно, даже он не мог предположить, что к тому времени, когда его письмо достигнет Парижа, его адресат будет уже мертв. Во Франции произошло событие, которое войдет в историю.

Его будут называть так: «…величайшее злодейство времен царстования короля Карла IX…»

II

И примерно так же – «Хроника царствования Карла IX» (фр. Chronique du règne de Charles IX) – называется небольшая повесть, написанная в 1829 году. Проспером Мериме, хотя название, выбранное автором, звучит подчеркнуто нейтрально.

Не «злодейство», а всего-навсего «хроника»…

Замечательная вещь – право же, ее можно расценить даже выше его знаменитой «Кармен», – но это, конечно, вопрос вкуса. А говорим мы об этой «Хронике» потому, что действие ее автор поместил во Франции XVI века, причем события, им описываемые, пришлись на 1572 год.

Фабула повести такая – молодой французский дворянин-протестант, Бернар де Мержи, едет в Париж на свадьбу Генриха де Бурбона, короля Наваррского, с Маргаритой, сестрой короля Франции Карла IX. Наварру, ясное дело, с Францией не сравнить, королевский титул Генриха де Бурбона относится всего лишь к маленькой области в горах, на границе с Испанией, а должный для брака с королевской сестрой статус ему придают два обстоятельства: во-первых, он один из так называемых «принцев крови»{6}6
  Понятие «принц крови» (prince du sang) во Франции подразумевало принца королевской крови. В эту категорию входили законнорожденные потомки французских королей, и родство считали только по мужской линии, ибо принцы крови, согласно салическим законам, потенциально могли унаследовать престол, а имелось правило: «…негоже лилиям прясть…». Правило наследования престола во Франции исключало женщин из линии наследования. Лилии – символ королевской власти, прядение считалось занятием, приличествующим женщинам. Ближайшие родственники короля (его сыновья, внуки, правнуки) в XVII–XVIII веках считались не принцами крови, а членами королевской фамилии.


[Закрыть], во-вторых, он, несмотря на молодость, один из вождей партии протестантов.

А во Франции в это время идет бесконечная, затяжная гражданская война между католиками и протестантами, причем война эта была еще и трехсторонней: в ней участвовали не одна, а две католические партии, одну из которых, партию ультракатоликов, возглавляли Гизы. Королевский двор держался позиции умеренных католиков, но, к сожалению, из всех трех партий он был слабейшей стороной, и королевской власти приходилось опасаться не только мятежных простетантов, но и своих слишком сильных «сторонников» – семейство Гизов.

И вот герой повести Мериме попадает в Париж, ко двору, проходит через целую цепочку приключений, достойных пера Дюма-отца, – со звоном шпаг и с пылкими объятьями, которые дарят герою таинственные красавицы, – и вдруг оказывается в центре чудовищной резни, которая навеки вошла в историю под названием Варфоломеевской ночи.

Париж восстал, и население его при самой активной помощи королевской армии режет беззащитных протестантов, всех без разбора, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков.

Герой повести Мериме, славный малый Бернар де Мержи, чудом уцелев – его спасла его возлюбленная, прекрасная графиня Диана, – вступает в бой за справедливое дело защиты своих единоверцев и нечаянно убивает при этом своего родного брата, Жоржа[40]40
  Повесть в кратком пересказе помещена в Приложениях, хотя, конечно, куда лучше прочесть ее целиком.


[Закрыть].

Во Франции начинается новый всплеск религиозной гражданской войны, длиться он будет долго, и брат действительно пойдет на брата – о чем, собственно, и написана повесть Проспера Мериме.

А началось все 24 августа 1572 года, в канун дня святого Варфоломея.

Как это все получилось? Ведь всего несколько дней тому назад посол Франции, месье Фенелон, вел переговоры о браке брата короля Карла IX с королевой Англии Елизаветой, несмотря на то что в Риме ее кляли как «…дочь блудницы лютеранской, Анны Болейн…» и называли еретичкой и «…орудием Сатаны…»? А сестра короля, прекрасная принцесса Марго, и вовсе обвенчалась с Генрихом Наваррским, вождем и надеждой протестантов Франции? Для того чтобы понять все это, нам придется познакомиться с Екатериной Медичи, матерью Карла IX.

Францией в это время правила именно она.

III

Проспер Мериме был автором лукавым и склонным ко всякого рода мистификациям. Свою деятельность писателя он начал с публикации сборника пьес для театра, написанных якобы не им, а испанской актрисой по имени Клара Гасуль, причем в качестве модели для портрета доньи Клары выступил сам Мериме в женском платье, в парике с локонами и накидке в кружевах.

Вполне сошло – Мериме был еще очень молод, и «смена прически» изменила его лицо так, что оно и впрямь выглядело женским.

Не успокоившись на достигнутом, он издал сборник переводов на французский язык якобы собранных им народных баллад – «Гузла, или Песни западных славян». Это было сделано так ловко, что он ввел в заблуждение даже Пушкина, и знаменитое стихотворение, которое все мы учили наизусть в школе, – «Что ты ржешь, мой конь ретивый, что ты шею опустил…» – это перевод на русский с текста, взятого из «Гузлы».

Понятное дело, Мериме не упустил случая развлечься и в своей «Хронике царствования Карла IX». Для начала он назвал ее именем короля Карла IX, в то время как издавалась книга в царствование короля Карла X. Надо сказать, что король Карл IX, французский государь XVI века, выведен в очень непригожем виде – он и неумен, и жесток, и склонен к внезапным припадкам ярости. А если учесть, что короля Карла Х, современника Мериме, во Франции очень не любили, то аллюзии у первых читателей «Хроники» от этой цепочки «королей Карлов» прямо-таки напрашивались.

Но Просперу Мериме было мало лягнуть правительство – он посмеялся и над читателем.

Книга его, конечно же, адресовалась французам, и они прекрасно знали, что Варфоломеевская ночь случилась при Карле IX и что в этой резне едва не погиб Генрих де Бурбон, король Наваррский, ставший впоследствии великим Генрихом Четвертым, и что спастись ему помогла его жена, прекрасная Маргарита Наваррская, сестра короля, и что мозгом «королевской партии» был вовсе не король Карл, а его матушка, вдовствующая королева Екатерина Медичи, и читатель, естественно, ожидает увидеть всех этих лиц на страницах повести.

И, разумеется, Мериме натягивает ему нос. В его повести есть отдельная глава[41]41
  «Хроника царствования Карла IX», глава восьмая, «Разговор между читателем и автором».


[Закрыть], в которой он сообщает читателям, о ком из известных лиц он говорить НЕ будет:

«…Господин автор! Сейчас вам самое время взяться за писание портретов! И каких портретов! Сейчас вы поведете нас в Мадридский замок, в самую гущу королевского двора. И какого двора! Сейчас вы нам покажете этот франко-итальянский двор. Познакомьте нас с несколькими яркими характерами. Чего-чего мы только сейчас не узнаем! Как должен быть интересен день, проведенный среди стольких великих людей!

– Помилуйте, господин читатель, о чем вы меня просите? Я был бы очень рад обладать такого рода талантом, который позволил бы мне написать историю Франции, тогда бы я не стал сочинять. Скажите, однако ж, почему вы хотите, чтобы я познакомил вас с лицами, которые в моем романе не должны играть никакой роли?..»

Он отказывается говорить и о будущем Генрихе IV, и о Маргарите Наваррской и роняет разве что несколько слов о короле Карле IX, а на предложение описать Екатерину Медичи говорит следующее:

«…– Екатерина Медичи? А, черт, вот о ней-то я и позабыл! Думаю, что больше я ни разу не напишу ее имени. Это толстая женщина, еще свежая и, по имеющимся у меня сведениям, хорошо сохранившаяся для своих лет, с большим носом и плотно сжатыми губами, как у человека, испытывающего первые приступы морской болезни. Глаза у нее полузакрыты; она ежеминутно зевает; голос у нее монотонный, она совершенно одинаково произносит: «Как бы мне избавиться от ненавистной беарнезки?» и «Мадлен! Дайте сладкого молока моей неаполитанской собачке».

– Так! И все же вложите ей в уста какие-нибудь значительные слова. Она только что отравила Жанну д’Альбре, – по крайней мере, был такой слух, – должно же это на ней как-то отразиться.

– Нисколько. Если бы отразилось, то чего бы тогда стоила ее пресловутая выдержка? Да и потом, мне точно известно, что в тот день она говорила только о погоде…»

Под «…ненавистной беарнезкой…» имеется в виду Жанна д’Альбре, о которой мы поговорим позже, а пока обратим внимание на слова автора: «…мне точно известно, что в тот день она говорила только о погоде…» Ну, после такого издевательского ответа нам должно стать понятным – если мы хотим что-то узнать о Екатерине Медичи, на Мериме рассчитывать не следует.

Придется положиться на себя и заняться сбором информации самостоятельно.

IV

Медичи были знаменитым банкирским родом, своего рода Ротшильдами XV века – но, в отличие от Ротшильдов, они сумели конвертировать деньги во власть и достигли достоинства владетельных князей, герцогов Тосканы.

Екатерина Медичи[42]42
  Екатерина Медичи (фр. Catherine de Médicis), или Екатерина Мария Ромола ди Лоренцо де Медичи (итал. Caterina Maria Romola di Lorenzo de’Medici).


[Закрыть] была сиротой – ее родители умерли, когда ей не было еще и года. Тем не менее сиротка была племянницей Папы Римского, Климента VII, и в 14 лет ее просватали за французского принца Генриха, второго сына Франциска I.

В королевы ее никто, конечно, не предназначал. К тому же после смерти ее дяди, Климента VII, его преемник отказался передать приданое Екатерины Медичи королю Франции, и Франциск I жаловался, что «…девочку ему отдали совершенно голой…». В общем, ей пришлось несладко – французский не был ее родным языком, над ее акцентом смеялись, веса при дворе она не имела. Но в 1536 году наследник престола, дофин Франциск, внезапно умер, и в силу этого его титул перешел к его младшему брату Генриху, мужу Екатерины. По-видимому, с этого-то дня и пошла ее слава «…коварной отравительницы…» – смерть дофина молва приписала ей, «итальянке» и «купчихе».

У нее долго не было детей – первого сына, Франциска, она родила только в 1544 году. После этого дети пошли чередой. Не все из них выживали, но в конце концов Екатерина обеспечила Франции рождение должного количества принцев и принцесс. Увы, это не улучшило ее положения – даже когда Франциск I умер и муж Екатерины стал королем Генрихом II.

Несмотря на то что она стала теперь королевой Франции, Екатерина Медичи продолжала оставаться на вторых ролях.

Настоящей королевой стала возлюбленная ее супруга, Диана де Пуатье. Она была старше его на добрых двадцать лет, но он любил ее неистово и безоглядно, советовался решительно по всем вопросам, осыпал бесценными подарками, и, как говорили злые языки, навещал свою законную супругу только тогда, когда «…повелительница его сердца…», Диана де Пуатье, приводила его за руку в спальню и говорила, что пришла ему пора исполнить и супружеский долг…

Королева Екатерина переносила все это стоически и никогда ни в чем мужа не упрекала. Есть, правда, сплетня, описанная в мемуарах Брантома, что однажды ее раздражение все-таки прорвалось наружу: когда однажды фаворитка короля застала Екатерину Медичи с книгой в руках и спросила ее, что же она читает, та ответила:

«Я читаю историю Франции и нахожу неоспоримые свидетельства того, что в этой стране блудницы всегда управляли делами королей».

Правление «…прекрасной Дианы…» закончилось в 1559 году, когда Генрих II был случайно убит на турнире графом де Монтгомери[43]43
  Генрих II умер 10 июля 1559 года. С этого дня Екатерина выбрала своей эмблемой сломанное копье с надписью «Lacrymae hinc, hinc dolor» («от этого все мои слезы и боль моя») и до конца своих дней в знак траура носила черные одежды. Она первой стала носить траур черного цвета. До этого в средневековой Франции траур был белым.


[Закрыть]. После его смерти новый король, Франциск II, оказался полностью под влиянием своей юной жены, Марии Стюарт, и ее дядюшек из дома Гизов. И только в 1560-м, когда он в неполные 17 лет неожиданно умер и трон перешел к его 10-летнему тогда брату Карлу Девятому, Екатерина Медичи стала править в качестве королевы-регентши.

В 1572 году, то есть через 12 лет после восхождения к вершинам власти, королева Екатерина продолжала быть верховной правительницей Франции – король Карл IX не мог равняться с ней ни умом, ни характером, ни чутьем политика и во всем всецело полагался на свою мать. Репутацию к этому времени она приобрела такую, что ее боялись даже Гизы. Она была хитра, изворотлива, коварна, способна на совершенно неожиданные поступки и к тому же считалась отравительницей. Ей приписывали всякую внезапную смерть, если можно было подумать, что эта смерть может поспособствовать интересам «…мадам Екатерины…».

Когда в письме Екатерина изъявила желание увидеть ее детей, обещая при этом не вредить им, Жанна д’Альбре, мать короля Генриха Наваррского, ответила ей довольно странной любезностью:

«…Простите мне, если, читая это, я хочу смеяться, потому что Вы хотите освободить меня от опасения, которого я никогда не имела. Я никогда и не думала о том, что, как говорят, Вы едите маленьких детей…»

Жанна д’Альбре, как мы видим, была женщиной откровенной. И когда она по приезде в Париж, на свадьбу своего сына Генриха с принцессой Маргаритой Валуа, вдруг скоропостижно умерла, то виновницей ее смерти посчитали королеву Екатерину – утверждалось, что она отравила будущую родственницу, подарив ей отравленные перчатки.

Так вот, у мадам Екатерины были широкие династические интересы. Ее старшая дочь была замужем за доном Филиппом, королем Испании, ее старший сын, король Карл, был женат на принцессе из австрийской ветви рода Габсбургов, и она была совсем не прочь женить своего самого младшего сына на английской королеве, еретичка она там или не еретичка. Помимо династических, имелись и государственные интересы Франции – и в этом смысле брак ее сына с королевой Елизаветой мог сделать его государем отнятых у Испании Нидерландов. В том, чтобы отнять у зятя богатые владения с тем, чтобы передать их сыну, она не видела ничего плохого – такова жизнь. Но, помимо династических и государственных интересов, имелись и чисто личные – например, сохранение власти.

Так что примирение с протестантами входило в ее цели, и потому-то она и отдала свою дочь Маргариту за Генриха Наваррского, одного из их лидеров. На их свадьбу в Париже собралась чуть ли не вся верхушка партии протестантов. 22 августа 1572 года из дома, принадлежавшего Гизам, из окна в вождя французских протестантов, адмирала Колиньи, выстрелил наемный убийца.

У Гизов с Колиньи были свои счеты, но мадам Екатерина испугалась, что собравшиеся в Париже протестанты начнут мстить не Гизам, а ей.

И она решила ударить первой.

V

Сейчас более или менее твердо установлено, что Варфоломеевская ночь не была намеренно устроенной ловушкой, в которую коварная Екатерина Медичи завлекла своих врагов, ничего не подозревавших дворян-протестантов. Мериме, кстати, в такой версии очень сомневался и полагал, что «заговор, в который вовлечен чуть ли не весь город Париж…», удержать в секрете было бы невозможно. События, по-видимому, развивались довольно спонтанно. Но то, что конечный приказ о резне был отдан королем Карлом по настоянию его матери, – это вполне установленный факт. Король, говорят, даже терзался угрызениями совести, но воля мадам Екатерины превозмогла, и тогда он, по своему обыкновению, впал в исступление и начал кричать, чтобы убили всех – тогда некому будет его упрекнуть за коварство и нарушение слова.

Католики Варфоломеевскую ночь – дикую резню, вошедшую потом в пословицу символом беспощадного истребления, встретили с ликованием.

В Риме, в церкви Св. Людовика, была отслужена по этому поводу благодарственная служба, и к Престолу Божьему вознеслась специальная молитва, сочиненная как раз по этому случаю:

«…Бог Всемогущий, низводящий сильных и милостивый к смиренным, мы возносим Тебе самые пылкие наши хвалы за то, что, благосклонный к вере Твоих слуг, Ты даровал им блистательное торжество над вероломными противниками католического люда, и смиренно молим Тебя продолжить в Твоем милосердии то, что Ты начал, ради верности Тебе, ради славы Твоего имени, которое прославляем.

Во имя Христа, услышь нас!..»

Протестанты, напротив, клеймили Екатерину, «…коварную итальянку, которая следовала совету Макиавелли – убить всех врагов одним ударом…».

Английское посольство в то время размещалось не собственно в Париже, а за рекой, в предместье Сен-Жермен-де-Пре. И здание посольства, и сам посол, сэр Фрэнсис Уолсингем, были взяты под защиту специально посланным отрядом королевских стрелков – мадам Екатерина совершенно не хотела ссоры с Англией и как раз в этот момент диктовала письма королеве Елизавете, в которых утверждалось, что вера тут ни при чем и что протестантов карали не как еретиков, а как мятежников.

Сэр Фрэнсис, разумеется, тоже написал свой отчет о происходившем. Он не мог сделать ничего – разве что укрыл в посольстве нескольких английских дворян, волею случая оказавшихся в это время в Париже[44]44
  Среди них были Уолтер Рэли и Филипп Сидни, о которых мы еще услышим.


[Закрыть]. Курьер, срочно отправленный им в Англию, был задержан плохой погодой, так что к моменту его прибытия ко двору Елизаветы Первой все основные новости были ей уже известны. Посол Франции, месье Фенелон, был в большой тревоге. Что же касается его коллеги, посла королевы Англии при французском дворе, сэра Фрэнсиса Уолсингема, то у него насчет всего того, что он увидел воочию, были свои идеи – он был глубоко убежденным протестантом.

К мадам Екатерине, к ее приспешникам и к благодарственным молитвам, возносимым в церквях католической Европы, он испытывал самую настоящую неподдельную ненависть и в этом смысле был вполне солидарен с протестантскими проповедниками. Вот только их нелюбви к Макиавелли он не разделял. Сэр Фрэнсис Уолсингем учился в Падуе и превосходно знал итальянский.

«Государь», написанный Никколо Макиавелли в 1513 году, был его настольной книгой.

Глава 25
О том, как трудно достичь политического равновесия…

I

После получения вестей из Франции о Варфоломеевской ночи епископ Лондонский, Эдвин Сэндис, предложил лорду Берли найти какой-нибудь путь к тому, чтобы «…отрубить голову королеве Шотландии…». Он считал это разумной предосторожностью – как-никак Мария Стюарт была католичкой. С ним, кстати, соглашался архиепископ Паркер – он слышал, что английские католики выражали радость по поводу событий во Франции, и думал, что было бы неплохо «…лишить их надежды на католическое наследование престола…».

Но английские епископы были воплощением умеренности по сравнению с шотландскими пресвитерианами: Джон Нокс, пребывая уже чуть ли не на смертном одре, в своей последней проповеди проклял папистов, а Церковь Шотландии и вовсе направила регенту, правящему за малолетнего короля Джеймса, «…смиренную петицию…» с просьбой истребить без суда всех католиков Шотландии, которые не захотят сменить веру.

Посол Франции, Фенелон, тоже не ожидал ничего хорошего. Он тщетно стремился получить аудиенцию у королевы Елизаветы добрых две недели, вплоть до 8 сентября 1572 года. Наконец, Фенелон сумел все-таки с ней встретиться и даже удостоился приватной беседы.

Королева дала ему понять, что находит официальные версии о подготовленном французскими протестантами мятеже полной чушью, но, к облегчению месье Фенелона, говорила с ним без особого раздражения. Ее интересовало в основном только одно – существует ли по-прежнему англо-французское взаимопонимание?

Фенелон заверил королеву, что его государь, Карл IX, «…ничего не желает так сильно, как продолжения дружбы с Англией…». Елизавета приняла заверения посла к сведению и предложила ему побеседовать с членами ее Тайного Совета.

Вот они его встретили очень неласково, и посол наслушался много неприятного, выраженного в совершенно недипломатической форме.

Надо сказать, что правительство, которое посол Фенелон представлял в Англии, его задачу не облегчало. Колиньи был посмертно судим за государстванную измену, его труп был подвешен за ноги на виселице в Монфоконе, и полюбоваться на это зрелище явился сам король. Он даже заявил, что ему нравится запах тлеющей плоти адмирала Колиньи, потому что «…труп врага всегда хорошо пахнет…». Ну, что сказать? Карл IX был импульсивен, склонен к истерикам и в наличии государственной мудрости не подозревался никем, включая даже и его собственную матушку.

А вот королева-матушка, Екатерина Медичи, очень быстро поняла, что поступила импульсивно. Все влияние королевского двора состояло в том, что он представлял собой некую «…нейтральную площадку…», вокруг которой балансировали католическая и протестантская партии, и теперь, после резни, вышло так, что королева утратила эту способность балансировать и использовать их друг против друга. Поэтому захваченных «принцев крови», Конде и Генриха Наваррского, она не казнила, а удовольствовалась их «…обращением в католичество…».

Английское посольство, прибывшее в январе 1573 года, было встречено в Париже с величайшим почетом.