Текст книги "Тюдоры. «Золотой век»"

V

29 апреля 1587 года на главный атлантический порт Кастилии, Кадис, был совершен налет. Назвать это нападение другим словом довольно трудно – ничего равного по дерзости современники не припоминали. Английские корабли под командованием сэра Фрэнсиса Дрейка ворвались в порт Кадис и сожгли, предварительно ограбив, добрых два десятка судов – включая галеон, принадлежащий самому маркизу де Санта-Круз. Размеры нанесенного ущерба можно себе представить хотя бы из наглядного примера: захваченный корабль вообще-то планировалось использовать в качестве флагмана формируемой Армады.

Ситуация могла бы стать еще хуже, если бы англичане высадились и напали на сам город, но выручил находившийся неподалеку герцог Медина Сидония – он собрал всех солдат, которые были под рукой, и успел привести к Кадису 3000 пехоты.

С берега его артиллеристам удалось задействовать две дальнобойные пушки – били из них по ближайшим английским кораблям, «Дредноут»[49]49
  «Дредноут» – «Dreadnought» – на английском того времени означало «Бесстрашный». Название стало традиционным, и вот уже пятое столетие в английском флоте имеется боевой корабль с таким именем. Последний по времени «Дредноут» – атомная подводная лодка.


[Закрыть] и «Ройял Мерчант». Так что Дрейк счел за благо уйти в море – но почти немедленно он напал на побережье Португалии, невдалеке от Лиссабона, резиденции испанского адмирала. Вот тут Дрейк даже решился на высадку и спалил все испанские припасы, до каких только смог добраться.

В числе прочего были сожжены склады мелко напиленного выдержанного дерева, которое шло на изготовление бочек, чему сперва никто – ни нападавшие, ни обороняющиеся – не придали большого значения.

Дрейк довершил свои действия захватом португальского корабля, шедшего в Лиссабон из Гоа с грузом пряностей. Цена груза оказалась 114 тысяч фунтов стерлингов, и 40 тысяч из них пошли королеве.

Теперь война между Испанией и Англией была решена бесповоротно.

Военные приготовления были ускорены. Король Филипп торопил своего адмирала. Они как будто поменялись ролями – обычно отважный дон Альваро все время писал в Мадрид, что флот не готов и что ему надо больше времени, а обычно осторожный дон Филипп слал в Лиссабон письмо за письмом, требуя немедленного отплытия. Он был страшно разгневан, и, может быть, еще больше самого нападения его раздражали попытки Елизаветы представить все дело как очередное «…недоразумение…».

Королева Англии, по-видимому, не оставила надежды на мир. После отплытия Дрейка ему был послан приказ – «…ни в коем случае не нарушать доброго мира между королевой Елизаветой и королем Филиппом…» – о чем и было сообщено послам всех нейтральных государств. Приказ, кстати, действительно был послан – но с таким расчетом, чтобы он запоздал.

A узнав, что флот уже отплыл, королева прямо-таки загоревала – и послала этот же приказ еще раз, со специальным посыльным судном.

Но капитан этого судна по непонятной причине пошел не к берегам Испании, а в Ла-Манш, и Дрейка там, конечно, не нашел. Видимо, у него, помимо письменных распоряжений – «…найти Дрейка во что бы то ни стало…» – были и устные инструкции: сделать так, чтобы он ни в коем случае не нашелся. Еще более интересно то, что копии инструкций – конечно, именно письменных, вместе с копией приказа Дрейку о «…ненарушении доброго мира…» – были отправлены в английское посольство в Париже – причем посылкой их озаботился даже не первый министр, лорд Берли, а Уолсингем, начальник секретной службы.

Симпатии сэра Эдварда Стаффорда к испанскому королю не остались секретом для службы, которой Уолсингем заведовал. Так что Уолсингем не только известил сэра Эдварда Стаффрода о попытке королевы Елизаветы удержать мир, но еще и добавил сугубо конфиденциально, как коллега коллеге – Дрейк ушел в море с намерением ударить по Кадису, а не по испанским колониям в Америке. Он, правда, позаботился о том, чтобы его конфиденциальное сообщение пришло к сэру Эдварду через день после того, как нападение состоялось. Так что дон Бернардино получил свои вести из «…особого, не подлежащего оглашению…» источника – и они оказались совершенно точными, жаль только, что по стечению обстоятельств они не пригодились. Зато посол Испании в очередной раз убедился в «…искренности, осведомленности и полезности…» сэра Эдварда…

Про Уолсингема говорили, что он превосходно играет в шахматы – и это похоже на правду.

Комбинация была красивая.

VI

Александр Фарнезе собрал свои войска, готовые к вторжению, к декабрю 1587 года. Отправляться в путь в бурное зимнее время было делом опасным, но и фактор внезапности значил много – англичане не ожидали бы атаки. У герцога Пармского было собрано около 28 тысяч человек, солдат он нанимал на деньги, взятые взаймы у банкиров в той части Нидерландов, которая находилась под его контролем. Готовы были и транспортные баржи, оставалось только дождаться подхода испанского флота для их охраны и прикрытия.

Но флот задерживался – к большому огорчению дона Филиппа. Он приказал маркизу де Санта-Круз быть готовым отплыть – и не позднее 15 февраля 1588 года. Армада была не готова – в наличии, включая транспортные суда, было только 70 кораблей, но король не желал слушать никаких возражений.

Однако дело тем не менее пришлось отложить.

Дон Альваро де Базан, маркиз де Санта-Круз, герой бесчисленных морских сражений, включая славную победу под Лепанто, на этот раз не смог выполнить приказ своего сюзерена.

8 февраля 1588 года он умер.

Король немедленно назначил нового командира Армады – им стал герцог Медина Сидония.

Дон Алонзо Перес де Гузман, 7-й герцог де Медина Сидония, один из знатнейших грандов Кастилии, начал свою службу несколько необычно – он написал королю, что он «…не годен для такой ответственной должности…».

Надо сказать, отказ от командования – поступок для испанского гранда просто неслыханный.

Медина Сидония ссылался на «…недостаток своего военного и морского опыта…» и утверждал – совершенно справедливо, – что он «…ничего не знает о приготовлениях, сделанных до него покойным адмиралом де Санта-Круз…», и что «…в кругу соратников адмирала есть куда более опытные и способные люди, готовые занять его пост…».

Король, однако, не согласился. Одним из факторов его решения был именно тот факт, что в кругу соратников адмирала было много способных людей. И все они, во-первых, терпеть друг друга не могли, а во-вторых, сами хотели бы занять его место.

Назначение же дона Алонзо решало все проблемы с субординацией – никому в голову бы не пришло оспаривать команду у главы столь знатного рода. К тому же герцог был известен как чрезвычайно дельный администратор и отличился в деле обороны Кадиса от недавнего нападения англичан. В сущности, он спас тогда город.

С тяжелым сердцем герцог Медина Сидония принял командование Армадой.

Положение, в котором он нашел флот, привело его в ужас. Слово «хаос», пожалуй, лучше всего описывало положение дел. Не хватало решительно всего – людей, кораблей, припасов, артиллерии, пороха. Не хватало порядка – возможно, это и было самое главное.

Суда были загружены и вооружены без всякого толка и смысла – на одних, самых дырявых, стояли лучшие пушки – к которым, однако, не было ядер. На других кораблях именно пушек и не хватало, зато на них поместили все запасы солонины.

Невероятными усилиями герцогу удалось создать некое подобие организации. Суда были проинспектированы комиссией, состоящей из знающих дело капитанов. Медина Сидония не зря считался хорошим администратором – он установил систему, при которой ссоры были прекращены или сведены к минимуму, а экспертное мнение толковых людей доводилось до его сведения без задержек. Арсеналы Мадрида стали присылать новые пушки, суда стали срочно чиниться и приводиться в порядок, грузы – перераспределяться более рациональным образом.

Понемногу подтягивались резервы – он сумел убедить короля, что, как это ни прискорбно, с отплытием следует подождать.

28 мая 1588 года флот, собранный в Лиссабоне, вышел в море.

Герцог совершил истинное чудо. Сведенные в несколько эскадр военные галеоны и торговые транспортные суда – всего 131 вымпел. Корабли несли на себе побольше 30 тысяч человек –19 000 испанских и португальских солдат, 8000 моряков и канониров, – а еще немалое число слуг, клерков и прочих людей из вспомогательных служб. В наличии имелось 2430 пушек[50]50
  Числовые сведения о составе сил Армады почерпнуты из книги Elizabeth I, by Jasper Ridley, page 281, и для удобства слегка округлены. Например, в книге дана подробная разбивка солдат Армады: 16 973 испанца и 2000 португальцев. Вместо этого в нашем тексте поставлено просто 19 тысяч солдат.


[Закрыть].

Со знаменами, освященными в соборе Лиссабона, суда двинулись на север.

Флот был настолько готов к войне, насколько это было возможно. Запас пороха и ядер, например, был доведен до 50 выстрелов на орудие – вместо запаса в 30 выстрелов, которые маркиз Санта-Круз полагал достаточным.

Для борьбы против более быстроходных и лучше вооруженных английских кораблей была разработана тактика «тесной формации» – испанские корабли должны были держаться все вместе, единой стеной, не позволяя англичанам отрывать отдельные суда от строя. Это было похоже на оборону стада против волков – лучшие галеоны с лучшей артиллерией занимали место на уязвимых флангах, принимая атаку на себя.

Два проблемы, однако, герцог Медина Сидония решить не смог. Одна была фундаментальной – у англичан были самые лучшие пушки в Европе, лучше испанских.

Новые кулеврины, которые прицельно били на километр, мало кто умел делать, и из этого малого числа людей большинство жило в Англии.

Вторая проблема носила скорее прозаический характер – бочки для хранения воды и прочих припасов пришлось делать из невыдержанного зеленого дерева – Дрейк под Лиссабоном постарался на совесть, другого дерева просто не было. Это обстоятельство беспокоило адмирала весьма серьезно – вода в «сырых» бочках имела обыкновение портиться, а кто знает, где повезет залить свежую? Но делать что бы то ни было, увы, было уже поздно.

Надо было идти к Дюнкерку, на соединение с испанской армией в Нидерландах.

Глава 31
Дунул Господь, и они рассеялись…

I

Поражение Непобедимой Армады занимает в английском национальном сознании особое место. Трудно даже подобрать хоть какую-нибудь аналогию в российской истории – ну, разве что Куликовская битва…

Каждый английский школьник знает и про сэра Фрэнсиса Дрейка, беспечно катавшего мячи по траве, который при получении известий об испанской эскадре сказал: «У нас есть еще время доиграть партию…», и про королеву Елизавету, сказавшую своим верным подданным:

«…я полна решимости в разгар сражения жить и умереть среди вас и положить за моего Господа, и мое королевство, и мой народ мою честь и кровь, обратившись [если потребуется] в прах. Я всего лишь женщина, но в этом слабом теле живет дух и сердце монарха Англии, презирающего страх…»

В общем, есть искушение посмотреть на все происшедшее тогда, далеким летом 1588 года, более трезвым взглядом, а не через линзы национального мифа.

Испанскую эскадру обнаружили 19 июля 1588 года – ее увидели с наблюдательной башни маяка на мысе Лизард (Ящерица) в Корнуолле. По цепочке маяков огнями сигнал был передан в глубь страны и за несколько часов достиг даже самой северной части Англии, у линии шотландской границы. Командование в Плимуте уже давно ожидало приближения испанского флота, так что новости не особенно всполошили капитанов. Однако легенда об отважном Дрейке, не пожелавшем прервать свою игру в мяч из-за такой мелкой новости, как приближение Армады, – это именно легенда. Дело в том, что «свидетельства» этого высказывания обнаружились только в мемуарных документах, датированных 1736 годом, то есть полтора столетия спустя.

Скорее всего эта красивая история попросту поздняя вставка.

Однако, как бы то ни было, английский флот двинулся навстречу испанцам. Командовал им Чарльз Говард, лорд Эффингем, сэр Фрэнсис Дрейк был назначен вице-адмиралом. В XVI веке отдать верховное командование не пэру Англии, а просто наиболее компетентному лицу – нет, это оказалось невозможным даже в прогрессивной Англии. Третьим адмиралом был назначен казначей Королевского флота, Джон Хокинс, кузен Дрейка. Высоким чином он был обязан не родству и не прежним своим подвигам, а высокой репутации кораблестроителя. Английские военные корабли строились именно по его планам.

Вопреки патриотической версии английской истории, перевес в числе кораблей был на стороне англичан: у них было около 200 судов, 34 из которых принадлежали королевскому военному флоту. Все остальные корабли были вооруженными торговыми судами, оснащенными и снаряженными за счет частных лиц. Лорд Эффингем, например, вооружил 12 кораблей. Понятное дело, большинство из них были маленькими: из 163 вымпелов только три десятка имели водоизмещение выше 200 тонн, и ни один из них не превышал 400 тонн.

Королевский флот был оснащен получше – в эту категорию попадало 21 судно из 34, и все они были довольно новой постройки. У испанцев было на 50 % больше пушек, чем у англичан – но вопрос оказался не в количестве орудий, а в их качестве. На всю Армаду имелось всего лишь 20 тяжелых орудий и 173 средних – все остальные пушки были мелкокалиберными. Самый большой проблемой оказался даже не калибр, а дальнобойные пушки, так называемые кулеврины: испанский флот располагал 21 такой пушкой против 153 английских, у испанцев было 151 полукулеврина, а у англичан – 344[51]51
  Сведения о сравнительной силе артиллерии взяты из Oxford History of Britain, edited by Kenneth O. Morgan, Oxford University Press, 1985, page 308.


[Закрыть].

Вот это преимущество англичан в дальности огня и оказалось решающим.

II

Вышедшая в море Армада представляла собой впечатляющее зрелище – это был буквально плавучий город. Над крупными военными кораблями, высокими, как замки, реяли флаги – иные из них в длину достигали до сорока метров. Герцог Медина Сидония держал свой адмиральский флаг на «Сан-Мартине», огромном галеоне водоизмещением в тысячу тонн.

Для сравнения – «Золотая Лань», на которой Фрэнсис Дрейк обогнул земной шар, была примерно в 10 раз меньше.

Продвижение огромной эскадры было делом очень трудным. Необходимость держать тесный строй необходимо влекла за собой то следствие, что весь флот шел со скоростью самого медленного судна. Ветер тоже не помогал – за две недели удалось пройти не больше пары сотен миль. Военные корабли, галеоны, сведенные в эскадры Кастилии, Бискайи, Неаполя и Леванта, были в относительно хорошем состоянии, но транспортные суда текли все до единого. Хуже всего положение было с едой.

Вода в бочках позеленела, свежие припасы истощились, а все старые, запасенные опять-таки в бочках, оказались попорчены.

После тяжелого шторма поломки на кораблях и количество больных достигли такого количества, что герцог решил собрать военный совет. Единодушное мнение его капитанов состояло в том, что надо идти в ближайший порт. В воскресенье 9 июня 1588 года флот вошел в испанский атлантический порт Корунну.

Начались срочные ремонтные работы. Воду в более или менее подлатанных бочках сменили, припасы – сколько могли – подсушили, раздобыли все, что можно было собрать на месте. Герцог устроил на берегу госпиталь, что помогло вернуть в строй многих людей. Наконец, посреди всех своих забот, он нашел время написать королю. Он настойчиво советовал отменить или – по меньшей мере – отложить поход. Его «La Felissima Armada» была потрепана еще до столкновения с английским флотом, дальнейшее продвижение было слишком рискованным.

Дон Филипп не захотел слушать никаких резонов – герцог должен был идти вперед, возложив надежды на то, что «…его дело – правое и что Господь не оставит своей помощью столь святое начинание…».

В конце июля 1588 года Армада вышла из порта Корунна, а уже 30 июля встретилась с первыми дозорными кораблями англичан. То, что стороны увидели, не понравилось им обоим. Испанцам не понравилась скорость английских кораблей – они легко обгоняли Армаду. А англичанам не понравился испанский строй – они не могли найти в нем брешь для атаки.

Военные действия начались с не слишком координированных наскоков на фланги Армады.

Это было самое первое в истории столкновение «артиллерийских» линейных флотов. Тактика перечеркнутого «t» еще не была изобретена – по ней сторона, имеющая перевес в скорости и в артиллерии, строится в колонну, обгоняет своего более медленного противника, перерезает его путь и обрушивает подавляющий концентрированный огонь на головные корабли врага.

Процесс этот повторяется столько раз, сколько нужно, и приводит – с математической неизбежностью – к полной победе. Именно таким образом будет выиграно – через 317 лет – огромное морское сражение при Цусиме. Но никакой теории в 1588 году еще не существовало. Стороны импровизировали, и испанские «домашние заготовки» оказались – до поры – вполне адекватными. После целого дня непрерывных атак Армада потеряла только один галеон.

На нем взорвался порох.

III

На следующий день Дрейк доказал, что его легендарная репутация вполне им заслужена – он умудрился улучить момент, когда отбившийся было от строя «Сан Розарио» попытался вернуться к Армаде. Молниеносной атакой корабль был захвачен со всем экипажем.

На испанцев это произвело сильное впечатление, началось колебание дисциплины. Испанские корабли терпели урон от огня английских пушек и даже не могли ответить на него – их ядра не долетали до цели. Однако герцог Медина Сидония отдал приказ, по которому всякий капитан, отбившийся от строя, подлежал повешению.

Порядок восстановился.

Медленное движение испанского флота продолжалось. Суда несли потери в людях, получали пробоины, но тем не менее шли вперед. Наконец им удалось достигнуть Кале, в котором стоял французский гарнизон. В порт испанцев не впустили, и оба враждебных флота, испанский и английский, бросили якорь в заливе, в полумиле друг от друга. Сражение прекратилось, но утром испанцы были разбужены криками ликования, которые доносились с английских кораблей, – к ним подошла подмога.

Эскадра лорда Генри Сеймура подошла из-под Дюнкерка и соединилась с главными силами.

Ночью на стоящий на якоре испанский флот было совершено очередное нападение, на этот раз брандерами – судами, набитыми горючими материалами. Это был распространенный прием, примененный недавно в Антверпене. При взрывах тогда погибло больше 1000 испанских солдат и моряков – так что этих «плывущих костров» боялись буквально как огня, который они, собственно, из себя и представляли. Возникла паника, многие корабли попытались уйти в море, несмотря на категорический приказ оставаться на якорях.

Огромными усилиями Медина Сидония удержал порядок. Английскую атаку удалось отбить – заблаговременно принятые меры оказались вполне действенными, галеры перехватили брандеры и оттолкнули их на отмели. Дисциплину удалось восстановить, повесив одного из самовольно бежавших капитанов – герцог не посчитался даже с тем, что это был его сосед по имению.

С целью спасти бежавшие из Кале суда весь флот снялся с якоря и вышел в море по направлению к Дюнкерку. Англичане последовали за ним. Под Гравелином произошло новое столкновение – артиллерийская дуэль шла целый день, и испанцам опять удалось избежать разгрома – их «тесная формация» опять устояла. И тут Медина Сидония получил ужасную, совершенно смертельную новость: армия Александра Фарнезе не сможет соединиться с Армадой.

Собственно, об этом гигантском промахе в планировании операции он знал уже несколько дней. В Мадриде каким-то образом забыли, что баржи с солдатами герцога Пармского не смогут выйти в открытое море прямо сразу, а должны идти довольно широкой полосой мелководья, на которой безраздельно господствовал «летучий флот» морских гёзов, восставших голландцев.

Неуклюжие корыта, набитые солдатами, как бочки сельдью, голландцы попросту потопили бы, это был самый простой и надежный способ погубить испанскую армию. Герцог Пармский настаивал на необходимости сперва захватить глубоководный порт, в котором Армада могла бы встать на ремонт и принять на борт армию, но все его призывы не были услышаны – в Мадриде настаивали на скорейшей операции и не хотели слушать никаких резонов.

Король ровно ничего не сообщил командующему своим флотом, до самого Кале герцог Медина Сидония был уверен, что как-то он все-таки сможет встретиться с войсками Фарнезе. В Кале он понял, что вторжение в Англию уже ни при каких условиях состояться не сможет, но у него была надежда, что герцог Пармский сумеет доставить Армаде припасы, в первую очередь – порох.

После Гравелина эта его надежда бесповоротно рухнула – герцог Пармский не смог наскрести даже десяток-другой легких кораблей, которые смогли бы прорваться сквозь мели и блокирующие мелководные районы побережья корабли голландцев и добраться до Армады.

Пороху оставалось по 2–3 выстрела на орудие.

IV

Положение выглядело безвыходным. Продолжать сражение было невозможно – нечем было стрелять. Встать на якорь и подремонтировать корабли было негде – на всем побережье не было ни одного порта, который принял бы Армаду. Идти обратно было нельзя – английский флот загораживал дорогу, и припасы к нему поступали из Англии без задержек.

На военном совете было принято совершенно отчаянное решение – идти на север, обогнуть Шотландию и, сделав глубокий крюк в Атлантике, пытаться добраться до Испании. На кораблях не хватало еды и воды – все те же бочки так и не были заменены. Корабли имели множество повреждений и пробоин, идти предстояло на штормовой север, карт этих мест на флоте не было, бой с преследователями они вести не могли – но герцог решил, что даже малый шанс на спасение должен быть использован до конца.

Армада двинулась на север – и, о чудо, англичане не стали ее преследовать.

Лорд Эффингем, следуя инструкциям королевы, повернул в Плимут. И ему, и ей потом сильно досталось от негодующих историков. Трудно сказать, кто был прав. Королева абсолютно не желала рисковать своими драгоценными судами.

Это была совершенно последовательная политика – она, например, не позволила Дрейку повторить его знаменитый рейд на Кадис весной 1588 года – до выхода Армады в море, – а держала флот в портах в состоянии полумобилизации.

И Дрейк, и Хокинс умоляли ее дать им возможность напасть на испанский флот у Лиссабона – на что им было дано категорическое повеление – оставаться в английских портах. Историки хвалят Елизавету за эту меру – мобилизованная Армада потеряла до трети людей больными из-за скученности, примерно такие же потери нес бы английский флот, находясь месяцами в море при блокаде Лиссабона. А стоя в порту, экипажи кораблей оставались здоровы – к тому же королева не должна была им платить, экономя 2–3 тысячи фунтов ежемесячно.

Как уже было сказано, и неоднократно, – королева была скуповата. Про нее говорили, что расстаться с деньгами ей так же трудно, как дереву – с корой. Как бы то ни было – английский флот повернул к дому. Армада сумела обогнуть Британские острова, – потеряв половину судов и несколько тысяч людей.

Но она добралась до Испании.

Англия праздновала победу. Елизавета I приказала вычеканить памятную медаль. Латинская надпись на ней гласила: «Afflavit Deus et dissipati sunt» – «Дунул Господь, и они рассеялись».

В Испании поражение приписывали глупости и некомпетентности герцога Медина Сидония. Утверждалось, что, если бы не умер герой, маркиз де Санта-Круз, – все было бы по-другому, и «…испанская доблесть превозмогла бы все препятствия…».

Это очень сомнительно.

Перевес в качестве пушек был неслучайным – Англия уже давно была убежищем для очень многих людей, бежавших из Нидерландов от преследований, а среди них было много искусных мастеров. Считалось, что из каждого десятка литейщиков, умеющих делать кулеврины, семеро жили в Англии, самой религиозно терпимой из всех стран тогдашней Европы.

Королева Англии полагала, что «…не следует заглядывать человеку в душу и совесть…».

На фоне дикой религиозной вражды в Европе Англия была воистину островом – островом относительной умеренности. После 1575 года единственной жертвой религиозного фанатизма был пуританин в Сассексе, который срубил Майский Столб как «…символ греха…» – за что был побит соседями. Соседи перестарались, и он умер.

При всех идущих непрерывной чередой заговорах английских католиков, при всех столь же непрерывных поношениях установившегося порядка со стороны крайних сект протестантов, которые непременно норовили повернуть англиканскую церковь на свой лад, – Елизавета и правда не любила заглядывать людям в душу.

В трудную минуту это ей помогло.