Текст книги "Тюдоры. «Золотой век»"

X

Секретная служба королевы Елизаветы, конечно, уже никогда не достигала той высоты, на которую она была поставлена во времена сэра Фрэнсиса Уолсингема, но все-таки должный уровень профессионализма она сохранила. О том, что в окружении графа Эссекса готовится заговор, было известно, и состав заговорщиков был тоже определен довольно точно.

7 февраля 1601 года граф был вызван в Тайный Совет для дачи показаний. Он отказался прийти, сославшись на недомогание. 8 февраля к дому Эссекса пришли лорд-хранитель печати, главный судья, граф Вустерский, сэр Уильям Ноллис и потребовали принять их.

Они были приняты – и заперты в библиотеке. Вместе с отрядом в пару сотен человек, включавшим наемников-валлийцев, граф Эссекс отправился в сторону Сити с криками, что главный секретарь королевы Елизаветы «…продал ее корону проклятым испанцам…».

Как написал потом Фрэнсис Бэкон – ни один человек в городе, еще столь недавно превозносившем Эссекса до небес, не двинул и пальцем в его пользу.

Глашатай объявил его изменником.

Мятеж развалился, даже толком не начавшись. Эссекс заперся было в своем доме – но ему пригрозили, что дом взорвут. Тогда он сдался.

19 февраля 1601 года граф предстал перед судом, в который вошел и Фрэнсис Бэкон. Обвинительную речь произнес сэр Уолтер Рэли, но это была пустая формальность, факт мятежа и измены был налицо, и свидетельствовать против графа Эссекса был готов хоть весь Лондон.

Утверждалось, что граф Эссекс сознался во всем и просил только об одном – он хотел, чтобы его казнили тайно. По закону изменника полагалось повесить, срезать с виселицы живым, выпотрошить и четвертовать – но как-никак виновный был пэром Англии.

25 февраля во дворе Тауэра ему отрубили голову. Как часто случалось, палач оказался неловким, рубить пришлось трижды – но, согласно показаниям очевидцев, Эссекс был убит первым же ударом.

Он пришелся ему в затылок.

Глава 34
Конец династии Тюдоров

LXXIII

 
То время года видишь ты во мне,
Когда из листьев редко где какой,
Дрожа, желтеет в веток голизне,
А птичий свист везде сменил покой.
Во мне ты видишь бледный край небес,
Где от заката памятка одна,
И, постепенно взявши перевес,
Их опечатывает темнота.
Во мне ты видишь то сгоранье пня,
Когда зола, что пламенем была,
Становится могилою огня,
А то, что грело, изошло дотла.
И, это видя, помни: нет цены
Свиданьям, дни которых сочтены.
 

73-й сонет Шекспира, приведенный выше (в русском переводе, сделанном Б. Л. Пастернаком), описывает умирание любви. Этот истинный шедевр стоит рассмотреть поподробней – мы видим три идущие подряд картины медленного, неостановимого ухода: лес, теряющий листья, небо, на котором гаснет закат, золу, становящуюся «…могилой огня…». В общем, тут есть о чем поговорить, особенно если учесть, что даже и удивительный по совершенству перевод Пастернака не передает всей красоты и глубины подлинника – достаточно просто сказать, что в третьем четверостишии огонь не просто становится могилой огня, но и погибает, будучи пожран тем, что его вскормило:

«…Consumed with that which it was nourished by…»

Кто возьмется сказать, кем был для Елизаветы Первой граф Эссекс? Новым воплощением молодого лорда Дадли, которого она любила когда-то? Сыном ненавистной Летиции Ноллис, отнявшей у нее возлюбленного? Какой-то странной заменой сына Роберта Дадли, которого сама королева так ему и не родила? И которого она своей поистине болезненной привязанностью сначала подняла до неслыханных высот – а потом казнила?

Убив тем, чем и вознесла?

Сказать тут ничего нельзя – нам остается только догадываться. Но ведь недаром же выражение «…шекспировские страсти…» так прижилось в современном языке – и не только в английском…

Королева Елизавета Первая умерла 24 марта 1603 года, примерно через два года после казни Эссекса. Ее смерть, конечно, стала определенным рубежом, но эпоха умирает не вдруг – она угасает, и процесс этот, описанный Шекспиром, идет хоть и неуклонно, но постепенно.

Наверное, первым из знаменитых «елизаветинцев» после Роберта Дадли, графа Лестера, умер сэр Фрэнсис Уолсингем. Он скончался 6 апреля 1590 года и так и не узнал, что королева Елизавета казнила мужа его дочери и отца его внуков.

B начале 1596 года умер на своем корабле сэр Фрэнсис Дрейк – и был похоронен в море.

Так Дрейку и подобало…

Как говорит о нем энциклопедия:

«…В испанских колониях Дрейк был известен как Эль Драк, «Дракон» (El Draque, «Drac», «Drak»). Его имя на латыни было Franciscus Draco (Франциско Дракон)…»

В английском языке слово «Drake» означало всего лишь «селезень» – но не будем заблуждаться – согласно словарю, это устаревшая форма слова «дракон»

Испанцы были правы…

4 августа 1598 года умер Уильям Сесил, лорд Берли. Накопленное им состояние и баронский титул унаследовал его старший сын Томас, но истинным наследником отца стал его младший сын, горбатый Роберт Сесил. Он так послужил новому королю, Джеймсу, первому Стюарту на престоле Англии, что стал 1-м графом Солсбери, лордом-хранителем малой печати, лордом-казначеем, кавалером ордена Подвязки – в общем, долго перечислять.

Но история его жизни и возвышения в основном принадлежит уже другой эпохе, эпохе Стюартов, ибо по странной прихоти судьбы умершая на эшафоте Мария Стюарт стала родоначальницей следующей английской династии, сменившей Тюдоров.

Впрочем, какие-то отблески ушедшей поры Тюдоров надолго пережили их век. Одной из таких «искр» оказалась Летиция Ноллис, вдова Роберта Дадли и мать графа Эссекса. Согласно версии, безоговорочно принятой авторами всех дамских романов, посвященных Тюдорам, она валялась в ногах у королевы Елизаветы, умоляя ее пощадить сына. Подтверждений этому я лично не обнаружил. Если леди Летиция и пыталась пробиться на прием к королеве, то та ее не приняла. А заодно с графом Эссексом был казнен и его новый отчим, Кристофер Блаунт, третий муж Летиции Ноллис.

Однако она взяла реванш при новом царствовании – в 1603 году, с приходом к власти нового короля, ее внук, сын Роберта Деверё, 2-го графа Эссекса, был восстановлен в правах и вернул себе титул. Леди Летиция умерла 25 декабря 1634 года в возрасте 91 года и, согласно завещанию, была похоронена рядом со своим вторым мужем, Робертом Дадли. Возможно, она это тоже рассматривала как месть Елизавете Тюдор – кто знает?

Во всяком случае, Елизавета потомства не оставила, а вот Летиция – процитируем энциклопедию – «…оказалась предком многих знаменитостей, включая Чарльза Дарвина, Уинстона Черчилля, Дианы, принцессы Уэльской, и Сары, герцогини Йоркской…».

К концу 1634 года, когда умерла леди Летиция Ноллис, до конца жизни именовавшая себя графиней Лестер, по титулу своего второго мужа, она, по-видимому, была последним человеком на свете, кто еще лично помнил королеву Елизавету. Был, конечно, еще сэр Уолтер Рэли, но новый король, Джеймс Первый, засадил его в Тауэр, держал там много лет, а потом, ненадолго выпустив, 29 октября 1618 года и вовсе казнил. Но его история, как бы печально она ни кончилась, тоже принадлежит уже более позднему времени.

A «…время Тюдоров…» минуло – вместе с Елизаветой.

* * *

История этой семьи – семьи Тюдоров – неразрывно сплелась с историей Англии – ибо Тюдоры были ее королями. Права на престол первого из них – Генриха Тюдора, графа Ричмонда, внука валлийского сквайра и французской принцессы, ставшей королевой Англии, – носили столь шаткий характер, что в нормальных обстоятельствах он не мог бы и помышлять о короне. Но обстоятельства сложились так, что в 1485 году он все-таки получил английский трон – захватом, благодаря силе оружия и собственной дерзости.

Между 1485-м, годом захвата власти Генрихом Тюдором, и 1603-м, годом смерти его внучки, великой королевы Елизаветы Тюдор, прошло 117 лет.

За эти долгие годы английскую корону носили двое мужчин – Генрих VII и Генрих VIII, – один мальчик, Эдуард VI, и две женщины, сводные сестры – Мария I и Елизавета I.

В истории осталось двое – Генрих VIII, которого время и неограниченная власть превратили из юного золотого принца в больное чудовище, и Елизавета I – Глориана, Королева-Девственница, победительница Непобедимой Армады.

B жизни все обстояло несколько сложней – но такова устоявшаяся легенда, не склонная смотреть на вещи слишком пристально. Если припомнить высказывание Шекспира – о мире, который театр, и о людях, которые актеры, – то члены семьи Тюдоров в течение больше сотни лет играли на этих подмостках первые, самые видные роли.

Не одни, конечно – как известно, «…королей играет свита…». И Тюдорам в этом смысле повезло – их «свита» включала в себя таких людей, как Томас Мор и Томас Кромвель, как Фрэнсис Дрейк и Уолтер Рэли, таких поэтов, как Эдмунд Спенсер, таких ученых, как Фрэнсис Бэкон. Был, наконец, Шекспир, величайший литературный гений Англии за все время ее долгой истории.

Все они как бы играли свои роли в великой пьесе, поставленной Историей и написанной двумя соавторами, Реформацией и Ренессансом. Эти «соавторы» буквально перевернули Европу в XVI веке – как раз и пришедшемся на времена Тюдоров.

Люди смертны, и время Тюдоров прошло.

Однако кое-что все-таки осталось. Осталась национальная Церковь, известная сейчас как англиканская. Остался Парламент – родоначальник и образец для законодательных собраний всего мира. Осталась могучая социальная сила – «…джентльмены Англии…», сделавшая в свое время Великобританию великой империей. B каком-то смысле «джентльмены» правят Англией и сейчас – в той мере, в которой им позволяют делать это лейбористы… Осталась великая английская литература, расцвет которой пришелся как раз на время царствования Елизаветы.

Ну, и заметим кстати, что эпоха Тюдоров наложила отпечаток не только на Англию. Английский язык сейчас, в двадцать первом веке, – стандартное средство межнационального общения.

Если индусу надо поговорить с китайцем – не сомневайтесь, они сделают это по-английски… Явление это проявилось вполне только в XX веке, когда английский сильно потеснил общепринятый до этого французский.

Начало, однако, было положено при Елизавете Тюдор…

Но, пожалуй, к общему достоянию человечества, помимо английского языка, время Тюдоров прибавило и еще кое-что, что можно назвать вечным и общечеловеческим достоянием.

Шутки ради, список таких вот «…вечных общечеловеческих ценностей…» можно начать с картофеля.

Но есть еще и Шекспир. Его пьесы через четыре века после его кончины ставят по всему свету, от Англии до Японии, где адаптации его «Короля Лира» или «Макбета» идут с огромным успехом – про гениальные русские постановки «Гамлета» я уж и не говорю. «Русский Шекспир» – это вообще отдельная история.

Кстати, а кем был Шекспир?

Глава 35
Кем был Шекспир?
^{Глава дополнительная и имеющая характер некоего расследования}

I

Фрэнсис Бэкон был человеком поразительного интеллекта, и сфера его интересов была чрезвычайно широкой. По образованию он был юристом, с течением времени стал лордом-канцлером, то есть как бы верховным судьей Англии – но занимался и историей, и философией и даже основал новое философское направление, названное эмпиризмом. С этого самого эмпиризма, собственно, и началось осознанное построение платформы научно-технической революции, преобразившей Европу.

Если изложить учение Бэкона в самом кратком и упрощенном виде, то, возможно, оно свелось бы к тому, что все выводы, сделанные за счет игры ума, должны проверяться (и тем самым подтверждаться) практическим экпериментом.

Он полагал, что такого рода методология дает ключи не только к познанию, но и к могуществу, и знаменитый афоризм «Знание – сила» (лат. Scientia potentia est) сформулировал именно он.

Бэкон был человеком систематического склада ума и афоризмами не ограничился – он написал специальный трактат на эту тему, под названием «Новый Органон». Он, собственно, именно на методе и настаивал и говорил, что «…до сих пор открытия делались случайно, a не методически…». Узнать же новое гораздо легче, если исследователи вооружены методом. Это – путь, а знать правильный путь – самое главное.

Ибо «…даже хромой, идущий по дороге, обгонит здорового человека, изо всех сил бегущего по бездорожью…».

Бэкон был глубоко убежден в своей правоте и даже трактат свой назвал «Новым Органоном» не просто так, а с целью поправить Аристотеля, общее название логических сочинений которого называлось «Органон» – как бы «орудие, инструмент». А еще Фрэнсис Бэкон верил в индукцию. Наблюдение фактов и их проверка дают вам некое предположение, которое можно попытаться обобщить в виде закономерности. Но при этом критически важным является и поиск фактов, опровергающих ваше первоначальное заключение, ибо оно может оказаться совершенно неверным. Если в цепочке возможных «перечислений» вы сумеете выделить «исключения» – вы сможете прийти к важным выводам. Собственно, сама система такого рода так и называется – метод исключения. Вы наблюдаете некий феномен, последовательно перечисляете причины, которые могли бы вызвать наблюдаемое вами явление, и дальше последовательно и доказательно исключаете из рассмотрения вещи явно невозможные.

То, с чем вы останетесь в конце этого процесса, и будет решением – каким бы невероятным оно ни показалось вам с первого взгляда. К этому следует добавить и анализ причин, которые могли повести вас к ошибке. Со свойственной ему методичностью Бэкон раскладывает причины ошибок на классы, которые он называет «призраками» («идолами», лат. idola). Мы не будем сейчас вникать во все эти классы ошибок, а ограничимся тем, что выделим один из них, который сам Бэкон назвал «призраком театра», – это усваиваемые человеком от других людей ложные представления об устройстве действительности.

Фрэнсис Бэкон определял этот тип заблуждения следующим образом: «…аксиомы… которые получили силу вследствие предания, веры и беззаботности…»

Это – важный момент. Потому что именно на его основе некая Делия Бэкон (однофамилица великого философа) выдвинула в 1857 году смелое предположение: истинным автором произведений Шекспира был вовсе не Шекспир.

Согласно ее мнению, это Фрэнсис Бэкон.

II

Ссылалась она на разные вещи, но в основном упирала на то, что не мог актер Шекспир знать такую кучу вещей, которую он совершенно очевидно почему-то знал, и не мог он писать столь мощные философские произведения, не имея для этого никакой подготовки, – следовательно, их писал другой человек, философ, живший примерно в то же время, что и Шекспир, – а таковым являлся в первую очередь Фрэнсис Бэкон. Мысль эта некоторым людям показалась вполне здравой, и они начали, так сказать, «…вглядываться в проблему…». Оказалось, что в труде Бэкона под названием «The Promus of Formularies and Elegancies», наборе всевозможных коротких формул, афоризмов и прочего в том же духе, содержатся абсолютно, буквальноточные «кальки» со слов Шекспира[61]61
  Players, by Bertram Fields, Reagan Books, 2005, page 257.


[Закрыть].

A fool’s bolt is soon shot. (Bacon, Promus)

A fool’s bolt is soon shot. (Shakespeare, Henry V)

В приблизительном смысловом переводе – «…дурак стреляет быстро и не целясь…».

All is not gold that glisters. (Bacon, Promus)

All that glisters is not gold. (Shakespeare, The Merchant of Venice)

«…не все то золото, что блестит…».

И таковых совпадений там насчитали с дюжину.

Ну, что сказать? Шекспироведение к середине XIX века существовало уже пару веков, был накоплен значительный материал – и шекспироведы поглядели на «бэконианство» примерно так, как римская Церковь – на ересь Лютера. Сперва еретические построения игнорировали, потом носителей их попытались переубедить, а когда это не получилось – припечатали к позорному столбу всей силой Знания и Авторитета. «Бэконианцам» было сказано, что они дураки и ничего не понимают, что Бэкон не мог писать так, как писал Великий Бард, что философия тут ни при чем, а важна поэзия и мощь поэтического гения, что Шекспиру и не нужна была никакая книжная ученость, ибо он был как бы «…наивное дитя Природы…», и его лепет приходил к нему на уста самопроизвольно – а так-то он был вполне невежественным человеком, вполне на уровне своего века и социального положения. Добавлялось, что, по свидетельству знавшего его Бена Джонсона, латынью он владел не очень, а греческого и вовсе не знал и что все практические навыки, которые он вроде бы обнаруживает, он подхватил либо в таверне «Русалка», где собирались моряки, либо в кругу своих аристократических знакомых, вроде графа Саутгемптона, которому, по всей видимости, были посвящены знаменитые шекспировские сонеты.

А что до совпадений между строками Бэкона и Шекспира, то, во-первых, это была народная мудрость того времени, во-вторых, неизвестно, кто у кого их копировал. Почему непременно Шекспир брал эти слова у Бэкона, а не Бэкон – у Шекспира?

В общем, с дискуссии между «стратфордианцами» (названными так по названию города, в котором актер Шекспир родился и где он умер) и «бэконианцами», названными так по имени Бэкона, и началось то, что впоследствии приобрело название Великого Спора.

В столкновении вокруг книги Делии Бэкон ряды «бэконианцев» оказались потрясены и разбиты, они отступили в полном беспорядке – и разделились на два основных направления.

Первое сосредоточилось на том обстоятельстве, что Фрэнсис Бэкон в числе прочих своих занятий интересовался и криптографией и просто обожал создавать свои шифры – или, наоборот, раскалывать чужие. Начались поиски шифровок Бэкона, записанных в тексты Шекспира. Найти, честно говоря, ничего не нашли, но в процессе был сформирован аппарат, который впоследствии раскрыл японские военно-морские коды{9}9
  Шифр был «расколот» благодаря усилиям Уильяма Фридмана, который возглавлял исследовательское отделение службы радиоперехвата американской армии. Работал он в частной компании в Чикаго и с течением времени стал заведовать там Отделом шифров и кодирования. Владелец фирмы попросил его поглядеть, нельзя ли выудить из текстов Шекспира какие-то указания на Бэкона. Фридман ничего не нашел, но в процессе работы раскрыл шифр телеграфной службы США. Впоследствии весь его отдел в полном составе перешел из частного сектора к работе на правительство США. Вот эти-то люди и раскрыли японские коды.


[Закрыть].

Второе направление занялось тем, что стало пристально изучать биографию Шекспира и его окружение.

И в результате их усилий на поверхность стали вылезать кое-какие противоречия.

III

Собственно, проблема с биографией Шекспира стара, как само шекспироведение. От него самого осталось очень мало точных сведений и документов – и никаких рукописей. Известно, когда он родился, известно, что событие это произошло в городе Стратфорде, стоящем на берегу реки Эйвон, известно, что он там женился каким-то довольно нелепым образом – 18-летним юношей он был обручен чуть ли не под ружьем с девицей на 8 лет его старше, – и после этого он появился в Лондоне, где и оказался в итоге пайщиком театральной труппы. В Стратфорде в принципе была так называемая грамматическая школа, где преподавали начала латыни и где он, возможно, учился. Это словечко – «…возможно…» – следует за ним в его официальной биографии как припев в песенке. Возможно, учился – а возможно, и нет. Списка учеников школы не сохранилось, качество тамошннего преподавания неизвестно, никаких выдающихся выпускников эта школа вроде бы не произвела. Кроме Шекспира, конечно – при условии, что он в ней учился, что, возможно, и правда, но ничем не доказано…

Конечно, на это легко возразить, приведя в пример известного нам уже Томаса Кромвеля. Он начал свою взрослую жизнь 15-летним неграмотным подростком, записавшимся в солдаты-наемники, – и без всякой школы к 30 годам знал полдюжины языков, включая латынь, и вел успешную юридическую практику, не имея диплома.

Что сказать? Гений – он и есть гений…

Считается, что Шекспир приобрел свои обширные познания в кружке графа Саутгемптона. Вот маленький отрывок из книги М. М. Морозова[62]62
  Впервые книга М. М. Морозова «Шекспир» вышла в серии «Жизнь замечательных людей» в 1947 году. Книги и статьи М. М. Морозова широко используются литературоведами и работниками театра, занимающимися изучением Шекспира и постановкой его пьес.


[Закрыть] о Шекспире:

«…В кружке графа Саутгемптона появлялся иногда поэт и драматург Чепмэн, прославившийся своими переводами Гомера…«оком души», как называет воображение Гамлет, мы видим скромного уроженца Стрэтфорда [Шекспира]: сидя в своем углу, слушает он эти слова, и в глазах его блестит лукавый огонек…»

Насчет «…лукавого огонька…» – это очень поэтично… К сожалению, тут пропущено слово «возможно», потому что ни малейших указаний на то, что в кружке друзей графа Саутгемптона был хоть какой-то актер – Шекспир, например, – не имеется. Однако считается, что он там все-таки был, – ибо графу Саутгемптону оказались посвящены одна за другой две поэмы, подписанные «Шекспир».

Дальше, согласно традиционной версии, дело было так:

«…В следующем, 1594 году он [Шекспир] написал комедию «Тщетные усилия любви», в начале которой несколько знатных молодых людей отрекаются от жизни во имя чистого знания и чистого искусства, а в конце все поголовно оказываются влюбленными в молодых и прекрасных женщин. Ибо Шекспир знал ту старую истину, которую народ выразил в пословице: «Гони природу в дверь, она влетит в окно». Нет, не по пути было Шекспиру с графом Саутгемптоном и его друзьями!..»

То есть Уильям Шекспир решил, что ему не по пути с графом Саутгемптоном? Да, говорит нам М. М. Морозов и добавляет следующее:

«…Он, по-видимому, стал все реже бывать в этом доме, где много узнал и на многое насмотрелся. Затем совсем прекратил посещения. И граф Саутгемптон позабыл о Шекспире. В дошедших до нас письмах графа имя Шекспира не упоминается ни разу. И неудивительно: встреча со скромным начинающим поэтом и драматургом была для знатного вельможи лишь мимолетным впечатлением…»

Вообще говоря, все вышесказанное поистине поразительно.