Текст книги "Великие Борджиа. Гении зла"

Свою роль дипломата кардинал Алонсо Борджиа выполнял превосходно – между папским престолом и Неаполем сложился подлинный союз. Это было весьма нелишним делом – положение папы Евгения как светского государя было нелегким, хотя бы потому, что у него не имелось собственных вооруженных сил, а защита владений Святого Престола находилась в руках так называемых викариев Церкви, которые обладали изрядной долей самостоятельности и повиновались только тем приказам, которые находили удобными для себя. Так что когда Франческо Сфорца начал действовать не только на севере, но и в центре Италии, выкраивая себе независимое княжество и подбираясь все ближе к владениям папы в Романье, помощь из Неаполя пришлась очень кстати. В начале 1447 года пятитысячное войско короля Альфонсо подошло к Риму и собиралось было двинуться на Флоренцию, союзницу Сфорца в Тоскане, когда папа Евгений неожиданно скончался. В Риме начался конклав – и в принципе король Альфонсо мог бы повлиять на его исход, но его мудрый советник кардинал Алонсо посоветовал ему не вмешиваться. Новый папа не должен был выглядеть «ставленником арагонцев» – это могло обвалить на Неаполь войну против всех остальных государств Италии. В итоге 6 марта 1447 года новым папой был избран Томмазо Парентучелли, принявший имя Николая V.

Он высоко поднял престиж папства – в 1452-м в Рим прибыл Фридрих, носивший титул короля римского, которым облекался глава государей Германии, и считавшийся в силу этого императором Священной Римской империи. В Риме его принимали с великой помпой, а он «держал стремя» папы, помогая ему сесть в седло. Жест был символический, означавший признание главенства папы как духовного главы всего христианского мира. После визита в Рим император проследовал дальше на юг, в Неаполь, где его ждал прием еще более великолепный.

К исходу выборов папы в 1447 году кардинал Алонсо особого отношения не имел. Следуя собственному совету, который он дал своему королю, он тоже придерживался строгого нейтралитета. Но к визиту императора Фридриха в Неаполь он руку, несомненно, приложил и тем еще больше поднялся в глазах короля Альфонсо.

Благоволение государя было немедленно использовано для продвижения семейных интересов.

Потомки дона Эстебана де Борха в пределах Валенсии были людьми влиятельными, но теперь перед ними открывались совершенно новые перспективы. У Алонсо де Борха, ставшего в Риме кардиналом Борджиа, была старшая сестра Каталина, и ее сын Педро де Борха, принявший святые обеты, был намечен на пост епископа в епархии Сегорбе, в Валенсии. Его брат, Луис де Мила, перешел под непосредственную опеку дядюшки. За ним последовали сыновья другой сестры кардинала Алонсо, Изабеллы. Старшего звали Педро Луис, младшего – Родриго.

Родриго дядя сделал так называемым sacristan, то есть хранителем драгоценных одеяний и сосудов главного собора Валенсии[4]4
  The Borgias, by Ivan Cloulas, Franclin Watts. New York, Toronoto, 1989, page 15.


[Закрыть].

Родриго де Борха предстояло большое будущее.

Папа римский Николай V скончался в ночь на 24 марта 1455 года. Уже 4 апреля в Риме собрался конклав кардиналов – усопшему было необходимо избрать преемника. В общем-то, времени подумать у высших прелатов было достаточно – папа долго болел, но ни к какому определенному решению они так и не пришли. Весной 1455 года в Священном Совете кардиналов состояло 20 человек, но пятерых из них в Риме не было: отсутствовали два француза, два германца и единственный кардинал-венгр, представленный в Совете. Из 15 присутствующих кардиналов семеро были итальянцами, четверо – испанцами, двое – французами и двое, как ни странно, – греками, представлявшими Византию.

В отчаянной попытке спасти погибающую империю последний византийский император Константин Палеолог согласился пойти на унию, подчиняющую Восточную, греческую, церковь Западной, латинской. Флорентийский Собор[5]5
  Флорентийский Собор, состоявшийся при понтификате папы Евгения IV, сначала собрался в Ферраре, а потом во Флоренции. В то время как Латинская церковь с трудом выходила из великого раскола, который пошатнул ее устои, и в то же время, когда схизматический Собор продолжал работу в Базеле, Флорентийский Собор ставил перед собой задачу воссоединения отдельных Восточных церквей. Единство веры, которое должно было служить основой сближения, требовало обсуждения тех догматических аспектов, которые Восточные церкви не признавали. Длительные и трудные дискуссии завершились разными объединительными декретами, в основном с греками в 1439 году, с армянами, коптами и, наконец, с эфиопами (яковитами) в 1442 году.


[Закрыть], собранный еще при папе Евгении, торжественно объединил обе Церкви. Евгений IV известил об этом весь христианский мир, издав 6 июля 1439 года специальную буллу на этот счет (ее текст есть в Приложениях), но решение о прекращении раскола было с негодованием встречено в Константинополе и так и осталось в основном на бумаге.

А в 1453 году Константинополь пал – и вопрос и вовсе перестал иметь практическое значение: помощь с Запада так и не подоспела. Собор Святой Софии в Константинополе стал мечетью, а греческому патриарху надо было улаживать отношения уже не с папой римским, а с турецким султаном.

Падение Константинополя произвело в Европе потрясающее впечатление. Вроде бы дело давно к тому и шло, и вся Византийская империя давно уже свелась к самой столице да к небольшим полоскам побережья Греции (Мореи) с островами, и все прекрасно знали, что само решение об объединении Церквей было со стороны греков шагом, вынужденным только отчаянной необходимостью, – но все равно очень многие восприняли конец Византии как конец света. Последние два года своего понтификата, с 1453 и до 1455-го, папа римский не знал заботы более важной, чем организация общехристианского отпора туркам.

Понятно было, что эта забота перейдет и к его преемнику, кем бы он ни был.

Вопрос был настолько накален, что первым кандидатом на Святой Престол оказался кардинал Виссарион – греческий прелат, бывший епископ Никейский, принявший Великую Унию и получивший за это свой сан князя Церкви. За него на Совете высказались 8 человек из 15.

Однако поддержка его быстро сошла на нет, и на первый план вышла другая кандидатура. Это был племянник давно уже усопшего папы Евгения, кардинал Пьетро Барбо. Важно было то, что он был венецианцем, а война с турками потребовала бы самого деятельного участия Светлейшей Республики Венеция с ее могучим флотом. Пьетро Барбо тоже не удалось собрать большинства. Возникла было кандидатура кардинала Капраника, но он был римлянин, и это само по себе вносило в политические расчеты дополнительные осложнения. Дело тут в том, что в теории Церковь была единым организмом, но на практике на выборную должность главы христианского мира в первую очередь претендовали итальянцы – было очень трудно избрать кого бы то ни было без их согласия.

Сильнейшей итальянской фракцией, естественно, были римляне, но они делились на две непримиримые группировки «римских баронов» – семейств Колонна и Орсини, отчаянно соперничавших друг с другом. Кардинал Капраника был другом семейства Колонна – и Орсини сумели блокировать его избрание. В общем, поскольку договориться не удалось, все заинтересованные стороны согласились в том, что они друг с другом не согласны, и сошлись на временном решении – был избран нейтральный кандидат. Конечно же, в таких случаях выбирают самого старого и больного. Такой кандидат нашелся. Ему было уже 77 лет, он был болен – по слухам, даже не просто болен, а болен проказой – и по всем признакам должен был уже вскоре покинуть юдоль земную и переселиться на небеса.

Избрание состоялось 8 апреля 1455 года.

Новым папой римским под именем Каликста III стал Алонсо де Борха, арагонец, известный в Риме как кардинал Борджиа. Конечно, в апреле 1455-го никто этого знать не мог, но актом избрания кардинала Алонсо в папы была основана целая династия – династия Борджиа.

Каликст III, папа римский из рода Борджиа

«Я, Каликст Третий, папа, обещаю и клянусь перед Святой Троицей, и перед Отцом, Сыном и Святым Духом, и перед Марией, Матерью Божьей, и перед апостолами Петром и Павлом, и перед всей ратью небесной, что я сделаю все, что в моей власти и в моих силах, для того, чтобы вернуть христианству Константинополь, захваченный и порабощенный врагом Христа, распятого Спасителя, безбожным Магометом, государем турок, посланным нам в наказание за грехи наши…» – так начиналась торжественная клятва, принесенная папой римским Каликстом, звавшимся в миру Алонсо де Борха, в Риме известным также как кардинал Алонсо Борджиа, князь Церкви.

Вообще-то, церемония восхождения нового папы римского на Святой Престол была разработана до мелочей, но в данном случае новый папа решил внести в отлаженный ритуал новый элемент и принес свою торжественную клятву: организовать Крестовый поход.

Текст произнесенной им клятвы разнится от источника к источнику. Согласно одному из них[6]6
  The Borgias, by Ivan Cloulas, page 23.


[Закрыть] папа Каликст даже использовал цитату из Псалмов: «Если забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет рука моя…» (Псалмы, 137:5) – но в том, что клятва была дана, сходятся все источники. Дальше процедура интронизации и коронации папы римского пошла по заведенному веками порядку – перед Каликстом троекратно сожгли на посохе пучок пакли, и он выслушал следующее[7]7
  Same book, same page.


[Закрыть]:

«Pater Sanctissime, sic transit Gloria mundi!» – «Святейший Отец, так проходит мирская слава!»

Получив напоминание о смертности, и краткости бытия, и тщете мирской, новый папа был венчан тройной тиарой и выслушал еще одну формулу[8]8
  Перевод с английского текста сделан автором и может отличаться от канонического русского варианта.


[Закрыть]:

«Получи же тиару, осененную тремя золотыми венцами, и знай, что ты отныне – отец государей и королей, и управитель вселенский, и Викарий Господа Нашего, Иисуса Христа, Коего чтим мы и прославляем от века и до века. Аминь!»

В общем, как обычно, новый понтификат был начат на высокой ноте – и, как часто случалось в те времена, почти немедленно эта высокая нота оказалась заглушена скандальной сварой.

Сцепились два римских семейства – сторонники графа Эверсо ди Ангульяра подрались со свитой Наполеоне Орсини, один из людей которого был в свалке заколот. Ну, Орсини были не такие люди, чтобы молча снести обиду, – и под крики «Вперед, за Орсини!» толпа взяла штурмом дворец графа на Кампо ди Фьори. Тем бы дело и закончилось, но граф Ангульяра был известен как «друг семейства Колонна» – и где-то через пару часов в Риме уже было несколько тысяч человек, готовых к бою кто за честь дома Орсини, кто за честь дома Колонна.

В общем, папе Каликсту пришлось начинать свое правление с того, чтобы попытаться навести порядок в Риме, а вовсе не на далеких берегах Босфора. А поскольку ни собственной армии, ни своей полиции у него не было, ему пришлось обратиться за содействием к кардиналу Орсини и к его брату, префекту Рима, досточтимому сеньору Франческо Орсини. «Римские бароны» напомнили Святому Отцу, «управителю вселенной»: вселенная вселенной, а в Риме реальная сила – у них. Возможно, и драка-то случилась не так уж случайно, а именно как «напоминание».

В своем роде – это тоже был ритуал.

Политика, в общем, может быть описана как сложная логическая игра вроде шахмат, и в ней, как и в шахматах, есть свои и комбинации, и неожиданные повороты, и скрытые до поры ловушки. Есть в ней и свои «дебюты», когда в стандартной, общей для всех позиции, на какой-нибудь хорошо известный ход противника следует наиболее рациональный и проверенный практикой ответ.

Если рассматривать свалку в Риме как ход клана Орсини, призванный напомнить новому папе, что без содействия клана он править не сможет, то на такой «гамбит» имелся давным-давно разработанный ответ, и заключался он в том, что всякий новый папа, вступая в свои права, начинал немедленное продвижение своих родственников на важные посты. Ему была нужна политическая база – надежная, зависящая только от него самого…

Каликст III, разумеется, не стал исключением.

Проблема, однако, была в том, что перед избранием он пообещал собранию кардиналов – Священной коллегии, что он не будет продвигать своих родных на места, дающие им политическое влияние.

Это, кстати, тоже был стандартный ход – будущему папе перед его избранием ставились определенные условия, и чем слабее был кандидат, тем жестче эти условия были. «Арагонский кардинал» Алонсо де Борха был слабым кандидатом, так что он поначалу ограничился тем, что назначил своего племянника, Родриго де Борха, на итальянский манер именуемого Родриго Борджиа, на пост апостолического нотария – что-то вроде нотариуса для высшей канцелярии Церкви. Куда более существенным делом было другое назначение: Луис де Мила, тоже племянник папы Каликста и кузен Родриго, был назначен губернатором Болоньи.

Папские владения, или Папские государства, или Папская область – названия владений варьировались, – в принципе были обширной территорией, включавшей в себя чуть ли не всю центральную Италию и тянувшейся от Тирренского моря на западе до Адриатического моря на востоке. Однако эта территория была очень неоднородной и состояла из самых разных административных единиц – от горных гнезд викариев Церкви, в теории подчинявшихся Святому Престолу, но на практике почти независимых, и до богатых городских коммун вроде Болоньи. Налоги, понятное дело, платили в основном именно коммуны. Так что назначение племянника в Болонью имело смысл – это был, наверное, самый важный пункт налоговых поступлений Папской области.

Туда же, в Болонью, был отправлен и Родриго Борджиа. Он должен был изучать там церковное право – и действительно, за каких-то 16 месяцев (вместо обычных 5 лет) он получил там докторскую степень. Родриго Борджиа был очень умным молодым человеком, но своим столь быстро испеченным докторатом он все-таки был обязан не своим дарованиям, а фаворитизму – занятиями он себя не изнурял. Тем временем дядя Родриго, Каликст III, сумел преодолеть сопротивление Курии и сделал кардиналами и его, и Луиса де Мила.

Он сделал не только это.

Луис де Мила получил в качестве подведомственной ему церкви ту, которую раньше держал сам Алонсо де Борха, – церковь Четырех Коронованных Святых. А вот Родриго досталась маленькая церковь Святого Николая, расположенная недалеко от Капитолия.

Прямо напротив нее в былые, античные времена располагался Театр Марцелла, построенный еще при императоре Августе[9]9
  Театр Марцелла (лат. Theatrum Marcelli, итал. Teatro di Marcello) – театр близ правого берега Тибра в Риме, строительство которого было задумано Юлием Цезарем, а осуществлено Октавианом Августом, который в 12 году до н. э. посвятил его памяти своего покойного племянника Марка Клавдия Марцелла. При диаметре в 111 м театр мог вместить 11 тысяч зрителей.


[Закрыть]. Ну, античность античностью, но в данном случае дело было не в ней. А дело было в том, что на развалинах старого театра в Средние века была выстроена крепость.

Она принадлежала семейству Орсини.

«Человек предполагает, а Бог располагает» – эта благочестивая русская пословица как-то невольно приходит на ум, когда с дистанции в пять с половиной веков смотришь на понтификат Каликста III, первого папы из рода Борджиа. Выбрали его в основном из тех соображений, что больной 77-летний кардинал, без всяких семейных корней – и в Италии в целом, и в Папской области в частности – будет удобным промежуточным местоблюстителем Святого Престола в тот короткий период времени, в который Господь попустит его пребывание на грешной земле.

Он, однако, обнаружил большую энергию и очень быстро навел в Риме такой порядок, который его устраивал. Папа вовсе не ограничился продвижением двух своих племянников в кардиналы. У Родриго Борджиа был старший брат, Педро Луис де Борха (или иначе Педро Луис Борджиа), оставшийся мирянином.

Каликст III сделал его капитан-генералом Церкви, то есть главнокомандующим ее войсками, и передал ему комендантский пост в замке Святого Ангела – крепости, примыкавшей к Ватикану и устроенной из мавзолея римского императора Адриана. Шаг этот встретил большое сопротивление со стороны семейства Орсини, но их протесты были проигнорированы. А когда кардинал Капраника поднял было голос, оспаривая решение папы и прозрачно намекая на нарушение заключенных с Курией условий, ему это ничуть не помогло.

Собственных войск у папы было мало, но он уже успел заключить некое соглашение с семейством Колонна, и в результате большинство в Курии поддержало назначение, а кардиналу Орсини пришлось бежать из Рима. Пошли слухи о том, что Педро Луис возьмет себе жену из рода Колонна, скрепив этим союз, а пока он был сделан префектом Рима.

Так что те «римские бароны», которые рассчитывали на «краткое и кроткое правление» глубокого старика, оказались не правы, и расчеты их тоже оказались построены на песке.

Но точно так же, на песке, оказались построены расчеты самого папы Каликста, связанные с Крестовым походом. Он не зря давал торжественную клятву освободить Константинополь – для него Крестовые походы не были отдаленным воспоминанием, войны Реконкисты в Испании были живой реальностью, и сам род де Борха вырос на землях отбитой у мусульман Валенсии.

Но вот тут папу Каликста III ожидало горькое разочарование. Ни один из государей Европы не откликнулся на его призыв. Он послал своих кардиналов-легатов и во Францию, и в Венгрию, и в Германию, и в Англию, и, конечно же, в родную Испанию. Но все его усилия мобилизовать солдат и собрать деньги так и остались втуне. Отчаявшись подтолкнуть своих духовных сыновей словом, папа Каликст попытался подать им пример делом: он начал сооружать галерный флот на Тибре, делал это на собственные средства, а пока суд да дело, послал сражаться с турками две уже готовые галеры, под командой Педро Урреа, легата Церкви в Испании.

Что сказать? Педро Урреа действительно пошел в море со своими судами – но, присоединившись к арагонскому флоту короля Альфонсо, вместо турок он напал на генуэзцев. Каликст III сместил его с поста, а уж заодно еще и проклял – но дела было уже не поправить, экспедиция провалилась.

Вторая попытка организовать наступление оказалась более успешной.

Двадцать пять папских галер спустились по Тибру к Остии, вышли в море и недалеко от Неаполя соединились с пятнадцатью галерами короля Альфонсо – в этот раз все вроде бы пошло хорошо, и соединенный флот отправился в Архипелаг, воевать с турками. Ожидалось подкрепление со стороны короля Франции – он снарядил тридцать галер. Однако, подумав, он напал не на турок, а на владения короля Альфонсо. Что и говорить – папе было от чего прийти в отчаяние. Единственные хорошие новости пришли с Балкан.

Янушу Хунияди все-таки удалось снять турецкую осаду с Белграда.

Каликст III был вне себя от радости и в честь этой победы установил праздник Преображения Господня. Праздник, собственно, уже как бы был и в русской народной традиции назывался также Яблочный Спас – но папа Каликст повелел праздновать его 6 августа, и это его решение оказалось настолько прочным, что пережило даже раскол Реформации, и по сей день не только католики, но и протестантские церкви так его 6 августа и празднуют.

Вообще-то, что относилось к сфере духовной, хорошо ему удавалось. Он снял, например, обвинительный приговор с Жанны д’Арк[10]10
  Каликст III приказал пересмотреть процесс, в результате которого в 1431 году была приговорена к сожжению на костре Жанна д’Арк. Рескрипт о ее реабилитации был подписан 7 июля 1456 года.


[Закрыть] и даже сумел создать нового святого – им стал священник Винцент Феррье, предсказавший когда-то величие совсем молодому тогда Алонсо де Борха…

Но вот с делами земными папе Каликсту справляться оказалось куда труднее. Папа римский помимо своей роли главы духовной власти всего христианского мира был еще и светским государем, правящим Папской областью, – и вот в качестве такого государя Каликст III насмерть поссорился с королем Альфонсо, тем самым, которому он много лет преданно служил в качестве советника. Это звучит очень странно. Во-первых, своим возвышением папа Каликст был обязан именно тому, что был тесно связан с королем Арагона, и все это знали, во-вторых, считалось, что «папа Каликст наполнил Рим каталонцами». Под «каталонцами» тут понимались вообще все арагонцы – и каталонцы, и валенсийцы, и арагонские дворяне из других владений короля Альфонсо. Важно было то, что все они были выходцами из Испании, говорили на каталонском наречии и пользовались доверием папских племянников, управлявших римской администрацией. Скажем, новый префект Рима, Педро Луис Борджиа, уроженцам Рима не доверял и полагался только на соотечественников.

Но арагонцы на службе короля Арагона и арагонцы на службе папы римского имели совершенно разные точки зрения на очень многие вопросы – например, на то, кому принадлежит право на назначение епископов в той же Валенсии.

Спор вокруг «валенсийских епископов» вышел таким резким, что папа Каликст пригрозил своему бывшему повелителю, королю Альфонсо Арагонскому, полным отлучением от Церкви. Педро Луис был целиком на стороне своего дяди и полагал, что «права Церкви должны быть защищены», но другой племянник папы, Родриго Борджиа, с ним не согласился. Он был человек гибкий, совершенно не мелочный и полагал, что дипломатическое решение спора куда предпочтительнее конфронтации. Он убедил Святого Отца попробовать уладить дело с Арагоном компромиссом – и в итоге папа Каликст принял в Риме любовницу короля Альфонсо, прекрасную Лукрецию д’Аланьо, со всеми почестями, подобающими столь знатной даме.

Трудно сказать, как далеко удалось бы обеим сторонам конфликта пойти по пути переговоров. Возникли дополнительные обстоятельства – нежелание короля Арагона мириться со своим бывшим советником Алонсо де Борха, «сильно возомнившим о себе с тех пор, как он стал папой», привело к тому, что удобный момент для примирения – пребывание доньи Лукреции в Риме – оказался упущен. А потом король опасно заболел и умер 27 июня 1458 года. Тут уж влияние Педро Луиса Борджиа на папу одержало совершенную победу.

Каликст III издал буллу, лишающую Ферранте, незаконного сына Альфонсо V, короны Неаполя.