Текст книги "Вольф Мессинг"

Начался бурный роман, продолжавшийся все дни, пока женщина жила в гостинице. И так же внезапно прервался: ей нужно было ехать в столицу, чтобы восстанавливать документы и доброе имя после освобождения из лагеря и реабилитации. Они даже не смогли проститься, да она и не очень этого хотела. Женская мудрость правильно подсказала ей, что из этого ничего не может выйти. Слишком велика возрастная пропасть. И, как он заметил, она даже обрадовалась, что поезд Томск-Москва будет проходить через их станцию как раз в его вечернюю смену. Ни адреса, ни каких-либо ориентиров она не оставила.

В те несколько бурных дней они все его свободное время проводили вместе, а однажды в городском парке и сфотографировались «на память». И вот только и есть у него эта сладко-грустная память…

Парень трясущейся рукой полез во внутренний карман куртки и вынул бумажник. Он протянул мне черно-белую фотографию… Я обомлел. Я увидел очень красивое женское лицо, действительно даже не моложавое, а молодое, хотя ей шел тридцать восьмой год… Я был настолько потрясен, что и сам испугался своего долгого молчания, словно молодой человек мог обладать телепатическими способностями и «прочесть» в моем молчании страшное открытие, которое я сделал.

Я держал в своих руках явное свидетельство повторения трагедии царя Эдипа. А передо мной стоял живой пример «эдипова комплекса» – чуткий, честный и психически тонко организованный юноша, которому я должен помочь.

Нет, на фотографии он не был похож на нее, никакие видимые приметы не говорили мне о родстве. Но я ни на секунду не сомневался, что на фотографии – мать и сын…

Будучи наслышан о моих способностях и нескольких случаях нашумевших предсказаний, он хотел узнать, могу ли я определить ее местонахождение, а главное, не будет ли она матерью его ребенка.

Чудовищные сцены проносились в моем воображении: истосковавшаяся за полтора десятка лет в тюрьмах и лагерях по мужской ласке женщина в объятиях своего сына…

Открыть ему эту тайну – значит неминуемо обречь его на тяжкое и неизлечимое безумие. Нет, нужна спасительная ложь! И на ум приходят строки знаменитого «Белого покрывала» Шандора Петефи.

Мне, действительно, ничего не «виделось» в направлении его матери, лишь кошмарная явь свершившегося. И я решился на обман, ища поддержку в поэме Петефи.

Кратко сюжет ее таков. Накануне казни сына мать приходит к нему на последнее свидание и обещает, что в то его роковое утро она предпримет попытку добиться у короля-деспота отмены казни. Любой ценой, даже потерей женского достоинства… И пусть он завтра утром, когда его поведут на казнь, взглянет на балкон своего дома, где она будет стоять.

Если она будет в черной траурной накидке – что ж, значит, ничего нельзя изменить, «…Знай, неизбежна смерть твоя». А если она выйдет на балкон в белом покрывале, значит, тиран смилостивился, и в последнюю минуту казнь отменят.

Утром его выводят в последний путь. Толпа пылко приветствует мученика, но он неотрывно смотрит вдаль, где вскоре должна появиться мать – со знаком жизни или смерти.

И когда процессия поравнялась с домом графини, он увидел ее, спокойную и полную величия и гордости, в белом покрывале… И сердце его ликует от счастья! Его выводят на плаху… Поэма заканчивается так:

 
Он даже в петле улыбался…
О, ложь святая! Так могла
Солгать лишь мать, полна боязни,
Чтоб сын не дрогнул перед казнью!
 

Я собрал свою волю, стараясь ничем не выдать себя, и сказал ему:

– Вы должны верить мне и прислушаться к моим словам и совету. Ваша добрая знакомая вышла замуж за иностранца и сейчас за пределами России. У нее есть ребенок, но не от вас. Забудьте ее… У вас нет негатива этой фотографии? Нет, ну и отлично. Я оставлю ее себе, разрешаете? Ну, как память о нашей встрече… Так что ваши тревоги напрасны, хоть я и понимаю вас.

Молодой человек долго колебался, пока согласился отдать мне фотографию. Я попросил его еще раз как-нибудь зайти ко мне, пока мои гастроли будут продолжаться в его городе.

Дней через пять он снова наведался ко мне в номер, и я с радостью отметил, что выглядит он на сей раз гораздо спокойней, тревожный лихорадочный блеск в глазах исчез.

Ты, Танюша, знаешь, что мой талисман – мое кольцо с трехкаратником – всегда при мне, но я возил с собой еще забавную фигурку эскимоса в национальном одеянии, вырезанную на кости, как-то в одну из поездок по Сибири подаренную мне в Магадане.

Я достал ее из шкатулки, перочинным ножиком поставил свои инициалы и вручил своему гостю.

Он горячо поблагодарил меня и ушел, как мне показалось, почти без груза недавних терзаний…»

Этот рассказ, несмотря на всю свою литературность, очень похож на правду. У Мессинга вполне могла быть в жизни такая встреча. Несмотря на то, что он рассказал Лунгиной, Вольф Григорьевич в действительности мог заметить определенное сходство в чертах лица между женщиной на фотографии и молодым человеком, который ее ему принес, и понял что тот, подобно Эдипу, переспал с собственной матерью. Цитируемая же поэма Пётефи «Белое покрывало» является хорошей иллюстрацией к терапевтическому эффекту психоаналитических методик. Черная, траурная накидка – это истинная, непознанная причина невротического заболевания. Белая накидка – это та причина болезни, в истинности которой психоаналитик сумел уверить своего пациента и которую он берется устранить, обеспечив тем самым выздоровление.

В мемуарах Мессинг писал: «Всего несколько лет назад впервые появилось в печати тогда почти неизвестное слово «гипнопедия». Этим термином был окрещен новый метод обучения, вернее, запоминания во сне с помощью совершенно своеобразной формы гипноза.

Суть его проста. Скажем, вам надо овладеть английским языком. Известно, какое это сложное и кропотливое дело – изучение языка, особенно если вы вышли из детского возраста. Самое неприятное – запоминание слов, «зубрежка». Гипнопедия избавляет от нее. Вся зубрежка слов переносится на период сна…

Обучающемуся в период сна тихим голосом магнитофон «шепчет» содержание изучаемого урока. Шепчет один раз, второй, третий… Человек спит и обычно даже не видит снов. Но утром, к его собственному удивлению, оказывается, что он знает все те слова, которые входят в очередное задание. Я читал, что такое «ночное» задание состоит в настоящее время из 30–40 слов, но специалисты-педагоги, овладевающие методом гипнопедии, считают, что и триста слов в ночь – вполне приемлемая норма. Все, кто изучали иностранный язык, знают, какой это нелегкий труд – выучить триста новых слов. А методом гипнопедии это осуществляется фактически незаметно для изучающего.

Что такое гипнопедия? Убежден: еще один очень мало известный вид гипноза. Он начинает находить все более широкое применение и, безусловно, имеет все шансы стать важнейшим средством интенсификации процесса обучения как школьников, так и взрослых.

Кстати, и обычный гипноз следовало бы медикам применять пошире. Настало уже для этого время.

Гипноз – опасное оружие. Но, так же как энергию атома, его следует использовать разумно».

Следует отметить, что, несмотря на способности к самогипнозу, Мессинг методами гипнопедии так и не воспользовался и полиглотом не стал. Что же касается е го утверждения, что гипноз – это опасное оружие, то оно представляется преувеличенным. Пока что, слава Богу, не зафиксировано случаев, когда профессиональным гипнотизерам удалось бы подвигнуть толпы людей на массовые проявления насилия. Зато такое нередко удается профессиональным политикам.

Глава 8
Был ли арест? Вольф Мессинг в годы Великой Отечественной войны

Как и для подавляющего большинства советских граждан, нападение нацистской Германии, с которой менее двух лет тому назад были заключены договоры о ненападении и дружбе, стало полнейшей неожиданностью для Мессинга. И в мемуарах он ничего не говорит насчет того, что предсказал 22 июня как дату германского вторжения. Иначе бы у читателей возник бы законный вопрос: почему же товарищ Мессинг, зная заранее о грядущем вероломном нападении людоеда Гитлера на страну Советов, не предупредил об этом тотчас товарища Сталина, с которым он, опять-таки, если верить его мемуарам, был чуть ли не на дружеской ноге. И Мессинг в мемуарах честно писал, что ничем не был встревожен накануне роковой ночи. Тревога охватила его будто бы только с утра воскресенья: «В июне 1941 года я поехал в Грузию. Как сейчас, помню это воскресенье 22 июня 1941 года. Накануне в субботу состоялось мое выступление, оно прошло очень успешно. В воскресенье утром мы поехали на фуникулере. Мне все время было почему-то не по себе. Настроение было просто скверным. И вот в 11 часов 30 минут по московскому времени – речь Молотова. Началась Великая Отечественная война.

Возвращались в Москву поездом. Затемненные станции. Почти на каждой – проверка документов. Во всеобщей бдительности мне пришлось убедиться на собственном опыте: моя несколько экстравагантная внешность, иностранный акцент привели к тому, что меня несколько раз принимали за шпиона. Выручал мой первый советский «импресарио», ездивший со мной, писатель Виктор Финк (таким образом, ни о какой Симе в качестве импресарио Мессинг не вспоминает. – Б. С.).

По приезде в Москву, как только я остался на улице один, – Финк прямо с вокзала отправился к себе домой – меня все-таки арестовали. А через несколько дней, когда я спросил, как пройти на такую-то улицу, меня снова арестовали – на сей раз очень миленькая девушка-дружинница.

В эти дни начала войны я пережил тяжелые минуты. Я внутренне почувствовал себя лишним. Передо мной встал вопрос: чем я могу помочь моей второй родине в борьбе с фашистской чумой? Состояние моего здоровья было таковым, что о личном участии в боях я не мог и думать (очевидно, уже тогда проявилась болезнь сосудов ног, которая в конечном счете и свела Мессинга в могилу. Возможно, эта болезнь стала следствием напряженной работы телепата во время выступлений. – Б. С.). Оставалось мое искусство, мое умение. Но кому нужен в такое время, думал я, Вольф Мессинг с его «психологическими опытами»?

Упоминаемый здесь еврейский советский писатель, в Первую мировую войну сражавшийся в рядах французского Иностранного легиона, Виктор Григорьевич Финк, в 1965 году был еще жив. Он умрет только в 1973 году. Так что насчет того, что именно он в 1941 году был импресарио Мессинга сомневаться не приходится. Но тогда для загадочной Симы, упоминаемой Шенфельдом, возле Мессинга просто не остается места. Финк же, окончивший юридический факультет Сорбонны и много лет проживший во Франции, хорошо знал «буржуазную жизнь» и легко мог найти психологический контакт с Мессингом и облегчить ему постепенное привыкание к реалиям советской жизни.

Внезапно выяснилось, что советские руководители сочли, что искусство Мессинга может наилучшим образом служить поднятию духа советских людей, как раненых в госпиталях, так и тружеников тыла. Вот только на фронт его выступать не посылали – было слишком рискованно. Мессинг вспоминал: «Меня эвакуировали в Новосибирск. Оказывается, кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге, о том, что его своеобразные способности интересны людям.

Меня хотели видеть и в госпиталях, и рабочие оборонных заводов, по неделям не покидающие цехов, и бойцы формирующихся частей и подразделений. Нередко залы заполняли люди, пришедшие прямо от станков. И уходили они от меня к станкам. А бойцы иной раз держали в руках винтовки… Я делал все, что мог, чтобы вдохновить их своим искусством, дать им заряд новых сил для труда и борьбы».

И в подтверждение того, чем он занимался в суровые годы войны, Мессинг процитировал следующие отзывы о своей работе:

«17 июля 1942 года в эвакогоспитале выступал Мессинг со своими «психологическими опытами» перед ранеными нашего госпиталя.

Опыты Мессинга произвели на аудиторию ошеломляющее впечатление. Все задания выполнялись точно и сопровождались бурными овациями.

Раненые бойцы, командиры, политработники и служащие госпиталя выражают большую благодарность Мессингу за его выступление в госпитале.

Нач. госпиталя в/врач 3-го ранга Сошина».

«С исключительным вниманием бойцы, сержанты и офицеры гарнизона просмотрели шесть концертов Вольфа Григорьевича Мессинга, на которых присутствовало более трех тысяч человек (значит, на каждом концерте побывало более пятисот зрителей. Если в год Мессинг давал порядка 200 концертов, то ежегодно под воздействием его психологических опытов могло оказываться более 100 тыс. человек. Это уже была весьма солидная аудитория, и власти должны были обращать внимание на «благонадежность» столь популярного артиста. Однако их, несомненно, успокаивало полное отсутствие даже намека на политику или сатиру и видимое отсутствие и какой-либо связи с современной советской жизнью. Чиновникам Мессинг наверняка казался безобиднее любого эстрадного сатирика. Недаром «путевку в жизнь» ему дал высокопоставленный партийный функционер П.К. Пономаренко. – Б. С.)

Эти концерты на нас, зрителей, произвели очень большое впечатление. Мессинг выполнял исключительно сложные номера, заданные ему «индуктором», и при этом с большой точностью. Он доказал, что это не фокусы, связанные с ловкостью рук человека, а исключительно сложная психологически научная работа, проводимая им в течение длительного периода лет и представляющая исключительный интерес с точки зрения развития психологии как науки.

От имени бойцов, сержантов и офицеров выношу сердечную благодарность Вольфу Григорьевичу Мессингу и желаю дальнейшей плодотворной работы на благо развития науки нашей Социалистической Родины.

Начальник гарнизона генерал-майор артиллерии

Шуршин».

«Краснофлотцы, старшины и офицеры воинской части Полевая почта № 51215 искренне благодарят за представленные Вами в воскресенье 6 февраля 1944 года два шефских концерта, которые вызвали у личного состава большой интерес.

В производимых Вами опытах отсутствует что-либо загадочное и сверхъестественное. Это свидетельство – умение владеть собой и с огромной силой воли концентрировать свое внимание в исполнении того или иного задания.

Еще раз горячо благодарим и желаем Вам, Вольф Григорьевич, дальнейших творческих успехов в Вашей работе».

Заместитель командира по политической части

капитан третьего ранга Норкин».

«Опыты, произведенные Вами, – свидетельство, чего могут достичь человеческий разум и воля. Эксперименты, произведенные Вами перед зрителями, вызвали большой интерес. Они учат нас тренировать свою волю.

От всей красноармейской души желаем Вам долгих лет жизни и плодотворной работы на благо нашего Отечества за дальнейшее процветание культуры и науки.

Начальник политотдела полковник Ягодинский».

«Ваше выступление перед профессорским, преподавательским составом и студентами Магнитогорского государственного педагогического института продемонстрировало выдающуюся способность чтения мыслей (понимание внутренней речи), развитую Вами до необыкновенной высоты и точности.

Цель Ваших опытов – развитие сил, скрытых в психике человека, и воспитание воли – достойна всякого поощрения. Особенно сейчас, когда народы нашего Союза стоят на пороге завершения Великой Отечественной войны, проявляя героическое волевое напряжение, работа в этом направлении – в направлении изучения и развития воли – является весьма важной. Вот почему Ваши выступления имеют большое воспитательное значение.

От имени всего коллектива института выражаем Вам сердечную благодарность и желаем продуктивной работы на благо нашей великой Родины».

Несомненно, Мессингу было очень приятно читать эти строки. Он искренне ненавидел нацистов, развязавших Вторую мировую войну, грозивших стереть еврейский народ с лица земли, поработивших его родину Польшу и грозивших поработить и его вторую родину – Советский Союз. Он всячески желал победы советскому народу, видя в ней единственную надежду на спасение человечества от нацистской агрессии. Мессинг наверняка верил, что его «психологические опыты» укрепляют у бойцов волю к победе, а труженикам тыла помогают более стойко переносить выпавшие с войной невзгоды. И пусть часть оценок в этих отзывах были простыми цитатами из выступления, которым импресарио предварял собственно телепатические опыты Мессинга. Да и болванки отзывов, скорее всего, составлялись импресарио (он же – ведущий вечера). Но чувства-то аудитории были искренними! И Вольф Григорьевич не ошибался, когда верил, что его выступления укрепляют моральный дух армии и народа. Казалось бы, что общего между суровой военной действительностью и угадыванием, где именно в зале спрятаны расческа, кошелек или пилка для ногтей. Но на самом деле Мессинг дарил людям, может быть, самое важное, что им в тот момент было нужно, – веру в чудо, которая была сродни вере в по беду. Ведь в 1941–1942 годах, когда судьба страны буквально висела на волоске, наша победа могла казаться только чудом. Ну, и конечно же, подобные отзывы были для Мессинга своеобразными охранными грамотами. Ведь они наглядно свидетельствовали, что его искусство нужно и фронту, и тылу, что оно действительно укрепляет обороноспособность страны. Именно в годы войны Мессинг наверняка чувствовал наибольшую востребованность и общественную значимость своего таланта. Он по праву считал, что своим творчеством вносит вклад в победу над фашизмом.

Правда, время от времени Мессингу приходилось вносить и вполне конкретный, осязаемый, материальный вклад в дело обороны страны. На средства, переданные Мессингом в Фонд обороны, были построены два истребителя. Строго говоря, ничего такого уж необычного в подобном поступке нет. В период войны сотни и даже тысячи советских людей, имевших большие доходы, в том числе артисты, писатели, ученые, жертвовали на нужды обороны значительные денежные суммы. Почему же Мессинг, искренне желавший победы над нацистской Германией, должен был поступать иначе? Ведь он отнюдь не был скупым человеком. Более того, все, знавшие Вольфа Григорьевича в Советском Союзе, отмечали, что к деньгам он был равнодушен. То есть не то чтобы он совсем не понимал их значения и жил как настоящий аскет. Нет, это было равнодушие к материальным благам человека, у которого денег уже более чем достаточно для того, чтобы удовлетворить все те потребности, которые можно удовлетворить в советских условиях. Он всегда мог пригласить друзей в дорогой ресторан, а на гастролях останавливаться в дорогих гостиницах. Он всегда мог сшить себе на заказ роскошный костюм, мог позволить носить перстень с бриллиантом в три карата. Большая квартира его особенно не привлекала, поскольку большую часть жизни он проводил в разъездах. Возможно, по этой же причине он так и не обзавелся автомобилем и никогда не умел водить его. Хотя здесь, наверно, первично именно неумение водить автомобиль и тот психологический барьер, который возникает у некоторых людей при попытке освоить автовождение. Знаю это по себе. Вероятно, Мессинг был из тех людей, для которых психологически невозможно сесть за руль машины. Поэтому, вполне естественно, автомобиля у него не было. Вспомним, как Мессинг рассказывал в мемуарах о том, как водил автомобиль в Риге, подчиняясь мысленным командам настоящего водителя, хотя ни до, ни после за баранку ни разу не садился.

Значительные суммы Мессинг жертвовал на благотворительность. Достоверно известно, что после окончания войны Мессинг до самой кончины на свои средства содержал детский дом на сто сирот. Некоторые, в том числе Игнатий Шенфельд, утверждают, будто детский дом Мессинг содержал вынужденно, под давлением властей. Якобы это была своеобразная плата за то, что ему разрешали достаточно часто выступать и зарабатывать на этом деньги. Однако такого рода предположения нельзя признать основательными.

Фактически Мессинг по уровню доходов входил в самый верх советской научной и артистической элиты. Он зарабатывал столько же, сколько зарабатывали крупнейшие ученые-академики, артисты, писатели, художники. Однако ни про кого из них я что-то не слышал, чтобы они содержали на свои средства целые детские дома или, допустим, больницы. Ни писатель Алексей Толстой, ни конструктор Андрей Туполев, ни всенародно любимый эстрадный сатирик Аркадий Райкин за этим замечены как будто не были. Разумеется, время от времени их призывали вносить значительные средства в Фонд обороны, в Фонд мира, а также для помощи пострадавших от стихийных бедствий и т. п. Однако ни разу не слышал, чтобы условием получения легальных высоких доходов было обязательство пожизненно содержать детский дом. Конечно же, я не исключаю, что кто-то из этих и других весьма достойных людей из числа ученых, писателей, артистов, время от времени или даже постоянно жертвовал на детский дом или больницу, подобно герою фильма «Берегись автомобиля», однако в печати такого рода действия практически не освещались. Из этого можно сделать вывод о том, что субсидирование детского дома Мессингом или каким-либо другим артистом никак не могло осуществляться по требованию государства, раз то же государство совершенно не собиралось пиарить действия такого рода. Одно дело – сообщать на первых полосах газет, что народный или заслуженный артист такой-то пожертвовал Государственную премию в фонд мира или построил на свои средства самолет, на котором бьет фашистов герой-летчик. Этот фонд народу никак не подконтролен, и деньги оттуда можно расходовать куда угодно, хоть на подготовку к войне, хоть на покупку товаров для номенклатурных распределителей. И совсем другое дело, когда деньги поступают на счет конкретного детского дома и могут тратиться лишь на нужды этого дома. Да и о грустных сюжетах, вроде детей-сирот, в советской печати предпочитали не писать слишком часто.

И Мессинг, разумеется, мог бы, если бы пожелал, чуть ли не каждый вечер кутить в дорогих ресторанах на широкую ногу, как это делал тот же Алексей Толстой, мог бы иметь десятки любовниц, мог бы строить роскошные дачи для себя и своей родни, мог бы иметь личного шофера, который возил бы его на автомобиле. Однако к кутежам и любовницам Вольф Григорьевич не проявлял никакой склонности. Вся его родня погибла в нацистских гетто и концлагерях. Женился Мессинг достаточно поздно, когда ему было 45 лет, а последние четырнадцать лет прожил вдовцом. Он содержал не только жену, но и ее сестру, а также своего импресарио Валентину Иосифовну Ивановскую, однако и после всех расходов у него на руках оставались немалые суммы. Не исключено, что, помимо детского дома, он пускал их и на другие благотворительные цели. Весьма характерным представляется то, что он ни разу не выражал намерения иммигрировать из Советского Союза, хотя, будучи евреем и уроженцем Польши, не раз и не два имел возможность это сделать.

В то же время, Мессинг, в отличие от многих других артистов, не был особо обласкан властью. Звание заслуженного артиста РСФСР он получил всего лишь за три года до смерти. И в президиумы торжественных собраний его почему-то не приглашали. Однако это его нисколько не огорчало. Вольф Григорьевич вообще был равнодушен как к материальным благам, так и к внешним проявлениям славы. Главным для него было его искусство, его талант. Мессинг, вне всякого сомнения, верил в свои исключительные способности, и только этими способностями он, в сущности, по-настоящему жил. И он также верил, что своим талантом способен принести людям счастья, заставить их поверить в свои силы и во всемогущество науки, которая рано или поздно сделает жизнь лучше, комфортнее, безопаснее.

Единственным, кто не верил в бескорыстие Мессинга, был Игнатий Шенфельд. Он, очевидно, очень завидовал славе Мессинга. И еще, фактически будучи диссидентом, Игнатий Шенфельд не мог простить Шенфельду того, что он довольно успешно встроился в советскую систему, не допуская при этом сколько-нибудь серьезных нравственных компромиссов. Поэтому он постарался придумать негативный вариант биографии великого телепата, сделать из него эдакого Хануссена (или, если угодно, Оскара Лаутензака) мелкого пошиба. В его изображении Мессинг предстает обыкновенным мошенником, трусом, авантюристом, лгуном. Он очень любит славу, мечтает о роскошной жизни. Его бескорыстие предстает как вынужденная линия поведения в конкретных советских условиях, после того, как он убедился, что в СССР происходит постоянная экспроприация даже легально заработанных больших сумм денег и других ценностей. Шенфельд также прямо намекает, что Мессиг был завербован советскими органами государственной безопасности и стал банальным стукачом.

Вот как развивалась военная биография Мессинга, согласно Шенфельду. Начало войны Мессинг встретил в Тбилиси и тотчас вернулся в Москву. Когда Госконцерт эвакуировали, ему предлагали на выбор Ташкент и Новосибирск, и он выбрал Ташкент, о чем вскоре пожалел. Город оказался переполнен эвакуированными, жить приходилось впроголодь. Правда, к услугам Месинга были коммерческие магазины и рестораны, да и на черном рынке при его доходах кое-что можно было прикупить. В тюрьме он будто бы с тоской вспоминал: «Номер в приличной гостинице был для меня забронирован, мой администратор, Лазарь Семенович, все доставал на черном рынке, переплачивая в десять раз, – но денег у меня было больше, чем достаточно. Обеды нам готовила его жена, потому что даже в хороших ресторанах кормили только черепашьим мясом и крабами.

Смертельно усталый я заваливался вечерами в кровать и мечтал о том времени, когда кончится война и я вернусь в родной штетеле, в Гору Кальвария. Господи, как меня, богача, будут там встречать! Как это пелось в модной песенке: «Тэн шум, тэн гвалт я собе выображам»! Я видел себя в смокинге, в накидке на белой шелковой подкладке, с шляпокляком на голове – прямо как Гарри Пиль в кино. Я грезил о том, как въезжаю в длинном белом шевролете на наш рынок, где уже собралось все население местечка. Оркестр добровольной пожарной команды играет бравурные марши, полицейские удерживают толпу, которая ко мне так и прет, прямо как хасиды к цадику. Бургомистр с золотой цепью на груди держит речь. Отцы города, говорит он, гордятся своим славным сыном Вольфом Мессингом! Все кричат «ура» и поют «сто лят, сто лят нехай жие нам!» А я, весь в слезах от счастья, объявляю, что за свой счет учреждаю среднюю школу, больницу и приют для престарелых. Крик восторга снова сотрясает воздух, а я бормочу себе под нос: «Нате вам Вельвеле Мессинга, который и в школу никогда не ходил и для которого не нашлось здесь в этом штетеле невесты! Вот вам кабцан, кортенверфер Вольф Мессинг!»… Дурацкие, детские мечты нищего, попавшего из грязи в князи…

И еще – только, пожалуйста, не смейтесь! – была у меня глупая мечта. Не знаю, запомнили ли вы Черск, захолустье к югу от штетеле, и старый, полуразрушенный замок там? Говорят, ему шестьсот лет и принадлежал он когда-то какой-то итальянской королеве Боне. Мальчишкой я смотрел с развалин его башни или с крепостного вала на долину Вислы и окрестные сады. Когда сады цвели, это был незабываемый вид! Я давал волю фантазии и воображал себя хозяином замка. Так что же теперь помешает мне купить эти развалины и восстановить их в прежнем великолепии? Так я мечтал, позабыв мудрость отцов наших: «Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день».

Вольф продолжал много гастролировать. В июле 1942 года, когда Мессинг вернулся в Ташкент, ему прозрачно намекнули, что, как честный советский патриот, он должен помочь фронту. Вольф щедро предложил дать 30 тысяч рублей, потом поднял сумму до сорока тысяч. Партийные чиновники рассмеялись магу в лицо: «Вы, оказывается, шутник, Вольф Григорьевич. Смешно, сорок тысяч при ваших-то баснословных барышах! На днях председатель корейского рисового колхоза, товарищ Ким Цын Хен из своих личных трудовых сбережений пожертвовал миллион рублей. Вчера в «Правде Востока» было описано, как он привез нам огромный сундук с деньгами. Три кассира Госбанка пересчитывали их целый день. Вот это – пример патриотизма!»

Мессинг уверял Шенфидьда, что миллион рублей – это были все его сбережения к тому времени, и он опять стал бы почти нищим. О замках в Польше приходилось забыть. Однако здесь свидетельству Шенфельду позволительно усомниться. Уж слишком литературен его рассказ. Шенфельд ведь был профессиональным литератором, как поэт и переводчик начал печататься еще в 1935 году. Вольф Григорьевич, как никак, был сорокалетним, умудренным жизненным опытом человеком. И уже три года он жил в Советском Союзе. Поэтому должен был понимать, что никто замков ему здесь строить не разрешит. И надеяться, что Польша после войны избежит тяжелых советских объятий у Мессинга не было никаких оснований. В случае, если Гитлер будет разбит, Сталин все равно захватит Восточную Европу, включая Польшу. Ну, а если, не дай Бог, победит Гитлер, то Мессингу в той же Польше – прямая дорога в освенцимский крематорий. Про Освенцим (Аушвиц) тогда еще ничего не было известно, но Вольф наверняка понимал, что в случае победы Гитлера у евреев в Польше не будет ни то возможности сносной жизни, но не будет и самого права на жизнь. И миллион, как показали дальнейшие события, был у него далеко не последний. В 1944 году на его деньги был построен еще один истребитель. Да после войны заработки у маэстро Мессинга были более чем приличные, если, по свидетельству Татьяны Лунгиной, после смерти у него только на сберкнижках осталось более миллиона рублей. Замок бы ему, конечно, никто бы не позволил построить. Но владеть роскошной кооперативной квартирой и хорошей, по советским меркам, подмосковной дачей, было бы ему вполне по силам. Не говоря уж о том, что Вольф имел все возможности сорить деньгами, прожигать жизнь. Однако в сравнении с тем, как он мог бы жить при его доходах, Мессинг жил достаточно скромно, хотя и не бедствовал, дачи не заимел, ограничился двухкомнатной квартирой, да и ту купил только в 1972 году. В общем, богемного образа жизни не вел, роскошью не блистал. Все это породило слухи о наличии у Мессинга уникальной коллекции бриллиантов. Однако никто этих бриллиантов, за исключением одного перстня и одной галстучной булавки, никогда в глаза не видел, и существовала ли такая коллекция в дейтсвителльности, – очень большой вопрос. Ведь должен же он был куда-то девать немалые деньги, которые получал, однако никаких следов этой коллекции так и не было найдено. В одной из следующих глав я выскажу свои соображения насчет того, на что мог тратить свои огромные доходы Мессинг. У него, конечно же, хранились какие-то деньги на счетах в сбербанке. Сколько же всего было у Мессинга денег и ценностей, и завещал ни он их кому-нибудь, или все до копейки досталось советскому государству, мы сегодня сказать не можем. Можно только предположить, что, в отличие от посткоммунистической России, Мессинг не хранил свои сбережения в иностранной валюте. Приобретение и продажа валюты в СССР было тяжким уголовным преступлений, а Вольф Григорьевич был законопослушным гражданином.