Текст книги "Иосиф Сталин – беспощадный созидатель"

В водовороте революции

Приезд Сталина в Петроград запечатлела в своих мемуарах В.Л. Швейцер: «12 марта 1917 г. утром тов. Сталин приехал в Петроград. Шел мягкий пушистый снежок. Стоило нам выйти из вагона на платформу, как на нас пахнуло политической и революционной жизнью столицы… Сливаясь с толпой, мы пошли по Невскому… Беседуя с нами, тов. Сталин незаметно подошел к Таврическому дворцу». В Таврическом Сталин встретился с членами редколлегии «Правды». На квартире одного из них, М.С. Ольминского, состоялось расширенное заседание ЦК, в результате которого Джугашвили, Каменев и Муранов возглавили редколлегию «Правды». Все статьи в этой газете Джугашвили подписывал теперь только одним псевдонимом: Сталин. В первой же статье «О Советах рабочих и солдатских депутатов», увидевшей свет 14 марта, он призывал: «Укрепить эти Советы, сделать их повсеместными, связать их между собой во главе с центральным Советом рабочих и солдатских депутатов, как органом революционной власти народа».

Через несколько дней в статье «О войне» Сталин высказал идею давления на Временное правительство, чтобы заставить его начать переговоры о мире. Позднее, в 1924 году, он признал эту позицию задним числом ошибочной, так как «она плодила пацифистские иллюзии, лила воду на мельницу оборончества и затрудняла революционное воспитание масс».

28 марта 1917 года Сталин опубликовал в «Правде» статью «Против федерализма», где утверждал: «В 1776 году Соединенные Штаты представляли собой не федерацию, а конфедерацию дотоле независимых колоний или штатов… Для защиты общих интересов против, главным образом, внешних врагов колонии заключили между собой союз (конфедерация), не переставая быть вполне независимыми государственными единицами. В шестидесятых годах XIX столетия происходит перелом в политической жизни страны: северные штаты требуют более прочного сближения штатов вопреки южным штатам, протестующим против «централизма» и ратующим за старый порядок. Возгорается «гражданская война», в результате которой северные штаты берут верх. В Америке устанавливается федерация, т. е. союз суверенных штатов, делящих власть с федеральным (Центральным) правительством. Но такой порядок продолжается недолго. Федерация оказывается такой же переходной мерой, как и конфедерация. Борьба между штатами и центральным правительством не прекращается, двоевластие становится невыносимым, и в результате дальнейшей эволюции Соединенные Штаты из федерации превращаются в унитарное (слитное) государство с едиными конституционными нормами, с ограниченной автономией (не государственной, а административно-политической) штатов, допускаемой этими нормами. Название «федерация» по отношению к Соединенным Штатам превращается в пустой звук, пережиток прошлого, давно уже не соответствующий действительному положению вещей. То же самое можно сказать о Швейцарии и Канаде…»

Фактически тут Сталин описывал не реальную эволюцию федерализма в США, Канаде и Швейцарии, а чаемое им самим идеальное устройство бывшей Российской империи. Ведь на самом деле в США конфедерация существовала лишь 13 лет – до принятия конституции 1789 года, окончательно превратившей страну в федерацию. И гражданская война 1861–1865 годов была отнюдь не войной федерального (а по Сталину – конфедеративного) центра против государственной самостоятельности отдельных штатов, а войной против попытки группы южных штатов отделиться от Союза и создать новое государство, где можно будет сохранить рабовладение. И уж, конечно, никакого двоевластия в Штатах после гражданской войны не было и быть не могло. Равным образом США и не думали превращаться в унитарное государство, по сей день благополучно оставаясь государством федеративным. Точно так же Швейцария и Канада конфедерациями были лишь сравнительно небольшой период своей истории. В начале XX века обе эти страны представляли собой федерации. Но двоевластие существовало в России как раз в тот момент, когда Сталин писал свою статью. И он в ней прозрел дальнейшее развитие России – конец двоевластия Советов и Временного правительства за счет перехода власти к большевикам и возвращение страны к унитарному устройству. Та федерация, которая образовалась в 1922 году в качестве Союза Советских Социалистических Республик, практически с самого начала представляла собой унитарное государство под маской федерации. Все руководство союзных республик назначалось в Москве и без одобрения Москвы не могло принять ни одного принципиального решения ни в одной сфере, будь то даже развитие национальных языков и культур.

Сталин отвергал идею федерации для России, настаивая: «Области в России (окраины) связаны с центральной Россией экономическими и политическими узами, и чем демократичнее Россия, тем прочнее будут эти узы… Не ясно ли, что федерализм в России не решает и не может решить национального вопроса, что он только запутывает и усложняет его донкихотскими потугами повернуть назад колесо истории?»

Однако в конечном счете сталинский унитаризм не спас империю от крушения, а лишь на несколько десятилетий заморозил процесс ее распада. Когда власть на «окраинах» стала более или менее демократической, зависимой не от Москвы, а от местных избирателей, дезинтеграция стала необратимой.

В конце 1924 года, комментируя статью «Против федерализма», Сталин отмечал, что в то время большевики отрицали федерализм: «Только после Октябрьского переворота становится партия твердо и определенно на точку зрения государственной федерации, выдвигая ее, как собственный план государственного устройства советских республик в переходный период». Но он прекрасно знал уже тогда, что декларируемый «свободный союз советских республик», это лишь способ повесить побольше лапши на уши тем местным националистам, кто нерасчетливо поставил на большевиков. На самом деле реальной власти, не подконтрольной Кремлю, им никто давать не собирался, хотя против осуществления части их программы, в частности переводу делопроизводства и школьного образования на национальные языки, Сталин противодействовать пока не стал. В этой сфере гайки начали закручивать с середины 30-х, а особенно – после Великой Отечественной войны. Выступая же на III Всероссийском съезде Советов в январе 1918 года, Иосиф Виссарионович подчеркивал «необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма». Иными словами, право наций на самоопределение вплоть до отделения – это лишь средство ослаблять своих империалистических противников. А от бывшей Российской империи и других стран, где победит пролетарская революция, отделяться разрешать не следует, поскольку этого, мол, не желают трудящиеся. И, как показали дальнейшие события, всегда можно было найти несколько десятков «трудящихся», чтобы создать ревком и пригласить в страну части Красной Армии. Так было с Украиной и республиками Закавказья. С Польшей, Финляндией и государствами Прибалтики этот номер не прошел только потому, что здесь сторонники независимости, поддержанные Германией или Антантой, оказались сильнее.

В апреле же 1918 года Сталин откровенно заявлял: «Федерализм в России – переходная ступень к социалистическому унитаризму… Принудительный царистский унитаризм сменяется федерализмом добровольным для того, чтобы с течением времени федерализм уступил место такому же добровольному и братскому объединению трудовых масс всех наций и племен России. Федерализму в России суждено, как и в Америке и Швейцарии, сыграть переходную роль – к будущему социалистическому унитаризму.

Но вернемся в 1917 год. В марте Сталина делегировали в Исполком Петросовета. В 1926 году Иосиф Виссарионович не без гордости вспоминал 1917 год как год завершения своего восхождения по ступеням партийной иерархии, своего причисления к лику партийных вождей: «Я вспоминаю 1917 год, когда я волей партии, после скитаний по тюрьмам и ссылкам, был переброшен в Ленинград. Там, в кругу русских рабочих, при непосредственной близости с великим учителем пролетариев всех стран – т. Лениным, в буре великих схваток пролетариата и буржуазии, в обстановке империалистической войны, я впервые научился понимать, что значит быть одним из руководителей великой партии рабочего класса. Там, в кругу русских рабочих – освободителей угнетенных народов и застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, я получил свое третье боевое революционное крещение. Там, в России, под руководством Ленина, я стал одним из мастеров от революции». Еще одним шагом по лестнице власти стало избрание Сталина 20 июня 1917 года на I съезде Советов членом Центрального Исполнительного Комитета.

Сталин фактически стал одним из пяти вождей партии к октябрю 1917 года – наряду с Лениным, Троцким, Свердловым и Зиновьевым. Правда, в этой четверке он пока был еще только на пятом месте, но его выдвижение на первую позицию оказалось только вопросом времени, благодаря слабому здоровью Ленина и Свердлова и неумению Зиновьева и Троцкого грамотно вести внутрипартийную борьбу. Троцкий, характеризуя позднее Сталина в 1917 году, отмечал, что этот «практик», «без теоретического кругозора, без широких политических интересов и без знания иностранных языков, был неотделим от русской почвы». Сталин, в отличие от того же Троцкого или Зиновьева, не был сколько-нибудь выдающимся оратором, и поэтому сравнительно редко выступал на массовых митингах. Его сила была не в ораторстве, а в организационной работе. Сталин тогда не снискал популярности в массах, да и не особенно жаждал ее тогда. Ведь отнюдь не популярность в народе вознесла его в конце концов к вершинам власти.

Скудость публичных выступлений Сталин частично компенсировал публикациями статей и заметок, которых в период с марта по октябрь 1917 года появилось более 60.

После подавления июльского выступления большевиков и обвинений, что их руководители ведут пропаганду на немецкие деньги и являются германскими шпионами, Ленин и Зиновьев перешли на нелегальное положение. Их эвакуацией из Петрограда руководил Сталин как опытный мастер конспирации. Он сам побрил Ленина, подобрал ему парик, документы. Зиновьев также постригся наголо. В сопровождении Сталина они двинулись к Приморскому вокзалу, где их ожидал рабочий-большевик Н.А. Емельянов с билетами на последний поезд. Ленин и Зиновьев укрылись в домике Емельянова на станции Разлив.

26 июля 1917 года, в отсутствие Ленина, скрывавшегося в Разливе, Сталин делал отчетный доклад на VI съезде партии, что само по себе стало знаком его растущего влияния в партийном руководстве. А.Е. Преображенский предложил в заключительный, девятый пункт резолюции по докладу положение о том, что после захвата революционными классами государственной власти движение к социализму будет возможно только «при наличии пролетарской революции на Западе». Сталин добился провала этой поправки, аргументируя свою позицию следующим образом: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. До сих пор ни одна страна не пользовалась в условиях войны такой свободой, как Россия, и не пробовала осуществлять контроль рабочих над производством. Кроме того, база нашей революции шире, чем в Западной Европе, где пролетариат стоит лицом к лицу с буржуазией в полном одиночестве. У нас же рабочих поддерживают беднейшие слои крестьянства. Наконец, в Германии аппарат государственной власти действует несравненно лучше, чем несовершенный аппарат нашей буржуазии, которая и сама является данницей европейского капитала. Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего».

Сталин не очень любил, чтобы кто-нибудь указывал ему, по какой дороге идти. А вот политический анализ страдает передержками или неточностями. Почему рабочий класс в Западной Европе должен быть слабее российского только потому, что последний опирается еще и на поддержку беднейшего крестьянства (к последнему большевики относили вообще больше половины всего крестьянства)? Ведь доля в населении рабочих там была на порядок выше, чем в России. И почему аппарат власти после Февраля в России «буржуазный», если ведущую роль во Временном правительстве играют социалистические партии?

В своем докладе Сталин также призвал товарищей по партии «не пренебрегать легальными возможностями, ибо никакая контрреволюция не может серьезно загнать нас в подполье».

В июле 1917 года также произошло важное событие в личной жизни Сталина. Он познакомился с 16-летней Надеждой Сергеевной Аллилуевой, дочерью рабочего Сергея Яковлевича Аллилуева. С семьей Аллилуевых Джугашвили впервые встретился в Тифлисе еще в 1903 году. Тогда Иосиф Виссарионович организовал сложную операцию по переправке ручного печатного станка из Тифлиса в Баку, для местной нелегальной типографии. Руководил операцией С.Я. Аллилуев. Теперь в Петрограде Сталин стал часто бывать у Аллилуевых.

Вот как описывала Надежду Аллилуеву бывший секретарь Совнаркома Лидия Фотиева в беседе с писателем Александром Беком: «Красивая она была, очень красивая. Грузинские глаза (дед грузин), почти всегда красивая, но иногда неинтересная. Вдруг проступало что-то грубое. Сталин с ней бывал очень груб».

Портрет Надежды оставила нам и ее дочь Светлана: «Мама родилась в Баку, и ее детство прошло на Кавказе. Южная ее внешность иногда заставляла тех, кто плохо знает Грузию, принимать ее за грузинку. На самом деле такими бывают болгарки, гречанки, украинки – с правильным овалом лица, черными бровями, чуть вздернутым носом, смуглой кожей и мягкими карими глазами в черных прямых ресницах. Правда, у мамы к этому облику было добавлено что-то от цыган – какая-то восточная томность, печальные глаза и длинные суховатые пальцы. Она очень любила кутаться в шали, ей это шло; на ней естественно выглядело бы и индийское сари».

Словом, Надежда была настоящая восточная красавица, и неудивительно, что Сталин ее полюбил. Сталин же не был красавцем: рябой, низкорослый, с высохшей левой рукой. Однако романтический ореол, которым был окружен в глазах юной Нади бывалый революционер, искупал все внешние недостатки ее избранника.

Брак Надежды и Иосифа был зарегистрирован 24 марта 1919 года. Но, по утверждению их дочери Светланы Аллилуевой, родители поженились еще весной 18-го, в самый канун переезда Совнаркома, где Сталин возглавлял Наркомат по делам национальностей, из Петрограда в Москву. Для того времени такой разрыв между фактическим началом семейной жизни и официальным оформлением супружеских отношений был делом обычным.

Но вернемся в лето 1917 года. Торжество Временного правительства оказалось эфемерным. Керенский и его министры оказались не в состоянии разрешить ни одной из проблем страны: ни заключить мир, ни разрешить аграрный вопрос, ни остановить растущую инфляцию и прогрессирующий паралич промышленности. Его падение было предрешено. И в столицах не было другой силы, кроме большевиков, готовых поднять падающую власть. 3 августа 1917 года, по случайному совпадению – в день закрытия VI съезда РСДРП(б), выдвинувшего лозунг «Полная ликвидация диктатуры контрреволюционной буржуазии», в Богословской аудитории Московского университета открылся II Всероссийский торгово-промышленный съезд. На нем выступил лидер Торгово-промышленного союза видный русский предприниматель Павел Рябушинский. Он предупреждал: «…Мы знаем, что естественное развитие жизни пойдет своим чередом, и, к сожалению, оно жестоко покарает тех, которые нарушают экономические законы… Поэтому, господа, мы поневоле вынуждены ждать: эта катастрофа, этот финансово-экономический провал будет для России неизбежен, если мы уже не находимся перед катастрофой, и тогда уже, когда она для всех станет очевидной, тогда только почувствуют, что шли по неверному пути… Мы чувствуем, что то, о чем я говорю, является неизбежным. Но, к сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились… в этот трудный момент, когда надвигается новое смутное время, все живые культурные силы страны должны образовать одну дружную семью. Пусть появится стойкая натура купеческая! Люди торговые, надо спасать землю русскую». Под гром аплодисментов, когда весь зал встал, приветствуя оратора, худощавый человек с бородкой, в пенсне покинул трибуну, еще не подозревая, что его горячие и искренние слова уже завтра будут обращены против того класса, который он столь самоотверженно защищал. И уже 6 августа Сталин писал в петроградской газете «Рабочий и солдат»: «Вы слышите: потребуется костлявая рука голода, народная нищета… Гг. Рябушинские, оказывается, не прочь наградить Россию «голодом» и нищетой, чтобы «схватить за горло» демократические советы и комитеты. Они не прочь, оказывается, закрыть заводы и фабрики, создать безработицу и голод для того, чтобы вызвать преждевременный бой и успешнее справиться с рабочими и крестьянами».

«Преждевременным боем», однако, оказался вовсе не большевистский переворот, а выступление генерала Корнилова. Его провал развязал большевикам руки и привел к большевизации столичных Советов.

16 октября 1917 года Сталин вошел в состав «практического центра», непосредственно занимавшегося подготовкой вооруженного захвата власти. Этот центр, в свою очередь, действовал под руководством Военно-революционного комитета при Петросовете. В тот же день на заседании ЦК он всецело поддержал предложенный Троцким и одобренный Лениным курс на взятие власти насильственным путем, осудив предложение Зиновьева и Каменева отложить вооруженное выступление: «То, что предлагают Каменев и Зиновьев, объективно приводит к возможности для контрреволюции подготовиться и сорганизоваться. Мы без конца будем отступать и проиграем революцию. Почему бы нам не обеспечить себе возможности выбора для восстания и условий, чтобы не давать сорганизоваться контрреволюции?»

Троцкий был убежден, что «1917 г. вошел важнейшим этапом в формирование будущего диктатора… В центре политической жизни стояла проблема власти. Временное правительство с участием меньшевиков и народников, вчерашних товарищей по подполью, тюрьме и ссылке, позволило ему ближе заглянуть в ту таинственную лабораторию, где, как известно, не боги обжигают горшки. Та неизмеримая дистанция, которая отделяла в эпоху царизма подпольного революционера от правительства, сразу исчезла. Власть стала близким, фамильярным понятием. Коба освободился в значительной мере от своего провинциализма, если не в привычках и нравах, то в масштабах политического мышления. Он остро и с обидой почувствовал то, чего ему не хватает лично, но в то же время проверил силу тесно спаянного коллектива одаренных и опытных революционеров, готовых идти до конца. Он стал признанным членом штаба партии, которую массы несли к власти. Он перестал быть Кобой, став окончательно Сталиным».

Но в организации Октябрьской революции Сталин играл сугубо подчиненную, техническую роль. Главными были Ленин и Троцкий. Троцкий сам поднимал полки Петроградского гарнизона. Ленин убеждал товарищей по ЦК, не колеблясь, взять власть. В 1924 году в очерке о Ленине Троцкий вспоминал: «А что, – спросил меня однажды Владимир Ильич вскоре после 25 октября, – если нас с вами убьют, то смогут ли справиться с делом Свердлов и Бухарин?

– Авось не убьют, – ответил я смеясь.

– А черт их знает, – сказал Ленин и сам рассмеялся».

Сталин тогда еще не был в первом ряду вождей революции. Но «октябрьский эпизод» Зиновьева и Каменева, отказавшихся поддержать курс на вооруженное восстание, сыграл на пользу Кобы. Двое ближайших к Ленину вождей на время лишились доверия Ильича. Соответственно, тот больше внимания обратил на Сталина. Хотя до уровня влияния Троцкого или Зиновьева с Каменевым ему еще было далеко, но после 25 октября 1917 года Сталин навсегда вошел в самый узкий руководящий слой большевистской партии.

В огне гражданской войны

В первом советском правительстве Сталин был назначен наркомом по делам национальностей и стал одним из разработчиков «Декларации прав народов России» (в марте 1919 года Сталин был также назначен наркомом Госконтроля, позднее переименованного в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции). Там провозглашалось право наций на самоопределение вплоть до полного государственного отделения и отменялись все национальные и национально-религиозные ограничения и привилегии. Декларация имела в основном пропагандистское значение. В действительности Ленин, Троцкий, Сталин и другие большевистские лидеры не собирались просто так отпускать ни один народ бывшей Российской империи. Наоборот, к ним в идеале к всемирной Советской республике собирались добавить немцев, венгров и другие европейские народы. Независимость Финляндии, Польши, Латвии, Литвы и Эстонии большевики признали только после того, как Красной Армии не удалось на своих штыках принести в эти страны Советскую власть. Поэтому Наркомат национальностей занимался в основном пропагандой, и особой властью его руководитель не обладал. Гораздо важнее для Сталина оставалось его членство в ЦК и в Реввоенсовете Республики, а также руководстве Наркоматом Рабоче-Крестьянской инспекции. В этом качестве он участвовал в принятии важнейших политических и военных решений.

На фронтах гражданской Сталин преданность Советской власти ценил выше военного профессионализма. Так, в декабре 1917 года он указывал командованию Оренбургского фронта, сражавшегося с казаками атамана Дутова: «Негодные элементы распускайте, годные сплачивайте в революционные отряды. Пусть будет меньше людей, но зато будут верные. Это путь верный, и можно идти по нему смело». Между прочим, этот принцип Сталин исповедовал и в политике – пусть рядом будет меньше соратников, но зато верные. Отсюда и широкомасштабные кровавые чистки – пусть людей будет меньше, но зато выйдут в расход все подозрительные.

В период жаркой дискуссии в руководстве, подписывать или не подписывать мир с немцами на тяжелых условиях, продиктованных Берлином, Сталин проявил колебания. Так, 23 февраля 1918 года, когда Ленин пригрозил подать в отставку, если большинство членов ЦК откажется подписать мир, Сталин заявил: «Мира можно не подписывать». На это Ленин горячо возразил: «Сталин неправ, когда он говорит, что можно не подписать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели. Эти условия Советской власти не трогают. У меня нет ни малейшей тени колебания. Я ставлю ультиматум не для того, чтобы его снимать. Я не хочу революционной фразы». В итоге в вопросе о Брестском мире Сталин перешел на ленинскую позицию. В тот момент, да и позднее он не умел делать долгосрочные политические прогнозы и не ожидал, что «похабный мир» просуществует всего восемь месяцев. Сталин вообще всегда больше оставался мастером политической тактики, а не стратегии, и не был способен к нестандартным и неожиданным стратегическим решениям.

31 мая 1918 года Сталин был назначен руководителем продовольственного дела на юге России. Здесь центром влияния большевиков был Царицын, куда свозили изъятый по разверстке хлеб со всех южных губерний. Сталин стал одним из руководителей обороны Царицына от казачьей армии атамана П.Н. Краснова. При этом Иосиф Виссарионович нередко сносился по военным вопросам непосредственно с Лениным через голову председателя Реввоенсовета Троцкого. Тогда у них с Троцким возникли первые конфликты.

7 июля 1918 года Ленин известил находившегося в Царицыне Сталина об убийстве германского посла Мирбаха и о мятеже левых эсеров и потребовал: «Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов, ставших орудием контрреволюционеров». Сталин ответил в тот же день: «Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим положение. Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные «специалисты» (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прорвана, и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им. Что касается истеричных – будьте уверены, у нас рука не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески». Офицеров-«спецов», без всякого энтузиазма участвовавших в российской усобице на стороне красных, часто – только потому, что их семьи оставались в заложниках, Сталин не любил и им не доверял. И почти все бывшие царские офицеры были вычищены из Красной Армии в 1930 и в 1937–1938 годах, что никак не способствовало повышению ее боеспособности.

В Царицыне Сталин проявил выдающуюся жестокость, причем одним из главных объектов террора стали бывшие офицеры, работавшие в штабе фронта и Северо-Кавказского округа. 11 июля 1918 года он телеграфировал Ленину: «…Штаб Северо-Кавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши «специалисты» психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они, как «штабные» работники, умеющие лишь «чертить чертежи» и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям… и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости. Военкомы не смогли восполнить пробел… Смотреть на это равнодушно, когда фронт Калинина оторван от пунктов снабжения, а север – от хлебного района, считаю себя невправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями». 11 августа 1918 года в разговоре по прямому проводу с Васильевым, командиром одного из отрядов, оборонявших Царицын, Сталин утверждал: «Сегодня последний раз обращаюсь к Южному фронту с требованием незамедлительно перебросить на север необходимые части… Если эта переброска не произойдет сегодня же, Царицын будет отрезан, весь Юг останется без снарядов и патронов. Следует помнить что кадеты направляют все свои силы против Царицына… Никакие колебания недопустимы, колебания преступны, либо вы спасаете Царицын и тогда спасен весь Южный фронт, либо вы останетесь глухи к требованиям момента, и тогда неизбежно погибнет весь фронт. Торопитесь, не запаздывайте, ибо запоздать – все, значит, проиграть».

Получив известие о покушении на Ленина, Сталин и Ворошилов 31 августа 1918 года телеграфировали Свердлову: «Военный Совет Северо-Кавказского военного округа отвечает на это низкое покушение из-за угла организацией открытого массового систематического террора на буржуазию и ее агентов». Здесь они не были сколько-нибудь оригинальны. Подобные кровожадные телеграммы большевистские руководители в эти дни отправляли в центр по всей стране.

Нельзя сказать, что среди офицеров, служивших в Царицыне, не было врагов Советской власти. Как раз в августе 1918 года в Царицыне был раскрыт заговор инженера Алексеева, имевшего советский мандат «спеца-организатора по транспортированию нефтетоплива с Кавказа». В ночь на 18 августа заговорщики собирались захватить город и соединиться с войсками Краснова. Однако попытка привлечь к выступлению сербский батальон, охранявший местное ЧК, привела к провалу заговора. Сербы сообщили чекистам о заговоре и помогли выявить основных членов организации. По приказу Сталина были расстреляны не только инженер Алексеев с двумя сыновьями и те заговорщики, чья причастность к организации была установлена ЧК, но также и ряд офицеров, которые только подозревались в участии в заговоре. Все они были расстреляны без суда. С точки зрения удержания большевиками власти это была вполне разумная, хотя бесчеловечная и преступная мера. Так Сталин впервые применил широкомасштабный террор не только против тех, кто был действительным врагом, но также и против тех, кто еще только потенциально мог стать врагом. В дальнейшем это стало для него главным принципом удержания власти. Сталин всегда играл на опережение, уничтожая не только действительных, но и потенциальных противников – тех, кто, как он подозревал, в будущем мог выступить против него. А уж раз открыто выступившие против него становились людьми мертвыми, сколько бы потом ни каялись. Печальные примеры Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Каменева и других участников разного рода оппозиций это хорошо доказывают.

В Донской армии атамана Краснова началось разложение, вызванное надвигающимся поражением Германии и осознанием безнадежности политического будущего Донского правительства. В связи с этим Сталин и Ворошилов 30 августа 1918 года издали специальный приказ: «Донские генералы и контрреволюционное офицерство принудительно мобилизовали иногородний и трудовой казачий элемент, среди которых имеется больше половины сторонников Советской власти.

По дошедшим до нас достоверным сведениям, трудовое население в войсках противника подымает оружие против насильников командиров и стремится с оружием в руках переходить одиночками, группами и целыми частями на сторону советских войск.

Ввиду этого Военный совет строжайше предписывает всему командному составу и каждому солдату советских армий: 1. Продолжать беспощадную войну против контрреволюционных банд. 2. Но, вместе с тем, отнюдь не расстреливать переходящих на нашу сторону перебежчиков, добровольно складывающих оружие, и не чинить над ними никаких насилий».

Вскоре разложение среди донского казачества приняло широкий масштаб. После поражения под Царицыном войска Краснова откатывались в глубь Донской области. Многие казаки бросали фронт и расходились по домам. 16 октября 1918 года Сталин и Ворошилов опубликовали «Письмо Военно-революционного совета Царицынского фронта к донской бедноте». Там, в частности, говорилось: «Вот вам правда о Советской России. Помещики, буржуазия, царские чиновники сидят в тюрьмах, а некоторые, особенно преступные из них, расстреляны. Власть выбирают сами рабочие и деревенская беднота. Рабочие городов и деревенская беднота пользуются полной свободой (наверное, когда писали такое, Иосиф Виссарионович с Климентом Ефремовичем понимающе улыбались в усы. – Б. С.). Крестьяне получили уже год тому назад все помещичьи земли. Рабочие сами управляют фабриками, рудниками (что заводы и фабрики благополучно стоят, уточнять не стали. – Б. С.).