Текст книги "Вещий Олег"

2

Сигурд жил в отведенной ему половине, окруженный гридями, общим поклонением и почетом, соизмеримым с тем, который оказывали только конунгу Олегу – наследственному владыке русов. Охрана опускала мечи к его ногам, гридни кланялись в пояс, знатные русы первыми приветствовали его, но Сигурд никак не мог отделаться от ощущения, что он – пленник. Ему предлагали заморские яства и фряжские вина, предлагали наложниц, охоту, прогулки на конях из конюшен конунга, но оставляли его наедине с самим собой только в опочивальне, за дверью которой – он знал это – стража ни на мгновение не смыкала век.

А Олега не было. Сигурд несколько раз требовал свидания с ним, но всегда получал один и тот же ответ:

– Конунг призовет тебя, когда придет время.

На пятый день к вечеру – гриди уже зажгли светильники – Олег пришел сам. Выглядел усталым и озабоченным, спросил о здоровье и о руке, угрюмо молчал, пока гридни накрывали стол.

– Значит, Рюрик требовал, чтобы я прибыл к нему не с дружиной, а лишь с крепкой охраной?

– Твоя дружина должна охранять княжича, конунг.

– Значит ли это, что змееныш для него – главная забота и главная надежда? – Олег не ждал ответа: он размышлял вслух. – Ради нее он велел спрятать Игоря и искалечил тебя. Залог велик, и князь Рюрик многим рискует. Еще раз повтори мне свою клятву. Слово в слово.

– Я уже дважды…

– Я сказал, повтори. – Олег чуть повысил голос и прикрыл глаза.

Сигурд медленно повторил клятву, тщательно произнося каждое слово. Олег кивал, повторяя ее про себя, и русый оселедец[6]6
  Длинный чуб, оставляемый на темени выбритой головы.


[Закрыть] подрагивал на бритой голове.

– Да, тебе надо жить, сыграть свадьбу и иметь внуков, – сказал он, когда Сигурд закончил. – Если у Рюрика надежда – змееныш, то у меня – ты.

– Что ты задумал, конунг? – тихо спросил Сигурд. – Позволь напомнить тебе, что я поклялся защищать княжича Игоря.

– Мы вместе будем его защищать, и с ним ничего не случится, пока мы живы и пока… и пока у тебя нет внуков. Я исполню повеление князя Рюрика и приду к нему со стражей, а не с дружиной.

– Ты собирал отряд, конунг?

– Русу собраться, что славянину подпоясаться, – усмехнулся Олег, пригубив кубок. – Знаешь, что говорил мой отец Ольбард Синеус? Он говорил: прежде чем сделать шаг из дома, посмотри, в какую сторону направился твой сосед. И эти дни я очень внимательно смотрел за Рюриком. Он уже понял, что попал в силки, но еще не утратил надежду разорвать их.

Сигурд слушал с нарастающей тревогой. Он искренне любил Рюрика – даже не любил: боготворил! – но его готовили в воеводы, а не в княжьи думцы, и хитрить он не умел.

– Ты хочешь помешать ему порвать силки, конунг?

– А зачем ему свобода? – вопросом на вопрос ответил Олег. – Прошлой осенью мы обсуждали с ним поход на юг, чтобы разгромить Аскольда и привезти его в цепях на Вечевую площадь Новгорода. Это была бы плата Господину Великому Новгороду за то золото, которое он даст на лодьи, гребцов и воев. Но теперь нет надежды на это золото, и из Киева мы не вернемся. Новгородцы долго считали выгоды – купцы всегда заранее прикидывают барыши. Но здесь они просчитались.

– Мы не вернемся в Новгород? – ошеломленно спросил Сигурд.

– Если возьмем Киев. Ты бывал в нем? Киев стоит много дороже этого похода.

– Киев никогда не признает тебя князем! – запальчиво воскликнул Сигурд. – Какой им смысл менять одного руса на другого?

– Они признают змееныша, – жестко улыбнулся Олег. – Еще до Аскольда киевляне принесли роту Рюрику, и я их заставлю повторить эту роту его сыну.

– И, сделав это, вернешься в Старую Русу?

– Это было бы ошибкой. – Олег продолжал улыбаться. – Игорь мал, а пока он вырастет, много воды утечет в Днепре.

– Понимаю, – тихо сказал Сигурд. – У тебя может родиться сын, а у Игоря – оступиться лошадь на полном скаку. Я не смею разгадывать твоих мыслей, я обязан слышать только то, что ты говоришь. Но тебе придется сначала убить меня, конунг Олег.

– Я поведу дружины и рать на Киев, и мне нужна моя десница. Если бы не это, я поклялся бы тебе так, как ты поклялся Рюрику. Но я – конунг, и мое слово нисколько не меньше твоего увечья. Я даю это слово тебе: пока я жив, со шкуры змееныша не спадет ни одна чешуя.

– Этой клятвой ты спасаешь мою честь и мою жизнь, конунг. Моя преданность будет столь же велика, сколь велика твоя клятва.

– Кроме преданности мне нужно твое согласие. – Олег наполнил кубки густым фряжским вином. – Я знаю, ты не очень жалуешь вино, но в вине – веселье русов. Мы, как и вы, скандинавы, клянемся, вонзая меч в землю, в отличие от славян, которые кладут его перед собой. Я не требую клятвы, я хочу получить обещание, а для этого по нашим обычаям достаточно поменяться кубками и осушить их до дна. – Олег протянул кубок Сигурду. – Ты готов к обещанию?

Сигурд взял его кубок. И произнес, глядя в глаза:

– Я даже не спрашиваю, в чем оно заключается, конунг.

– Ты возьмешь в жены славянку, на которую пал мой выбор. – Олег поднял кубок. – Что ты ответишь мне, Сигурд?

Сердце Сигурда забилось стремительно и весело. Конечно, он мог ошибаться, но… Нет, он не мог ошибиться, и поэтому голос его не дрогнул:

– Я возьму в жены славянку, на которую пал твой выбор, конунг.

И выпил кубок до дна.

3

Утром пришла Неждана. Гридни загодя предупредили Сигурда, и он ожидал прихода ее, ощущая веселое биение сердца. Он первым приветствовал воспитанницу конунга русов, отметив про себя, что статной девочке равно идет как мужское, так и женское платье, хотя в женском наряде она понравилась ему больше. Неждана сдержанно ответила на его поклон, повелительным жестом указав сопровождающим ее служанкам, где поставить бадейку, от которой шел душистый парок, где – воду, а где – мази и снадобья, после чего тем же горделивым жестом отпустила всех, и они остались одни.

– Конунг повелел оживить твою десницу, витязь. Поначалу тебе будет не очень приятно, но придется терпеть.

– Я испытал свое терпение, Неждана.

В подобном ответе Сигурду совсем необязательно было прибегать к обращению. Но ему хотелось не просто отметить, что он не забыл ее имени, но и произнести его для себя: имя ласкало слух.

– Опусти руку в воду. Я буду подливать настой. Скажи, когда станет горячо.

Сигурд закатал рукав, опустил искалеченную кисть в воду. Вода была подогрета, и он не ощутил ни жары, ни холода. Неждана начала осторожно доливать дымящийся отвар, все время поглядывая на Сигурда.

– Скажи, когда станет очень горячо.

Он улыбнулся:

– Пахнет мятой, тмином, кажется, медом.

– Ты разбираешься в отварах?

– Князь Рюрик обучил меня этому.

– Ах, Рюрик. – Неждана помолчала. – Ты хорошо помнишь все заветы Рюрика, а помнишь ли ты свою мать, сестру?

– Помню. – Он вздохнул. – Они умерли, когда Рюрик повелел перевезти нас в его зимовье.

– От чего?

– Не знаю. Я был еще мальчишкой.

– От колик в животе? – Неждана спросила негромко, опустив голову. – Припомни. Резь в животе, пена на губах, расширенные зрачки. Да?

Сигурд молчал. Лицо его стало суровым, резкие морщинки обозначились у крепко сомкнутого рта.

– Не помню.

Неждана выдернула из пучка сушеных трав четырехлепестковый цветок, протянула Сигурду:

– Тебя учил великий Рюрик. Припомни, как умирает человек, выпив настой песьих вишен.

– Не помню, – угрюмо повторил Сигурд. – И не хочу вспоминать. Ты пришла лечить мою десницу? Лечи.

– Не горячо? – помолчав, тихо спросила Неждана.

Он не ответил.

– Вот и славно. – Неждана закатала рукава. – Сейчас придется потерпеть, витязь.

Она опустила руки в бадью и начала растирать его ладонь сильными гибкими пальцами. Сигурд чувствовал их лишь снаружи, с тыльной стороны ладони, и ему были приятны ее прикосновения.

– Ты щекочешь меня. – Он улыбнулся.

– Не торопись радоваться.

Пальцы Нежданы перебрались на его сожженную ладонь, нажимы их делались все сильнее, и он вдруг почувствовал точки, в которых ее нажимы отдавались болью.

– Не молчи, – строго произнесла она. – Скажи, если больно.

– Я – воин, Неждана.

– А я – знахарь. Мне нужно знать. Здесь больно?

– Отдает в локоть. Неприятно.

– А пальцы? – Она неожиданно принялась сгибать его пальцы. – Где ты чувствуешь боль?

– Везде, – хмуро признался он.

Закончив растирать искалеченную руку в горячем настое, Неждана велела вынуть ее из бадьи. Вытерла насухо и принялась обрабатывать мазями, время от времени решительно сгибая омертвелые пальцы. Делала она это без предупреждений, чтобы он не напрягал мышцы даже невольно, и тогда боль пронзала Сигурда до плеча: левой рукой он смахивал со лба крупные капли пота.

– Говори, – требовала она. – Ты не должен ждать, когда придет боль.

– О чем?

– О чем хочешь. – Она вновь резко согнула ему пальцы, и Сигурд не удержался от стона. – Как погиб твой отец?

– Не знаю.

– А что рассказывали люди?

– Я вырос среди варягов. Они не любят болтовни.

– И все же он погиб.

– Да. Отряд попал в засаду.

– Никто не спасся?

– Князь Рюрик говорил, что все пали в бою. Отец и тридцать шесть его дружинников.

– Князю Рюрику лучше знать. Ты согласен, витязь?

– Не надо, – тихо произнес Сигурд. – Никогда не пытайся ссорить меня с моим повелителем. Я дал ему великую клятву.

– Для того чтобы ты с честью исполнил ее, я буду приходить каждое утро. Старайся держать руку в тепле. Я сейчас уйду, слуги все уберут, а ты приляг и отдохни.

Неждана помогла ему опустить рукав, завернула ладонь в ласковый куний мех, чуть поклонилась и пошла к дверям.

– Как долго ты будешь возиться с моей десницей, Неждана?

Она остановилась. Ясно посмотрела в глаза и неожиданно улыбнулась.

– Пока ты не убьешь своего шестого медведя, витязь!

Впервые рассмеялась, захлопнула тяжелую дверь, и Сигурд долго прислушивался к мягкому топоту ее легких сапожек.

От Сигурда Неждана направилась прямо в покои Олега. Стража пропускала ее, прикладывая в знак почтительного приветствия левую руку к ножнам мечей, но невидимые гридни спешили впереди по переходам. Она шла беспрепятственно, но Олег уже знал, что она идет к нему.

Когда Неждана вошла в покои конунга, двое оруженосцев помогали Олегу надевать на холщовую нижнюю рубаху легкую кольчугу. Кожаная короткая рубаха и вторая, боевая, кольчуга лежали подле.

– Ты говорил, что едешь как гость, а тебя снаряжают для битвы, – вздохнула она.

– Когда Рюрик просит приехать, никогда не знаешь, что тебя ждет. То ли заздравный кубок, то ли удар в спину.

– Не забудь выпить глоток перед застольем. – Неждана положила перед ним маленький сосуд черного стекла. – Я приготовила самое сильное противоядие.

– Что ты поняла из первых разговоров?

– Сигурд бесхитростен, как ребенок, и надежен, как меч, если меч станет любимым, конунг. Он не способен мстить.

– Да, он дал клятву.

– Но я не давала никаких клятв князю Рюрику.

– Мужчина не знает, чем занимается женщина в его отсутствие. И не должен знать.

– Ты прав, конунг. Мужчины не должны знать, что делают женщины в их отсутствие. – Неждана гибко изогнулась, на миг прижалась щекой к щеке Олега. – Не забудь сделать глоток из этого сосуда перед заздравной чашей Рюрика.

И стремительно вышла из покоев.

4

Сигурд прилег, когда шаги Нежданы отзвучали в переходах. Рука, укутанная ласковым мехом, согрелась, боль прошла, он вспоминал последние слова своего юного знахаря: «Пока ты не убьешь своего шестого медведя», улыбался, но что-то мешало той тихой покойной радости, которую искала его душа. Он упрямо твердил себе, что это – от боли, только-только покинувшей его, старался привычно отгородиться от чего-то непоправимо страшного и все время вспоминал о матери. О матери и о сестре, но больше – о матери.

А ведь он никогда не думал о ней прежде. Он никогда не представлял, как она выглядела, как говорила, даже как они возвращались в Новгород, – все вытеснил Рюрик. Давно разучившийся улыбаться великий воин, конунг варягов и князь Господина Великого Новгорода. Сигурд прямо из саней был принят в мужское варяжское братство, на следующее утро переодет в богатые одежды и опоясан пока еще детским, но настоящим мечом, одарен слугами, собаками, лошадьми и как-то очень быстро и незаметно стал общим любимцем, баловнем, звонким центром суровой военной общины. Его готовили к боям, учили управляться с конями, и учили лучшие, которых выбирал Рюрик. За двое суток санного пути он не просто переехал из полуземлянки изгнанников в княжеские хоромы – он взлетел в другую жизнь, в которой как-то само собой не оказалось места для воспоминаний ни о матери, ни о сестре. Они выпали из его существования, будто из саней на крутом повороте.

Неждана впервые напомнила ему, что и у него когда-то была своя семья. Отец, мать, сестра. О гибели отца ему сказал Рюрик, но о матери никто никогда не говорил. А Неждана рассказала так, будто видела все сама. И страшные боли в животе, и рвоту, и пену на синих губах – даже странно огромные зрачки. И он вдруг увидел свой собственный детский ужас со стороны, увидел и понял: песьи вишни. Теперь-то, обученный Рюриком, он знал, что случилось тогда, но откуда об этом узнала Неждана? Откуда?

Звон доспехов отвлек его от воспоминаний, он вскочил с ложа. Распахнулась дверь, и вошел конунг Олег в полном боевом снаряжении с мечом у пояса, но без шлема: русый чуб подрагивал на тщательно выбритой голове.

– Как первый день лечения?

– Ты ведь не доверишь мою десницу плохому знахарю, конунг.

Олег улыбнулся, и вновь Сигурд поймал в его серо-голубых глазах отблеск горделивой нежности.

– Я исполняю просьбу Рюрика: иду со стражей, а не с дружиной. Выпьем за мое возвращение, Сигурд. Если ты в нем уверен.

Он сел к столу, и тотчас же гридни внесли наполненные кубки и берестяной свиток. Олег жестом приказал им удалиться, и, пока они пятились к дверям, Сигурд занял место напротив конунга. Олег взял свиток, повертел его в руках, поднял голову, в упор глядя на Сигурда.

– От моего возвращения зависит жизнь княжича Игоря, Сигурд. Ни ты, ни кто иной не знают туда дороги.

– Ты вернешься целым и невредимым, конунг.

Олег протянул вываренную в золе бересту через стол:

– Напиши Рюрику, где я спрятал его змееныша.

– Я знаю только глаголицу.

– Которой тебя обучил Рюрик?

Сигурд молча достал нож, концом его старательно вырезал несколько слов, протянул свиток Олегу.

– «Конунг и князь твой сын и мой повелитель княжич Игорь спрятан на острове путь через болота знает только конунг Олег охрана надежна Сигурд», – вслух прочитал Олег. – Лишних слов ты не тратишь, но каждое бьет, куда надо. Кто провел тебя к Игорю? Рюриковы берсерки?

– Да.

– Где их зимовье?

Сигурд молчал. Олег улыбнулся:

– Между нами не должно быть тайн, Сигурд. Между нами – жизнь Игоря.

– На Ловати, – неохотно, приглушенным голосом сказал Сигурд и опустил голову. – Ты прикажешь убить их, но ведь они – люди Рюрика.

– Теперь я – твой конунг. А что решает конунг, не тебе знать, даже если ты и первый среди моих бояр. – Олег сказал это весомо и строго, но тут же улыбнулся и поднял кубок. – Пожелай мне, боярин, доброй дороги в берлогу матерого зверя.

– Доброй дороги и счастливого возвращения, конунг Олег.

С глухим звоном столкнулись тяжелые кубки, до краев наполненные густым вином. Оба осушили их до дна, как того требовал обычай русов, и согласно опустили на стол.

– Позволь спросить тебя, конунг. Мне известно, что мой отец Трувор Белоголовый и тридцать шесть его воев пали в битве. А что известно тебе об этой битве?

– О битве знает только тот, кто в ней участвовал.

– Но князь Рюрик говорил, что погибли все. Отец и тридцать шесть дружинников.

– А вдруг тридцать пять, а не тридцать шесть? Вдруг Рюрик просчитался?

Не дав Сигурду опомниться, Олег взял берестяной свиток и быстро вышел из покоев.

5

Мысль, что он где-то просчитался, что сам угодил в сети, которые готовил другим, не давала Рюрику ни сна, ни покоя. Теперь вечерами он пил полный кубок волшебного напитка берсерков, чтобы уснуть и забыться, но засыпал только к утру, тяжелым сном спал до сумерек и просыпался с ломотой во всем теле и внезапными судорогами, от которых корчило и подбрасывало на ложе. Заставлял себя пить молоко, чтобы поскорее вывести отраву, а к ночи снова тянулся к полному кубку, хотя понимал, что пора остановиться, пока еще есть силы и воля, пока он осознает, чем грозит ему это питье. Но был уверен, что остановится, что отмучается два-три дня, что станет прежним, не утратив хитрости и прозорливости, когда это понадобится. А понадобится – к приезду Олега, о котором его загодя известят.

Сеть легко порвать, когда видишь ее узлы и нити, а он только ощущал ее, но не видел ни в тяжком полусне, ни в муторной полуяви. В молодые годы он обладал звериным чувством опасности: легко уходил от удара меча, вовремя разил сам, слышал полет стрелы задолго до ее прилета и всегда успевал упасть на землю. А теперь все становилось неосязаемым, он не улавливал ни концов, ни начал, путал следствия и причины и бессильно и яростно трясся изнутри, трясся и дрожал и не мог унять эту дрожь. Запоздавшее осознание того, что он навсегда потерял Сигурда, что отдал в заложники русам единственного сына, наследника, последнюю свою надежду, мешало ему понять что-то очень важное, что-то решающее. Это рождало в нем яростное берсеркское неистовство, мешающее разглядеть друзей и толкающее искать врагов. И по ночам он просеивал сквозь сито ненависти этих врагов, пока не утвердился в мысли, что враг, самый главный его враг – Олег. Конунг русов. Заставить, любыми пытками заставить Олега вернуть Игоря и Сигурда, а уж потом решать все заново. Нет, не убивать, ни в коем случае не убивать: сломать. Сломать волю, подчинить себе и уж тогда… Только бы Клест не перестарался, как с той русинкой… или все-таки славянкой Забавой?.. Уж который раз снится ему пыточная клеть, а он, Рюрик, конунг и князь, так и не может понять, кого же все-таки затерзал его полубезумный кат.

«Не греться тебе у костров Вальхаллы», – прохрипела тогда на древнегерманском женщина, распятая на засаленных канатах. Зловещее, страшное пророчество. Оно подспудно жило в нем, просыпаясь в его снах, смущая душу, взывая к памяти. Но брошенный к ногам ржавый обломок его собственного меча перечеркнул сам смысл его жизни, толкнул на ошибочный путь, и теперь, чтобы переиграть судьбу, чтобы начать заново, надо ломать Олега. Он придет, а потом… потом конунгу русов придется исполнить волю князя Великого Новгорода.

Вскоре донесли, что Олег с небольшим отрядом вышел из земли русов. Доложили под вечер, когда Рюрик достаточно очнулся.

– Следить за каждым шагом. Гонцов за берсерками: пусть снимаются с зимовья и быстро идут сюда.

О берсерках он ранее не думал. Он вспомнил о них вдруг, это было озарением, и Рюрик ощутил почти позабытый подъем. Нет, Великий Один не покинул его, не лишил своих божественных милостей. Олег силен, очень силен, но измотанный Клестом дух его не выдержит унижений, которым его подвергнут берсерки. Когда-то одной этой угрозой он получил все золото, скопленное Старым финном, а теперь получит и сына, и Сигурда, и покорность Олега.

Рюрик был так доволен собственным внезапным решением, что почти без сожаления выплеснул кубок с волшебным напитком в огонь очага.

Ночью его трясло, ломало и подкидывало, но он не утратил сознания, не поплелся наливать себе новый кубок, стерпел первые муки, зная, что еще предстоят и вторые, и третьи. Берсерк – раб волшебного напитка, расплачиваясь за него судорогами, бессонницей и звериной злобой по два, а то и три дня. И он тоже не спал, лишь изредка проваливаясь в тяжкое забытье, и тогда вспоминал, как ему досталось золото Старого финна…

…Щедростью, терпением и покорностью он убедил недоверчивого финна в своей преданности. А когда стал вторым после конунга и вновь надел кольчугу, Старый сам предложил, что обучит его травам и кореньям, зельям и настоям, ядам и противоядиям. Он старательно учился, вместо того чтобы распевать песни с воинами у костров, а первый яд испытал на горбуне, точно пустив ему стрелу в могучую спину. Немые умирают молча; Рюрик терпеливо дождался, пока горбун не перестал корчиться, и пошел прямо в шалаш Старого. В тот день они взяли добрую добычу, от далеких костров доносился хохот, крики и песни, а у шалаша было тихо. Он знал, сколь точно мечет старческая рука и нож, и копье, и топор, а потому, едва раздвинув полог, молча бросился вперед, насквозь проткнув отточенным мечом впалую грудь. Тут же выдернул меч, резко, как в бою, развернулся в угол, где стоял бледный, потерявший голос от ужаса пригожий, как девушка, прислужник.

– Где Старый прятал золото?

Прислужник упал на колени, голова его тряслась, а из горла, зажатого спазмами, не вылетало ни звука.

– С меча еще капает кровь. Я буду резать тебя по кускам, пока ты не заговоришь.

Юноша молча склонил голову и вытянул шею, и Рюрик понял, что клятва, которую взял Старый финн, страшит его больше смерти.

– Нет, я не стану тебя убивать. Я отдам тебя берсеркам. Они ненавидят женщин и очень любят пригожих юношей. И ты долго будешь умирать под их вонючими телами.

– Нет! – дико закричал прислужник, отпрянув к стене. – Нет, нет!..

Он указал место, где зарыт клад. Рюрик убедился, что юноша не солгал, и в награду убил его одним ударом. Без мучений…

На третий день Рюрик окончательно пришел в себя. Затратив много сил на борьбу с самим собой, он был еще слаб, но ощущал ясность мыслей и силу воли. И готовность к встрече с тем, кто встал между ним и его сыном: с конунгом русов Олегом. Разведчики вовремя доносили о его движении, Рюрик знал, когда Олег войдет в его пределы, на каком рубеже остановят его отряд, пропустив на встречу с князем Новгорода только конунга с двумя приближенными. Остановят не силой оружия, а силой обычая: в зимовье Рюрика посторонние вооруженные люди не допускались. И войти к нему, к своему бывшему воспитателю и опекуну, Олег должен один: сопровождающие задерживались до повеления Рюрика. А еще раньше должны подойти берсерки: Рюрик ждал их вечером, но два дня шел снег, и они могли задержаться. А Клест уже изготовился, чтобы затаиться в темных сенях, как только конунг русов появится во дворе.

Но прежде чем отряд Олега добрался до внешних застав, где должен был остаться по обычаю, к Рюрику вошел старший из гонцов, посланных за берсерками.

– Конунг и князь, мы не нашли берсерков на зимовье.

– Я не понял тебя, гонец.

– Они исчезли. В зимовье холодные очаги, нет следов.

– Они улетели? Вознеслись с последним клубом дыма?

Гонец угнетенно молчал. Замолчал и Рюрик, размышляя, куда могли подеваться два десятка отборных воинов из тайного убежища, о котором вряд ли могли знать русы. О нем знал Сигурд, но Рюрик не сомневался в слепой преданности своего воспитанника. Кроме того, русы зимой бражничают, а не воюют. Значит, новгородцы?

– Ты не исполнил моего повеления и достоин смерти. Но я подожду. Возьми лучших следопытов, возьми самых чутких собак и не показывайся мне на глаза, пока не отыщешь берсерков. Ступай и найди.

Низко поклонившись, гонец вышел. А Рюрик долго сидел в кресле, пытаясь понять, куда могли подеваться берсерки и почему нет никаких следов. Русов он исключил сразу: русы зимой не воюют, да и нет им смысла ослаблять рубеж между собою и новгородцами. Кривичи? Но как они могли пробраться на Ловать через земли русов? Значит, новгородцы. Новгородцы грызут его силу. Значит, без Олега Игорю здесь не княжить: он слишком мал, а Сигурд искалечен. Но надломить Олега необходимо. Не сломать, а надломить, чтобы запомнил, кто здесь повелитель. А может быть, берсерки ушли сами? Зачем? Им не нужны женщины, а волшебный напиток – только здесь, в его зимовье. И только он, он один знает, как его готовить. Это уменье крепче всех клятв и золота привязывает к нему его берсерков, добровольно они уйти не могли, а без боя берсерки не сдаются. Тогда где же следы?

В полдень доложили, что отряд русов остановлен заставой, а их конунг с двумя отроками едет в зимовье. Рюрик приказал пышно накрыть стол и лично спрятал Клеста в темных сенях.

– Когда повелю, войдешь и схватишь. Я посажу Олега спиной к дверям.

Все было готово к приему гостя, и кресла поставлены, как указал Рюрик: у окна и напротив, у двери. Он успел занять свое, у окна, когда во дворе стража ударила мечами о щиты и первый боярин возвестил:

– Конунг русов Олег!

Боярин распахнул дверь, и в горницу, звякнув дорогой византийской броней, вошел Олег. Он был без шлема, но с мечом у бедра, как то и полагалось конунгу. У порога склонил голову, уронив русый оселедец на лоб:

– Великому князю Новгорода Рюрику хвала и слава!

– Слава тебе, конунг. Я стар и болен, не могу встать навстречу.

Боярин попятился к выходу, и Олег, ловко уступив ему дорогу, оказался уже не у двери, а ближе к середине стола.

– Садись. – Рюрик указал на кресло. – Я хочу видеть твое лицо, конунг. Расскажи мне, где мой сын Игорь и как Сигурд исполнил мое повеление.

Олег молча протянул князю берестяной свиток. И пока Рюрик читал, невозмутимо перетащил кресло к середине стола, поставив его так, чтобы за спиной оказалась глухая стена.

– Что это значит? – сурово спросил Рюрик. – Я указал тебе твое место, конунг.

– Из сеней несет смрадом полусдохшей крысы, князь Рюрик. А место знаю я один. Перечитай еще раз послание Сигурда, и твой ясный ум сделает правильный вывод.

– Где Игорь? – с глухой угрозой спросил Рюрик. – Мне не нравятся шутки, в которых нет места для моего смеха.

– Княжич на острове с няньками, мамками, твоими варягами и моей охраной. И моли богов, великий князь, чтобы с проводником не приключилось беды. Иначе твоему наследнику придется княжить на острове до конца своих дней.

Олег прекрасно понимал, как он сейчас рискует. Внезапная вспышка ярости, выкрик Рюрика – и сюда ворвутся отборные дружинники, против которых ему не устоять. Но он ехал не в гости, он ехал на поединок, а на поединки ездят побеждать. Сегодня или никогда.

– Ты мне угрожаешь?

– Кто же осмелится угрожать великому Рюрику? Это отец угрожает будущему своего единственного сына, а не я – тебе.

В самом начале их боя Рюрик получил три добрых удара, от которых не знал, как оправиться. Поэтому Олег спокойно уселся в кресло, достал черный флакон и сделал из него глубокий глоток. А когда опустил голову, увидел два бесцветных от ярости глаза. Он выдержал взгляд, который так пугал его в детстве, и тихо сказал:

– Твой сын Игорь будет княжить в Киеве, князь Рюрик, и Киев для него возьму я, клянусь памятью отца моего и твоего побратима Ольбарда Синеуса. Но чтобы исполнить эту клятву, мне нужна добрая дружина, лодьи, гребцы, лошади для береговой охраны и товары для Смоленска. А Новгород золота не даст. Может быть, нам лучше поговорить об этом?

Олег замолчал, ожидая, когда Рюрик справится с приступом гнева. Молчание затягивалось, князь судорожно пытался проглотить застрявший в горле ком: острый кадык бессильно дергался на высохшей шее.

– Твои годы ушли, князь Рюрик. На сухом дубе остался последний росток, и я дам ему жизнь. Киев принесет роту Игорю и его потомкам, а ты снарядишь поход. Мера за меру, хитрость здесь не поможет.

– Ты захватишь Киев для себя! – глухо выкрикнул Рюрик.

– Я поклялся памятью своего отца. Большой клятвы не требуй: я – не Сигурд, я – конунг, князь Рюрик. Тебе придется оплатить своим золотом княжение своего сына.

И снова наступило молчание. Князь считал пропущенные удары, кадык по-прежнему бессильно дергался на тощей шее.

– Обломок ржавого меча! – вдруг хрипло засмеялся князь. – Это ведь я – обломок ржавого меча. Ты увел моих берсерков?

– Они перешли Ловать и тем нарушили границы земли русов.

– Вот к чему мне были посланы вещие сны. Это меня распяли на канатах в пыточной клети, конунг.

– Кстати, о пытках, князь Рюрик. Прежде чем мы поднимем кубки согласия, я хочу услышать вопли твоего ката. Пусть его медленно забьют под этим окном. Потом я выйду посмотреть, что от него осталось.

– Старость – время платы, – задумчиво сказал Рюрик. – Я принимаю твою клятву, конунг, и выполню твои условия.

– Игорь будет княжить в Киеве. – Олег выделил каждое слово.

– Эй, кто там! – помолчав, вдруг громко выкрикнул Рюрик.

Вошел боярин, прикрыв за собою дверь.

– Там, в сенях, Клест, – тихо промолвил князь. – Схватить тотчас и забить до смерти под этим окном.

Сухой старческий перст уперся в низкое оконце.