Текст книги "Продается Таня. 20 лет"

Я подождала несколько минут, а полька с изумлением вышла из кабины и на цыпочках подошла к двери, из-за которой слышались вздохи. Свет в коридоре был выключен, и у меня родилась идея попробовать открыть дверь. Она была не заперта. Внутри горел слабый свет, комната была не такой большой, как у хозяина, а сквозь приоткрытую всего на несколько сантиметров дверь я видела того мужчину. Он занимался любовью с одной из двух девушек. Его движения были энергичными и быстрыми, что доводило девушку до беспамятства, и она громко стонала, пока другая целовала ее большие груди. Я смотрела на это несколько секунд и потом закрыла дверь, опасаясь, что голоса услышит охранник и придет сюда. Так и получилось. Только я шмыгнула в нашу каюту, как послышались тихие шаги. Полька показала мне пальцем: мол, я сошла с ума, – а я была безумно довольна собой. Это было не столько возбуждение, хотя и его я почувствовала, глядя, как они занимаются любовью, сколько удовлетворение от того, что я безнаказанно совершила что-то запрещенное.

Круиз продолжался три дня, он оставил в моей памяти приятные воспоминания. После нашего возвращения во дворец началась череда обычных дней. Было скучно, меня спасало только чтение книг, которыми меня снабжали, учитывая мои желания. Но вот однажды около бассейна появилась девушка моих лет, с каштановыми волосами, густыми бровями и зелеными глазами. Она выглядела потрясающе: тонкая талия, длинные ноги прекрасной формы. Она пришла в сопровождении охранника, который показывал ей комнату с купальниками и средствами по уходу за телом. Я как раз входила (чтобы переодеть купальник и взять обогащенное оливковое масло, которое было самой лучшей защитой от солнца) в тот момент, когда охранник новой девушки давал стандартные советы для новеньких. Охранник отошел метров на десять, и эта девушка, находясь совсем рядом со мной, сказала вполголоса: «Будешь еще меня учить, как одеваться, сукин сын».

Я окаменела. Прошли какие-то доли секунды, которых мне хватило, чтобы осознать неопровержимый факт: эта девушка из Далмации, из Хорватии. Она рылась в куче купальников, когда я подошла и спросила по-сербски: «Как тебя зовут?» Девушка вздрогнула, как будто от удара. Она посмотрела на меня ошеломленно и будто во сне проговорила: «Даниэла».

Я направилась в то место, где я обычно загорала. Мельком посмотрев назад, я заметила Даниэлу, она, как загипнотизированная, следила за мной взглядом. Я легла, положила руки под подбородок, а голову повернула к домику, перед которым стояла новенькая. Она в конце концов вошла туда и переоделась менее чем за минуту. В облегающем бикини она выглядела великолепно, у нее были прекрасные изящные ноги. Конечно, она направилась ко мне и легла слева от меня. Прежде чем она успела что-то сказать, я жестом попросила ее помолчать. Она выжидательно смотрела на меня. Тогда я встала и спустилась в бассейн. Несколько энергичных взмахов руками – и я была уже в потайной его части, за водопадом. Я позвала взглядом Даниэлу. Она все время смотрела на меня и мгновенно поняла, что я имею в виду, прыгнула в воду и медленно поплыла ко мне.

Ее первый вопрос был про то, где я родилась. Да, я из Сербии, подтвердила я ее предположение. «Я родилась в Белграде, где и жила до того, как попала сюда», – сказала я Даниэле. Я вкратце рассказала ей, как попала в Дубай, что со мной случилось, что я в гареме более двух лет. А потом один из охранников дал знак, что через полчаса начинается показ фильма в зале в одной из пристроек дворца. Я редко ходила в этот кинотеатр и сейчас тоже решила остаться у бассейна.

Я сказала Даниэле, что нам лучше отложить разговор до завтра. На ее лице отразилось сожаление, но она меня послушалась. Пока я провожала ее взглядом, в моей голове проносились мысли о наших молодых жизнях (мы одного года рождения), о нашей наивности, о той школе, которую я здесь прошла и которая ждет ее. Основной урок, который я усвоила: никому не доверяй, пока не проверишь.

Она удалялась от меня по дорожке через парк. Выглядела она божественно, с длинными ногами, как я уже говорила, и с приподнятой, правильной, округлой формы попкой. Меня наполнила радость, что у меня будет кто-то, с кем можно общаться на родном языке. И сразу все показалось в лучшем свете, я улыбнулась, думая, как мало нужно человеку для счастья, для обретения смысла жизни.

На следующий день после завтрака я пошла к бассейну, но охранник сказал, чтобы я подождала в главном холле. Я села и начала листать какой-то модный журнал, когда услышала приближающиеся шаги. Это был тот самый австриец, с которым я познакомилась в самом начале. Он вежливо спросил у меня, как я поживаю, всего ли мне хватает, что я сейчас читаю, и тогда перешел к делу:

– Уважаемая госпожа, вы знаете, что я из Австрии и очень хорошо знаю, где Белград, где Загреб и где Сплит. Я знаю – помните, я говорил вам в свое время? – историю этих мест, знаю все крупные города Югославии и, конечно, знаю, что в последние дни во дворце появилась девушка из тех мест, которая говорит на вашем родном языке. Я прошу вас быть благоразумной, не предпринимать глупых поступков и не оказывать на новую девушку, вашу землячку, плохого влияния, – закончил свою речь маленький пухлый австриец.

– Она не моя землячка. Хорватия – сейчас независимое государство, и мы друг друга совершенно не знаем. – Я пыталась выразить свой бунт и протест против того, что этот человечишка учит меня уму-разуму.

– А откуда у вас информация, что Хорватия независимое государство?

Меня в этот момент как громом ударило: я сморозила жуткую глупость! Действительно, как бы я, находясь в гареме, могла узнать, что происходит в бывшей Югославии, если только меня никто не информирует дополнительно? Этим источником-информантом был маленький транзистор, который воскресал благодаря новым батарейкам. Так я узнала, что происходит на территории моей бывшей родины. Все это длилось пару секунд, а потом я услышала свой голос:

– Вы знаете, Даниэла сказала мне, что Хорватия сейчас независимое и признанное международным сообществом государство.

– А… да, – отозвался австриец, – вы уже встречались с ней.

– Да, мы вчера долго общались после обеда, около двух часов, – сказала я, хотя разговор с Даниэлой занял не больше получаса и за его время мы даже не упомянули о войне в Югославии и ее последствиях.

Австриец дал мне еще какие-то указания, выразил уверенность, что у меня в Дубае появится новая подруга, но еще раз напомнил, чтобы мы избегали соблазна объединить усилия в осуществлении каких-то замыслов, нарушающих порядки, заведенные во дворце. Он ушел, и я отправилась к бассейну. Спличанка уже была в воде. Она улыбнулась мне в знак приветствия. Вскоре мы лежали, скрываясь от солнца под зонтом. Даниэла рассказывала мне свою историю.

– Я родилась в Сплите, отец был строительным инженером, а мама работала в банке. У меня еще есть сестра, она на два года старше меня. На самом деле она в какой-то степени виновата в том, что я очутилась здесь, потому что это она звала меня к себе в Италию. Там эти два мошенника мне наврали, что я получу работу в Канаде, на какой-то киностудии, и так я оказалась в Дубае, – говорила Даниэла на далматском, сплитском, диалекте.

Я слушала ее с большим интересом и удовольствием. Я несколько раз была на море в Далмации, больше всего на острове Брач, и обожала этот их говор. Даниэла говорила на чистейшем далматском диалекте.

Она сказала, что закончила среднюю школу с углубленным изучением химии и собиралась поступать на биологический факультет университета в Загребе, но получила приглашение от сестры, которая десять лет назад осела в Милане, приехать на месяц в гости. Она влюбилась в Милане в одного итальянца и осталась в этой стране. После, как это часто бывает с романтическими увлечениями, она разочаровалась в своем молодом человеке, порвала с ним и начала работать в ресторане своей сестры и ее мужа. Даниэла была помощником шефа зала или кем-то наподобие этого. Ей жилось неплохо, платили достаточно, но вот пришли эти двое и посулили возможность сделать головокружительную карьеру в кино. Все пойдет как по маслу благодаря ее феноменальной внешности, ее заметит такой-то режиссер… Остается только закончить частную актерскую школу – и дело в шляпе. Так они говорили.

Я попросила ее описать этих двоих, и с первого же предложения поняла, что один из них – этот проклятый обаяшка Майкл, который вместе с Хафезом в Белграде заставил меня поверить в похожую басню. Даниэла засыпала меня вопросами. Есть ли шанс убежать отсюда? Можно ли воспользоваться телефоном? Была ли я в городе? Только я начала искренне отвечать, как у меня мелькнула мысль: а что, если ее подослали ко мне специально, чтобы узнать что-то об Эльке? Я отвечала наивно, отказываясь говорить детально…. Она ничего не спросила меня о немке, и тут мне стало немного стыдно. Мне показалось, я веду себя как параноик.

Потом мы прыгали в воду и опять загорали. Какие-то девушки, с которыми я раньше до появления Даниэлы дружила, подходили, но, услышав, что мы с Даниэлой говорим на одном, непонятном им языке, с улыбкой отходили. Мы оставались почти до вечера у бассейна. Она сказала, что в 1989 году последний раз была в Белграде у родственников отца, а отец был по происхождению из Италии. То есть его дедушка по отцовской линии жил до начала тридцатых годов двадцатого века в Белграде, а потом продал дом на Дорчоле (богатый район Белграда. – Примеч. пер.) и переехал в Сплит. После Второй мировой войны этот ее дедушка уехал из Югославии, оставив всю семью. Он переселился на Сицилию и уже не вернулся обратно.

Даниэла с горящими глазами рассказывала мне о каком-то Дейане из Белграда, с которым она познакомилась в 1998 году на открытой веранде «Русского царя». Ей казалось, говорила она, что это любовь, а тогда она должна была ехать обратно в Сплит, и все остановилось на нескольких поцелуях «в сквере, что близенько зоопарку». Дедушкина сестра умерла в конце восьмидесятых, но Даниэла поддерживала связь с ее детьми, то есть внуками, которые и по сей день живут на Дорчоле. «Кажется, Ивана вышла замуж в девяностом году», – сказала Даниэла. Мы ужинали вместе. С нами за столом сидела полька, так что мы разговаривали на английском, не считая сочных, забористых непечатных словечек, которыми Даниэла щедро сдабривала свою речь. В этом она была мастерица. Ругательства просто возникали на пустом месте, являлись неотделимой частью ее речи, и я при этом все чаще крестилась. Я не особо верующая, в церковь ходила время от времени, но боже сохрани, какой у нее был острый язычок!

Дня через два, подойдя к бассейну, я увидела, что Даниэла и другие девушки столпились вокруг одного из столов. В первый момент я решила, что какой-то из охранников дает новые распоряжения. Но подойдя ближе, заметила в центре толпы тридцатилетнюю женщину. Я сразу догадалась, в чем дело. Ее рассказ постоянно прерывали. Ее засыпали градом вопросов, а она терпеливо отвечала. Это была женщина, которая четыре года находилась в гареме и потом, как нам и обещали, хозяин купил ей красивую квартиру. Она, по ее словам, выбрала Барселону. Сейчас живет там, у нее есть свой бутик, и она очень довольна.

– Я колебалась между Барселоной и Лос-Анджелесом, но все-таки остановилась на Испании. Она более темпераментная. Это страна с богатой и интересной историей, – говорила гостья, убеждая нас, чтобы мы набрались терпения, внушая, что в конце концов все будет хорошо.

– А как вы приехали туда, как вас отпустили? Они не опасались, что вы все расскажете полиции? – не унималась дотошная шведка.

– Дорогуша, я восприняла жизнь в гареме как испытание, которое я должна пройти. За это я получила в виде компенсации квартиру и бутик в Барселоне, прекрасно живу, а о том, что я пережила, никто не знает, кроме меня одной. Скоро я обвенчаюсь с женихом – бывшим спортсменом. Он уверен, что я была торговым агентом, мне нет смысла копаться в своем прошлом. Оно было необычным, для некоторых из вас даже ужасным, но я ни единой секунды не чувствовала себя униженной, – говорила наша гостья.

Она сказала, что сама из Финляндии, что с детства мечтала о том моменте, когда сможет уехать из этой страны и путешествовать по миру. «Для нее гарем в Дубае был необычным приключением», – думала я про себя.

Эта женщина из Финляндии сказала, что ее зовут Бригита, что жизнь для нее не что иное, как приключение, авантюра. Она призналась нам в этом, а когда мы настойчиво спросили, кто ей позволил опять приехать в гарем, она открыто сказала, что это был хозяин.

– Я обещала, что свое возвращение, то есть посещение, сохраню в тайне. Я просто хотела вспомнить о тех четырех прекрасных годах. Мне здесь, мои милые, было хорошо, и я никому никогда не скажу, что Бригита в Дубае потеряла четыре года жизни. Правда, я не всегда имела достаточно секса, но и это поправимо. Остальное было как в сказке.

Никто из девушек не узнавал Бригиту. К тому же она сама сказала, что уехала из Дубая в начале 1990 года, а я знаю, что все мы, состоящие тогда в гареме девушки, приехали сюда в основном в 1991 году. Бригита говорила, что поддерживает связь еще с несколькими девушками, которые были с ней в гареме в одно время, что они все сейчас успешные женщины и матери, живут на широкую ногу, а некоторые периодически поддерживают связь с Дубаем.

Я ей не верила. И сейчас я считаю, что эту посетительницу привез Хафез или кто-то еще. Все для того, чтобы повысить нам настроение, внушить оптимизм. Эта женщина оставалась в гареме еще два дня. Она спала в той части дворца, в котором располагались охранники и обслуга, и это заставляло меня сомневаться в том, что это подстроено. Я видела, как на следующий день она выезжает из дворца на «линкольне», а когда перед сном я вышла на балкон, то услышала ее голос: она разговаривала с кем-то о предстоящей поездке.

Потом я говорила с Даниэлой о Бригите. Спличанка колебалась. Сначала она думала, как я, что это просто блеф, а потом предположила, что, возможно, так и есть, что Бригита и правда была тут, что ей купили квартиру и торговую точку в Барселоне и она сейчас довольна жизнью.

После одного прекрасного ужина с Даниэлой я совершенно случайно затронула тему войны в Югославии. Даниэла молчала, и я поняла: ей есть что мне сказать, и речь пойдет о чем-то важном. Она предложила отложить эту тему до завтра, и я только кивнула головой. Мы расстались, и я пошла к своей комнате. Охранник шел за мной следом. Сразу после обеда я пошла к бассейну и застала там

Даниэлу с еще двумя девушками, болтающими о чем-то. Через несколько минут мы остались одни, и воцарилось молчание. Мы обе знали, что нужно продолжить разговор, начатый вчера, разговор о войне в Югославии… Конечно, мы могли обе притвориться, сделать хорошую мину при плохой игре, начать другую тему…

– Даниэла, если тебе неприятно говорить о войне, я тебя прекрасно понимаю. Оставим эту тему. Ты из Хорватии, я из Сербии, мы оказались в одной заварушке, и я не вижу, что может дать разговор о происходящем в Югославии в то время, пока я была в Дубае. Кроме того, я об этой войне знаю очень мало, почти ничего. Я знаю, что происходило в 1991 году в Хорватии, я читала газеты, смотрела телевизор, а что было потом… Давай не будем об этом, чтобы не испортить наши отношения, которые так хорошо сложились, – выпалила я на одном дыхании.

– Дело не в том, что наш разговор приведет к ссоре, – отозвалась Даниэла и продолжила: – Дело в том, что события, связанные с войной, вызывают у меня сильные эмоции. Ты знаешь, в моем отце есть итальянская кровь, я говорила тебе об этом, и он вызывал недоверие в Сплите из-за своего происхождения. По правде говоря, он говорил на хорватском, но также есть правда в том, что его хорватство было другим, чем то, что было важно для новой Хорватии. В моем отце начали сомневаться. От него требовали, чтобы он доказал верность своей нации. На работе к нему относились плохо, и, чтобы все это разрешить, он пошел в добровольцы в хорватскую армию, – говорила Даниэла.

Я сразу сделала вывод, что ее отец погиб на войне. Я смотрела ей в глаза, ожидая, что она мне скажет об этом, но Даниэла продолжила рассказ:

– Его послали на герцеговинский фронт, там сражались хорваты и мусульмане. Я была в Италии и узнала об этом позже от мамы. Она рассказала мне по телефону, она плакала, когда рассказывала. Через три месяца отец был тяжело ранен. Когда его привезли в госпиталь, он был без сознания. Лежал в Сплите десять дней в коме, а потом, к нашему облегчению, пришел в себя. Ему сделали несколько операций, он начал ходить, но и сейчас очень плохо передвигается. Его жизнь пошла прахом, его ничего больше не ждет. Мой отец был полным сил мужчиной, а сейчас превратился в старика. Мать страдает, они очень плохо живут, если бы не сестра, которая помогает им из Италии, умерли бы с голоду, – говорила сейчас уже сквозь слезы Даниэла.

Я молчала. Сначала я следила за войной по газетам, а потом встретилась с Майклом и Хафезом и уехала из Белграда. Остальное услышала по транзистору, когда у меня были батарейки. Мне было ясно, что бывшая Югославия распалась, что случилось то, что давно предсказывали, но остального не знала. Детали мне были неизвестны. А мне не удалось из истории Даниэлы узнать то, что меня на самом деле интересовало. Эта тема может нас поссорить. Все-таки она хорватка и смотрит на политику иначе, чем я (несмотря на долю итальянской крови, которая в ней течет).

Мы остались у бассейна до ужина. После обеда я спала и только где-то перед наступлением сумерек позвала охранника, чтобы пойти к бассейну. Было очень жарко. Около бассейна были прожекторы, нам разрешили купаться ночью.

Около входа мы столкнулись с Хафезом. Он дал знак охраннику остановиться, а меня схватил под руку и сказал напрямик, что эту ночь я проведу в покоях хозяина. Я была удивлена, потому что в таких случаях меня предупреждали за сутки. Я сказала об этом Хафезу, он и сам с удивлением пожимал плечами.

Я ничего не ела на ужин, если не считать половины ананаса, которым я перекусила перед выходом. Хозяин уже был в своей комнате, откуда доносилась восточная музыка. Он медленно ходил и зажигал ароматические палочки, установленные по всей комнате. Они источали дурманящий аромат, от них шел легкой дымок. Этот аромат я помнила по прежним посещениям хозяина, он иногда зажигал такие ароматические палочки, но запах не был таким дурманящим. Сейчас он зажигал эти палочки сам, и я поняла, что раньше другие делали это до прихода нас, девушек, в комнату.

Он спросил меня, как я провожу время, что делаю в свободное время, сколько времени трачу на физические тренировки и на уход за телом. Все время сюда доносилась музыка, и вместе с благовониями и приглушенным светом она создавала атмосферу, пробуждающую чувственность и сексуальность. Я знаю, что это принято, когда мужчина хочет соблазнить женщину или когда готовится к приятному вечеру или ночи вдвоем, но это посещение хозяина я не забуду никогда. Мы занимались любовью до поздней ночи. Признаюсь, я проявляла инициативу, он наслаждался, как никогда раньше, а я еще раз вспомнила, что получаю удовольствие, когда нахожусь в роли современной рабыни.

Мы проснулись поздно. На самом деле меня разбудили его ласки – он ласкал мои бедра и ягодицы. Тогда он взял меня в этом положении, после чего мы вместе пошли в его ванную комнату, которую я увидела впервые. Она была больше двухкомнатной квартиры, с огромной ванной посередине и стеклянной стеной с одной стороны. Мы расстались около десяти часов утра.

Обед я проспала, а во второй половине дня не ходила к бассейну. Я читала, опять немного спала и лежала в ванне. Из четырех радиопрограмм я выбрала ту, что передавала инструментальную расслабляющую музыку. Примерно в полночь я вышла на балкон. На улице было все еще жарко. Легкий бриз доносил запах моря. Небо было усыпано звездами. Снизу доносились звуки большого города, огни которого разбавляли темноту ночи.

Я стояла, облокотившись на перила балкона, почти час. Два раза под балконом прошли двое охранников. Они видели меня на балконе, но никак не прореагировали. У нас не было запрета выходить ночью на балкон, но нам советовали избегать этого. Я вернулась в комнату, еще немного почитала, а потом погасила свет и легла, хотя спать мне не хотелось.

Кажется, не прошло и десяти минут, как мне показалось, что я слышу детский плач. В первый момент я не поверила своим ушам, даже подумала, что мне это снится, но я была в абсолютном сознании и совершенно бодра. Я напряженно вслушивалась в тишину ночи, и спустя несколько мгновений опять послышался плач ребенка – маленького ребенка, младенца. Признаюсь, я испугалась. Я никогда не видела во дворце детей, пожилых женщин, родственников и других людей, которые могли бы как-то объяснить присутствие в гареме ребенка. Я спала всегда голой, поэтому поднялась, набросила какое-то легкое платьице, первое попавшееся мне в шкафу.

Тихим шагом я подошла к балкону, потому что плач раздавался снаружи. Сначала я прислушивалась, и когда стало очевидно, что плач доносится со стороны левого крыла дворца, я вышла на балкон. Не горело ни одно окно, включая ту часть дворца, откуда, скорее всего, как мне казалось, доносился плач. Через пару минут я услышала шаги. Кто-то быстро шел в ночном полумраке. Наконец я увидела человека в белом, приближавшегося к балкону. Он махал рукой, обращаясь ко мне. Потом подошел к балкону и сказал несколько слов по-арабски, которых я, естественно, не поняла, но было очевидно: он требовал, чтобы я вернулась в комнату.

Я ушла с балкона, но не включила свет внутри. Плач ребенка повторялся еще, но уже реже. Через каких-то полчаса все стихло. Меня охватил страх. Я не могла объяснить, что происходит. Все это выглядело очень загадочно, нереально, по крайней мере, необычно. Я заснула только на рассвете. Я так никогда и не узнала, что происходило той ночью во дворце. Плач ребенка остался загадкой.

Я пыталась узнать что-то от девушек у бассейна, но безуспешно. Кто-то слышал то же, что и я, но никто не выходил на балкон. Я видела, что об этом никто не хочет говорить, поэтому тоже перестала поднимать эту тему. Я до сих пор понятия не имею, что бы это могло значить. Никогда ничего подобного не повторялось в течение всего времени, пока я была в гареме. Естественно, мне и в голову не приходило спрашивать кого-нибудь из стражи.

Это был очередной стандартный день во дворце. После завтрака я немного полежала в ванне, читая какой-то дешевый романчик, потом пошла на обед и сразу из сада, где мы обедали, направилась к бассейну. Там было всего пять-шесть девушек, в основном те, кто решил сегодня пропустить обед. На нем не было и Даниэлы, которая пришла чуть позже и сообщила, что была в спортзале и очень вспотела. «Я сбросила не меньше полкило», – сказала она, гордо показывая рукой на свое удивительное тело.

Неожиданно у бассейна появился охранник. По его поведению было понятно, что что-то не в порядке. В последние месяцы все охранники оставались на территории парка, метрах в тридцати от ограды бассейна, и наблюдали за нами оттуда. Кто-то из них играл в шахматы, кто-то просматривал газету, но двое-трое всегда следили за тем, что происходит у бассейна.

И вот этот охранник, который подошел к бассейну, сначала почти бегом обошел бассейн и заглянул за небольшую стенку, отделяющую павильон для переодевания от самого бассейна. Он вошел в домик для переодевания, быстро вышел оттуда и бегом удалился через парк. На месте, где сидели охранники, не было никого, а потом двое из них появились у бассейна. У них был взволнованный вид. Мы поняли, что-то происходит, случилось ЧП, но делали вид, будто нам нет до этого дела.

Я вспомнила о том убийстве во дворце, свидетелем которого была, и подумала, что, может, опять что-то подобное произошло. Может, кто-то пытался проникнуть во дворец, может, кого-то убили или поймали? Я предположила, что полиция смогла, по бог знает чьему указанию, выяснить, что происходит за стенами роскошного здания, но сразу же отказалась от этого варианта, понимая, что с помощью денег, какими обладает хозяин, можно обеспечить себе все что угодно и как минимум – неприкосновенность частной территории.

Эти двое остались у бассейна, связываясь по мобильным телефонам с каким-то своим главным офисом. Интересно, что, кроме нас, тех, кто был у бассейна в момент начала тревоги, когда подошел первый охранник, никто из девушек больше не пришел. Очевидно, их задержали в номерах. Что-то происходило.

За час или два до ужина к бассейну пришел один охранник, который дал нам знак, чтобы мы подошли к краю бассейна, где он стоял. На плохом английском языке он сказал, чтобы мы вернулись, естественно в сопровождении охраны, к себе в номера. Я шла впереди охранника, внезапно возникшего как из-под земли. Он молчал, как и я, но помню, что по пути мы остановились в парке, как будто он что-то услышал. Один из охранников, стоящих у дверей при входе в большой холл, сказал мне, чтобы я пришла туда после ужина. «Сразу после ужина», – повторил он. Я с нетерпением ждала, что же будет.

После ужина я пошла к холлу и застала там большинство девушек. Я видела, что они все в нетерпении и взволнованны. Мы не знали, что происходит, и я начала раздумывать, сев рядом с Даниэлой и оборачиваясь вокруг. Что случилось? Всегда в последние месяцы, собственно, с появления Даниэлы, полька сидела со мной и Даниэлой и у бассейна, и на обедах или ужинах. Мы даже умудрялись разговаривать на какой-то смеси славянских языков.

В этот раз польки не было.

Мы ждали не больше десяти минут, когда в холле появился тот самый австриец в сопровождении Хафеза. Они стояли перед нами, смотрели на девушек, то на одну, то на другую, и наконец австриец начал:

– Девушки, ваша приятельница из Польши сегодня пропала. Нам пока непонятно, как это произошло, но ее нет во дворце. Мы обыскали каждый закоулок, каждый метр парка, весь участок, но ее нет. Вероятнее всего, она сбежала. Некоторые из вас пытались сбежать, но вам это не удалось. Ей, кажется, удалось. Но мы ее найдем. У нее нет ни документов, ни паспорта, она не может путешествовать, мы найдем ее – это дело времени. За такие глупости, как некоторые из вас знают по собственному опыту, полагается наказание. И она будет наказана, мы позвали вас, чтобы предостеречь от всяческих авантюр, – закончил австриец свою речь.

А Хафез просто стоял рядом и бросал на нас ледяные взгляды, даже не поводя бровью. Исчезновение польки произвело во дворце настоящую сенсацию. Мне и сейчас непонятно, почему поднялась такая паника. Действительно ли все дело было в бегстве польки или за всем этим случаем скрывалось что-то еще. Поиски были возобновлены на следующий день.

После полудня я отдыхала, когда послышался звонок в дверь. В комнату вошли трое охранников, двоих я знала по входу в холл, а один был новый и производил впечатление руководящего поисками. Остальные слушали его указания и исполняли их. Моего охранника не было в этой группе. Сначала они коротко переговорили со мной, интересуясь, общалась ли я с полькой и если да, то как близко, о чем мы разговаривали, жаловалась ли она на обращение с ней в гареме, упоминала ли бегство или идеи побега… Я ответила то, что знала, а знала я мало. Действительно, мы дружили, особенно после приезда Даниэлы в гарем, но никогда она не говорила о бегстве.

После разговора они детально обыскали каждый уголок моей комнаты. Я знала, что ничего незаконного, кроме транзистора, они не могут найти. Батарейки у него давно сели, но само его наличие являлось нарушением и каралось. Поэтому я держала его за вентиляцией в ванной, в маленьком углублении вентиляционного отверстия, достаточно вместительном для транзистора «Сони».

Я пошла на ужин вместе с Даниэлой, заказала три вида рыбы. Потом мы выпили по бокалу вина и расстались. Я помню, что мы разговаривали о Далмации, Супетре и Боле на острове Брач, о каких-то моих коротких любовных увлечениях в Белграде… Мы только начали эту тему и договорились продолжить завтра у бассейна.

Возвращаясь в номер, я ощутила порыв ветра, необычно сильный для этих краев. Он понравился мне, напомнил Белград с его вечной кошавой – северо-восточным ветром с Дуная. Вообще-то мой город был у меня в мыслях постоянно, но переживания, связанные с ним, усиливались именно в такие минуты, подстегивались каким-то событием. Тогда это был ветер. У меня в голове проносились образы пустых белградских улиц, когда по ним гуляет кошава, образы моего города, занесенного снегом. А тот дунайский ветер швыряет снег на улицах, наносит сугробы. Конечно, глаза мои наполнились слезами, как всегда в таких случаях.

В номере я продолжила плакать. Может, потому что я долго этого не делала. Меня понесло, и я не могла остановиться. Я плакала долго. Слезы катились одна за другой, я молча смотрела на пол и время от времени вытирала глаза. В такие минуты мне весь свет был не мил – моя жизнь до того, как я попала в гарем, сам гарем, вся роскошь, унижение. Меня душила неизвестность, невозможность планировать свою жизнь, следующие годы, завтрашний день…

Через какое-то время я пошла в ванную, чтобы умыться. Потом взяла какую-то книгу, чтобы немного почитать перед сном, но из парка доносился странный звук. На самом деле мне только показалось, что он идет из парка. Через несколько минут я поняла, что это звук вертолета, который все больше усиливался. Я выключила свет в комнате и подошла к двери балкона. Я была права: слева от окна, метрах в двадцати над верхушками деревьев, завис вертолет, к которому снизу был прикреплен очень сильный прожектор. Этот пучок света менял свое направление, круг света перемещался по парку и по строениям дворца. Два раза была освещена та часть дворца, где жила я, и если бы я вовремя не отошла в сторону, меня бы заметили. Не думаю, что меня за это наказали бы, но мне не нужны были лишние расспросы: зачем ты выглядывала, что именно тебя интересовало, что ты делала на балконе? Ну да, мне и правда очень интересно узнать, что происходит.

Вертолет завис на месте на несколько минут, а потом переместился. По моему предположению, сейчас он завис где-то над бассейном, опять освещая прожектором другие части парка и дворца. Было понятно, что все это связано с пропажей польки, но сейчас мне показалось, что здесь дело не только в ее бегстве. Ну не могла я поверить, что развернули такую кампанию по отлову одной беглянки. Я никогда так и не узнала финала этой темной истории с полькой. Предполагаю, что она правда сбежала из гарема, но не думаю, что смогла выбраться из ОАЭ. Я не знаю, есть ли посольство Польши в Дубае; если да, тогда все могло быть по-другому: моя приятельница тогда могла бы пробраться по городу и подойти к ограде посольства. Дай то Бог, как говорится, что все завершилось именно так. Усиленный контроль и наблюдение длились во дворце еще десять дней, а потом все вернулось на круги своя в этом отделенном от всего мира уголке. Я продолжала общаться с Даниэлой. Мы вместе купались, ходили на обед и ужин, обменивались книгами.