Текст книги "Дозорный Отряд"

Брайан Джейкс
Дозорный Отряд

КНИГА 1
ПОБЕГ

ГЛАВА 1

Исчезающие сугробы и протаявшие здесь и там холмики с первой травой превратили далекие восточные земли в лоскутное покрывало. Зима выронила свой ледяной скипетр, передавая власть приближающейся весне. Подснежник, гвоздичка и пастушья сумка радостно кивали головками под ярким утренним солнцем, которое сияло сквозь островки облаков, подгоняемых легким ветром. Смеясь и звонко щелкая льдинками, ручей несся вниз со скалистых утесов, огибая еловые и сосновые рощи, навстречу широким равнинам. Первые трудолюбивые муравьи и пчелы уже отправились на работу в молодые заросли. Шумно хлопая крыльями и гогоча, стая гусей летела клином к побережью. Все вокруг просыпалось навстречу весне, которая обещала быть ясной и солнечной.

Говорят, будто по весне некоторыми зайцами овладевает безумие. Представление, которое устроил сейчас один из них, подтверждало эти слухи. Тамелло Де Формелло Кочка (а именно так звали зайчонка) бился насмерть с несуществующими врагами. Вооружившись пращой, он бесстрашно бросался с выступа скалы и делал резкие выпады вправо и влево, выкрикивая:

– Еу-ла-ли-а! Вот вам, вражеское племя, от капитана Таммо из Дозорного Отряда! И ты получай, подлый горностай! Ха! Да ты хотел подкрасться со спины! Ну уж нет, вот тебе, старый крас – прошу прощения – старый крыс!

Бросившись на землю, он с силой лягнул воздух задними лапами.

– Эй, там! Получи-ка, приятель, в живот, чтоб на весь сезон хватило! Что, еще? Ха-ха! Похоже, не хотите. А ну беги, спасай свои шкуры, трусливая команда! Уж пятьсот-то таких, как вы, капитан Таммо одолеет одной левой!

Довольный достойным отпором, который он только что дал отряду из пятисот воображаемых противников, Таммо уселся, зачерпнул снег лапой и съел несколько пригоршней, чтобы немного остыть.

– Пусть только вернутся, вредители рода звериного, я покажу им, что к чему! Не родился еще тот, с кем бы я не справился… Ой, ай!

Он почувствовал, как кто-то схватил его за уши и поднял в воздух. Линум и Саите, старшие брат и сестра Таммо, успели незаметно подкрасться и теперь крепко держали его.

– Опять играем в солдатиков?

Железная хватка Линума не оставляла никаких шансов на спасение.

Таммо было так стыдно оказаться застигнутым за игрой, что он вознегодовал.

– Отпустите меня сейчас же, вы! А не то хуже будет! – пригрозил он, вырываясь. – Я сам пойду!

Саите на всякий случай еще разок наставительно дернула его за ухо, предупреждая: «Полковник хотел поговорить с тобой, негодник, о своем боевом топоре!»

Наконец, Таммо удалось высвободиться, и он бодро зашагал между двумя грузными зайцами, возмущенно бормоча под нос:

– Ну-ну, знаю я, что он скажет. Всегда одно и то же.

Зайчонок немного согнул лапы, выпятил живот, раздул щеки и сделался необыкновенно похож на своего отца, а заговорив, точно так же опустил вниз уголки губ:

– Так-так, разорви меня горностай, если это не наглец Таммо! Что скажете в свое оправдание, господин? Отвечать громко и внятно!

Линум дал братишке легкий подзатыльник:

– А ну, хватит. Полковник прищемил бы тебе хвост за эти шутки. Лучше пошевеливайся!

Войдя под высокие своды хвойного леса, они направились туда, где вился сигнальный дымок Лагеря Кочка. Это было укрепление с неровным частоколом из древесных стволов и большим строением из камней, бревен, мха и клейкого ила, стоявшим посередине. Строение называлось Казармой. Кроты, белки, ежи,

а иногда и лесные мыши так и сновали туда-сюда; с разрешения полковника и его жены Мудрой Дум они тоже жили здесь. Некоторые покачивали головами и неодобрительно перешептывались при виде Таммо, которому предстояло отвечать за очередную проделку.

Сидя в кресле напротив камина, полковник Корнс-бери Де Формелло Кочка представлял собой величественное зрелище. Он был облачен в безукоризненный светло-желтый военный мундир, увешанный звонкими медалями, а на тяжелый подбородок падала тень от козырька фуражки из коричневой древесной коры. Один глаз полковника был все время закрыт, в то время как другой пристально смотрел сквозь монокль из отшлифованного хрусталя со свисающим шелковым шнурочком. Его двойной подбородок колыхался из стороны в сторону, когда он говорил, решительно потрясая тростью и указывая на провинившегося зайчишку, стоящего перед ним:

– Так-так, разорви меня горностай, если это не наглец Таммо! Что скажете в свое оправдание, господин? Отвечать громко и внятно!

Таммо стоял молча, пристально изучая пол, словно бы в надежде углядеть там ответ. Кряхтя, полковник наклонился и приподнял подбородок Таммо кончиком трости так, что они оказались лицом к лицу.

– В чем дело, господин, лягушки откусили вам язык? А ну выкладывайте, где мой боевой топор!

Таммо выполнил то, чего от него хотели. Он вытянулся по стойке смирно, выпятил грудь колесом, поднял подбородок как можно выше и, уставившись в одну точку где-то над головой отца, по-военному отчеканил:

– Господин полковник! Приношу свои извинения по поводу боевого топора, использованного мной в целях игры, господин! Клянусь честью не повторять этого впредь, господин! Голова старого зайца негодующе затряслась, монокль выпал из глаза да так и повис на шнурочке. Полковник схватился за трость, и на секунду показалось, что вот сейчас он ударит сына. Когда он заговорил, его голос звучал на две октавы выше и звенел от возмущения:

– Играли?! И у вас хватает наглости стоять тут передо мной и говорить, что вы использовали мой боевой топор как игрушку? Нет, это выше моих сил, вы перешли все границы! Вы просто безмозглый головастик! Ха, вот именно, лысый, коротколапый, безухий болотошлеп, чтоб вам подпрыгнуть и не приземлиться! Вот кто вы такой!

Мама Таммо, Мудрая Дум, все это время суетилась, переворачивая на сковородке ячменные лепешки. Но при этих словах она бросилась между мужем и сыном, на ходу стряхивая муку с лап.

– Довольно, Корни Формелло, я не потерплю подобных выражений под крышей нашего дома! Ты что, забыл, что ты не на поле боя? Я не позволю тебе так обзывать Таммо!

Однако ее слова не смягчили гнев полковника, скорее наоборот. Его уши налились кровью и встали торчком, словно две ярко-розовые пики. Он с размаху бросил трость об пол и с такой силой наступил на нее, что подвернул лапу.

– Еу-ла-ли-а, разорви меня горностай, не перечьте мне!

В ответ на это Дум царственно расправила плечи и двинулась на мужа, попутно притянув Таммо за голову и спрятав его в усыпанных мукой складках передника.

– А ну-ка, приглушите голос, господин, нет никакой необходимости подавать дурной пример ребенку только потому, что вы помешались на каком-то там топоре!

Полковник был не так глуп, чтобы ссориться с женой. Потирая ногу, он поднял трость, закрепил монокль на привычном месте и уселся, пытаясь придать голосу более сдержанные ноты:

– Какой-то там топор, вот тоже скажешь, дорогая! Я говорю об оружии, и о вполне конкретном оружии. О моем боевом топоре! Именно об этом топоре! Ты хоть знаешь, что этот юный отпрыск сколол кусок лезвия, сражаясь, как видно, с валуном? Кусок лезвия с моего боевого топора! Того самого топора, который был гордостью Пятьдесят Первого Мехолапого Взвода Дозорного Отряда. Того самого, который перерезал Морским Крысам глотки и подвязки с орденами, сдирал шкуры с хорьков, бил горностаев и кромсал им хвосты! И кто же обломал острие славного оружия? Этот, с позволения сказать, бездельник, жалкий зайчонишка!

Таммо высвободился из-под передника, его мордочка заметно побледнела от мучного налета. Он дважды чихнул, прежде чем заговорить:

– Я уже не зайчонишка, господин. Если бы вы позволили мне присоединиться к старому доброму Дозорному Отряду, мне не пришлось бы прибегать к разным проделкам, особенно с вашим топором, господин.

Полковник вздохнул, покачал головой, устало откидываясь в кресле, и его монокль сполз вбок.

– Я уже сто раз говорил тебе, приятель, ты еще слишком молод, слишком горяч, тебе еще мало сезонов, чтобы служить. Дум, дорогая, поговори хоть ты с этим негодником, я уже совсем выдохся. Присоединиться к Дозорному Отряду, вот еще вздумал! Да ни один уважающий себя барсук не потерпит такого зеленоухого бедствия, как ты, дружок. А теперь беги поиграй, ты и так добавил мне седого меха, потерзай-ка теперь других зверей. Прочь отсюда, вам отказано в просьбе, господин. Тема закрыта!

Таммо отдал честь как полагается и выбежал вон, глотая чуть было не брызнувшие от отцовской грубости слезы. Дум подняла трость с колен полковника и с силой вставила ее ему в лапу.

– Как тебе не стыдно, Корнсбери, – воскликнула она, – да у тебя просто нет сердца! Как ты мог говорить в таком тоне с собственным сыном?

Полковник поправил монокль и многозначительно прищурился.

– Не горячись, матушка! Линуму и Саите я разрешил бы отправиться служить в Дозорный Отряд, им возраст позволяет. Но вот незадача: ни один из них не хочет этого, старшим больше по душе копаться в земле и быть фермерами, как я вижу.

Он слегка улыбнулся и погладил свои вьющиеся усы:

– А юный Таммо из другого теста, да… Он весь огонь, он пышет жаром, как и я в молодое зеленое время. Ха! Он станет бесстрашным зверем, когда вырастет, попомни мое слово!

Мудрая Дум продолжала отстаивать Таммо:

– Ну так почему ты не позволишь ему пойти служить прямо сейчас? Ты ведь знаешь, что это единственное, о чем он мечтает с ранних сезонов, наслушавшись твоих рассказов у камина. Бедный Таммо живет и дышит лишь мечтой о Дозорном Отряде. Отпусти его, Корни, дай ему шанс!

Но полковник остался непреклонен, он никогда не менял принятого решения.

– Таммо еще слишком мал. Я все сказал, и разговор окончен!

Моргнув глазом и сбросив монокль, Корнсбери Де Формелло Кочка откинулся в кресле и закрыл второй глаз, демонстрируя тем самым, что пришло время вздремнуть перед обедом. Мудрая Дум поняла, что дальнейшие разговоры бесполезны. Она устало вздохнула и вернулась к своей подруге – кротихе Осмунде, помогавшей ей на кухне.

Осмунда понимающе качала головой, чудно журча по-кротячьи:

– Хурр-хурр, ты пррава, конечно, пррава… У полковника нет серрдца. Ничего не будет стрранного, если однажды утрром мастер Тамм сбежит. Хурр-хурр… И отец его не удерржит.

Дум вынула из печи горшочек с тушеной морковкой, грибами и луком и положила несколько листочков свежей мяты на золотистую корочку:

– Вот именно, Осмунда. Таммо сбежит, как сбежал в свое время сам полковник. Он тоже был горяч и жаждал сражений. А его отец не простил Корнсбери побега, называл его дезертиром и даже имени его вслух не произносил. Но в глубине души, я думаю, он очень гордился сыном и его славой бесстрашного зайца из Дозорного Отряда. Он умер давно, еще до того, как полковник ушел в отставку и привез меня сюда, в Лагерь Кочка. Я ужасно жалею, что они так и не помирились, и надеюсь, Корнсбери окажется умнее своего отца.

Осмунда поливала медом ячменные оладьи, пышные и горячие. Она подняла взгляд на подругу и удивленно моргнула:

– Хурр… почему ты так говорришь?

Мудрая Дум начала замешивать тесто для лепешек из миндальной муки с ореховой крошкой. Не отрывая взгляда от лап, месивших тесто, она пояснила:

– Потому что я собираюсь помочь Таммо бежать из дома и вступить в ряды Дозорного Отряда. Если я этого не сделаю, он так и будет слоняться без дела, нарываться на неприятности да браниться с отцом, пока они не станут врагами. Но ты, Осмунда, пообещай мне, что не выдашь эту тайну ни зверю, ни птице.

Добрая мордочка преданной подруги растянулась в блаженной улыбке.

– Хурр, я буду нема как ррыба! Даже если полковник не одобррит этого, даже если нам придется тосковать по мастерру Тамму, хурр-хурр…

Горькая слеза упала в сладкое тесто. Дум поспешно вытерла глаза уголком передника:

– О да, Осмунда, тосковать я буду сильно, нет сомнения. Но Таммо должен добраться до Дозорного Отряда, тогда он добьется успеха. У него доброе сердце, и храбрости не занимать. Правду сказал полковник, он станет бесстрашным зверем, когда вырастет, а какой более достойной похвалы может добиться заяц? Настанет день, когда мы будем гордиться сыном.

ГЛАВА 2

А в это время в нескольких лигах от Лагеря Кочка, вниз по дальнему юго-восточному побережью, Дамуг Клык подставил лицо ветру. Перед ним на границе прилива, на покрытом галькой берегу, топорщились разбитые и изодранные волной остатки разгромленного флота. Позади него пригнулись бесчисленные неуклюжие лачуги, сбитые из обломков кораблей и брезента. Между ними тянулись черно-серые столбики дыма. Ветер доносил запах стряпни.

Раздался барабанный бой. Умирал Гормад Тунн, Острейший Меч племени Бродяг.

Вот громче бьют барабаны, и самый воздух дрожит, пробитый насквозь их настойчивой дробью. Дамуг Клык не сводит глаз с моря, с шипением накатывающего на гальку, цепляющегося когтями волн за берег, чтобы подползти чуть ближе. Скоро, скоро дух Гормада Тунна войдет в ворота Темного Леса…

Только Великокрыс мог стать Острейшим Мечом всех Бродяг. Дамуг искоса взглянул на Бирла, замершего в ожидании неподалеку, и усмехнулся. Гормаду не придется скучать в одиночестве у ворот Темного Леса. Прежде чем зайдет солнце, у него появится компания.

Острейший Меч племени Бродяг, Гормад Тунн, умирал.

Великокрысы были наделены необыкновенным ростом, каждый в два раза крупнее обычной крысы. Гормад принадлежал к самым древним Великокры-сам, а значит, и к самым большим. Теперь его солнце заходило, и после смерти власть должна была перейти к одному из сыновей. Эти двое, Дамуг Клык и Бирл Клешня, стояли сейчас спиной к дверям, за которыми лежал их отец. Таков был обычай племени Бродяг. Они не имели права ни есть, ни пить, ни спать, покуда Острейший не испустит дух. А после смерти должен был состояться бой, в котором только один останется в живых и будет провозглашен Острейшим Мечом могучей армии.

Время тянулось медленно; Гормад Тунн постепенно угасал.

Маленький камушек легко стукнул Дамуга по спине.

– Что, Длинношей, все готово? – прошептал он, почти не двигая губами.

В ответ из-за скалы тихим шелестом донесся голос ласки:

– Совершенно все… Ваше Острейшество. По-прежнему не отрывая взгляд от моря, Дамуг процедил:

– Не зови меня так пока, это плохая примета! За скалой раздалось многозначительное хихиканье.

– Дело-то не в приметах, а в том, что мы уже обо всем позаботились.

Барабаны забили громче, мелкая дробь все нарастала, словно соревнуясь с тяжелыми ударами, и вот уже весь берег завибрировал и задрожал в ответ.

Веки Гормада Тунна еще раз дрогнули, резкий и сухой выдох еще раз вырвался сквозь спекшиеся губы, и все кончилось. Острейший был мертв!

Седой хорек, ухаживавший за Гормадом Тунном, выскользнул наружу. Он вскинул лапы и пронзительно возопил:

 
Скрылся Гормад за кронами небытия,
Но не ветер ведь нас поведет!
Кто же станет Острейшим Мечом всех Бродяг,
Кто теперь поведет нас вперед?!
 

Барабаны смолкли. Тишина наползала на берег, медленно и неотвратимо, словно прилив. Оба брата повернулись лицом к глашатаю, отвечая на вызов:

– Я, Бирл Клешня, предъявляю свои права на звание Острейшего. Кровь Великокрысов течет в моих жилах, и я готов сразиться с любым зверем!

– Я, Дамуг Клык, принимаю вызов. Моя кровь – кровь Великокрысов, и я докажу это победой!

Мощный гул потряс армию Бродяг, и в следующую же секунду все звери рванули вперед, словно подхваченные ураганом осенние листья, окружая место схватки двух братьев.

Подальше от берега был выложен круг, в котором соперники встали друг против друга. Дамуг скалился по-волчьи, Бирл криво ухмылялся и сплевывал на землю. Болельщики уже в крик заключали пари на еду, питье, оружие и добычу.

Два секунданта зашли в круг, готовя братьев к решающей схватке за владычество над бандой Бродяг. Жесткой веревкой соперников привязали друг к другу за задние левые лапы, так, чтобы ни один не смог сбежать с поля боя. Поднесли оружие: по короткой мощной палице и жгуту каждому. Жгуты были длиной примерно в два меча, а на конце каждого был закреплен булыжник величиной с большое яблоко.

Дамуг и Бирл отступили друг от друга на несколько шагов; веревка, связывающая их, туго натянулась. Яростные взгляды бросали они друг на друга, все крепче сжимая палицы и накручивая жгуты на лапы, чтоб не выпустить их случайно во время поединка.

Теперь все взоры обратились к седому хорьку, объявившему недавно о смерти Гормада Тунна. Вот он вытащил клочок красного шелка и подбросил его вверх. Роковой лепесток на миг замер в воздухе, потом медленно закружился, опускаясь все ниже, и упал справа. Толпа восторженно завопила; бой начался. Размахивая палицами и вращая страшными жгутами, Великокрысы пошли по кругу в ожидании первого выпада, а нетерпеливые болельщики выкрикивали, предвкушая кровавое зрелище:

– Разнеси ему череп, Бирл! Давай! Ты сможешь!

– Бей по ребрам, Дамуг! Вытяни его как надо!

– Вкати ему булыжник между глаз, братан, давай!

Оставаясь в равном положении, братья начали бой палицами. Каждый выкладывался до конца, и вскоре оба уже изнывали от боли, но пустить в ход жгуты не решались – слишком мало было расстояние. Дергаясь по оба конца подлой веревки, спотыкаясь, падая, разметывая во все стороны песок и гальку, они толкались и наносили удары при каждой возможности, помня, что только один покинет поле боя живым. Наконец Бирлу предоставился шанс атаковать. Проворно отскочив назад, он до предела натянул веревку задней лапой и размахнулся жгутом. Именно этого момента и ждал Дамуг. Изо всей силы сжав палицу в обеих лапах, он быстро пригнулся, приподняв ее над головой, и жгут противника стремительно обвился вокруг грушеобразной деревяшки. Дамуг рванул палицу на себя, и в лапе Бирла остался лишь жалкий обрывок жгута.

Толпа ахнула. Никому и в голову не могло прийти, что жгут порвется. Никому, кроме Длинношея. С секунду Бирл удивленно смотрел на оборванный конец, и Дамугу этого хватило. Он отбросил палицу, стремительно швырнул горсть песка в морду соперника и изо всей силы размахнулся своим жгутом. Раздался звук, похожий на громкий чмок. В глазах Бирла промелькнуло изумление, но они тут же закатились, а сам он упал на все четыре лапы. Дамуг нанес еще два удара, но в них уже не было необходимости: Бирлу хватило первого. Он был мертв.

Зрители онемели. Дамуг протянул лапу, и Длинношей подал ему нож. Одним легким движением победитель разрубил веревку, связывавшую его с побежденным. В величественном молчании прошествовал он сквозь толпу, расступавшуюся перед ним. Он вошел в палатку, где умер отец, и тут же вышел, держа в лапах его меч. Странное лезвие было у этого меча: одна сторона ровная, а другая – волнистая. Ровная символизировала сушу, а волнистая – море.

Раздался громкий, неистовый барабанный бой, и огромная армия Бродяг наконец взорвалась криками, приветствуя нового вождя:

– Да здравствует Дамуг Клык!!! Да здравствует Острейший!!!

ГЛАВА 3

Кто говорил про Руссу, что она пришла с далекого юга, кто считал, что она с западного побережья, но даже сама Русса толком не знала, откуда она взялась. У этой пушистой темно-рыжей белки не было ни роду ни племени. Она была вольной странницей, и ее прозвали Русса Бездома.

Никто не знал дорог и заветных тропинок лучше ее. Русса выживала там, где другие умерли бы от голода, и выбиралась из самых непролазных дебрей. Не очень молодая, но и не старая, поджарая, небольшого роста, она не носила ни запаса одежды, ни рюкзака. Туника из грубой зеленой шерсти да легкая кошелка за плечами – вот все, что ей было нужно.

Правда, был еще и посох, выброшенный когда-то на берег морской волной и подобранный Руссой. Посох был, должно быть, очень древним, но хранил блеск и глянец, которому не смогли повредить ни вода, ни песок. Русса его очень любила. Такого посоха не было ни у кого, да и дерево, из которого он был выструган, не росло в тех местах. Кроме того, посох служил ей оружием, ибо Русса помимо вольной странницы была еще и превосходным бойцом. За спокойной внешностью мирной белки скрывалась воинственная натура.

Возвращаясь из очередного путешествия, Русса решила отдохнуть у подножия холма неподалеку от лагеря Кочка. Она вволю напилась вкусной холодной воды из ручья и прилегла с подветренной стороны, наслаждаясь покоем и теплыми лучами вечернего солнца. Звук возни какого-то зверя, раздавшийся поблизости, не очень-то встревожил ее. Она догадалась, что это крот, а значит, друг. Прикрыв глаза и как будто задремав, Русса дождалась, чтобы звук приблизился, и вдруг заговорила по-кротячьи:

– Хурр-хурр, добрый вечерр! Чем это вы занимаетесь?

Рули, муж Осмунды, немного испугался от неожиданности, но не показал виду. Он присел рядом с Руссой и подал большую лапу в знак приветствия.

– Хурр, прриветствую вас! Пррекрасная погода, не прравда ли?

Русса отвечала уже обычным голосом:

– Да, но вот только обидно, когда о тебя спотыкается неуклюжий крот, в то время как ты мечтаешь только об одном – немного поспать.

– Хурр, прростите… Но если вы, хурр-хурр, именно та, за кого я вас прринимаю, Мудррая Дум из лагерря Кочка будет рада госпожу повидать, хурр-хурр… И угостить паррочкой своих блюд…

Русса мгновенно вскочила:

– Так что ж ты тянул, толкуя мне о погоде! Я бы прошла еще три лиги без завтрака, знай я, что в конце пути меня ожидает верная подруга, Мудрая Дум, со своими лепешками и горшочком тушеных овощей!

Рули пошел впереди, указывая дорогу и покачивая бархатной головой.

– Вы прравы, Мудррая Дум пррекрасно готовит, особенно лепешки и жарркое из овощей, хурр-хурр.

За несколько шагов до Лагеря Кочка Русса обогнала Рули и первой приблизилась к воротам. В карауле стоял Линум, который решил потренироваться, завидев незнакомую белку. Преградив ей путь длинным дубовым шестом, он бесцеремонно крикнул, как его учили:

– Стой, кто идет!

Но Русса была слишком голодна, чтобы тратить время на подобные глупости. Она ловко подсекла большого зайца под задние лапы посохом и, встав над ним, наставительно произнесла:

– А ты вырос с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Тогда ты был еще розовым зайчонком, а теперь смотри-ка… Ну и лапищи у тебя, дружок! Жаль, что извилин не прибавилось. Признаться, малышом ты мне нравился больше.

Когда Мудрая Дум увидела подругу, ее лицо озарила счастливая улыбка. Она всплеснула лапами, с которых слетело мучное облачко, и бросилась ей навстречу:

– Подумать только, кого я вижу! Сама Русса Бездома! Какими судьбами?

Чтобы не испачкаться в муке, Русса быстренько присела в уголке стола, где было уютнее всего и откуда, как она помнила, можно было с легкостью первой дотянуться до любого блюда.

– Все путешествую, – ответила она. – Хожу-брожу, то вглубь, то вширь, то вдоль, то поперек…

Дум подмигнула в ответ и прошептала:

– Ты пришла как раз кстати! Я хотела бы попросить тебя кое о чем… – Но тут она увидела, что идет полковник, и добавила шепотом: – Позже. Русса поняла подругу.

Полковник Корнсбери Де Формелло Кочка приветствовал гостью не очень довольным взглядом и кивком головы:

– Хм, приветствую вас. Надеюсь, вам удобно сидится на моем месте.

В ответ Русса улыбнулась, что делала редко:

– Какая разница, где сидеть, полковник? А вы все раздаете приказы, как в былые времена? Вы ничуть не изменились!

Беседа была прервана Осмундой, которая застучала черпаком о ведро из тыквы, созывая жителей Лагеря Кочка к ужину.

Таммо сидел, помалкивая, все еще не получив прощения от полковника за случай с боевым топором. Он внимательно слушал о том, что нового узнала Русса во время своего последнего путешествия.

– Прошлой осенью на западном побережье был сильный ураган. Волны с такой силой налетали на скалы, что часть их обрушилась в море.

Полковник отрезал себе хлеба с сыром и проворчал:

– Хм, помнится, патрулировали мы те места. Много там, знаете ли, жаб, мерзких и скользких. Жуткие вредители! Надеюсь, скалы обрушились прямо на них. А что слышно о Саламандастроне?

При упоминании о горе Владык-барсуков Таммо подался вперед и весь обратился в слух. Еще бы! Ведь именно там располагался главный штаб Дозорного Отряда.

Но, к сожалению, Русса не поддержала тему:

– А, барсучья крепость… Я не бывала там уже давно. Полагаю, ничего с ней не случилось.

Монокль полковника прямо-таки выскочил от негодования.

– Вы полагаете?! Ну уж нет, я бы сказал, что я очень даже надеюсь на это! Да что там, если с Саламандастроном что-нибудь случится, весь мир заполонят Морские Крысы, пираты, преступники, Бродяги и вообще невесть кто!

Русса вскинула голову, как будто неожиданно что-то вспомнив.

– Как-то зимой я говорила с филином, он сказал, будто флот этих самых Бродяг был разбит на голову у берегов Саламандастрона. Как же зовут их правителя или, как они говорят, Острейшего? А, Тунн! Точно, Гормад Тунн! Его ранили чуть ли не насмерть. В любом случае Бродяги уползли зализывать раны, так что пока их не видно и не слышно. Но на вашем месте я держала бы ухо востро. С этими тварями никогда не знаешь, чего ожидать. Беспощадные убийцы, вот они кто. Настолько кровожадные, что дух захватывает!

– Не думаю, что нам стоит слишком бояться Бродяг, – перебила ее Дум. – Они лишь грабят побережье, шныряя туда-сюда на кораблях, но никогда даже не выходят в открытое море, как Морские Крысы или пираты. А кто сейчас правит в Саламандастроне? Русса налила себе чаю в большую чашку.

– Говорят, великая барсучиха. Суровая, как зима, сильная, как бык, и быстрая, как молния. В бою ей нет равных. Ее копье не могут приподнять даже четыре выдры! Зовут ее Красноокая Крегга.

Осмунда восхищенно кивнула:

– Хурр, и имя у нее такое кррасивое! Но Русса лишь рассмеялась в ответ.

– Красота тут ни при чем. Это имя она получила за то, что глаза ее наливаются кровью при виде врага. Не хотела бы я когда-нибудь встать на ее пути.

Тут все обернулись к Таммо, который все-таки не выдержал и выпалил:

– А кто такие эти Бродяги?

Полковник бросил проницательный взгляд на сына:

– Это племя варваров и бездельников, слишком ленивых, чтобы работать, и слишком тупых, чтобы построить себе приличные жилища. Как правильно сказала твоя мать, они лишь шатаются вдоль берегов в поисках легкой наживы, так что не забивай себе голову. А лучше соблюдай правила поведения за столом и не лезь вперед старших с вопросами!

Русса несогласно мотнула головой:

– И вы, полковник, и Дум ошибаетесь. Бродяги непредсказуемы, они могут нападать и на воде, и на суше. Однажды, когда я еще была совсем молода, мне довелось увидеть их главный меч. У него разные лезвия. Одно, волнистое, – для моря, а другое – как раз для суши. У них и поговорка есть: смотри, как меч твой ляжет, и иди, куда он скажет.

Полковник отрезал себе еще кусочек сыра.

– Ха, ну и что значит эта абракадабра?

– Да неужели нам не о чем больше поговорить? – всплеснула лапами Мудрая Дум и, стукнув, поставила на стол чашку. – Смените-ка тему разговора. Рули, что ты думаешь о погоде?

Крот поддержал Дум, которая по тому, как блеснул глаз полковника, поняла, что сейчас он начнет спорить с Руссой.

– Хурр-хурр, погода… хурр… погода прекрасная, и птицы говоррят, весна будет жарркой… Не попрросить ли барышню Винн спеть нам об этом, хурр-хурр…

Дум позвала молоденькую ежиху, и та вышла на середину. У Винн был хороший голос, чистый и приятный; она любила петь, и ее не пришлось долго упрашивать.

 
Смахните паутинку, паутинку, паутинку.
Весна идет к нам в гости, откройте окна ей!
Уже смеется солнце, и быстро тают льдинки,
И жаворонок звонко поет среди ветвей.
 
 
По всей земле веселье, веселье, веселье.
Трава растет, и вереск уже почти большой.
А мед пчелиный будет и гуще, и светлее,
И даже вдвое слаще, пропитанный весной!
 

Таммо и другие звери подхватили песню, когда Винн начала ее. Потом все дружно захлопали. Вечер продолжался, и каждый исполнил какой-нибудь номер: станцевал, спел, продекламировал стишок или сыграл на музыкальном инструменте, в основном на маленьком барабане или тростниковой флейточке.

Из-за количества съеденного и жара, идущего от печи, полковника совсем разморило. С большим трудом он поднялся и сделал еще один глоток каштанового пива, а потом, слегка покачиваясь, обратился к Руссе:

– Э… Полагаю, утром я тебя уже не застану? Вновь отправишься странствовать?

Русса выглядела свежей как цветок. Она кивнула в ответ:

– С первым лучом зари, полковник. Спасибо вам за гостеприимство – еда в Лагере Кочка превосходна, как всегда.

Отправляясь шаркающей походкой в спальню, полковник бросил через плечо:

– С твоим уходом шуму поубавится. Спокойной ночи. Никому не советую засиживаться допоздна. Завтра э… надо работать.