Текст книги "Лето Гелликонии"

Снова усевшись на козлы, приятели стегнули хоксни и покатили вперед, торопясь засветло покрыть те несколько миль, что еще оставались до Оттассола.

– Да, уж если король ЯндолАнганол решил с кем-то покончить, то он так и сделает, помяни мое слово…

СкафБар был потрясен:

– Не может быть – он любит королеву без памяти. Да ее все любят. У нее столько друзей!

Ощупав письмо во внутреннем кармане, он кивнул в подтверждение своих слов. Вот именно, влиятельных друзей.

– Вместо королевы он собирается взять за себя одиннадцатилетнюю мокрощелку.

– Ей одиннадцать лет и десять теннеров, – машинально поправил приятеля СкафБар.

– Один хрен. Вот уж ловкач.

– Да уж, тот еще ловкач, – согласно кивнул СкафБар. – Одиннадцать с половиной лет, подумать только!

Он почмокал губами и многозначительно присвистнул.

Переглянувшись, друзья понимающе осклабились.

Скрипя, повозка подбиралась к Оттассолу, а за нею следом крались сумерки.

Оттассол был великим городом-невидимкой. В холода его постройки укрывала равнина; теперь же городские дома держали равнину на себе. Оттассол представлял собой подземный лабиринт, населенный людьми и фагорами. На поверхности от города не осталось ничего, разве что квадратные дыры для доступа воздуха и освещения, перемежающиеся с полями и линиями дорог. Каждая дыра означала раскинувшуюся внизу под нею площадь, окруженную фасадами домов, в остальном лишенную каких-либо внешних очертаний.

Оттассол был одновременно и самой землей и ее противоположностью, земляными пустотами, альфой и омегой среды обитания землеройных червей-геометров.

В этом городе проживало 695 000 человек. Разобраться в его структуре, если бы возникла такая необходимость, с трудом могли бы даже его старожилы. Благодаря обилию плодородной почвы, благодатному климату и удобству географического положения порт Оттассол разросся очень быстро, обогнав даже столицу Борлиена, Матрассил. Многоэтажные подземные обиталища тянулись на многие мили, и только река Такисса сдерживала их незримое расползание.

Подземные улицы были достаточно широки для того, чтобы там могли свободно разъехаться две повозки. Расставшись с ФлоерКроу у рынка на окраине и перегрузив плетенку с мертвецом обратно на своих хоксни, СкафБар зашагал по одной из подземных улиц. Доносящийся из его плетенки мерзкий запах заставлял прохожих морщить нос и провожать мажордома и его хоксни удивленными взглядами, на что тот и бровью не вел. От ледяного бруска на дне корзины почти ничего не осталось.

– Мне нужен анатом и астролог, – спрашивал он встречных. – Его зовут Бардол КараБансити. Не знаете, как к нему пройти?

– Он живет на Больничной площади, – наконец был получен ответ.

C папертей многочисленных церквей к СкафБару тянули руки нищие, множеству которых можно было только дивиться – здесь были солдаты-инвалиды всяческих войн, калеки всех видов, мужчины и женщины с ужасными заболеваниями кожи. Проходя мимо, СкафБар не удостаивал попрошаек даже взглядом. В клетках, висящих на каждом углу и на всех площадях, пели пекубы. Песня каждой птицы отличалась от всех остальных, благодаря чему слепые могли без труда ориентироваться на улицах города.

С трудом пробираясь сквозь городскую толчею, СкафБар наконец добрался до Больничной площади, спустился к ней по нескольким широким ступенькам и, еще раз спросив дом КараБансити, остановился перед дверью с выгравированным на ней именем анатома. Увидев на двери ручку колокольчика, он вежливо позвонил.

Дверь открылась, и появившийся за ней фагор в грубой одежде из мешковины взглянул на пришельца с молчаливым вопросом в недобрых глазах под кустами бровей.

– Я хочу видеть анатома.

По-прежнему молча, фагор открыл дверь шире.

Привязав хоксни к особому столбику, СкафБар вошел в дом и оказался в комнате со сводчатым потолком. В ней за широким прилавком стоял второй фагор.

Впустивший СкафБара фагор прошел по коридору, широкими плечами почти задевая стены. Отодвинув занавесь, он заглянул в гостиную с удобным диваном у противоположной стены. Заметив появление фагора, сидящие на диване анатом и его жена прекратили свое занятие, которому предавались с большим оживлением. Откинувшись на спинку дивана, КараБансити выслушал доклад слуги-агумана и вздохнул.

– О боги. Сейчас иду.

Поднявшись с дивана и опершись плечом о стену, он приподнял чарфрул и подтянул штаны, потом опустил чарфрул и медленно и рассеянно поправил его полы.

Жена запустила в него с дивана подушкой.

– Ты пентюх, Бардол. Раз начал дело, изволь закончить. Прикажи этому болвану убраться с глаз долой.

Тряся тяжелыми щеками, анатом покачал головой.

– К сожалению, дорогая, таков неодолимый порядок мира. Я скоро вернусь, а ты пока согрей мне местечко. Клиенты приходят и уходят независимо от моего желания, с этим ничего нельзя поделать.

Ступив в коридор, анатом на мгновение остановился в его тени. Ему хотелось, оставаясь невидимым, заранее рассмотреть посетителя. Бардол КараБансити был крепким упитанным мужчиной, невысоким и грузным, с большой головой, отчасти смахивающей на голову фагора, и отличался многозначительной манерой выражаться. Свой чарфрул он подпоясывал крепким кожаным ремнем, на котором обычно висел кинжал в ножнах. Глядя на этого медведя, можно было легко принять его за мясника, в то время как он слыл человеком ученым, просвещенным во многих областях, и умелым лекарем.

СкафБар со своей сутулой спиной и торчащим пузом не произвел на анатома особого впечатления, и потому, приняв суровый вид, тот спокойно вышел к посетителю из сумрака коридора.

– Я к вам по делу, господин. У меня есть мертвое тело на продажу, человеческое тело, господин.

Ни слова ни говоря, КараБансити сделал знак фагорам. Повинуясь безмолвному приказу, агуманы вышли за дверь, и вскоре мертвец СкафБара уже лежал на прилавке. К одежде покойного прилипла стружка и быстро тающая ледяная каша.

Анатом и астролог критически осмотрел товар.

– Гниловат. Где ты откопал его, приятель?

– Выловил из реки, господин. Когда рыбачил.

Тело раздулось от нутряных газов настолько, что одежда уже начинала лопаться. КараБансити перевернул мертвеца на спину и вытащил из кармана его куртки дохлую рыбешку. Изогнув бровь, он бросил рыбу к ногам СкафБара.

– Это скаппер, рыба-ящерица, если ты не знаешь. Хотя на самом деле это никакая не рыба, а морская личинка червя Вутры, но тебе, предпочитающему правде жизни ложь, сие, конечно, неинтересно. Сейчас важно другое, а именно то, что личинка эта водится исключительно в море. В море, а не в пресной воде, ясно? Теперь скажи, зачем ты мне врешь? Может быть, ты убил этого бедолагу? Я немного знаком с френологией, и рожа у тебя совершенно бандитская.

– Очень хорошо, господин, если вам угодно, я нашел его в море. Мне тяжело об этом говорить, но несчастная королева, которой я служу, не хотела, чтобы это стало достоянием гласности.

КараБансити внимательно изучил лицо мажордома.

– Ты хочешь сказать, неуч, что ты – слуга МирдемИнггалы, королевы королев? Обидно, эта дама заслуживает лучших лакеев и лучшей участи.

Анатом взглянул на дешевый лубочный портрет королевы в углу комнаты.

– Изволите ли видеть, я покорный слуга королевы и служу ей верой и правдой. Позвольте узнать, какую цену вы могли бы дать за это тело?

– Учитывая путь, который тебе пришлось проделать, – десять рун, не более. Сейчас такие времена, что при необходимости я могу добывать материал хоть каждый день. И посвежее твоего.

– Мне велено было просить пятьдесят рун, господин. Пятьдесят.

СкафБар проявил суетливость и потер руки.

– Странно, что ты со своим несвежим другом появился в Оттассоле именно сейчас, когда сюда вот-вот должны прибыть король и посланник Святейшего Це'Сарра. Уж не сам ли король послал тебя?

СкафБар развел руками и пожал плечами.

– Я и мои хоксни только что прибыли из Гравабагалинена, а короля, как известно, там нет. Заплатите мне хотя бы двадцать пять рун, господин, чтобы я мог немедленно отправиться в обратный путь к королеве.

– А ты умеешь торговаться, низкопоклонник. Не удивительно, что мир катится в тартарары.

– Ну что ж, в таком случае, господин, я могу удовольствоваться и двадцатью рунами. Двадцать – очень скромная цена.

Обернувшись к одному из фагоров, невозмутимо гоняющему туда-сюда белесые выделения в щелевидных ноздрях, анатом сказал:

– Заплати ему, и пускай убирается.

– Школько я должен ему жаплатить?

– Десять рун.

СкафБар испустил придушенный крик.

– Черт с тобой, пятнадцать. За это ты, друг мой, передашь своей госпоже мои лучшие пожелания. Наилучшие пожелания от Бардола КараБансити.

Запустив лапу в прорезь своего мешка, фагор вытащил кожаный кошель. Через мгновение СкафБару были предложены три золотые монеты. Мажордом сгреб деньги с ороговелой трехпалой лапы и покинул дом анатома, имея угрюмый вид крайне оскорбленного человека.

Как только дверь за СкафБаром затворилась, анатом мгновенно преобразился: засуетившись и прищелкнув пальцами, живо велел одному из агуманов взвалить тело на плечи – тот повиновался с видимой неохотой – и отнести его по мрачному проходу, из глубин которого сквозняк доносил странные запахи. Глубоко разросшись в недрах лёсса, дом КараБансити, с азартом предающегося изучению как движения звезд, так и работы кишечника, который более всего напоминало устройство его жилища, содержал в себе целый набор помещений, и каждое было посвящено той или иной науке, причем не только анатомии и астрологии.

На этот раз конечной целью фагора была мастерская анатома. Сквозь квадратики окошек, устроенных в крепостной толщины стенах, внутрь пробивался скудный свет. При каждом шаге агумана из-под его не по-человечески расставленных ног прыскали лучики тусклого отраженного света. Казалось, на ходу он давит рассыпанные по полу алмазы, которые на самом деле были стеклянным мусором, оставшимся с тех времен, когда хозяин-астролог трудился над изготовлением линз.

Мастерскую заполняли научные принадлежности. На одной из стен были красиво нарисованы десять зодиакальных домов. На другой висели три распятых остова в различной степени препарирования – гигантская рыба, хоксни и фагор. Туша хоксни была раскрыта наподобие книги, а плоть удалена, с тем чтобы открылись ребра и спиной хребет. Анатом работал над сравнительным описанием внутреннего устройства трех существ, и разрозненные листки с его записями и рисунками цветной тушью были в беспорядке рассыпаны на письменном столе.

Сняв с плеч гравабагалиненского мертвеца, фагор повесил его на стене в анатомической раме, подцепив двумя крюками ахиллесовы сухожилия. Мертвые раздутые ладони безвольно свесившихся рук легли на пол подобно паре панцирных крабов. По знаку КараБансити агуман удалился. Присутствие фагоров во время работы раздражало анатома, но в остальном он терпел их – они обходились дешевле людей-слуг или рабов.

После краткого поверхностного осмотра добычи анатом извлек из ножен кинжал и, не обращая внимания на запах разложения, срезал с мертвеца одежду.

Покойный был молодым человеком лет двенадцати – двенадцати с половиной, самое большее двенадцати лет и девяти теннеров от роду. Его одежда была простой и грубой, ее покрой – иноземным, и, судя по стрижке, он скорее всего был моряком.

– Ты не борлиенец, друг мой, – сказал КараБансити трупу. – Такую одежду носят в Геспагорате – или, может быть, в Димариаме.

Еще через несколько мгновений анатом обнаружил на мертвеце нательный кожаный пояс, почти скрытый складкой распухшего живота. Быстрые пальцы анатома ловко расстегнули пряжку пояса, и живот трупа немного опал, стала видна рана, очевидно, и явившаяся причиной смерти. Натянув перчатку, КараБансити осторожно пропальпировал рану, исследуя ее изнутри. Не успел палец до половины войти в мертвую плоть, как путь ему преградило что-то твердое. После недолгих манипуляций анатом извлек из раны на свет изогнутый серый рог агумана, проколовший селезенку и засевший глубоко в теле. Повертев рог в руках, анатом с любопытством осмотрел его. Обоюдоострые рога фагоров представляли собой грозное оружие. Судя по отметинам, этот когда-то был насажен на рукоятку, потерявшуюся, скорее всего, во время пребывания в море.

Оторвав взор от рога, анатом взглянул на мертвое тело с новым интересом. Определенно, тут крылась какая-то тайна, а тайны всегда привлекали его.

Отложив рог, он взял в руки пояс. Изделие отличалось превосходным качеством, но узнать, из каких краев оно прибыло, не представлялось возможным: такие пояса можно было без труда приобрести где угодно – например в Осоилима, обычно наводненном пилигримами, с охотой покупающими подобный товар. Перевернув пояс, КараБансити обнаружил на нем застегнутый на пуговицу клапан; откинув его и просунув внутрь пальцы, он извлек на свет непонятный предмет.

Озадаченно нахмурившись, анатом положил странный предмет на свою шершавую от постоянных трудов ладонь и прошел к лампе. Ничего подобного до сих пор ему видеть не доводилось. Металл, из которого по большей части был изготовлен предмет, также оказался ему незнаком. Суеверный страх сжал ледяными когтями прагматичный разум КараБансити.

Когда он, накачав из колонки воды, смывал с находки кровь и песок, в мастерскую вошла его жена, Биндла.

– Ну и чем, скажи на милость, ты занялся на этот раз? Сколько прикажешь тебя ждать? Ты же сам просил согреть для тебя местечко.

– Да, дорогая, конечно, но у меня появилось срочное дело.

КараБансити поднял к супруге напряженное лицо. Биндла была уже немолода, их разделяло всего два года – недавно ей минуло двадцать девять, – и ее медные волосы уже начинали блекнуть; но то, что она понимала свою зрелую красоту и умела ее преподнести, очень возбуждало его. Поморщившись от витающего в комнате тяжкого духа мертвечины, она картинно помахала у носа рукой.

– Какая вонь – как у тебя хватает терпения во всем этом ковыряться? Я-то думала, ты опять засел за религиозные трактаты, свою обычную отговорку.

КараБансити неопределенно хмыкнул.

– Вонь мне больше по душе.

– КараБансити, тебе нужно учиться мыслить здраво – религия будет всегда, а вонь – вот она была, и нету.

– Вот и нет, золотко, вот и нет. Как раз наоборот – это религия все время меняется. А вонь – вонь будет сопровождать нас на пути в вечность и останется после.

– Ты странно выглядишь – что-то случилось?

– Вот, взгляни сама.

Биндла подошла ближе и положила ему на плечо руку.

– Святые небеса, – благоговейно вздохнул анатом.

Увидев предмет в руке мужа, Биндла ахнула.

Искусно сплетенная из нитей неизвестного металла полоска, более всего похожая на браслет, была с двух сторон присоединена к круглому утолщению величиной с большую золотую монету. На лицевой части утолщения за щитком из прозрачного материала (но не стекла) горели три группы цифр.

Они вместе прочитали цифры, по которым скользил толстый палец анатома:

06: 16: 55 12: 37: 73 19: 20: 14

Последние цифры в каждой группе, словно бы изгибаясь, менялись прямо на глазах. Оторвавшись от завораживающего зрелища, КараБансити переглянулись в немом изумлении и снова уставились на цифры.

– Никогда раньше не видела ничего подобного, – испуганным шепотом выдохнула Биндла. – Что это, какой-то талисман?

Как загипнотизированные, они не могли отвести от поразительного предмета глаз. Черные цифры на желтом фоне продолжали мигать. КараБансити опять вслух прочитал их.

06: 20: 25 13: 00: 00 19: 23: 44

Приложив предмет к уху, он прислушался, пытаясь уловить в металлическом корпусе звук хоть какой-то внутренней работы. Внезапно за его спиной ожили большие стенные ходики и, надсадно заскрипев внутренностями, пробили тринадцать раз. Эти часы, довольно сложный и точный для своего времени механизм, КараБансити сделал сам несколько лет назад. Кроме обычного времени суток и даты, иначе говоря, каждой из 100 секунд минуты, сорока минут часа, двадцати пяти часов дня, восьми дней недели, шести недель теннера и десяти теннеров года по 480 дней, часы показывали в виде условных картинок движение по небосклону Беталикса и Фреира, а также отмечали смену времен года.

Помимо перечисленного, на циферблате часов КараБансити имелся годичный круг, разграфленный на 1825 малых лет Великого Года; особая стрелка указывала на 381, каким и значился текущий год по календарю Борлиена-Олдорандо.

Вслед за мужем Биндла тоже взяла браслет послушать и тоже ничего не услышала.

– Неужели и эта штуковина – часы?

– Очень может быть. Средний ряд цифр показывает тринадцать часов, время Борлиена.

Одного взгляда на мужа Биндле было достаточно, чтобы понять, в какой глубокой растерянности тот пребывает. Стиснув руку в кулак, КараБансити, как мальчишка, покусывал костяшки пальцев, а это был верный знак.

В верхней части центрального утолщения браслета имелся ряд крохотных бугорков. Протянув руку, Биндла нажала на один из них.

Три ряда цифр под прозрачным щитком мигнули и погасли, потом зажглись снова, но уже другие:

6877 828 3269

(1177)

– Средняя цифра может означать год по древнему календарю. Но как, черт возьми, эта штука работает?

Он нажал на тот же бугорок, что и жена, и прежний ряд цифр вернулся. Положив браслет на скамью, анатом задумчиво посмотрел на него, но Биндла не позволила ему размышлять долго – подхватив браслет, она быстро надела его себе на руку, очевидно, желая узнать, как тот будет смотреться. Не успела она и глазом моргнуть, как браслет сам собой затянулся, установив ширину по размеру ее пухлой ручки. Биндла взвизгнула от неожиданности.

Поморщившись, КараБансити прошел к полке с коротким рядком потрепанных справочных книг. Выбрав и полистав старинный томик in folio под названием «Заветы Райни Лайана», он поставил его на место и взамен вытащил из середины ряда «Календарные таблицы предсказателей и астрологов». Просмотрев несколько страниц, он принялся водить пальцем по какой-то таблице.

Как уже было сказано, текущий год по календарю Борлиена-Олдорандо считался 381-м, хотя подобное исчисление не было общепринятым. Иные народности, например другие, пользовались собственным летоисчислением, также приведенным в сравнительной таблице, найденной КараБансити; судя по исчислению других, текущий год считался именно 828-м. Подобное летоисчисление, известное как «Календарь Дэнниса», сегодня было напрочь забыто и если и всплывало, то только в связи с оккультными обрядами и колдовством. Дэннисом звали легендарного короля, предположительно правившего в древности Кампаннлатом.

– Цифры в середине, без сомнений, означают местное время… – анатом снова принялся грызть костяшки пальцев. – Устройство непромокаемо, поскольку сохранило работоспособность после продолжительного пребывания в морской воде. Ремесленник какой страны мог изготовить подобную драгоценность? Может быть, момент его создания восходит ко временам короля Дэнниса…

Он взял жену за запястье, и они снова долго следили за миганием цифр. Происхождение предмета, попавшего в их руки, было более чем загадочным и скорее всего представляло собой тайну. С ценой браслета тоже все было ясно – она наверняка была сказочно велика.

Кем бы ни был умелец, чье мастерство позволяло создавать подобные поделки, он безусловно проживал далеко за пределами беспокойного Борлиена, доведенного усилиями короля ЯндолАнганола до последней крайности. В портовом Оттассоле жизнь все еще была сносной, поскольку город мог жить торговлей с другими государствами. В остальной же части Борлиена, где правили бал засуха, голод и беззаконие, существование было на грани отчаяния. Войны и междоусобицы обескровили страну. Борлиену нужен был новый правитель и другой парламент-скритина, вместо теперешнего, погрязшего в коррупции, – которые, немедленно заключив перемирие с соседями, взялись бы решать проблемы благосостояния своего народа, опираясь исключительно на внутренние резервы страны.

Однако короля ЯндолАнганола невозможно было ненавидеть (что касается КараБансити, то, постоянно размышляя о судьбах родины, он так и не сумел внушить себе это чувство) поскольку ради чего, как не ради блага страны, Орел отвергал свою красавицу жену, королеву королев, и брал в супруги несмышленое дитя, полумади, скрепляя таким образом кровными узами союз Борлиена и его извечного врага, Олдорандо? Король ЯндолАнганол был жесток и неукротим, но небеспричинно – подобно самому захудалому крестьянину, он так же был гоним ветром неумолимых обстоятельств.

Усиливающееся день ото дня пекло тоже подливало масла в огонь. От поколения к поколению жара нарастала, и недалек был тот день, когда все до одного деревья на свете вспыхнут, как праздничные свечи.

– Опять стоит мечтает! – прикрикнула Биндла. – Не видишь – эти кандалы раздавят мне руку – сейчас же сними их!