Текст книги "Анжелина и холостяки"

Глава 2
Жизнь продолжается

Анжелина проснулась от ощущения пустоты в постели – внезапно, точно ее толкнули. За окном темно, луна скрылась. Сначала она подумала, что Фрэнк задремал внизу на диване перед включенным телевизором. И спустилась в гостиную с одеялом, которое он вечно забывал. Но диван был пуст, и она решила проверить кухню. Еще от порога она заметила торт на столе и тут же разозлилась. Раздражение усилилось, когда она увидела вмятину сбоку.

Что он себе позволяет? Войдя в кухню и разглядев в темноте мужа, задремавшего рядом с тортом, Анжелина смягчилась. Фрэнк казался таким милым и смирным. Так и уснул сидя. Придется его разбудить, чтобы проводить, полусонного, обратно в кровать.

В приступе паники, который затянулся на несколько минут, она разбила стакан и порезала руку. Но все же сумела набрать 911 и прокричать что-то про «мой муж»; после она так и не смогла вспомнить, что именно говорила. Осколки стакана удалось собрать, но руки при этом тряслись так сильно, что времени ушло немало. Порез оказался неглубоким, и кровь остановилась сама собой.

Сколько времени она ждала, неизвестно; может, двадцать минут, а может, и двадцать часов. Знала только, что рыдала так страшно, что испугалась, не разорвется ли что-нибудь у нее в груди. Плакать она перестала, но тут же подумала, как бы ее не стошнило. Добравшись до ванной, она слегка успокоилась. Умылась горячей водой, но не решилась взглянуть на свое отражение в зеркале.

Потом вернулась в кухню. Хотелось прикоснуться к нему – не попрощаться, нет, но убедиться… она нежно стерла крошки торта с его губ… уже почти утро, на подбородке успела пробиться щетина. Взъерошила любимые волосы, на ощупь они были все такими же. На миг задержала руку на его плече. Отошла и беспомощно посмотрела в окно. Она не хотела оставлять его одного.

Вскоре прибыла «скорая». Приехал полицейский, Кенни Девин, – именно он принял ее звонок, а с Фрэнком они учились в одной школе. На первый взгляд Кенни был слишком толстым и неповоротливым для полицейского, но любой, кто играл с ним в футбол, мог подтвердить, что на самом деле он подвижный, как ртуть, и при этом жесткий, как двухдолларовый бифштекс. Осторожно взяв Анжелину за руку, он увел ее из кухни, пока уносили тело. А потом приготовил ей чашку чая, который она так и не выпила, и сидел рядом до самого утра. Кенни был знаком с семьей и сам позвонил матери и братьям Фрэнка, чтобы сообщить им трагическую новость. Он подождал, пока Анжелина оденется, и отвез ее к свекрови прямо в патрульной машине. Анжелина осталась там вплоть до похорон.

Мама Джиа, мать Фрэнка, оградила Анжелину от наплыва посетителей, объявившихся на пороге, едва разнеслась весть о смерти Фрэнка. В дом впустили лишь Джо, ее второго сына, отца Ди Туччи, похоронного агента из конторы «Ди Грегорио» и парочку близких подруг Мамы Джиа – те понимали, когда надо говорить потише, когда побыть в комнате с родными, а когда лучше уйти. Организацию похорон взяли на себя Джо и его жена Мария, а выражения сочувствия и предложения помощи от соседей Джиа принимала сама.

Заботы помогали Джиа справиться с горем и чувством утраты. Она была уверена, что внутренние силы, вера и жизненный опыт поддержат ее, она сумеет пережить даже страшное несчастье – потерю сына. И больше беспокоилась об Анжелине, чем о себе. Джиа опасалась, что та Анжелина, с которой можно было воскресным днем после мессы поболтать обо всем на свете над кастрюлей с минестроне, исчезла и больше уже не вернется.

На следующий вечер, вся в черном, накрыв голову черным кружевом, Анжелина, чувствовавшая себя больной и измученной, ждала машину, которая отвезет их с Джиа в «Похоронную контору Ди Грегорио». Ей казалось, что она сама вот-вот покинет этот мир.

«Судьба настигает тебя, – думала она. – Судьба настигает тебя, и в ее распоряжении землетрясения, наводнения, пожары и внезапные смерти. Ты можешь попытаться противостоять, но это бесполезно». Но если бы она знала, что муж среди ночи спустится вниз и никогда больше не поднимется обратно по этим ступеням, она бы рухнула на колени и со всей страстью, до разрыва сердца, молила бы о землетрясении, наводнении или пожаре.

Жизнь и прежде наносила ей удары исподтишка. Сразу после того, как она поступила в кулинарную школу, тяжело заболела мать, и Анжелине пришлось отказаться от своих планов. Три года она ухаживала за Эммалин, пока в конце концов та не ушла – тихо, мирно, во сне. В следующие полгода у ее отца, Ральфа, начала развиваться тяжелейшая деменция, а два годя спустя инсульт унес и его. Она никогда не жалела о времени, отданном уходу за стариками, – она любила родителей, с нежностью хранила воспоминания о них, и здоровых, и уже больных. Но к тому моменту, когда оба умерли, сама она растеряла все свои амбиции и мечты. А потом встретила Фрэнка, и радостей совместной жизни с ним было более чем достаточно для счастья.

На церемонии Грегори Ди Грегорио, директор похоронной конторы, почтительно приблизился к Анжелине. Не за горами был его девяностый день рождения, но старик встречал его с прямой спиной, ясными глазами, аккуратно подстриженной пышной шевелюрой, уложенной по моде его молодости. Его сыновья, неизменно учтивые и обходительные, усадили Анжелину со свекровью в небольшом алькове, рядом с молодым приходским священником. Мистер Ди Грегорио хранил в памяти истории длинной череды семейств, прошедших через врата его заведения.

– Миссис Д'Анжело, позволите присесть к вам на минутку?

Обернувшись, Анжелина чуть плотнее натянула черную шаль, покрывавшую плечи.

– Разумеется, мистер Ди Грегорио. И благодарю вас. Все выглядит замечательно.

– Спасибо на добром слове. Я очень сочувствую вам. Ваш муж был прекрасным человеком, я хорошо знаком с его семьей. Нам всем будет его не хватать.

Анжелина уже не в первый и не в последний раз заметила, что никто из обращавшихся к ней не называет Фрэнка по имени. Словно люди инстинктивно чувствуют, как больно ей это слышать.

– Я потерял свою жену, Флоренс, еще в молодости, – продолжал он. – И сорок лет живу один. Никогда больше не женился. Когда начинаю тосковать по ней, я читаю молитву, и сразу становится легче. Не могу сказать наверняка, что она меня слышит, но что-то в этом все же есть. Те, кого мы любим, навсегда остаются в наших сердцах, но жизнь продолжается. Да, жизнь продолжается. Если вам что-нибудь понадобится, миссис Д'Анжело, пожалуйста, дайте знать мне или моим мальчикам, хорошо?

– Да, непременно. Спасибо вам.

Анжелина и вправду была признательна мистеру Ди Грегорио. Рассказом о своей жене и жизни после ее смерти он отвлек ее от происходящего, чего наверняка и добивался.

Мистер Ди Грегорио кивнул на прощанье и вернулся на свой пост у дверей. Ей захотелось окликнуть его и сказать, что да, ей действительно кое-что нужно. Не мог бы он или, может, его сыновья отправить ее назад во времени, примерно на неделю? Она бы уговорила Фрэнка сходить к врачу и обязательно спустилась вместе с ним в кухню той ночью и успела вовремя позвонить в «скорую помощь», сумела бы изменить хоть что-то.

Анжелине казалось, будто она покидает собственное тело, как описывают люди, пережившие клиническую смерть. Она, правда, пока жива, но если они с Фрэнком были истинными супругами, то есть по сути одним целым, тогда она, вероятно, ощущает сейчас, что такое смерть, испытывает в эту секунду его чувства. И если все так, то смерть – это холод, тьма и одиночество.

Со своего места Анжелина видела, как мистер Ди Грегорио пожимает руки Джо, брату Фрэнка, его жене Марии, их дочери Тине. Тина – длинноволосая красавица брюнетка, с пушистыми ресницами, которые так чудесно подчеркивали карие глаза, в обычное время сияющие любопытством и жизнелюбием. Анжелина и Тина всегда были близки, несмотря на разницу в возрасте. Анжелина после случившегося несчастья еще не виделась с девушкой и потому встала и подошла поздороваться. Тина бросилась к ней и обняла.

– О господи, тетя Анжелина… – И слезы потоком хлынули из уже и так зареванных глаз.

– Да, дорогая.

Мария лишь тихонько промокала платочком глаза. Джо обнял сразу обеих, Анжелину и Тину. Он был бледен и выглядел измученным. Анжелина крепче прижала к себе Тину, поправила ей волосы.

– Поверить не могу, что его больше нет.

– Да, Тина, я понимаю.

Джо отступил, сунул руки в карманы.

– Как ты, Энджи?

– Нормально. – Анжелина отвела взгляд. Она боялась разрыдаться и сосредоточилась на том, чтобы утешить Тину, которая плакала сейчас за всех сразу.

– Вот так все время, с тех пор как узнала, – пробормотал Джо.

– Она любила его. – Анжелина нежно поцеловала девушку.

– Мы все его любили. Он был лучшим братом на свете. – Голос Джо дрогнул. – Тина очень хотела повидаться с тобой, но сейчас нам, пожалуй, пора домой.

– Ты придешь завтра на службу? – сквозь слезы спросила Мария.

– Конечно. Давайте я вас провожу.

Взяв Марию под руку, Анжелина проводила родственников до выхода, расцеловала Тину в обе щеки, пожелала доброй ночи. Потом вернулась в главный зал. Справа на стене, почти в самом углу, она заметила портрет мистера Ди Грегорио и его жены Флоренс. Подошла поближе.

На фотографии оба были молодые и счастливые. Миссис Ди Грегорио ослепительно улыбалась, и Анжелина представила, как мистер Ди Грегорио сказал что-то забавное, чтобы рассмешить жену перед съемкой, – какой чудесный момент, подумала Анжелина, его и вправду стоило запечатлеть.

Они с Фрэнком писали друг другу записочки. Однажды, когда они собирались куда-то пойти вместе, она выложила несколько джемперов разного цвета, на выбор, а сверху положила записку: «Выбор за тобой». А он с обратной стороны написал: «Думаю, я выбираю тебя!» Она хранила этот листок в своей тумбочке. И сейчас жалела, что не сберегла все записки. Слезы вновь подступили к глазам.

В этот момент две молодые соседки, Анна и Натали, остановились неподалеку, не заметив Анжелины. Было в их тоне что-то такое, от чего у Анжелины мигом высохли слезы.

– Умираю, хочу курить, – сказала Анна.

– Через минуту пойдем, – отозвалась Натали. – Сейчас только Дэнни договорит с Майком Де Никола, я просила его поторопиться.

– Терпеть не могу такие мероприятия. Уж слишком печально все это.

– Ага, но от них никуда не денешься.

– Какая жалость, такой молодой. И такой красавчик. Да и она просто прелесть.

– Прелесть? Скорее, интересная. А вот он, да, неотразим был. – Натали понизила голос: – И погляди, с чем она осталась?

– В каком смысле? – не поняла Анна.

– Ну, сама подумай. Пять лет женаты, а детей нет?

– Может, им просто не везло.

– Ага. Или ему повезло где-нибудь еще… улавливаешь, о чем я? Он мог бы и получше стараться… – Натали говорила тихо, но не настолько, чтобы Анжелина не могла расслышать. – Знаешь, что я тебе скажу? Я знаю, мой Дэнни, конечно, не святой. Но зато у меня есть любовь моих деток.

– Ты же их мать.

– А теперь, когда Фрэнка больше нет, – продолжала Натали, – что осталось у Анжелины? Ни-че-го.

Тут Анна глянула через плечо Натали и замерла. Она схватила подругу за руку, останавливая, но было поздно.

– Saccente… donnaccia![3]3
  Сплетница… шлюха (ит.).


[Закрыть]

Оказывается, разговор слышала не одна Анжелина. Крепкая пожилая дама, Мэри, приятельница Джиа, нависла над сплетничающей парочкой ангелом мести. Поза ее была откровенно угрожающей, мощные кулаки упирались в еще более мощные бедра.

– Анжелина! – рявкнула Мэри, простирая руку.

Анжелина шагнула вперед. Щеки Анны вспыхнули ярко-малиновыми пятнами, а Натали вскинула ладонь ко рту, не сумев подавить тоненький вскрик:

– О господи!

Анжелина приблизилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не залепить ей пощечину. В похоронном зале повисла соответствующая месту тишина.

Анжелина заговорила, и голос ее звучал ровно, холодно и твердо – настоящий лед:

– Зачем ты здесь?

Натали окаменело молчала. Даже если она и хотела сбежать, проскочить мимо Мэри было невозможно.

Анжелина подступила уже вплотную:

– Зачем ты явилась сюда, коли так гнусно думаешь обо мне и моем муже? Зачем?!

Натали опустила голову.

– Отвечай! – потребовала Анжелина.

– Я не… я… прости, – залепетала Натали.

Вокруг уже собирались люди, лицо Натали сделалось серым. Слухи о том, что именно она ляпнула на похоронах, будут циркулировать еще много дней, а возможно, и лет. Анжелина не сомневалась, что уж лучшая подруга Анна позаботится об этом: для некоторых женщин сплетни дороже верной дружбы. Отчасти утешившись этим соображением, Анжелина смирила гнев, но не прежде, чем нанесла финальный удар.

– Посмотри мне в глаза! – велела она.

Сделав над собой громадное усилие, Натали подчинилась.

– Думаешь, мы с мужем не хотели ребенка? – Перед ее глазами встал Фрэнк, баюкающий в сильных руках младенца, завернутого в кипенно-белое одеяльце. – Больше жизни. Но теперь его нет… – Голос Анжелины дрогнул. Но она справилась с собой, перевела дыхание. – Зато знаешь, что у нас было? Любовь друг к другу. То, чего у тебя не будет никогда, Натали.

Кто-то, взяв Анжелину под руку, увел ее. Мэри, удовлетворенная тем, что последнее слово осталось за Анжелиной, перешла к активным действиям и вытолкала Натали за дверь.

– Sparisci[4]4
  Убирайся прочь, вон отсюда (ит.).


[Закрыть], – проворчала она. – Вон отсюда.

Разделавшись с Натали, Мэри повернулась к ее подружке.

– А я-то чем виновата? – попыталась защититься Анна.

Мэри характерным движением принялась закатывать правый рукав на платье. Анна прекрасно знала, что такое итальянская бабушка из Палермо, и не рассуждая стремительно бросилась к двери.

Выходя на улицу, Анжелина понимала, что поступила верно, сказав то, что сказала, – о них с Фрэнком. Даже Натали это западет в память надолго.

Муж гордился бы ею. Больше всего на свете Анжелине хотелось рассказать ему обо всем.

Но Фрэнка больше не было.

Глава 3
Страччиателла и Грозовые Облака

Похороны шли своим чередом, но Анжелине казалось, что все это происходит не с ней. Джо и Тина прочли молитвы, отец Ди Туччи произнес прекрасную проповедь, из которой Анжелина практически ничего не запомнила. На кладбище был и военный почетный караул, поскольку Фрэнк демобилизовался из армии капралом. В самом конце церемонии Анжелину охватила нервная дрожь: один из молодых солдат протянул ей флаг, которым был покрыт гроб, – гроб, который несли с таким почтением и аккуратностью, по-военному четко и дисциплинированно. А когда самый молоденький солдатик, почти мальчик, заиграл на рожке печальную мелодию, Анжелина впервые с того момента, как обнаружила Фрэнка в кухне, осознала, что потеряла его навсегда. К счастью (и по настоянию Мамы Джиа), семейный доктор мистер Витали дал Анжелине добрую порцию успокоительного. В результате остаток дня прошел для нее словно в легком тумане.

Поминки устроили у Мамы Джиа, но Анжелина не съела ни кусочка. Она легла и проспала практически весь день до вечера. Проснувшись, поклевала салат, выпила стакан имбирного эля, а потом безучастно смотрела какие-то старые фильмы по телевизору. После полуночи Джо отвез ее домой. Они с Тиной уложили ее в постель и ушли, когда она, приняв таблетку, провалилась в глубокий сон без сновидений.

Утром Анжелина сидела в ночной рубашке, халате и тапочках, тупо уставившись в чашку. Стоял солнечный теплый день, но она никак не могла согреться. На часах уже одиннадцать, а она едва добралась до кухни. По привычке сварила кофе, но тяжело опустилась на стул, с тоской осознав, что автоматически приготовила кофе на двоих.

Фрэнк был настоящим кофеманом. С утра выпивал две чашки крепчайшего напитка и выходил из дома с термосом в руках, который, Анжелина точно знала, к обеду уже опустеет. Позже он обязательно где-нибудь в городе выпивал еще чашку-другую. Занимаясь домашними делами по субботам, Фрэнк после ланча готовил себе большой кофейник и до заката успевал опустошить его. Добравшись в своих воспоминаниях до воскресенья, Анжелина остановила себя. Она не в силах была думать о Фрэнке в прошедшем времени.

Послышался деликатный стук в заднюю дверь, потом в замке повернулся ключ и в кухню вошла Мама Джиа с двумя сложенными хозяйственными сумками под мышкой. Джиа никогда не пользовалась парадным входом – парадная дверь для гостей и священников, а не для семьи; к тому же так она сразу оказывалась в нужном месте – на кухне, где происходят основные события. Не говоря ни слова, Джиа подошла к окну, подняла жалюзи, впуская солнечный свет. Она была довольно крупной женщиной; волосы ее почти полностью поседели, а на носу примостились очки в золотой оправе. Джиа слегка прихрамывала, пару лет назад ее начал беспокоить артрит. Сыновья настаивали на операции по замене тазобедренного сустава, но она считала нелепой и абсолютно бесполезной саму идею – всего-то и неудобства, что походка слегка изменилась, не о чем говорить.

Кому удавалось стареть без мелких неудобств? Да, немного побаливает в сырую или холодную погоду, и, может, ходить стала чуть медленнее, но ее силе и решительности могли позавидовать даже женщины вдвое моложе.

– Дорогая моя, – удивилась Джиа, – а что это ты не одета?

Обычно в субботу утром они с Анжелиной отправлялись по магазинам – в любую погоду, каждую субботу за последние четыре года.

– Не знаю, Ма. Что-то я устала. Хочешь кофе? – тихо проговорила Анжелина. Громче – не было сил.

– Не вставай. – Джиа налила себе кофе, присела, насыпала в чашку свои обычные три ложки сахара. – Так ты собираешься в магазин или как?

Анжелина задумчиво поглаживала кофейную чашечку.

– Нет.

– Почему?

– Не хочется.

– С чего это?

Анжелина отставила чашку, выпрямилась на стуле. Раздражение, которое вызвал этот вопрос… нет, повторение этого вопроса… рассеяло туман. Ее это неожиданно задело.

Джиа знала, что делает, этого она и добивалась. Анжелина несколько раз стиснула зубы, прежде чем заговорить.

– С чего бы? Не знаю. Может, потому, что у меня только что умер муж. Возможно, поэтому.

– У тебя муж, у меня – сын.

Анжелина обмякла на стуле. А она вообще-то посочувствовала Джиа, которая потеряла сына, любимого старшего сына? Кажется, нет.

– Да, Ма. Прости. Я не хотела грубить.

Джиа сняла очки, положила их на стол, потерла красные вмятины на переносице.

– Отец Фрэнки, он умер молодым. И мой отец, его дедушка, тоже умер молодым. Поплачь немного, помолись о нем, храни память о нем в своем сердце и продолжай жить.

Анжелина ушам своим не верила – настолько спокойно, размеренно, даже устало говорила Джиа. Неужели ее ожидает то же усталое смирение, просто «помолись и живи дальше»? Продолжать жить ради чего? Она что, должна просто печально кивнуть, благосклонно принять утрату, встать и начать уборку в доме? Как она может хранить память о нем в сердце, если сердце разбито? Боже правый, да она не уверена, переживет ли вообще сегодняшний день, не говоря уже о будущей неделе, будущем годе, да и вообще справится ли с этим хоть когда-нибудь. Анжелине жаль было Джиа. Но себя она жалела еще больше.

– Я что, уже должна утешиться после смерти мужа? – мрачно буркнула она. – Ради всего святого, мы же только что похоронили его. И я не собираюсь по магазинам, потому что в доме полно продуктов, приготовленных для праздника, который, разумеется, теперь не состоится, но еды у меня достаточно, чтобы накормить целую армию.

Джиа задумчиво помешала свой кофе.

– Скажи, Джиа, за что мне это? Это наказание? Что я сделала? Была слишком счастливой? Потому что люди не должны быть настолько счастливы? Почему это произошло?

Джиа отхлебнула кофе, нацепила очки.

– Почему? – повторила Анжелина.

– Хорошо, не ходи по магазинам, если не хочешь.

Анжелина затихла. Она понимала, что Джиа желает ей добра. Сама она, пожалуй, не смогла бы поступать так же, доведись им поменяться ролями.

– Мне все равно, Ма, – устало вздохнула Анжелина. – Мне все равно, даже если никогда больше не встану к плите.

– Ты завтракала?

– Кофе пила.

– Я приготовлю тебе что-нибудь. – Джиа поднялась из-за стола, громко скрипнув стулом.

– Я не хочу есть.

Джиа достала из шкафа фартук, туго затянула его на талии.

– Хочешь, просто сама не понимаешь. Только супчик, немножко brodo[5]5
  Бульон (ит.).


[Закрыть].

При упоминании о супе в животе у Анжелины громко заурчало.

– Ну ладно.

Джиа зажгла газ, достала кастрюлю. Раздавила ножом два зубчика чеснока, мелко порубила их и обжарила в оливковом масле, добавив кусочек сливочного. Всыпала немного муки, подрумянила в масле, чуть посолила, потом увеличила огонь и медленно влила чашку куриного бульона из холодильника, помешивая, пока суп не загустел. Затем взбила в миске два яйца с пригоршней тертого пармезана и аккуратно влила смесь в суп, где та превратилась в аппетитные золотистые пряди.

Джиа выбрала большую керамическую плошку, налила в нее суп, посыпала свежемолотым черным перцем и поставила перед Анжелиной – вместе с ложкой и салфеткой.

– Страччиателла. Для тебя.

Анжелина склонилась над плошкой. Душистый пар окутал ее лицо, прикрытые глаза. Она взяла ложку, нехотя подцепила кусочек яичной смеси, а Джиа вернулась к своему кофе – с равнодушием опытной матери, которой безразлично, будет съедено приготовленное ею или нет.

Анжелина украдкой покосилась на свекровь и занялась супом; невозможно устоять перед ароматом поджаренного хлеба и острым запахом чеснока, смешанными с живительной, целебной силой настоящего куриного бульона. Она прихлебывала ложку за ложкой, и тепло разливалось внутри живота, в носу и даже по поверхности шеи.

Джиа добавила еще сахару в кофе.

– Не знаю, известно ли тебе, но я была замужем прежде, еще до отца Фрэнка.

– Ты была замужем до Джека? – изумленно посмотрела на нее Анжелина.

– Да, была, – улыбнулась Джиа. – Меня, пожалуй, можно назвать фронтовой женой. Его звали Дэнни. Он, конечно, не был так хорош собой, как мой Джакомо. Откровенно говоря, похож он был скорее на Эрнеста Боргнайна[6]6
  Американский киноактер.


[Закрыть], но человек был очень хороший. Очень добрый. И танцевал неплохо, да. Вот чего я никогда не могла добиться от Джека, так это чтобы он потанцевал со мной.

– И что же произошло?

– Ушел на фронт и не вернулся. Погиб под Анцио. Там его и похоронили. Я как проводила его, так больше и не видела.

– Почему же ты никогда про это не рассказывала?

– В те времена это была обычная история, – пожала плечами Джиа. – Многие парни не вернулись домой. И девушкам оставалось два пути: говорить об этом до конца дней или не говорить никогда.

– Джиа, мне так жаль…

– Да не переживай. Мы прожили вместе восемь месяцев, и этого более чем достаточно. А потом я встретила Джека и опять влюбилась. Все было по-другому должна сказать, но не хуже. У нас родились мальчики, они выросли и стали мужчинами. Потом Мария вышла за Джо, появилась Тина, ты вышла за Фрэнки. То, что случилось, может, и неправильно, но хорошее не длится вечно. Я что хочу сказать – я дважды вдова, как видишь. Так что если захочешь поговорить с кем-нибудь, кто в этом понимает, можешь обращаться ко мне.

– Спасибо, Джиа. Но сейчас я даже думать об этом не могу.

– Понимаю, о чем ты, дорогая. Но это не повод не одеваться.

В рассказе Джиа было нечто такое, от чего Анжелине показалось, что, пожалуй, она сумеет пережить сегодняшний день. История Мамы Джиа каким-то образом объясняла, что, насколько бы мрачными ни казались перспективы, назавтра обязательно появится шанс.

– Ладно, – кивнула Анжелина. – Оденусь, обещаю. Но сначала доем суп.

Джиа безмятежно сложила ладони, опустила на стол. Одним из самых больших удовольствий для нее было наблюдать, как человек ест.

– Вкусно?

– Очень.

– Но я не могу каждый день приходить и готовить тебе, – заметила Джиа. – Надеюсь, ты не намерена уморить себя голодом?

– Я возьму себя в руки. Мне нужно только пару дней. – Анжелина вылила в ложку остатки бульона. – Даю слово, через неделю прогуляюсь с тобой по магазинам.

– Договорились. Ладно, я пошла домой. Тебе ничего не нужно?

– У меня все есть. Спасибо, что заглянула. – Анжелина с благодарностью сжала руку Джиа.

Джиа поднялась, взяла в ладони щеки Анжелины, расцеловала ее.

– Mi raccomando[7]7
  Пожалуйста, прошу тебя (ит.).


[Закрыть]. Давай-ка одевайся и займись делом. Нечего киснуть.

Страччиателла (римский суп с яйцом)

2 порции

Ингредиенты

– 1 столовая ложка оливкового масла

– 1 столовая ложка сливочного масла

– 2 крупных зубчика чеснока, мелко порубленные

– 2 столовые ложки муки

– 1/2 литра куриного бульона

– 2 яйца

– 1/4 чашки тертого пармезана

– соль и свежемолотый черный перец по вкусу

Способ приготовления

В кастрюле с толстым дном на слабом огне разогрейте оливковое масло, пока оно не начнет тихонько закипать. Растопите сливочное масло в оливковом, добавьте чеснок и, часто помешивая, обжаривайте две минуты. Постепенно всыпьте муку, обжаривайте, часто помешивая, пока мука не подрумянится. Постепенно влейте куриный бульон, доведите до кипения. Взбейте яйца с пармезаном в небольшой миске и понемногу добавляйте эту смесь в кипящий суп – туда, где пузырьки, чтобы яйца распределялись красивыми прядями.

Снимите с огня и приправьте солью и перцем по вкусу.

Анжелина приняла душ и оделась, хотя для этого понадобилось некоторое время. Она выбрала синюю льняную юбку в складку и белую блузку с мелкими защипами – вообще-то слишком нарядную для субботнего безделья дома. Обычно она так одевалась на работу, если предстояло важное мероприятие. Одежда делает женщину, полагала она. И не хотела рисковать – на случай, если вдруг Джиа вернется.

Проходя мимо телефона, она заметила мигающий огонек сообщения. Включив, с удивлением услышала голос Винса. Они с Эми пребывали в одном из своих бесконечных отпусков и пропустили похороны. Наверное, Винс звонил с извинениями.

– Анжелина, понимаю, сегодня суббота, но не могла бы ты прийти в офис, и поскорее? Мне необходимо немедленно с тобой встретиться. У меня деньги для тебя, так что, пожалуйста, приходи прямо сейчас. Спасибо.

Вот уж странно так странно, подумала она.

После смерти Фрэнка она и не вспоминала о работе. Отец Ди Туччи позвонил секретарше Винса, Сьюзан, объяснил отсутствие Анжелины. Сьюзан держала оборону в офисе, пока Винс с Эми развлекались на Сент-Барте. Они должны были вернуться только вчера поздно вечером, так что Анжелине и в голову не пришло сообщать начальству о своих обстоятельствах.

Анжелина села в автобус, идущий до конторы на Орегон-авеню, устроилась у окошка и прижалась пульсирующим лбом к прохладному стеклу. Собиралась гроза. Филадельфия – город, состоящий из разных районов. Названия некоторых из них, например улица Ювелиров, Рыбный рынок, Пивной квартал и Старый город, говорят сами за себя. А вот Карман Дьявола или Кингсэссинг – кто знает, откуда они взялись? В Южной Филадельфии вы найдете такие местечки, как Белла-Виста, Маркони-Плаза и Итальянский рынок, где ни слова не услышите по-английски. В Южной Филли своя иерархия ценностей: семья, церковь и соседи – именно в такой последовательности. Анжелина всегда считала, что очень здорово быть родом отсюда.

Автобус кружил по городу свернул на ухабистую Пассьюнк-авеню по направлению к стадиону. Если вы из Южной Филли, всегда объясняла приезжим Анжелина, вы произносите «В-пах-юнк», а не «Пассьюнк», дабы передать то витиеватое оскорбление дорожному планированию, в результате которого авеню пересекает хотя бы раз каждую улицу в каждом районе. Когда они проезжали мимо «Джино» и «Пэт Стейк», арены самой долгой и жаркой войны в истории фаст-фуда, Анжелине пришло в голову, что здешние жители относятся к чизбургерам с той же серьезностью, с какой иные – к проблеме Западного берега реки Иордан. Живущие здесь не только имели собственное мнение обо всем на свете, но вдобавок обязательно хотели знать ваше. Ее мать, родом из французской провинции, даже за много лет так и не смогла привыкнуть к этому.

– Детка, – говорила она, бывало, Анжелине, – в Южной Филли ты должна знать определенно, кто ты такая, иначе тебе обязательно объяснит это кто-нибудь другой.

Анжелина добралась до места, поднялась на древнем лифте на нужный этаж, открыла старомодную стеклянную дверь с надписью «Кунио Констракшн», очень похожую на вход в контору Сэма Спейда из знаменитого фильма.

В комнате все было перевернуто вверх дном: столы завалены коробками, бумагами, одна из стопок свалилась, и папки разлетелись по всему полу. В туалете зашумела вода. Дверь открылась, вышел Винс, вытирая руки.

На фоне всего ужаса, творившегося в офисе, его лицо казалось апогеем кошмара: Винс выглядел просто чудовищно.

– Прости, что вызвал тебя, Анжелина. Я не спал всю ночь. Не мог найти накладные, потому и позвонил, но уже сам отыскал. Написал сообщение Фрэнку, но он не ответил. Глаз сегодня не сомкнул, и, кажется, плохо соображаю. Мы выходим из игры.

Анжелина застыла, ничего не понимая.

– Вчера поздно вечером, когда я вернулся, меня дожидались двадцать сообщений от юриста. Достаточно, чтобы покончить с этим.

– Что произошло? – Анжелина сделала несколько неуверенных шагов.

– Я выжат досуха. Мне не заплатили последнюю половину за самый крупный контракт в нашей истории. И, по словам моего гениального поверенного, я бессилен.

– Не понимаю. Почему они не заплатили?

– Этот ублюдок вложил все свои наличные в новый проект в Атлантик-Сити. Я могу судиться с ним следующие полвека, но никаких гарантий, что нам удастся хоть что-нибудь вернуть. – Он протянул ей конверт.

– Что это?

– Выходное пособие. Прости, это все, что я могу. Фрэнк член профсоюза, он крепко стоит на ногах. У вас все будет хорошо.

Она машинально взяла конверт, взглянула на Винса сквозь набежавшие слезы.

– Винс, Фрэнк умер.

Винс ждал, что Анжелина начнет кричать, обвинять, разрыдается, поэтому ее слова не сразу дошли до его сознания.

– А? Фрэнк – что?

На Анжелину вдруг обрушилось ощущение абсолютного одиночества.

– Фрэнк умер. Сердечный приступ среди ночи. Два дня назад мы его похоронили. Тебе никто не сообщил?

Винс тяжело опустился в скрипящее вращающееся кресло.

– Я… у нас с Эми проблемы. Я хотел, чтобы мы побыли вдвоем, только она и я. Там, где мы были, даже телефон не работал. Умер?

– Да.

Больше сказать нечего.

Винс сидел, уставившись в пол. Анжелина раскрыла конверт. Сто долларов потертыми десятками и двадцатками, перекочевавшими сюда, похоже, прямо из заднего кармана Винса.

– Сто долларов? Винс, после четырех лет работы – что я должна думать, когда ты суешь мне сотню наличными?

Эми неслышно проскользнула в офис и успела расслышать только последний вопрос Анжелины.

– А тебе что, этого недостаточно? – возмутилась она.

Анжелина обернулась. На Эми был блестящий голубой топ, открывающий руки, покрытые гавайским тропическим загаром, слегка облупившимся на щеках и веснушчатых плечах.

– Угомонись, Эми, – устало буркнул Винс.

Но Эми продолжала, словно не слыша его:

– Моя жизнь разрушена. Бизнесу конец, брак развалился, а ты волнуешься из-за сотни долларов? Поищи другую работу, Анжелина…